ПРОЛОГ
Ночь выдалась страшной и совсем неподходящей для того, что сейчас происходило за резными дверями покоев. Непогода буйствовала вовсю. Молнии то и дело вспарывали небо. Казалось, еще немного ближе – и они подожгут какой-нибудь из шпилей наверху. С куполов крыш нескончаемым потоком лилась вода. Её стена была такой плотной, что сквозь невозможно было рассмотреть даже находящиеся вблизи объекты. И только многолетнее соседство с ними помогало угадывать смутные, искаженные дождем и кажущиеся почти незнакомыми очертания сада, статуй в нем, домов соседей вниз по холму.
Громыхало так, что у сиртингина закладывало уши, а мраморная бахрома на арочных порталах террасы дрожала и норовила осыпаться прямо Варлу под ноги. Сиртингин хмурился, то и дело мерил размашистыми нервными шагами террасу и рассеянно поглаживал свою темную курчавую бороду. Не к месту думая, что за сегодняшнюю ночь в ней точно пробьется седина.
Высокий, статный, казалось, мужчина сгорбился и постарел, переживания истрепали всю душу и усугублялись всякий раз, как он слышал надрывные, полные страдания крики жены.
Боги всемилостивые, помогите ей. Ибо если что-то случится, не знаю где возьму силы, чтобы пережить это.
Он прекрасно помнил миг, когда два года назад впервые увидел Адалию. Худющая грязная оборванка, она не вызывала ничего, кроме жалости и омерзения. Но едва Варл взглянул в необыкновенно синие, чуть раскосые глаза, как понял, что пропал навсегда. Купив рабыню, что отнюдь не входило в планы на тот день, синдирин привез ее домой.
Отмытая, накормленная, убежденная в том, что теперь находится в безопасности, девушка явила поистине редкую красоту. Как оказалось, под рваным рубищем скрывалось изящное тело. Грязные патлы превратились в длинные локоны такого светлого оттенка, которого, пожалуй, и не встретишь по эту сторону Архипелага.
Кроткий нрав, недюжинный ум как-то естественно и логично способствовали тому, что за один взмах ее ресниц, за взгляд, адресованный только ему, вскоре Варл готов был отдать все на свете. И таким же логичным и не в меру обсуждаемым стал тот неслыханный и невиданный доселе факт, что хозяин – более того – сиртингин! не только даровал рабыне свободу, но и ввел в свой дом как жену и госпожу.
Общество не то чтобы всколыхнулось – оно вздрогнуло от такой беспрецедентной дерзости. Но Варлу было плевать. Он любил. Так, как никогда и никого и ни разу не пожалел о своем решении. Адалия стала тем самым лучшим, что было в строгом и жестком сиртингине. Она пробуждала в нем лучшие человеческие качества и утраивала их, как и потребность видеть, слышать, касаться, просто быть рядом. Адалия как-то сразу и бесповоротно стала самым важным из того, что у него было. Стала его жизнью.
И теперь эта жизнь мучилась и угасала там, за дверью. Сколько раз сильный духом сиртингин замирал в страхе от ее криков. Сколько раз за сегодняшнюю ночь рассудительный и умеющий себя контролировать ван размашистыми нервными шагами направлялся к дверям с намерением ворваться в покои. Сколько раз одергивал и останавливал себя.
Сейчас он ничего не мог сделать: ситуация не поддавалась ни контролю, ни статусу, ни власти. Все было в руках богов и семейного врачевателя, который находился сейчас рядом с Адалией, чтобы облегчить ее страдания и обезопасить появление первенца на свет.
Когда Варл уже в тысячный раз возносил молитвы к небесам, внезапно все стихло. С похолодевшим затылком сиртингин впился пальцами в белый мрамор парапета, у которого стоял. Ветер, до того безжалостно гнувший деревья и дождь, шквалами воды заливающий террасу – все вдруг прекратилось и замолкло. Да так внезапно, что Варлу показалось, будто он оглох: такая тишина разлилась вокруг. И в этой тишине мужчина вдруг осознал, что не услышал первого крика ребенка. Вообще ничего не услышал.
По затылку вмиг побежали холодные искорки, коля страхом, обливая спину ледяным потом. Не в силах больше терзаться Варл ринулся к двери, но та внезапно распахнулась сама, и появившаяся на пороге служанка сделала приглашающий жест.
Сиртингин на негнущихся ногах переступил порог. Полумрак просторной комнаты, все ее пространство, казалось, пропахло кровью. И даже десятки свечей, ароматы сандала и роз не могли развеять ощущение мук. Варл подошел к ложу. Прислужницы перестали суетиться вокруг и тихо замерли у стен. Лысеющий уже врачеватель омывал руки в тазу. И вода в нем казалась багряной в отсветах неверного пламени светильников.
–Как она?
–Все прошло хорошо, ван сиртингин. Долго, но хорошо. И ванни, и ребенок в порядке. У вас дочь. Поздравляю.
–Тебе огромная моя благодарность, достопочтимый Рост, – два перстня с огромными камнями и увесистый кошелек перекочевали в еще дрожащие от усталости руки старого лекаря. Тот с достоинством поклонился и вышел из покоев.
Прислужницы расступились перед ложем, и сиртингин наконец смог подойти к жене. Измученная, но счастливая та взглянула на мужа.
–Я думал, сойду с ума, пока это случится. – Варл поцеловал свою женщину, пригладил взмокшие на висках волосы. – Как ты, моя ванни?
–Все хорошо. – Кивнула на резную люльку под тонкой кисеёй. – Посмотри, какая она красивая.
Ван Варл в нерешительности откинул прозрачный балдахин. Драгоценный сверток слегка пискнул, и из-под расшитого золотом покрывала высунулась маленькая ручка. С такими крохотными пальцами, что у строгого сиртингина защемило сердце перед этой беззащитностью. Взяв дитя на руки, почему-то забыл, что нужно дышать. Пальцы Варла задрожали, когда тот коснулся темных завитков на голове, вдохнул теплый, по-родному уютный запах своего ребенка. А взглянув в необыкновенно синие, чуть раскосые глаза, сиртингин – гроза юго-восточного округа – заплакал, сам того не замечая.
Чуть позже, сотворив все необходимые обряды и прочитав приличествующие случаю молитвы, Варл снова взял малышку на руки и, слегка охрипнув от волнения и важности момента, трижды повторил:
–Нарекаю тебя Дайон.
ГЛАВА 1
Если бы кто-то сейчас решил прогуляться по лесу, то наверняка на одной из тропинок наткнулся бы на незнакомца. Гибкой тенью юноша скользил между деревьев. Ветки густого подлеска стегали по лицу, но он лишь досадливо отмахивался и потирал на бегу ушибленные места. Длинный плащ с капюшоном скрывал фигуру, делал движения незнакомца смазанными. И казалось, будто быстрая тень скользит между деревьями, периодически меняя направление движения. Сапоги из самой лучшей кожи могли не только хорошо скрыть пару ножей в голенище, но и здорово заглушали шаги. Потому сравнение с тенью возрастало в своей реалистичности вдвойне.
Быстрые ноги несли молодого человека вверх по известной только ему одному тропе. Еще немного, и спешащий паренек окажется у вершины холма, где среди сочной зелени садов расположились особняки знати. Их светлые стены ярко контрастировали с густой сенью деревьев и ухоженных лужаек.
Внезапно тропка вывернула на широкий песчаный тракт. Пригнувшись, юноша замер на мгновение, не спеша выходить на открытое пространство. Несколько секунд тишины убедили его в том, что все в порядке, и бег возобновился снова: немного вдоль обочины, петляя между большими придорожными валунами, затем через дорогу и дальше – в густой парк, вниз по едва заметной тропе.
Легкий пружинистый бег говорил о выносливости, уверенность в огибании препятствий – о знании местности. А внезапно налетевший порыв ветра, сбросивший капюшон с головы бегущего – о том, что это вовсе не юноша...
***
Дайон торопилась как никогда. Как вообще она могла забыть про это мероприятие? И знала же, что не стоит сегодня идти к бухте. Оттуда трудней и дольше добираться назад. Ну, вот дернуло же что-то! И пожалуйста: тропу размыло после недавних дождей – пришлось бежать в обход, терять драгоценное время да и светиться около тракта. Торговцы частенько идут по нему караванами. Но к счастью, сегодня ей повезло: не пришлось таиться в придорожных кустах и ждать, пока проедет торговый обоз. Конечно, вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову разглядывать спешащего парня. Но вот дорогое оружие, плащ, отороченный мехом редкого сейчас акута, искусно сработанный кожаный доспех и выбивающиеся из-под капюшона длинные волосы могли бы заинтересовать даже самых нелюбопытных.
Спина давно уже взмокла, но Дайон старалась не сбавлять темп. Ведь исправить ее оплошность на данный момент могли только быстрота ног и на ходу придуманная легенда. С этим оказалось труднее всего. Даже самые верные и, на первый взгляд, логичные отговорки уже через пару минут казались нелепыми и неправдоподобными. Особенно если учесть, как она будет выглядеть, если не дай боги столкнется с матерью: грязная, потная, вся в ссадинах да и одета не пойми во что.
Дайон прямо видела, как медленно наполняются огорчением ее глаза, а тень недовольства накрывает прекрасное лицо. Она, конечно, ничего не скажет. Как всегда. Но этим молчанием Дайон будет убеждена, что мать знает про все ее отлучки и крайне осуждает их. И что наверняка, обязательно будет наказана неделей отсидки в своих покоях без права общения с подругами.
Ох уж эти подруги... Почему, все убеждены, что настоящая ванни должна сидеть и кудахтать в гостиной, коля руки золоченой иглой лишь бы вышить какой-нибудь режущий глаз кантик на платке? Или музицировать, или уметь выбирать ткани и фасоны платьев? Хихикать, обсуждая очередную сплетню или делать вид, что общество пустоголовых соседских дочерей это прям венец всех желаний. А нет, не венец. Венец ее бытия, как ванни – удачное замужество. Причем не просто удачное, а такое, чтоб все в обществе одобрили, насколько красив, силен, умен и богат ее жених. И, кажется, последняя составляющая выходила на первый план. Ибо перекрывала по важности все остальные и начисто стирала из памяти знати отсутствие у кандидата простых человеческих качеств.
Что за бред? Настоящая ванни, по стойкому убеждению Дайон – эта та, которая уверена в себе и своих убеждениях, способна оценить свободу и умеет постоять за себя. Да, конечно, платишки, пироженки и хи-хи с "подружками", которые при первом же случае выцарапают тебе глаза – это здорово. Иногда даже интересно было наблюдать за людьми, которые из кожи вон лезли лишь бы зарекомендовать себя как добрый друг, лишь бы влезть и засветиться в высших кругах, поближе к знати и правящей верхушке. Интересно было слушать ложь и улыбаться про себя, зная истину. Но по итогу фальшь, ненастоящесть, интриги утомляли и приводили в уныние. Сплетни, лживость окружающих людей, лицемерие и двуличные мотивы – бесили.
Хотелось иногда плюнуть в притворно участливые и "искренне" заинтересованные лица, встать посреди какого-нибудь мероприятия, сказать, что думаешь по поводу собравшихся и гордо самоликвидироваться под горящими теперь уже настоящими эмоциями взглядами. Но это только в мечтах. Дочь сиртингина юго-восточной области, человека публичного и влиятельного должна быть примером образованности, кротости, красоты и многих ценящихся у знати достоинств. Ну, естественно ценящихся в списке после солидного состояния вана сиртингина.
Ныряя в казавшихся непроходимыми зарослях, Дайон, наконец, добралась до той отметки, после которой можно было уже слегка выдохнуть и настроиться на финишную прямую. Вломившись в густо сплетенный дикий нут, девушка перелезла через толстенное поваленное дерево и без труда нащупала привязанную к его ветвям веревку.
Впереди не то яма, не то заросшая узкая расселина. Казалось, здесь бы и остановиться. Но Дайон бесстрашно прыгнула вперед. Кожаные перчатки как всегда спасли от жгучих ссадин на ладонях. Съехав вниз по канату, девушка мягко приземлилась на каменистое дно колодца.
К слову сказать, это для всех остальных он был колодцем, высохшим так давно, что никто уже и не помнил, когда его забросили. А большинство просто и не предполагало о его существовании. Для Дайон же это был кратчайший путь от родительского сада до значимых для нее объектов: тех самых сокровенных мест, где она могла быть самой собой, где была той настоящей свободной от условностей ванни, которой всегда хотела быть.
Этот колодец Дайон обнаружила четыре года назад. Исследуя окрестности в одну из своих вылазок, она не заметила яму, сплошь завитую нутом и свалилась в нее. Пришла в себя не сразу, а когда очнулась, запаниковала. Кромешная темнота, колкие камни под ладонями, запах плесени и пыли и все тот же гадкий нут, если поднять голову и посмотреть в пролом наверху.
Выбраться из западни оказалось делом не лёгким. А потом, как показал опыт – не выполнимым. Стены ямы были выложены булыжником. И именно этот факт натолкнул девушку на мысль о колодце. И хоть между ним обнаруживались трещины, подняться больше, чем метра на два у Дайон не вышло – ухватиться было не за что, а ноги то и дело оскальзывались с поросших мхом камней.
Впору было отчаяться, но Дайон не считала себя слабачкой. Напротив, разозлившись на обстоятельства, она с упрямой настойчивостью принялась исследовать место, в котором оказалась. Исследовать, конечно, громко сказано. Но хотя бы навскидку ощупать заточившее ее пространство, Дайон была обязана. Все лучше, чем бездействовать, реветь и дрожать от страха.
Тем не менее, страшно было. Еще как. Невидяще пялясь в темноту, Дайон вытянула руки перед собой. И прежде, чем сделать очередной маленький шажок тщательно ощупывала ногой землю впереди. Не хватало еще куда-нибудь свалиться.
Так она шагала, вздрагивая от омерзения каждый раз, когда лица касалась паутина и, надеясь, что ладони вот-вот уткнуться в стену из булыжника. Но этого не происходило. Стены все не было, зато в какой-то момент Дайон почувствовала едва заметное шевеление воздуха. Помолившись богам, девушка развернулась и стала двигаться влево: медленно и аккуратно продвигаясь вперед, наконец, нащупала стену. Мха на ней не было. Абсолютно сухой камень, холодный на ощупь. И либо темнота играла с ней, либо воображение, но слуха вдруг коснулось едва различимое журчание воды. Сразу захотелось пить. Желание выбраться увеличилось в разы.
Стараясь не торопиться, девушка продолжала двигаться вперёд. Сквозняк усилился, явственно донося звуки текучей воды и рассеивая запах плесени. Затхлость стала казаться не такой сильной, и можно было явственно различить аромат орхидей и жасмина. Довольно таки знакомый аромат.
Сколько она провела в том подземелье, Дайон вряд ли смогла бы сказать. Темнота и замедленное осторожностью продвижение дезориентировали во времени. Но в какой-то момент девушке показалось, что стало светлее. И правда, через некоторое время она даже смогла различить и низкие своды, и толстые деревянные балки, их поддерживающие. Ещё немного – и даже серые пасмы паутины, свисающей с перекрытий, смогла различить. Своды немного сузились, впереди показался свет, рассеянный будто преломлялся через что-то. Звуки воды стали достаточно громкими. И без того спертый воздух наполнился густой водяной взвесью.
А через пару десятков метров Дайон вышла, вернее выкарабкалась на свет божий... В собственном саду!!!
Мокрая, грязная, щурясь на солнце, Дайон кряхтя и на четвереньках выскребалась наверх.
