Вот сбоку от детской площадки стоял некий мужчина. Я не мог хорошо разглядеть его, потому что постоянно зарывался в пальто, стараясь быть никем не замеченным. Но я нуждался в помощи и поэтому направился к мужчине. Я не знал, как и начать диалог. Мой новый облик мешал мне. Но все же я взял волю в кулак, пересек дорогу и очутился в паре шагов от мужчины.
Этот человек выглядел весьма неопрятно, неопрятней меня самого, когда я по утру собирался из дома. У мужчины была борода, растущая неравномерно. Где-то торчали длинные пучки волос, где-то волос не было вовсе. А под слоем бороды виднелись красные пятна, заживающие прыщики. Под веками были ужасные мешки, похожие на бледные круги на воде. Но чем-то этот по истине некрасивый мужчина привлекал. Его достоинством были глаза, что отдавали необычным блеском, подобным блеску снега на морозе.
Гардероб мужчины состоял из ничем не примечательной одежды. Самые обычные брюки с ботинками черного цвета. Верхняя часть чуть-чуть интереснее. От холода мужчина укрывался непонятной синей курткой, вымазанной в некоторых местах чем-то белым. Я подумал, он свинтил ее со стройки у какого-то зазевавшегося рабочего. Также он носил серый пиджак в клеточку. Странное сочетание. Но бродягой или бездомным мужчина не казался. В его движениях проглядывалось что-то аристократическое и интеллигентное. Он вертел в руке бычок, посматривал куда-то на крыши домов, будто подглядывая за кем-то. Как только мы встретились взглядами, глаза мужчины испуганно посмотрели на меня, а рот приоткрылся. Я решил, он в ужасе скроется. Но мужчина остался стоять на месте и заговорил первый:
—Быть того не может! Невидимый человек! Не верю! Неужели Уэллс настолько пророк?
У мужчины был громкий бас. Говорил он с некоторой хрипотцой. Когда первые слова вылетели с его губ, я оробел в разы сильнее, чем он, увидевший невидимого человека. Я понял, что мужчина почти не боится меня. Сам начал диалог, а теперь пристально смотрит и ждет ответной реакции. А я не знаю, что и сказать. Молчать в этой ситуации непозволительно. С легкой дрожью в голосе я спросил мужчину:
— Извините, что вы сказали? Что за Уэллс?
Мужчина широко открыл глаза, наклонился в сторону и словно свысока начал говорить:
— Как же так? Невидимка, не знающий старину Уэллса! Бросьте! Вам ли не знать этого замечательного Английского писателя!
— С ним я действительно не знаком. Мне сейчас вообще не до писателей. Вы не знаете, как мне помочь?
— Помочь? В вашем запущенном случае? Не ведать о старике Герберте. Ай-ай-яй.
— Еще раз говорю, мне не до вашего Уэллса, Диккенса, Толстого и даже Кафки. Я спокойно сидел в баре и вдруг стал невидимым. Мне нужно вернуть все как прежде.
Мужчина мой короткий рассказ слушал очень внимательно и почти всегда понимающе кивал головой. Когда я закончил, мужчина засунул руки в карманы и быстро заговорил:
— Так вы сидели в том баре напротив и, дайте угадать, наверняка выпивали. Обычно по глазам это вижу, лишь в этом случае бессилен. Про писателей, кстати, зря так. В кое-каком ключе они могут вам полезно услужить. И послушайте, я сумею помочь. В моей практике такие случаи бывали ни раз...
Тут я удивленно взглянул на мужчину своими прозрачными глазами и оборвал ход его рассуждений:
— Правда? Мой случай не первый?
Мужчина хмуро посмотрел на меня и продолжил:
— Об этом потом поведаю. Давайте так: с меня помощь, с вас выпивка. Понимаете, остыло в груди, хочется кипятка хорошенького. Думаю, человек, который ходит в бар, всегда имеет в запасе лишнюю сотню. А для старого человека ее будет не жалко.
Я оценивающего на него поглядел. Сможет ли он помочь? Или идти к другим за помощью? Я опустил голову к земле и задумался. А мужчина оказался не из нетерпеливых. Мужчина мимолетно сгонял чужие мысли прочь.
— Я что, не достоин пропадать за вином в роскошных местах? Мне пить активно хочется вообще не за этими оплеванными углами!
Я четко уловил обиду, сквозящую в его голосе. Меня поразило, что этот мужчина может ее выражать. Такой с виду грубый, твердый, словно скала на берегу морском. Скала, которой нельзя разбиться.
— Не горячитесь. Пойдемте, угощу. Я верю в вас и в вашу помощь.
Мужчина улыбнулся и промолвил:
— А то! Вы попали по адресу. Поспешим? Ведь нам обоим не терпится получить желанное!
Я воодушевился после его слов. Мечтательно посмотрел на заходящее вдали солнце и не заметил, как мужчина развернулся и грациозной походкой зашагал к бару. Я принялся его догонять. Поравнявшись с мужчиной, напомнил, что рассчитываю на его помощь. Он в ответ промолчал, только покивал головой.
Очень быстро мы оказались в баре. Тут мужчина первым делом снял куртку, спросил, где находится гардеробная или стоят вешалки. Я развел руками от такого вопроса и лишь через пару секунд вспомнил, что не способен теперь точечно выражаться с помощью жестов. Но мужчина уже плюхнул свой зад на стул, повесил куртку на спинку и, как барон, расселся за столом. Я присел напротив него, готовый продолжить разговор, а мужчина заговорил, не дожидаясь меня:
— Не вижу смысла медлить, оглашаю условия договора, — с усмешкой произнес мужчина. — Хочу коньяк. Шоколадный коньяк! Немедленно! Позовите сюда этих проклятых холуев!
Он застучал пальцем по столу. Я вновь почувствовал некий трепет перед этим человеком. Я бросился искать глазами Павла. Барная стойка оказалась пустой. В зале не было ни Лизы, ни других официантов. Мне срочно был нужен любой из них. Быть невидимкой и шастать по бару — затея плохая. Я переключил внимание на моего нового, нетерпеливого в вопросах выпивки товарища и тут же увидел спасение. В нашу сторону двигался Павел. Его лицо теперь отдавало спокойствием. Потрясения случаются, а работа идет, — подумал я, не отводя взгляда от Паши, который вот-вот нависнет над нашим столиком, подобно грозовой туче на небе в ясный солнечный день.
— Паша, снова привет! Познакомься, это мой новый друг. Он поможет мне перестать быть невидимым. Представляешь!
Я ощутил нелепость ситуации. Знакомить людей, когда не знаешь имени одного из них! Стало неловко. Я посмотрел на мужчину, который сидел, состроивши недовольную гримасу и, пялился на меня. Его взгляд пустил холодок по моей спине, заставил биться сердце сильнее. Мотор в груди громко застучал. А я наконец-то услышал Пашин голос.
— Очень приятно. Хотите чего-нибудь из бара?
Я сразу вспомнил про желание мужчины и заговорил:
— О да. Выбор будет необычный, никакой не вермут! Дело в том, что мой друг согла...
— Я хочу шоколадный коньяк, — делая паузу перед каждым словом, произнес мужчина.
— Хорошо. Сколько рюмок принести?
— Одну. Для моего друга, — сказал я, уставившись на ножку соседнего столика.
— Из шоколадного коньяка есть лишь Шустов. Бутылка пол-литра. Шестьсот пятьдесят рублей.
Я тут же вспомнил, что изрядную часть денег потратил на утреннюю выпивку. На коньяк не доставало. Вопрос был щепетильный. Я принялся его решать:
— Паш, у меня с утра было всего семьсот рублей. Давай остальное на днях занесу.
Паша поглядел на меня. Его лицо приняло задумчивое выражение, уголок губ поднялся с правой стороны, глаза прищурились. Павел пару секунд подумал и сказал:
— Ладно, только, будь добр, раньше пятницы занеси. Я в кассу из своего кошелька положу. У нас, как понимаешь, строго с этим, но ради тебя могу сделать исключение и помочь. Сейчас принесу бутылку и стопку.
Паша потопал к бару. Я радостно улыбнулся, блаженно выдохнул и обратился к мужчине:
— Подождите чуть-чуть. Ваш напиток уже летит!
Тень недовольства также висела над ним. Мужчина никак не отреагировал на мои слова. Сидел, скрестив руки, опустив голову к столу. Я метнул взгляд в зал, увидел Пашу, который на всех парах несся с солидным количеством горючего. Пара мгновений. Рука Паши поставила бутылку. Я протянул деньги. Он взял их и убрал в карман.
— Желаю отлично посидеть, — приятным тоном сказал Павел.
Паша удалился. Мы погрузились в тишину. И в этой совместной тишине мужчина был странен. Он всем своим видом источал непонятную антипатию то ли ко мне, то ли ко всему сущему в целом. Когда мужчина резким движением схватил бутылку, налил и махом опустошил рюмку, в нем произошла перемена. Он улыбнулся и заговорил:
— Смешно. Мы не знакомы поименно, но оказались за одним столом. Меня зовут Бруно. Мне сорок три. Я, если так можно выразиться, вольный художник. Много повидал на своем веку. Работал газетчиком, занимался редактированием текстов в конторе, теперь врачебной практикой. Разносол, как говорится. Сейчас на дому клиентов принимаю, народа мало ходит. Но на жизнь хватает. Рассказывать про детство, юность, взросление и прочую чепуху смысла не вижу. Ваша очередь. И вот от вас я хотел бы услышать и о вашем о прошлом и о нынешнем. Я ведь провожу терапию. Лишним здесь это не будет.
Я на мгновение замялся, затем медленно начал рассказывать, постепенно повышая темп:
— Я молод, мне двадцать лет. Зовут Валентин. Я из весьма богатой Питерской семьи. Мама домохозяйка. Папа — служащий в банке. От родных переехал после школы, когда в мою жизнь ворвался институт. Детство... про детство. Я был как все, чуть более популярным, чем все. Нравился людям, меня любили. Было много интересов. Во мне был некий пыл. А сейчас он куда-то пропал, и стало тяжелее.
На этом витке рассказа мужчина прервал меня, держа в руке рюмку, которую только что оторвал от губ:
— Ух. Все в тумане. Расплывчатые наклейки на бутылках за барной стойкой. У вас также было сегодня? И в другие дни? Вы же именно от тяжести душевной начали посещать подобные места?
— Да, в этом я видел спасение. Можно забыть про проблемы под бьющую в мозг эйфорию, — спокойно сказал я.
Мужчина облизнул губы и задал новый вопрос:
— Вы говорили, было много интересов в детстве. А каких? Осталась ли любовь к этим вещам по сей день?
Я ответил без колебаний:
— Мать привила любовь к литературе. Наша семейная библиотека заключала в себе вещи, которые я сумел постичь, выбросить из головы и вновь понять в другом ключе. Помню, еще нравилось рисование. При этом особняком стоял спорт. До поступления в институт увлекался баскетболом, ездил на соревнования. У родителей остались грамоты и медали. А чтение жило. И тяга к литературе иссякла лишь недавно.
Тут я замолчал, ожидая нового вопроса от Бруно. Вопрос вылетел незамедлительно.
— Значит, теперь из занятий — походы на учебу и развлечения в баре?
— Получается, — ответил я.
Мужчина покачал головой и снова завел шарманку:
— Не густо, мой друг. Валентин, вы находитесь в поиске самого себя?
Я всерьез задумался над этим. В своей голове будто попал в длинный коридор из сотни дверей. С минуту я молчал, а потом встрепенулся, вспомнив, что Бруно ждет ответа.
— В какой-то степени это так. Только есть беда. Я думаю, что я на правильном пути, но желание жить по-настоящему порой пропадает. Все валится из рук, ломается, больше не склеивается.
— Где-то слышал такую умную вещь. Чтобы достать с неба одну большую звезду, нужно сначала достать оттуда сотню мелких и каждую разбить вдребезги. Надеюсь, в вас это откликнется.
— Смотрю, вы большой любитель философии.
— Не особо. Раньше философия завлекала меня своей глубиной, воздействием на человека. Сейчас — нет. Я не пытаюсь залезть кому-то в голову. Я никакой не Юнг или Фрейд. Для меня философ — тот, кто выражается простыми мыслями, которые просто глубоко сидят в мозгу и иногда выходят наружу. Еще считаю, философ это трусливая, загнанная тигром в угол антилопа, думающая, что способна стать царем зверей.
Эти слова дали понять, что Бруно человек в какой-то мере особенный. Когда он закончил, по залу пробежал звонкий хохот и сконцентрировал внимание на себя. Сзади сидела шумная компания людей. Я повернулся и увидел тех самых, что повстречались мне у выхода из бара. Бруно злобно смотрел в их сторону. Его реакция не заставила ждать:
— Какие, однако, негодяи эти непорядочные люди! Не дают спокойно поговорить с глазу на глаз. Смеются как кони. И самое интересное, зачем они вообще сюда приходят? Выпить, потратить деньги? Это же так глупо. Каждому из них нужен лишь свой фантастический край, в котором все есть — красота и счастье. Они блуждают в нем от безысходности, каждый в собственной клетке, находящейся в подвале замка, что витает в воздухе и заключает тысячи тысяч таких же мечтательно несчастных людей. Вы же не один из них? Знаю, вы лучше! А еще мне все теперь понятно. Я проведу второй этап вашей терапии. Но не здесь. Обстановка не располагает. Как вы смотрите насчет лечения на дому?
За весь наш разговор я забыл о своей невидимости. Вспомнил только сейчас. В моих глазах теперь пылал костер надежды. Я был согласен на любое предложение Бруно. Я вверял свою жизнь и свою боль в его руки.
— Согласен на все, кроме своей невидимости, — промолвил я.
Бруно почесал голову и стал подниматься из-за стола с пустой бутылкой в руке.
— Второй сеанс терапии скоро начнется, — сказал он и протянул ладонь правой руки. — Валентин, лечение оплачено, — с улыбкой добавил Бруно, подняв бутылку коньяка кверху. — Ты же не хочешь терять ни минуты?
Я пожал ему руку, улыбнулся в ответ как можно шире. Жаль, что Бруно почувствовал лишь прикосновение моей ладони.
Бруно указал на выход и мы ринулись к нему. Наши тела через несколько мгновений покинули пределы бара. По странному особенный мужчина и молодой невидимый юноша исчезли отсюда. Только громкий смех шумной компании доносился в глубине темного помещения, окутанного вечером, слабый свет которого изредка проникал сквозь дверную щель.
На улице было холодно и людно. Я запрятался в воротник пальто от этого. Бруно стоял и смотрел налево. Он подошел к урне и, словно легкий мячик, бросил туда пустую бутылку. Затем повернулся ко мне и заговорил:
— На улице, правда, холодно, — сказал Бруно и вытащил из кармана куртки помятую красную беретку, походившую на женскую, и напялил на голову. — Но у тебя еще и другой случай. Ты боишься показаться людям. А мы пойдем по одному проспекту. В это время много народу ходит там. И чтобы терапия прошла успешно: покажи миру свое лицо! Пойдем, Валентин.
Я высунул голову, как крот из норы, пошел за Бруно. Не сказать, что мы шли быстро, он будто специально двигался не спеша. Я плелся чуть позади, пытался увильнуть от человеческих взглядов. Казалось, что люди, снующие по улице, окружают меня, хотят схватить. А я то и дело оглядывался по сторонам, словно в поисках друга, затерявшегося в толпе, и с которым у меня было назначено свидание.
Проспект тянулся и тянулся. Вдали замаячил светофор. Начал накрапывать мелкий дождик. Я чувствовал прикосновения дождя. Его капли растекались по моей невидимой оболочке. Я утер ладонью лицо и увидел, что на перекрестке, Бруно, как солдат по команде, остановился, выпрямил спину, начав что-то искать в кармане.
Он вытащил из кармана пачку сигарет, извлек оттуда одну и зажал между губ. Затем кинул на меня вопросительный взгляд, дающий понять, что огнива у него нет. Я решил помочь ему спичками. У меня был коробок.
