Зимняя жена

21.11.2018, 17:29 Автор: А.Волжская, В.Яблонцева

Закрыть настройки

Показано 1 из 28 страниц

1 2 3 4 ... 27 28


ЧАСТЬ 1. ЗИМА.


       
       Я родилась на исходе первого дня Долгой Зимы, пришедшей на смену холодной и дождливой Осени. Старая Хранительница рода Нерки рассказывала: в тот вечер закат полыхал на все небо кровавым заревом, предвещая приход снежных туч. Ветер, холодный, пробирающий до костей, выл в ущелье раненным волком, а черные воды моря с грохотом разбивались о берег, терзая привязанные к причалу лодки. В этом отчаянном буйстве стихии, загнавшей в дома всех от мала до велика, невозможно было расслышать ни стонов роженицы, ни первого крика младенца.
       Хранительница знала множество разных историй. О том, как покрываются цветами скалы, становясь на несколько дней похожими на пестрые юрты, словно бы великаны-пастухи разбили свое кочевье рядом с нашим селеньем, отпустив на небесные пастбища белых барашков-облаков. О животных, меняющих шубки, о щебете невиданных птиц. О неслыханных лесных богатствах и чудесных морских обитателях, приплывающих к самому берегу. О рыбах, поднимающихся вверх по реке, да так, что они сами прыгают к ловцу в руки. Но мы, дети Зимы, с трудом могли в это поверить. Нашими бескрайними колосящимися полями были снежные долины, окруженные белыми конусами гор, нашими зверями – шаловливые лайки, шустрые песцы и благородные олени, а нашими богатствами – жирное сало тюленя, пойманного у льдин охотниками.
       Как приятно было полежать в стогу душистого колючего сена, как грела сшитая матерью новая шубка, как хотелось найти под снегом кустик зеленого мха и тайком угостить любимого оленя, когда пастухи возвращались домой с южных пастбищ. Наш детский мир был полон наивных радостей и сказаний старой Хранительницы, и взрослые печали мало что значили для нас.
       Но одна луна сменяла другую, мы, дети Зимы, подрастали и начинали замечать, как с каждым разом дольше и дольше отсутствуют пастухи, как скудеют кладовые и охотники раз за разом возвращаются с пустыми руками, а рыбаки приплывают ни с чем. Жизнь уходила от берегов, захватываемая неумолимой Зимой. Лица взрослых суровели, вытягивались. Дети Осени и дети Лета не могли найти выхода. Призрак голода или кочевья витал над родом.
       Старейшина отправлял и принимал гонцов ото всех родов нашего края. Хранительница неизменно присутствовала при встречах, и после отъезда чужаков я все чаще и чаще ловила на себе ее внимательный и цепкий взгляд. Я чувствовала: надвигаются перемены. И тихие голоса родителей, спорящих о чем-то с Хранительницей, едва слышные за закрытой дверью, лишь убеждали меня в моих подозрениях.
       Через две сотни лун после моего рождения дверь между моей детской жизнью и их взрослым миром распахнулась. На пороге стояли старая Хранительница и отец, еще более серьезный, чем всегда. Мать пряталась за его спиной, отводила глаза.
       – Сирим, тебе известно сказание о Зимней жене? – спросила Хранительница.
       Я кивнула, не понимая сути вопроса. В сказках духи часто брали в жены женщин из серединного мира, даруя за это процветание и богатство ледяному краю. Но это казалось не более чем преданиями, далекими и несбыточными как зеленеющие горы или деревья, усыпанные сладкими плодами.
       – Сирим, – голос Хранительницы звучал торжественно и твердо, – боги верхнего мира послали нам знамение. По их воле ты будешь отдана в жены Зимнему духу. С этого дня нарекаю тебя невестой Курха-Ворона.
       
       

***


       
       Несколько лун мы провели, готовясь к обряду. Род словно вышел из зимней спячки, занимаясь предсвадебными хлопотами. Люди из других родов привозили меха, лен, цветные бусины, дубленую кожу. Мать и я без устали ткали, пряли и расшивали узорами лен. Я должна была получить самое богатое приданое, чтобы дух Зимы за каждый дар вознаградил наш край сторицей.
       Но ни наполняющиеся сундуки, ни наставления женщин, звучащие на ежевечерних посиделках, не вызывали у меня трепета и томления, положенного девушке перед свадебным обрядом. Я ничуть не походила на просватанных старших подруг. Вчерашний ребенок, сегодняшняя невеста. Да и невеста ли – ритуальная жертва, часть подношения духам.
       Под сочувственными и скорбящими взглядами, бросаемыми на меня украдкой, я чувствовала себя словно похороненной заживо.
       Неудивительно, что я боялась.
       В день обряда присутствовали все люди рода Нерки. Даже пастухи с дальних угодий пригнали стада, чтобы своими глазами увидеть сватовство и поклониться Зимнему духу. Они выстроились вдоль тропы, ведущей к тотемному столбу, и я шла между ними, знакомыми и незнакомыми, и все лица сливались в одно. В ушах гулко отдавался стук сердца в такт медленным шагам.
       Мать, отец и Хранительница стояли у тотемного столба. Высеченный из дерева ворон, воплощение Курха и мой жених, безучастно смотрел на нас сверху агатовыми глазами. Я подошла к столбу и остановилась, лицом белее песцовой шубы. То ли невеста, то ли зверек на заклание.
       – Зимний дух, вдохнувший жизнь в людей, согревший огнем, приручивший оленей, прими наш дар! – Хранительница воздела руки к ворону. – Вот невеста, что обещана тебе богами верхнего мира. Спустись к детям своим и дозволь совершить свадебный обряд.
       Следуя наставлениям Хранительницы, заученным перед ритуалом, я прикоснулась ладонью к столбу. Не удержавшись, чуть провела пальцами по оперению ворона, поглаживая резное крыло.
       Мгновение ничего не происходило. И вдруг ладонь словно провалилась в древесину, ставшую мягкой и податливой. Я попыталась было отстраниться, но из оперения точно из рукава высунулась человеческая рука, стиснув в жесткой хватке мои пальцы.
       Преодолевая испуг, я посмотрела в лицо духу, явившемуся на зов Хранительницы. К моему облегчению, он выглядел почти человеком: ни рогов, ни клюва, а птичьи перья оказались всего лишь украшением тяжелого мехового плаща. Высокий, темноволосый и светлокожий, он казался не старше детей Осени. На его узком скуластом лице не было ни морщинки, разве что меж бровей залегла глубокая складка, делая взгляд не то сердитым, не то печальным. Полуприкрытые глаза, агатовые, без приметной радужки глаза Ворона, смотрели на меня изучающе, но без интереса.
       – Делай, что должно, Айрын, – обратился он к Хранительнице по имени.
       – Да, – Хранительница словно бы хотела добавить еще что-то, но осеклась под взглядом духа.
       Подойдя к нам, она накрыла ладонями наши сомкнутые руки. Выжидающе посмотрела на Курха.
       – Перед лицом богов и людей я, Курх-Ворон, Зимний дух, беру в супруги эту девушку из рода Нерки. Кто я такой, – он горестно усмехнулся, полуобернувшись в сторону Хранительницы, – чтобы оспаривать волю богов.
       Последняя фраза была отступлением от ритуала и, к тому же, прозвучала довольно обидно. Будто бы меня навязали ему насильно, будто бы из нас двоих лишь его лишили свободы выбора. Будь моя воля, я тоже не пожелала бы себе такой судьбы.
       Неожиданная злость придала мне сил, и голос прозвучал уверенно:
       – Перед лицом богов и людей я, Сирим из рода Нерки, перехожу в род мужа, Курха-Ворона, Зимнего духа.
       Хранительница перевязала наши руки крест-накрест ритуальной красной лентой.
       – Перед лицом богов верхнего мира и людей рода Нерки навеки соединяю вас брачными узами, – Хранительница заглянула мне в глаза и добавила, тихо, так, что услышала только я, – будь счастлива, девочка. Ты обязана стать счастливой.
       А в следующее мгновение мой муж притянул меня к себе, и очертанья людей на холме, домов, спрятанных в горном ущелье, далекого залива и серых, тяжелых облаков, сменились непроглядной чернотой.
       
       

***


       
       Еще миг – и мы оказались посреди большого полутемного дома. Курх тут же отпустил меня, отстраняясь. Лента соскользнула с наших рук, свернувшись на дощатом полу красной змейкой.
       Я огляделась. С первого взгляда жилище могло показаться заброшенным. Резная мебель покрыта пылью, на столе сиротливо ютится пара закопченных горшков, окна закрыты ставнями и едва пропускают свет. Единственным местом, где было заметно присутствие человека, оказалась заваленная примятыми шкурами массивная кровать. Я поежилась, чувствуя себя неуютно в этом негостеприимном доме.
       Справа возле плеча неслышно возник Курх. В руках он держал огарок свечи на подставке. Небрежным взмахом руки дух разжег огонь.
       – Требуется завершить ритуал, – негромко произнес он, проследив направление моего взгляда.
       Несмотря на натопленную печь, меня зазнобило еще сильнее.
       Нет, мне было известно, что необходимо сделать для закрепления свадебного обряда. Женщины объяснили, не вдаваясь в подробности, как следует вести себя в момент соития. И я была готова. Но не так. Не с мужчиной, который замер рядом со мной ледяным изваянием, не делая ни одной попытки хотя бы прикоснуться, обнять, ободрить.
       Я подошла к кровати и под невидящим взглядом духа начала распутывать крючки шубы. Было неловко и стыдно за свою возню, но Курх все так же стоял без единого движения, глядя немного в сторону. Казалось, что узоры на меховых шкурах интересуют его куда больше возящейся у изголовья девчонки.
       Наконец я осталась перед ним в одной нижней рубахе. Мать и другие женщины ничего не говорили о том, что надо снимать и ее, и я не решилась обнажиться полностью. Так и стояла, переминаясь с ноги на ногу на холодном полу.
       – Ложись на кровать, – велел Курх. Я прыгнула в теплые меховые объятия, натянув ближайшую шкуру до самого носа.
       Зашуршала сбрасываемая одежда. С шипением погасла свеча, поставленная на пол. В неровном сумеречном свете я видела только силуэт мужчины, нависшего сверху. Сильная рука отбросила в сторону мое одеяло и задрала рубаху до пояса.
       – Потерпи. Я постараюсь быстро. Согни ноги в коленях и разведи в стороны.
       Я послушалась. Курх все так же держался надо мной, глядя куда-то за мое ухо. Его рука прошлась вниз по животу, скользнула между ног. Ладонь оказалась прохладной и шершавой, и я инстинктивно попыталась сомкнуть ноги, но мужчина не дал мне этого сделать. Затем я почувствовала давление, и Курх, раздвинув пальцами складки, вошел в меня.
       Это не было больно, скорее, немного неприятно. Как протыкать иглой неподатливую шкуру или водить пальцем по краям пореза. Но не было и жаркого упоения, о котором с хитринкой в глазах разговаривали меж собой женщины. Зимний дух был холоден внутренне и внешне. И эта холодность ранила больше любых неудобств.
       Он знал, как сделать все быстро, без лишних движений. Несколько резких толчков, и с хриплым выдохом он излился в меня. И тут же перекатился на бок, поднимаясь с кровати.
       – Вот и все, – сказал он. – А теперь отдыхай.
       И прежде чем я успела ответить хоть слово, я услышала хлопок двери.
       
       

***


       
       Когда я проснулась, было уже позднее утро. Ставни были заботливо распахнуты, пропуская внутрь дома яркий солнечный свет, и, несмотря на кружащиеся в лучах пылинки, так было намного уютнее. Я оглядела комнату. Теперь это мой дом, и я должна быть достойна роли хозяйки и жены Зимнего духа.
       Шкуру, запачканную кровью, я отложила в сторону от кровати, чтобы позже отчистить пятна. Согласно традициям рода, родня мужа могла затребовать доказательства невинности невесты, но что-то подсказывало мне, что в верхнем мире это пустые формальности. Боги и духи и без того знают все о своих детях.
       Одевшись и наскоро смахнув пыль со стола и скамьи, я замерла в нерешительности у печи. Готовить ли завтрак? Заняться ли хозяйством? Как велики владенья Зимнего духа, моего мужа, и что требуется от меня как от послушной жены?
       Курха нигде не было видно, но звуки топора, раздававшиеся снаружи, давали понять, что он поблизости. Я выскользнула во двор. Заметив меня, дух, занимавшийся колкой дров, остановился, переводя дыхание. У его ног скопилась приличная куча поленьев. Вытирая лоб тыльной стороной ладони, он с прищуром посмотрел на меня, застывшую у дверей.
       Эта картина на мгновение захватила и взволновала. Мужчина, стоявший сейчас посреди двора в одной рубахе, разгоряченный физической работой, был просто до невозможности человечным и понятным. Словно бы мы обычные муж и жена, и моя жизнь изменилась не более, чем при переходе в род соседнего с нами селения. Но вот он выпрямился, отложив топор, и мимолетное сходство исчезло. Взгляд его вновь приобрел привычную уже отстраненную жесткость, а сам он стал словно бы чуждым простым человеческим занятиям, величественным и могущественным.
       Иллюзия рассеялась. Духи не потеют. Их не занимают заботы людей серединного мира.
       Им незачем любить своих Зимних жен.
       Под его пронизывающим взглядом, куда холоднее северных ветров, я задрожала. Было больно и горько, словно от несбывшихся обещаний, хотя я сама позволила глазам обмануть меня. По-своему истолковав мое молчание, Курх подошел ко мне. Сел на ступени крыльца, жестом указал мне устроиться рядом. От его тела веяло морозом, дыхание было ровным, рубашка сухой. Я обхватила плечи руками, жалея, что не накинула вчерашнюю шубу.
       – Ты должна понять, – он смотрел вдаль, и голос его казался бесконечно усталым. – Я Зимний дух, создатель людей, хранитель серединного мира. Мое семя, пролитое в лоно жены, дарует жизнь морям и суше. Так распорядились боги, и даже бессмертные духи должны подчиняться их воле. Я люблю свой народ, как, надеюсь, любишь его и ты. Поэтому мои желания здесь не важны. Равно как и твои. Мы будем жить как муж и жена, нравится тебе это или нет.
       – Я понимаю, – мягко произнесла я. Горестная складка, залегшая меж его бровей, печалила меня. Словно бы Курх извинялся за вчерашнюю ночь, словно бы последние слова дались ему с немалым трудом. Мне захотелось накрыть ладонью его сцепленные в замок руки, показать, что он не сделал ничего дурного и мне вовсе не претит исполнение супружеского долга, но стоило лишь отнять руку от плеча, как он тут же поднялся на ноги, отстраняясь.
       – Я растоплю печь. Скажи, если будет нужно что-нибудь еще.
       
       

***


       
       Дни сменялись днями, тонкий рог луны утолщался, превращаясь в бледно-желтый диск, и вновь худел, покуда совсем не пропадал с темного ночного неба. Я развела в доме кипучую деятельность, крутясь по моему новому жилищу маленькой юркой куницей. Взмах хвостом – пыль долой, паутину вон! Прошмыгнуть под кровать, залезть за печку. Сундуки с приданым распахивались один за другим, и резной стол накрыла расшитая скатерть, занавески украсили окна, дощатый пол устлал мягкий ковер, в котором по щиколотку утопали ноги, обутые в домашние сапожки из оленьей кожи.
       Дом стал для меня почти родным, так похожим на жилища в моем селенье.
       Мать говорила: хорошей хозяйке некогда бездельничать. И я всецело следовала ее завету. Курх, возвращаясь домой, находил меня за вышивкой, штопкой или скручиванием пряжи для вязания. Я откладывала свое занятие, доставала томившиеся в печи горшки и приглашала мужа разделить со мной стол.
       Курх сдержанно хвалил угощение, благодарил за возню с его старыми рубахами. Он был неизменно вежлив и почтителен, как и следовало привечать добрую хозяйку – но и только. Он не говорил ни слова о том, что духи, быть может, вовсе не нуждаются в горячих кушаньях или добротной рубахе для защиты от холода и ветров. Он вообще не говорил ни одного лишнего слова, но в его отстраненном взгляде без труда читалась вся тщета моих усилий. Я запрещала себе думать об этом – лишь улыбалась, глядя, как он ложку за ложкой ест рыбную похлебку.
       Курх часто и подолгу отсутствовал. Возвращаясь, он привозил то подстреленных животных, то горсть диких ягод, еще подернутых инеем.

Показано 1 из 28 страниц

1 2 3 4 ... 27 28