- Провокатор! – только и прорычал в ответ Шахматов.
Учитель засмеялся громко.
- Ох, ненадёжный вы народ, казачество. И для белых, и для красных ненадёжный. Ну, как вас не разказачить? Как вас, таких, в новый мир пускать?
«Вот бес! – думал про себя Михей. - Надо же мне было подобрать его на тракте!»
Одно-единственное за весь тот день облачко закрыло солнце.
- Хорошо. Хоть глаза отдохнут, – сказал учитель и провёл по ним ладонью. И, убрав её, сразу различил на горизонте четверых всадников. Облачко отступилось от солнца, и всадники исчезли в его лучах.
- Это кто там на горизонте?
- Где ты увидел?
- Да солнцу встреч. Не видишь?
- Ой, вижу. Как бы это не по твою душу, - строго смотря в глаза попутчику, сказал Михей, - товарищ уполномоченный.
Только что эта мысль уколола его сознание, и он выпалил её, не задумываясь.
- Дурак! Шёл бы я пешком, будь я уполномоченным. Я учитель! – сказал учитель и нервно схватился за свой портфель. Расстегнул. Вытащил из него маузер в кобуре, кипу бумаг, какой-то мешочек и всё это сунул под седалище. Потом вынул из портфеля и одел очки. «Так-то лучше, - подумал Михей, - интеллигентнее». Учитель сел ровно и злобно смотрел на медленно приближающихся всадников. Первым ехал пожилой казак, безоружный. За ним трое калмыков, все с винтовками. Один калмык на привязи вёл порожнюю кобылицу. Кляча Михея тоже не останавливалась. Саженей за двадцать пожилой казак прокричал:
- Здорово, Михей! Живой ещё?
- Пока живой. Что мне будет…
- Как мать, как детишки?
- Слава Богу, Акинфий Фомич, все живы!..
- Земельку свою скоро пахать будешь?
Казак вроде как говорил с Михеем, а сам уставился на учителя.
- Это рано ещё. Обожду.
Поравнялись. Калмыки закружили медленно вокруг тарантаса. Акинфий Фомич подъехал вплотную, не сводя глаз с попутчика Михея. Склонившись с седла, он смотрел учителю прямо в глаза.
- Товарищ уполномоченный? – сухо спросил казак.
- Я учитель, - прозвучал твёрдый ответ.
- Ехал бы он со мной, будь уполномоченным, - подал голос Михей, - ему бы тачанку выделили.
- Всяко бывает, - как и прежде строго говорил казак, - бумага есть?
Учитель полез в портфель, но один из калмыков вырвал его и отдал Акинфию Фомичу. Тот между старорежимных учебников нашёл листок, сложенный вчетверо. Развернул и сказал калмыку:
- Неграмотный я, Каюм, посмотри сам.
Каюм заржал и ответил:
- Сыдболча Каюм, гызыр лы бак, гызыр лы бек. Га, га, га…
- Михей, ты прочти.
«Проверяют Михея» - думалось попутчику.
- Читай, Михей, читай правильно. Печать-то с серпом и молотом я разглядел, а что написано?
- Товарищ Нежданов Борис Иванович, учитель словесности, естественных и прочих наук, направлен в станицу Осеньщина ради организации школы. Выдано 10 апреля сего года. ГубСовНарХоз Народный комиссар Великаннов П.П.
Учителю вернули чернокожий портфель и мандат.
- Ну, лады, коли так. – Пожилой казак махнул своим спутникам расступиться и ехать дальше. - Айда.
Калмыки так же медленно, как и прежде, тронулись за Акинфием Фомичом. Каюм запел что-то про санбайну. Михей ещё раз достал кисет и скоро уже задымил новой козьей ножкой. Учитель сидел ни жив, ни мёртв.
- Поедем, что ли? Вечер уже, - заговорил Шахматов, и тарантас последовал за лошадкой. Учитель благодарно посмотрел на Михея и, вырвав из его руки самокрутку, жадно затянулся. Михей с трудом подавил улыбку.
- Кто это был? – тихо спросил пассажир.
- Это? Старик Акинфий Поздняков, подъесаул в отставке, ещё с японской. Активист наш и первый председатель комитета бедноты. Самый преданный вам в округе человек. Поротый белыми за то, что коня своего в степь пустил, лишь бы им не отдавать. Самооборону от банд он организовал. Три отряда из калмык. За тобой они, наверно, ехали, товарищ уполномоченный! Кобылу тебе вели!
И Матвей, наконец, дал волю смеху. До слёз истерил, до коликов в животе. Даже лошадь оглядывалась. Чуть из тарантаса не выпал. Попутчик его схватился за голову:
- Что ж ты, контра, молчал? Что же ты меня компрометировал!
- Так ты мне сам сказал: «дурак – я учитель!» Я ж тебе подыгрывал!
Уполномоченный матерился на чём свет стоял. Спрыгнул с седалища, достал из-под него кобуру, потряс ей и сунул обратно в портфель, потом бумаги и мешочек с печатями. Шахматов продолжал смеяться и плохо расслышал его слова:
- Хорошо смеётся тот, кто смеётся последний.
Учитель засмеялся громко.
- Ох, ненадёжный вы народ, казачество. И для белых, и для красных ненадёжный. Ну, как вас не разказачить? Как вас, таких, в новый мир пускать?
«Вот бес! – думал про себя Михей. - Надо же мне было подобрать его на тракте!»
Одно-единственное за весь тот день облачко закрыло солнце.
- Хорошо. Хоть глаза отдохнут, – сказал учитель и провёл по ним ладонью. И, убрав её, сразу различил на горизонте четверых всадников. Облачко отступилось от солнца, и всадники исчезли в его лучах.
- Это кто там на горизонте?
- Где ты увидел?
- Да солнцу встреч. Не видишь?
- Ой, вижу. Как бы это не по твою душу, - строго смотря в глаза попутчику, сказал Михей, - товарищ уполномоченный.
Только что эта мысль уколола его сознание, и он выпалил её, не задумываясь.
- Дурак! Шёл бы я пешком, будь я уполномоченным. Я учитель! – сказал учитель и нервно схватился за свой портфель. Расстегнул. Вытащил из него маузер в кобуре, кипу бумаг, какой-то мешочек и всё это сунул под седалище. Потом вынул из портфеля и одел очки. «Так-то лучше, - подумал Михей, - интеллигентнее». Учитель сел ровно и злобно смотрел на медленно приближающихся всадников. Первым ехал пожилой казак, безоружный. За ним трое калмыков, все с винтовками. Один калмык на привязи вёл порожнюю кобылицу. Кляча Михея тоже не останавливалась. Саженей за двадцать пожилой казак прокричал:
- Здорово, Михей! Живой ещё?
- Пока живой. Что мне будет…
- Как мать, как детишки?
- Слава Богу, Акинфий Фомич, все живы!..
- Земельку свою скоро пахать будешь?
Казак вроде как говорил с Михеем, а сам уставился на учителя.
- Это рано ещё. Обожду.
Поравнялись. Калмыки закружили медленно вокруг тарантаса. Акинфий Фомич подъехал вплотную, не сводя глаз с попутчика Михея. Склонившись с седла, он смотрел учителю прямо в глаза.
- Товарищ уполномоченный? – сухо спросил казак.
- Я учитель, - прозвучал твёрдый ответ.
- Ехал бы он со мной, будь уполномоченным, - подал голос Михей, - ему бы тачанку выделили.
- Всяко бывает, - как и прежде строго говорил казак, - бумага есть?
Учитель полез в портфель, но один из калмыков вырвал его и отдал Акинфию Фомичу. Тот между старорежимных учебников нашёл листок, сложенный вчетверо. Развернул и сказал калмыку:
- Неграмотный я, Каюм, посмотри сам.
Каюм заржал и ответил:
- Сыдболча Каюм, гызыр лы бак, гызыр лы бек. Га, га, га…
- Михей, ты прочти.
«Проверяют Михея» - думалось попутчику.
- Читай, Михей, читай правильно. Печать-то с серпом и молотом я разглядел, а что написано?
- Товарищ Нежданов Борис Иванович, учитель словесности, естественных и прочих наук, направлен в станицу Осеньщина ради организации школы. Выдано 10 апреля сего года. ГубСовНарХоз Народный комиссар Великаннов П.П.
Учителю вернули чернокожий портфель и мандат.
- Ну, лады, коли так. – Пожилой казак махнул своим спутникам расступиться и ехать дальше. - Айда.
Калмыки так же медленно, как и прежде, тронулись за Акинфием Фомичом. Каюм запел что-то про санбайну. Михей ещё раз достал кисет и скоро уже задымил новой козьей ножкой. Учитель сидел ни жив, ни мёртв.
- Поедем, что ли? Вечер уже, - заговорил Шахматов, и тарантас последовал за лошадкой. Учитель благодарно посмотрел на Михея и, вырвав из его руки самокрутку, жадно затянулся. Михей с трудом подавил улыбку.
- Кто это был? – тихо спросил пассажир.
- Это? Старик Акинфий Поздняков, подъесаул в отставке, ещё с японской. Активист наш и первый председатель комитета бедноты. Самый преданный вам в округе человек. Поротый белыми за то, что коня своего в степь пустил, лишь бы им не отдавать. Самооборону от банд он организовал. Три отряда из калмык. За тобой они, наверно, ехали, товарищ уполномоченный! Кобылу тебе вели!
И Матвей, наконец, дал волю смеху. До слёз истерил, до коликов в животе. Даже лошадь оглядывалась. Чуть из тарантаса не выпал. Попутчик его схватился за голову:
- Что ж ты, контра, молчал? Что же ты меня компрометировал!
- Так ты мне сам сказал: «дурак – я учитель!» Я ж тебе подыгрывал!
Уполномоченный матерился на чём свет стоял. Спрыгнул с седалища, достал из-под него кобуру, потряс ей и сунул обратно в портфель, потом бумаги и мешочек с печатями. Шахматов продолжал смеяться и плохо расслышал его слова:
- Хорошо смеётся тот, кто смеётся последний.
