Она торопливо прошаркала по квартире, показав мне удобства и приготовленную постель. Холодильник был заполнен продуктами первой необходимости, шкафчики тоже, стандартный набор еды без особых изысков. На кухне имелась кофеварка и микроволновка, а большего мне и не требовалось. Дама с собачкой протянула мне пухлый пакет документов и пояснила:
— Здесь родословная, паспорт Лялечки и ветеринарная книжка — на всякий случай.
Правильно, это необходимо иметь при себе. Или хотя бы знать, где лежит.
— А также подробная инструкция, как вести себя с собачкой в той или иной ситуации. Я написала про всё, о чём могла предположить, если что-то запамятовала — возраст, знаете ли… Вам придётся импровизировать, Светлана Петровна! Но я уверена, что вы превосходно справитесь со всеми возможными трудностями!
Вздохнув, я кивнула. Импровизация — это моё второе имя. Ничего, прорвёмся! Всего месяц.
Потом хозяйка уехала на белом "Мерседесе" с шашечками, а я осталась одна в квартире-музее девятнадцатого века с асоциальной собакой сорока кило весом.
Наше сожительство задалось с первого момента. В принципе, я примерно представляла, чего ожидать от Ляли, но пробежалась глазами по школьной тетрадке, купленной, вероятно, ещё при Советском Союзе до моего рождения, исписанной крупным округлым почерком с завитушками. Прогулки по дворам вдали от машин, детей и других собак. Обязательное вытирание лап специальной тряпочкой. Сухой корм три раза в день, одной и той же марки, политый сверху жидкими витаминами, всё строго отмеренное на весах. Не играть. Не шуметь. Не пытаться погладить. Не смотреть в глаза. При первых признаках наступающего криза отвлечь лёгким шелестом пластикового пакета или любым повторяющимся движением пальцев. Ну да, как я тогда по ковру… Вот интересно, зачем хозяйка устраивала проверку, если могла просто-напросто всё рассказать заранее?
Примерно две недели мы жили с Лялей душа в душу. На прогулках я вертела головой, что та сова, на триста шестьдесят градусов, чтобы первой увидеть приближающуюся зверюшку или ребёнка. На машины наплевала, и Лялька, кстати, тоже. Однажды мы встретили кошку. Та шла по двору, подняв хвост трубой, и не обращала на нас ни малейшего внимания. С собакой же случился настоящий ступор. Ляля встала как вкопанная, с ужасом глядя на кошку, и дышала с таким трудом, что я запаниковала. Никакими усилиями не сдвинуть с места! Шуршание пакета не помогало. Движения пальцами в двадцати сантиметрах от собачьего носа тоже. В отчаяньи я бросила поводок и сказала тихо, но отчётливо: "Ты как хочешь, Ляля, а я иду домой кушать!" И отвернулась от собаки, медленно двинувшись к подъезду. Сердце стучало как ненормальное целых долгих шестьдесят секунд, пока я не услышала неуверенные шаги и скрип когтей по асфальту.
Я выиграла битву, но не войну. Поэтому постаралась оградить Ляльку от подобных встреч. Как мне это удавалось — не знаю, честно. Но факт. Вечерами я садилась с пледом на диван смотреть какой-нибудь сериал. Ляля приходила минут через десять, долго неподвижно сидела перед пустой половинкой дивана, потом неслышно вспрыгивала на него — я только чувствовала, как прогибаются пружины под её телом, — и ложилась в уголке. Неподалёку, но не касаясь меня. Иногда мы даже засыпали так до утра.
В общем, всё оказалось не так уж и страшно, как мне думалось вначале. До одного прекрасного солнечного утра.
Примерно в полдень — роковой час для этой квартиры — я услышала скрежет ключа в замке. Тю! Хозяйка вернулась? А чего так рано? Быстренько подсчитав, что за две недели мне положены семьсот пятьдесят баксов вместо полутора тысяч, я опечалилась, представив кухонные шкафчики гаммой ниже желанных, и вышла в коридор встречать отдохнувшую старушку.
Но в квартиру вошли двое мужчин. Один помоложе и попронырливей, второй постарше и поимпозантней. Костюмы, галстуки, до блеска начищенные узкие ботинки, у младшего кейс, у старшего сигарета в мундштуке. Что за… Кто они? Почему хозяйка не предупредила о возможных визитёрах?
Не зная, что сказать, я молча таращилась на них. А они на меня. Словно не ожидали увидеть кого-то в квартире. Потом старший опомнился и спросил грубо:
— А ты ещё кто?
Тыкает он мне, гляньте!
— Пет-ситтер, — вежливо ответила я, подавив желание ответить в рифму.
— Чего?
— За собакой присматриваю, — буркнула я. — Хозяйка меня не предупредила о том, что кто-то придёт...
— Пофиг! — элегантно отмахнулся старший. — Вон из квартиры!
— Что, простите?
Я подумала, что ослышалась. Он меня выгоняет? По какому праву?
— У меня договор с хозяйкой квартиры! Мне ещё две недели с собакой быть! По какому праву… И вообще, откуда у вас ключи? Вы кто?
— Шура! — старший щёлкнул пальцами, и младший неприятно улыбнулся, растянув полные губы:
— Борис Викторович, наследник Татьяны Андреевны. А ваш контракт завершён в связи со смертью заказчицы! Прошу удостовериться — вот копия свидетельства о смерти, — он ловко, одной рукой вынул из кейса бумагу с печатями.
Я растерянно взяла её, пробежалась глазами по прыгающим строчкам. Всё верно. Татьяна Андреевна Загородская, моя дама с собачкой, скончалась в результате неизлечимой болезни в частном хосписе, название которого мне ни о чём не говорило. Так… Поехала бабуля в санаторий… Подлечилась… А мне что теперь делать?
— Прочла? — высокомерно осведомился старший. — Давай, освобождай помещение! Некогда мне!
— А кто мне заплатит? — задала я глупый вопрос.
— Спрашивай у заказчицы! — хмыкнул наследник. Адвокат подхихикнул. Ну прямо Шерхан и Табаки! Вот наглость! Нет, так не пойдёт!
— Раз вы наследник, вы и платите! У меня и договор есть! — я бросилась в комнату, трясущимися руками вытащила из сумки подписанный с хозяйкой контракт и, вернувшись, протянула его наследнику. Тот только пожал плечами, будто ничто мирское его не касалось. Адвокат быстро выхватил договор из моей руки и широкими эффектными движениями порвал его на несколько кусков. Я совсем обалдела от такой наглости и только рот раскрыла, не в силах выговорить ни слова. А наследник брезгливо потряс пальцами:
— Давай, выметайся уже! Или полицию звать?
Внутри у меня что-то оборвалось. Наверное, моя новенькая кухня упала в глубокое ущелье. Договор уничтожен, старушка померла, никто ничего не докажет… Осталось только собрать вещички и свалить домой, напиться и забыться. Но с достоинством!
Развернувшись, я увидела Лялю. Она стояла, не двигаясь, не мигая, в упор глядя на пришельцев. Блин, а что станет с собакой? Что они с ней сделают? Этот Борис Грозный не очень-то похож на любителя животных! Продаст, небось, или вообще на улицу выбросит… Бедная Лялька! Она просто умрёт, от паники и криза… Единственное существо, которое любила больная старушка. Память о сыне...
Не совсем соображая, что делаю, я собрала свои немногочисленные шмотки, упаковала в сумку, запихнув на дно документы собаки, и вышла в коридор. С каменным спокойствием — сама себе поражалась потом — пристегнула к ошейнику Ляли поводок и двинулась мимо наследничка и адвоката на выход. Борис Грозный преградил мне дорогу:
— Куда с собакой? Она не твоя!
— Она больная! Вам придётся её лечить или усыпить! И то, и другое дорого стоит! — в упор уставилась ему в глаза. Внутри всё тряслось, но я постаралась не подавать виду.
Долгую-предолгую минуту мы играли в гляделки, кто кого переглядит. Первым не выдержал адвокат:
— Борис Викторович, пусть забирает. Хлопот с шавкой...
Наследник величественно махнул рукой, освобождая дорогу, и я беспрепятственно вывела Ляльку из квартиры. Звук захлопнувшейся двери прозвучал, как выстрел. Ноги ослабели, и я прислонилась к стене, чтобы не упасть. Что я наделала? Я тройная идиотка! Что я буду делать с собакой-аутистом?
Холодный шершавый нос на мгновенье коснулся моей руки. Я вздрогнула, не веря собственным ощущениям. Ляля не смотрела на меня, упорно глядя в угол лестничной клетки, но я могла поклясться, что весь её вид говорил: "Прорвёмся!"
Прорвёмся, Лялька. Как-нибудь… Не знаю, как именно, но прорвёмся.
Мы добрались до моей квартирки с большим трудом. Пришлось брать такси, долго убеждать узбека-водителя, что собака не кусается, долго убеждать собаку, что этот дядька совсем не опасен, что в салон можно вскарабкаться и без моей помощи, что всё будет хорошо, даже колыбельную из детства спеть дрожащим голосом. В конце концов, Ляля согласилась на мои условия. Будь у неё потовые железы, я бы сказала, что в такси она вошла взмокшей от паники. Но вошла. Ещё одна битва...
Дома мне пришлось целый час ползать перед ней, забившейся в угол, на коленях и шуршать пакетиком, рисовать невидимые узоры на линолеуме, шёпотом петь, отводя глаза. Лялька была в ужасе. Всё привычное ей исчезло, могу представить, как она страдала в этот момент. Потом до меня дошло. Я вытащила из сумки второпях украденный у хозяйки плед, тот самый, что грел меня вечерами перед телевизором, и постелила его в угол моего дивана. Ушла на кухню выпить бокал вина и успокоиться. А когда вернулась в комнату, нашла Лялю лежащей на пледе.
Так началась для нас обеих новая жизнь. Не такая радужная, как у волшебных поней, но вполне сносная. Новой она оказалась не только в плане совместного обживания одинокой девушки и собаки-инвалида, но и в плане сюрприза, который я огребла от покойной Татьяны Андреевны. Через несколько дней после того, как меня выставил наследник, я получила по почте письмо, подписанное аккуратным круглым почерком. Прочитав свои имя и адрес на конверте, я почувствовала мурашки по коже: они были написаны рукой, которая вот уже неделю как мертва… Внутри оказалось письмо и ещё один договор. Старушка не могла пожаловаться на отсутствие чувства юмора. В письме она очень сильно извинялась за доставленные её смерью неудобства и надеялась, что я не держу зла. А также предлагала мне приобрести в законное владение собаку породы доберман по кличке Олялия Биг Вуд Монтс, иначе Ляля, за скромную сумму в… тысячу пятьсот долларов США. Договор купли-продажи был составлен по всем правилам, заверен у нотариуса, не хватало лишь моей подписи. Осуществилась детская мечта — я купила собаку! Посмеявшись над шуткой бойкой старушки, я подмахнула бумагу, сложила её в папку с ветпаспортом и родословной Ляльки и там забыла. У меня была другая головная боль. Отпуск заканчивался, а это означало, что мне придётся выйти на работу и оставлять мою собакевну одну на целый день. Следовало научить её оставаться в пустой квартире и не шалить.
От этих тренировок мы с Лялей издёргались обе. Когда я выходила за почтой, она безостановочно бегала кругами по квартире — так показала бесстрастная вебкамера, включённая для проверки. Полагаю, если я отлучусь на восемь часов, Ляля протопчет в линолеуме дорожку, как хороший цирковой конь. Когда я возвращалась, собака не выходила меня встречать. Просто ложилась на свой плед на диване и негромко, но надрывно вздыхала. Она не лаяла. По-моему, просто не умела, как и выть. Она тихо поскуливала, словно сама себе жаловалась, или вот так вздыхала. Мне сразу становилось стыдно перед ней. Не виновата Лялька в своей болезни. Никто не виноват. Но таскать её с собой в офис на работу я не могла. Приходилось потихоньку приучать.
В одно из таких занятий я стояла с чашкой чая на первом этаже подъезда и смотрела на мелкий весенний дождик за мутным, давно не мытым окном. Мобильник затрезвонил в кармане. Небось, опять Варька со своими охами и советами писать заявление в полицию. Об этом говорить не хотелось, и я достала телефон, намереваясь сбросить звонок, но остановилась с занесённым пальцем. Номер был незнакомый.
— Слушаю, — ответила я.
— Морозова Светлана Петровна? — осведомился приятный мужской голос.
— Это я.
— Завтра в четырнадцать ноль ноль вам будет удобно подъехать в нотариальную контору на улице Тверской?
— А… Зачем?
— Дело касается собаки по кличке Олялия Биг Вуд Монтс. Она находится у вас?
— Да. Но наследник мне разрешил… И потом… Хозяйка… Договор...
Я задыхалась от волнения, не успевая заканчивать фразы. Неужели Борис Грозный решил отобрать Ляльку? Нафига она ему?! Что за детские игрушки? А потом вдруг успокоилась. Ведь я купила Ляльку! И если не ошибаюсь, а ошибаюсь я редко, заверивший договор нотариус был как раз с Тверской!
— Светлана Петровна, прошу вас не опаздывать и захватить с собой документы на собаку! — мягко перебил меня собеседник. — Ваше присутствие обязательно.
— Хорошо, я приду.
Голос продиктовал мне адрес и номер кабинета, я ещё раз уверила его в завтрашнем присутствии и отключила связь. Меня снова начало лихорадить. Этот жук Борис, по-видимому, достаточно богат и влиятелен, чтобы правдами и неправдами отобрать у меня собаку! Но на этот раз без боя я не сдамся!
На всякий пожарный я связалась по Скайпу со вторым бывшим молодым человеком, который закончил юрфак и теперь работал младшим клерком по приготовлению кофе в какой-то престижной адвокатской конторе. Женя прочитал отсканированный договор, посланный ему по майлу, и успокоил меня. Всё было законно, главное — никому не отдавать собаку добровольно. С таким настроением я и отправилась на следующий день к нотариусу на Тверскую.
В кабинете меня принял невразумительный мужчина без возраста — ему могло быть и тридцать лет, и пятьдесят. Говорил он тихо, на Ляльку, сидевшую каменной статуей у моей ноги, не смотрел, практически глаз не поднимал от бумаг. Но рассказать суть дела не успел. В кабинете появился Борис Великолепный собственной персоной со своим пронырой Табаки, то есть адвокатом. Увидев меня, наследник скривился, словно проглотил пол-лимона:
— Эта что тут делает, да ещё с шавкой?
— По желанию моей клиентки при вскрытии завещания должны присутствовать все заинтересованные лица, — ровным голосом пробубнил нотариус. — Присаживайтесь, приступим.
Он принялся распаковывать взятый из сейфа большой конверт, попутно объясняя свои действия, но я его не слушала. Завещание? При чём тут я? Может быть, старушка извратилась и оставила какую-то денежку Ляльке на содержание? Было бы весьма и весьма неплохо… Ветеринар стоит дороговато, а мне не помешало бы показать собакевну специалисту по поведению или какому канипсихологу, чтобы знать, как быть дальше. Ляле всего три года, доберманы живут до десяти лет и больше...
Нотариус, между тем, зачитывал список завещаемого. Я слушала с нарастающим изумлением. Оказывается, бабуля была чуть ли не миллионершей! Помимо банковских счетов в рублях и валюте, она владела не только антикварной квартирой на Арбате, но и двумя трёшками в новостройках, сданными в аренду, и большим домом с участком в ближнем Подмосковье. Кроме того, у бабули были пакеты акций, которые регулярно дорожали на бирже, и часть в совладении того самого хосписа, где она отдала богу душу! Фигасе старушка-веселушка! Ну, мне лично всё это было по барабану, я ждала, когда мне скажут сумму, оставленную для Ляльки.
В конце всего перечня нотариус слегка тормознул, обвёл взглядом присутствующих и закончил:
—… переходит в единоличное и бессрочное владение физического или юридического лица, которое на момент вскрытия завещания будет являться владельцем собаки по кличке Олялия Биг Вуд Монтс с номером чипа шесть-четыре-три… — и он назвал длинную цепочку цифр.
— Здесь родословная, паспорт Лялечки и ветеринарная книжка — на всякий случай.
Правильно, это необходимо иметь при себе. Или хотя бы знать, где лежит.
— А также подробная инструкция, как вести себя с собачкой в той или иной ситуации. Я написала про всё, о чём могла предположить, если что-то запамятовала — возраст, знаете ли… Вам придётся импровизировать, Светлана Петровна! Но я уверена, что вы превосходно справитесь со всеми возможными трудностями!
Вздохнув, я кивнула. Импровизация — это моё второе имя. Ничего, прорвёмся! Всего месяц.
Потом хозяйка уехала на белом "Мерседесе" с шашечками, а я осталась одна в квартире-музее девятнадцатого века с асоциальной собакой сорока кило весом.
Наше сожительство задалось с первого момента. В принципе, я примерно представляла, чего ожидать от Ляли, но пробежалась глазами по школьной тетрадке, купленной, вероятно, ещё при Советском Союзе до моего рождения, исписанной крупным округлым почерком с завитушками. Прогулки по дворам вдали от машин, детей и других собак. Обязательное вытирание лап специальной тряпочкой. Сухой корм три раза в день, одной и той же марки, политый сверху жидкими витаминами, всё строго отмеренное на весах. Не играть. Не шуметь. Не пытаться погладить. Не смотреть в глаза. При первых признаках наступающего криза отвлечь лёгким шелестом пластикового пакета или любым повторяющимся движением пальцев. Ну да, как я тогда по ковру… Вот интересно, зачем хозяйка устраивала проверку, если могла просто-напросто всё рассказать заранее?
Примерно две недели мы жили с Лялей душа в душу. На прогулках я вертела головой, что та сова, на триста шестьдесят градусов, чтобы первой увидеть приближающуюся зверюшку или ребёнка. На машины наплевала, и Лялька, кстати, тоже. Однажды мы встретили кошку. Та шла по двору, подняв хвост трубой, и не обращала на нас ни малейшего внимания. С собакой же случился настоящий ступор. Ляля встала как вкопанная, с ужасом глядя на кошку, и дышала с таким трудом, что я запаниковала. Никакими усилиями не сдвинуть с места! Шуршание пакета не помогало. Движения пальцами в двадцати сантиметрах от собачьего носа тоже. В отчаяньи я бросила поводок и сказала тихо, но отчётливо: "Ты как хочешь, Ляля, а я иду домой кушать!" И отвернулась от собаки, медленно двинувшись к подъезду. Сердце стучало как ненормальное целых долгих шестьдесят секунд, пока я не услышала неуверенные шаги и скрип когтей по асфальту.
Я выиграла битву, но не войну. Поэтому постаралась оградить Ляльку от подобных встреч. Как мне это удавалось — не знаю, честно. Но факт. Вечерами я садилась с пледом на диван смотреть какой-нибудь сериал. Ляля приходила минут через десять, долго неподвижно сидела перед пустой половинкой дивана, потом неслышно вспрыгивала на него — я только чувствовала, как прогибаются пружины под её телом, — и ложилась в уголке. Неподалёку, но не касаясь меня. Иногда мы даже засыпали так до утра.
В общем, всё оказалось не так уж и страшно, как мне думалось вначале. До одного прекрасного солнечного утра.
Примерно в полдень — роковой час для этой квартиры — я услышала скрежет ключа в замке. Тю! Хозяйка вернулась? А чего так рано? Быстренько подсчитав, что за две недели мне положены семьсот пятьдесят баксов вместо полутора тысяч, я опечалилась, представив кухонные шкафчики гаммой ниже желанных, и вышла в коридор встречать отдохнувшую старушку.
Но в квартиру вошли двое мужчин. Один помоложе и попронырливей, второй постарше и поимпозантней. Костюмы, галстуки, до блеска начищенные узкие ботинки, у младшего кейс, у старшего сигарета в мундштуке. Что за… Кто они? Почему хозяйка не предупредила о возможных визитёрах?
Не зная, что сказать, я молча таращилась на них. А они на меня. Словно не ожидали увидеть кого-то в квартире. Потом старший опомнился и спросил грубо:
— А ты ещё кто?
Тыкает он мне, гляньте!
— Пет-ситтер, — вежливо ответила я, подавив желание ответить в рифму.
— Чего?
— За собакой присматриваю, — буркнула я. — Хозяйка меня не предупредила о том, что кто-то придёт...
— Пофиг! — элегантно отмахнулся старший. — Вон из квартиры!
— Что, простите?
Я подумала, что ослышалась. Он меня выгоняет? По какому праву?
— У меня договор с хозяйкой квартиры! Мне ещё две недели с собакой быть! По какому праву… И вообще, откуда у вас ключи? Вы кто?
— Шура! — старший щёлкнул пальцами, и младший неприятно улыбнулся, растянув полные губы:
— Борис Викторович, наследник Татьяны Андреевны. А ваш контракт завершён в связи со смертью заказчицы! Прошу удостовериться — вот копия свидетельства о смерти, — он ловко, одной рукой вынул из кейса бумагу с печатями.
Я растерянно взяла её, пробежалась глазами по прыгающим строчкам. Всё верно. Татьяна Андреевна Загородская, моя дама с собачкой, скончалась в результате неизлечимой болезни в частном хосписе, название которого мне ни о чём не говорило. Так… Поехала бабуля в санаторий… Подлечилась… А мне что теперь делать?
— Прочла? — высокомерно осведомился старший. — Давай, освобождай помещение! Некогда мне!
— А кто мне заплатит? — задала я глупый вопрос.
— Спрашивай у заказчицы! — хмыкнул наследник. Адвокат подхихикнул. Ну прямо Шерхан и Табаки! Вот наглость! Нет, так не пойдёт!
— Раз вы наследник, вы и платите! У меня и договор есть! — я бросилась в комнату, трясущимися руками вытащила из сумки подписанный с хозяйкой контракт и, вернувшись, протянула его наследнику. Тот только пожал плечами, будто ничто мирское его не касалось. Адвокат быстро выхватил договор из моей руки и широкими эффектными движениями порвал его на несколько кусков. Я совсем обалдела от такой наглости и только рот раскрыла, не в силах выговорить ни слова. А наследник брезгливо потряс пальцами:
— Давай, выметайся уже! Или полицию звать?
Внутри у меня что-то оборвалось. Наверное, моя новенькая кухня упала в глубокое ущелье. Договор уничтожен, старушка померла, никто ничего не докажет… Осталось только собрать вещички и свалить домой, напиться и забыться. Но с достоинством!
Развернувшись, я увидела Лялю. Она стояла, не двигаясь, не мигая, в упор глядя на пришельцев. Блин, а что станет с собакой? Что они с ней сделают? Этот Борис Грозный не очень-то похож на любителя животных! Продаст, небось, или вообще на улицу выбросит… Бедная Лялька! Она просто умрёт, от паники и криза… Единственное существо, которое любила больная старушка. Память о сыне...
Не совсем соображая, что делаю, я собрала свои немногочисленные шмотки, упаковала в сумку, запихнув на дно документы собаки, и вышла в коридор. С каменным спокойствием — сама себе поражалась потом — пристегнула к ошейнику Ляли поводок и двинулась мимо наследничка и адвоката на выход. Борис Грозный преградил мне дорогу:
— Куда с собакой? Она не твоя!
— Она больная! Вам придётся её лечить или усыпить! И то, и другое дорого стоит! — в упор уставилась ему в глаза. Внутри всё тряслось, но я постаралась не подавать виду.
Долгую-предолгую минуту мы играли в гляделки, кто кого переглядит. Первым не выдержал адвокат:
— Борис Викторович, пусть забирает. Хлопот с шавкой...
Наследник величественно махнул рукой, освобождая дорогу, и я беспрепятственно вывела Ляльку из квартиры. Звук захлопнувшейся двери прозвучал, как выстрел. Ноги ослабели, и я прислонилась к стене, чтобы не упасть. Что я наделала? Я тройная идиотка! Что я буду делать с собакой-аутистом?
Холодный шершавый нос на мгновенье коснулся моей руки. Я вздрогнула, не веря собственным ощущениям. Ляля не смотрела на меня, упорно глядя в угол лестничной клетки, но я могла поклясться, что весь её вид говорил: "Прорвёмся!"
Прорвёмся, Лялька. Как-нибудь… Не знаю, как именно, но прорвёмся.
Мы добрались до моей квартирки с большим трудом. Пришлось брать такси, долго убеждать узбека-водителя, что собака не кусается, долго убеждать собаку, что этот дядька совсем не опасен, что в салон можно вскарабкаться и без моей помощи, что всё будет хорошо, даже колыбельную из детства спеть дрожащим голосом. В конце концов, Ляля согласилась на мои условия. Будь у неё потовые железы, я бы сказала, что в такси она вошла взмокшей от паники. Но вошла. Ещё одна битва...
Дома мне пришлось целый час ползать перед ней, забившейся в угол, на коленях и шуршать пакетиком, рисовать невидимые узоры на линолеуме, шёпотом петь, отводя глаза. Лялька была в ужасе. Всё привычное ей исчезло, могу представить, как она страдала в этот момент. Потом до меня дошло. Я вытащила из сумки второпях украденный у хозяйки плед, тот самый, что грел меня вечерами перед телевизором, и постелила его в угол моего дивана. Ушла на кухню выпить бокал вина и успокоиться. А когда вернулась в комнату, нашла Лялю лежащей на пледе.
Так началась для нас обеих новая жизнь. Не такая радужная, как у волшебных поней, но вполне сносная. Новой она оказалась не только в плане совместного обживания одинокой девушки и собаки-инвалида, но и в плане сюрприза, который я огребла от покойной Татьяны Андреевны. Через несколько дней после того, как меня выставил наследник, я получила по почте письмо, подписанное аккуратным круглым почерком. Прочитав свои имя и адрес на конверте, я почувствовала мурашки по коже: они были написаны рукой, которая вот уже неделю как мертва… Внутри оказалось письмо и ещё один договор. Старушка не могла пожаловаться на отсутствие чувства юмора. В письме она очень сильно извинялась за доставленные её смерью неудобства и надеялась, что я не держу зла. А также предлагала мне приобрести в законное владение собаку породы доберман по кличке Олялия Биг Вуд Монтс, иначе Ляля, за скромную сумму в… тысячу пятьсот долларов США. Договор купли-продажи был составлен по всем правилам, заверен у нотариуса, не хватало лишь моей подписи. Осуществилась детская мечта — я купила собаку! Посмеявшись над шуткой бойкой старушки, я подмахнула бумагу, сложила её в папку с ветпаспортом и родословной Ляльки и там забыла. У меня была другая головная боль. Отпуск заканчивался, а это означало, что мне придётся выйти на работу и оставлять мою собакевну одну на целый день. Следовало научить её оставаться в пустой квартире и не шалить.
От этих тренировок мы с Лялей издёргались обе. Когда я выходила за почтой, она безостановочно бегала кругами по квартире — так показала бесстрастная вебкамера, включённая для проверки. Полагаю, если я отлучусь на восемь часов, Ляля протопчет в линолеуме дорожку, как хороший цирковой конь. Когда я возвращалась, собака не выходила меня встречать. Просто ложилась на свой плед на диване и негромко, но надрывно вздыхала. Она не лаяла. По-моему, просто не умела, как и выть. Она тихо поскуливала, словно сама себе жаловалась, или вот так вздыхала. Мне сразу становилось стыдно перед ней. Не виновата Лялька в своей болезни. Никто не виноват. Но таскать её с собой в офис на работу я не могла. Приходилось потихоньку приучать.
В одно из таких занятий я стояла с чашкой чая на первом этаже подъезда и смотрела на мелкий весенний дождик за мутным, давно не мытым окном. Мобильник затрезвонил в кармане. Небось, опять Варька со своими охами и советами писать заявление в полицию. Об этом говорить не хотелось, и я достала телефон, намереваясь сбросить звонок, но остановилась с занесённым пальцем. Номер был незнакомый.
— Слушаю, — ответила я.
— Морозова Светлана Петровна? — осведомился приятный мужской голос.
— Это я.
— Завтра в четырнадцать ноль ноль вам будет удобно подъехать в нотариальную контору на улице Тверской?
— А… Зачем?
— Дело касается собаки по кличке Олялия Биг Вуд Монтс. Она находится у вас?
— Да. Но наследник мне разрешил… И потом… Хозяйка… Договор...
Я задыхалась от волнения, не успевая заканчивать фразы. Неужели Борис Грозный решил отобрать Ляльку? Нафига она ему?! Что за детские игрушки? А потом вдруг успокоилась. Ведь я купила Ляльку! И если не ошибаюсь, а ошибаюсь я редко, заверивший договор нотариус был как раз с Тверской!
— Светлана Петровна, прошу вас не опаздывать и захватить с собой документы на собаку! — мягко перебил меня собеседник. — Ваше присутствие обязательно.
— Хорошо, я приду.
Голос продиктовал мне адрес и номер кабинета, я ещё раз уверила его в завтрашнем присутствии и отключила связь. Меня снова начало лихорадить. Этот жук Борис, по-видимому, достаточно богат и влиятелен, чтобы правдами и неправдами отобрать у меня собаку! Но на этот раз без боя я не сдамся!
На всякий пожарный я связалась по Скайпу со вторым бывшим молодым человеком, который закончил юрфак и теперь работал младшим клерком по приготовлению кофе в какой-то престижной адвокатской конторе. Женя прочитал отсканированный договор, посланный ему по майлу, и успокоил меня. Всё было законно, главное — никому не отдавать собаку добровольно. С таким настроением я и отправилась на следующий день к нотариусу на Тверскую.
В кабинете меня принял невразумительный мужчина без возраста — ему могло быть и тридцать лет, и пятьдесят. Говорил он тихо, на Ляльку, сидевшую каменной статуей у моей ноги, не смотрел, практически глаз не поднимал от бумаг. Но рассказать суть дела не успел. В кабинете появился Борис Великолепный собственной персоной со своим пронырой Табаки, то есть адвокатом. Увидев меня, наследник скривился, словно проглотил пол-лимона:
— Эта что тут делает, да ещё с шавкой?
— По желанию моей клиентки при вскрытии завещания должны присутствовать все заинтересованные лица, — ровным голосом пробубнил нотариус. — Присаживайтесь, приступим.
Он принялся распаковывать взятый из сейфа большой конверт, попутно объясняя свои действия, но я его не слушала. Завещание? При чём тут я? Может быть, старушка извратилась и оставила какую-то денежку Ляльке на содержание? Было бы весьма и весьма неплохо… Ветеринар стоит дороговато, а мне не помешало бы показать собакевну специалисту по поведению или какому канипсихологу, чтобы знать, как быть дальше. Ляле всего три года, доберманы живут до десяти лет и больше...
Нотариус, между тем, зачитывал список завещаемого. Я слушала с нарастающим изумлением. Оказывается, бабуля была чуть ли не миллионершей! Помимо банковских счетов в рублях и валюте, она владела не только антикварной квартирой на Арбате, но и двумя трёшками в новостройках, сданными в аренду, и большим домом с участком в ближнем Подмосковье. Кроме того, у бабули были пакеты акций, которые регулярно дорожали на бирже, и часть в совладении того самого хосписа, где она отдала богу душу! Фигасе старушка-веселушка! Ну, мне лично всё это было по барабану, я ждала, когда мне скажут сумму, оставленную для Ляльки.
В конце всего перечня нотариус слегка тормознул, обвёл взглядом присутствующих и закончил:
—… переходит в единоличное и бессрочное владение физического или юридического лица, которое на момент вскрытия завещания будет являться владельцем собаки по кличке Олялия Биг Вуд Монтс с номером чипа шесть-четыре-три… — и он назвал длинную цепочку цифр.
