Пролог
Её воспоминания, всегда неожиданные и неконтролируемые, всплывают быстро и внезапно, будто пузыри болотного газа. Бульк! — и воздух наполняет тонкая, но ощутимая вонь, которую невозможно игнорировать. Остаётся лишь взять себя в руки и притвориться, что ничего не произошло. Ну или посмеяться над этим смрадом, в конце концов, с кем не бывает. Проехали. Не имеет значения. Ни для кого. Все, кроме неё, об этом уже забыли. Никто, кроме неё, ничего не чувствует.
Иногда вот только тело реагирует на воспоминания раньше, чем она успевает подавить их усилием воли. Стоит под приятным тёплым душем, острые струйки задорно щекочут лицо, как вдруг — бульк! — кулак сжимается и с силой бьёт в мокрую кафельную стену.
Или выходит на лестничную клетку, тычет пальцем в кнопку вызова лифта, машинально хлопает себя по карманам, проверяя, взяла ли ключи и мобильный, как вдруг — бульк! — язык и губы кривятся, еле слышным шёпотом она плюёт в пространство перед собой односложное ругательство.
Расслабляет руку, тихонько гладит мокрый и тёплый кафель, как бы прося у него прощения. Интересно, не слышали ли соседи. Глупо же, право слово.
Сводит губы трубочкой, выдыхает. Пффффф. Так и до синдрома Туррета недалеко. Смеётся над собой, пытаясь расслабить мимические мышцы раньше, чем откроются двери, и соседи выйдут, недоумённо пялясь на её дикие глаза и перекошенный рот.
Хорошо хоть, что этот бульк никогда не происходит на людях, всегда в одиночестве. Значит, она ещё способна видеть границу между реальностью и кошмарной помойкой воспоминаний обо всём пережитом. То есть… тоже реальностью, но в прошедшем времени. Хорошо, не реальностью, её воспоминаниями о реальности. Но для неё ведь это одно и то же.
Другой реальности у неё для неё нет.
Бульк!
Удар.
— Сссука…
Глава 1
1.
Проезд опять подорожал.
Загадочные механизмы внутри автомата по продаже жетонов на метро жадно заклацали, будто стремясь уловить проносящуюся через них монетку, но она всё равно провалилась куда-то в чрево автомата, гулко звякнула в последний раз и затихла. Цифры на табло стали меньше.
Скормив автомату всё, что подходило по номиналу, я с полминуты тоскливо и безучастно созерцала зелёные цифры на его мутном табло, которые так и не уменьшились до нуля. Не хватало пяти рублей.
Мотнув головой и согнав оцепенение, я вполголоса выругалась и дёрнула рычаг возврата монет. Ничего. Дёрнула ещё раз, чувствуя, как затуманивает разум бессильная злость. Ничего. Дёрнула со всей силы, ещё, ударила кулаком, ещё раз, ещё, уже не стесняясь запускать вслед ударам короткие и ёмкие ругательства, которые даже пятиклассник не назвал бы отборными. Автомат жалобно звякал внутренностями и набирал вмятины на своём выкрашенном в отвратительно розовый цвет металлическом пузе.
Завершив серию хуком справа, я сшибла автомат со стены, и он с грохотом рухнул на пол. Это как-то резко отрезвило и охладило меня. Я опасливо оглянулась по сторонам, но на станции было пусто, не было даже ментов, обычно шмонающих рюкзаки на входе. Из зрителей присутствовал только лохматый пёс с верёвкой вокруг шеи вместо ошейника, смотревший на меня с искренним интересом, высунув дрожащий влажный язык. Фигура его была напряжена, видно было, что он готов драпануть от меня, едва я обращу на него хоть какое-то внимание.
Я прижалась к стене спиной, тщетно попытавшись, преодолевая боль затёкших от сутулости мышц, распрямить её, и медленно сползла. Мне уже было всё равно. Если сейчас на грохот вандалоустойчивого автомата сбегутся менты — просто пошлю их на хер. По крайней мере, хоть будет где переночевать.
Услышав неспешные, но тяжёлые шаги на ступенях, я подумала, что стражи порядка уже спускаются, чтобы разъяснить ситуацию. Подала лицевым мышцам сигнал скорчить самую наглую и вызывающую физиономию, на которую они способны. Примерно такую же, как в восемь лет, перед папой, когда он первый раз ворвался в комнату, доставая ремень из штанов.
Дальше произошли две вещи. Почти одновременно, но не могу сказать наверняка. Память меня часто подводит в том, что касается последовательности событий или даже причинно-следственных связей между ними.
Пёс отвернулся от меня и двинулся в сторону лестницы, с которой всё громче доносились грузные и неспешные шаги. Мой рот обхватила костлявая и крепкая рука, замотанная в тёплые и удушливо пахнущие тряпки, и потащила куда-то назад.
В стену.
2.
В детстве мама рассказывала мне сказку о землеплавателе.
Жил-был одинокий мужик. Как-то раз пришла ему в голову мысль — своими руками построить дом. Клочок земли у него был, только там всё равно ничего не росло, одни сорняки да мелкая картошка. Вот и решил мужик построить на этом клочке небольшой домик — для себя одного.
Лишь только почва оттаяла к лету, тут же взялся он копать котлован под фундамент. Затем всё лето месил бетон и наконец к осени закончил. Фундамент выделялся из земли аккуратным серым квадратом с торчащими из него кое-где кусками арматуры.
Но пришли осенние дожди, да ещё и такие сильные, что воды в воздухе было больше, чем воздуха самого. Рыбы, говорят, выпрыгивали из озера и плавали в струях дождя. Такой вот был он плотный, этот дождь.
Фундамент размыло, разнесло, и однажды утром вместо аккуратного бетонного квадрата мужик обнаружил на своём участке вытянутый и потрескавшийся ромб.
Что ж, ничего не поделаешь, дом на таком фундаменте уже не построить. Решил было мужик с горя напиться, взял литровую бутыль вискаря, уселся на холодный фундамент под дождём и стал глотать крепкое пойло без закуски. Разумеется, быстро захмелел.
И вот в пьяном тумане привиделось ему, будто бы небольшая рыбка снуёт в воздухе между струй дождя, движется прямо к нему, к лицу его, разевает свои губёшки и произносит, "Плыви!"
Мужик так этому удивился, что аж протрезвел. Отставил недопитую бутылку в сторонку. Молча и спокойно встал. Сходил за молотком и гвоздями, натаскал досок и принялся что-то колотить.
Колотил он весь день и всю ночь без передышки. А под утро возвышалась на его ромбовидном фундаменте какая-то постройка, по форме напоминавшая детский бумажный кораблик. Мачта из невысокой сосны. Паруса из простыней. Штурвал — просто несколько скрещенных и сбитых посередине досок.
Взял мужик недопитую вчера бутылку и разбил о борт корабля. И корабль поплыл.
Только успел ухватиться мужик за борт и перевалиться через него, как корабль, взрезая землю, двинулся вперёд. Земля под ним словно волнами расходилась, как вода морская, а потом сходилась обратно, так что и борозды никакой не оставалось.
Поплыл этот землеплаватель туда, куда ему одному только было ведомо. Крутил штурвал, двигаясь вдоль полей, степей и чужих огородов. Никто из его знакомых больше не видал его. Но, говорят, его можно увидеть случайному человеку в очень сильный дождь. Небольшой кораблик покачивается на горизонте. Но видно его лишь там, где и моря никакого нет и не было никогда.
