Начало
Меня подобрали на кровавом ристалище, где десять воронов кружили над моим изувеченным в битве телом. Мои однополчане перед этим сражением принесли жертву на алтарь славы короля и Всевышнего Светлого, потому подохли сразу. И только я, игнорируемая счастливой участью, будто первая избранница Тьмы, в предсмертных муках корячилась в луже собственной крови и чьих-то внутренностей.
Мои руки были переломаны, ноги вывернуты, лицевые кости раздроблены. Смерть выжидательно стояла надо мной, отсчитывая последние удары моего неугомонного сердца. В этот момент и появились они.
* * *
— Эта, — послышалось совсем рядом.
— Монах, ты спятил, под дурманом своих благовоний! — возмутился второй писклявым голосом.
— Она же вот-вот окочурится, — еще один голос довольно лестно подтвердил мои смутные догадки. — Чего вдруг тебя занесло именно сюда? Глянь, этим фаршем даже воронье брезгует!
— Она, — снова строго сказал Монах.
— Я против! Хочешь, чтобы Светлый нас верхенам скормил?! — трусил писклявый.
— Твоего мнения тут не спрашивали, делай молча свою работу. Еще минута моего терпения, и я скормлю тебя нечисти похуже верхен, только они сперва надругаются над твоим мужским началом. Прилюдно. Тогда ты пусть и поздно, но поймешь, что значит мое слово и последствия его невыполнения, — меня внутренне передернуло от леденящего магического голоса Монаха, даже мне захотелось отрастить новые ноги и убежать в обратном направлении.
— Крег, выполняй и не гневи колдунов лишний раз, пусть хоть ты трижды прав, тебе их не одолеть, — выплюнул бас третьего, а потом обратился к магу: — Монах, один Светлый знает, как она еще не сдохла, но живого места не осталось явно. Ее сейчас любое дуновение ветра прикончить может.
Монах, к которому обращался басистый, остался нем, но в воздухе едко запахло черной магией, примерно такой, как та, что изрубила наше войско. Серый туман подполз ко мне со всех сторон и проник под доспехи. В один миг вся боль ушла, но и тела я своего не чувствовала. Колдун наложил заклятие, заглушающее всякое проявление боли. Благодарностей я ему не собиралась выказывать. Лучше сдохнуть от потери крови и страшных увечий, чем попасть в сферу интересов колдуна.
Монах заметил, что я в сознании, и, заглянув глубоко в душу, произнес так, чтобы слышать могла я одна:
— Спи, пока можешь, а в будущем нас ждут годы бессонницы.
Пока магия томно спускала на меня свои крылья, я услышала еще один вопрос:
— Монах, что за битва тут была?
Монах мгновение подумал и ответил:
— Битва глупости и жестокости, кто победил, думаю, говорить не стоит.
Мне уж точно не требовалось, я знала, чьи знамена торжественно пронесли по полю брани над головами павших солдат. Мои веки медленно сомкнулись, позволяя чарам колдуна погрузить меня в летаргический сон.
* * *
Я очнулась в сыром и пропахшем кровью помещении с круглыми стенами и огромным каменным столом посреди, столом, на котором абсолютно нагая лежала я. Или то, что можно было назвать когда-то мной. Мои руки и ноги по-прежнему были переломаны, выкручены, изувечены. На моем теле не было и дюйма, не покрытого кровью, ссадинами, ранениями. Боль глухим эхом выла где-то глубоко-глубоко, будто просыпалась из-под отступающей магии.
— Как тебя зовут? — послышался уже знакомый голос Монаха.
— Рейна.
— Хм... Королева... забавно, какие имена нынче дают своим отпрыскам простолюдины. Но имя самое подходящее, только оно тебе и останется напоминанием о прошлой жизни. Остальное утеряно безвозвратно, — задумчиво произнес Монах, раскладывая на столе рядом со мной ужасного вида конструкции.
— Ты собираешься меня пытать? — тихо поинтересовалась я.
— Можно и так сказать, — ответил он, продолжая подбирать инструмент.
— Если ты хоть чуть-чуть разбираешься в военном деле, должен был понять, что я из тех, кому не доверяют секреты и причины сражения, но под обстрел ставят в первых рядах.
— Мне нет дела до твоих прошлых сражений, и ты забудь. У тебя теперь новая жизнь и иное предназначение, ими и озаботься, — настоятельно произнес Монах.
— Мне неведомы ни новая жизнь, ни предназначение, а как только узнаю, может так статься, что не захочу принять их и следовать неотступно. Так не лучше б тебе, Монах, убить меня, пока не раскрыл всех тайн?
— К имени и характер. Отчего ж ты вдруг вздумала, что есть у тебя выбор? В армии прежнего своего правителя, испустившего дух на поле кровавой сечи, ты от приказов не отступала, не обсуждала.
— Так ему я клятву приносила, он монарх, пусть был глуп и беспечен, а ты кто таков, чем хорош, чем плох? Или веришь, что пред тобой склоню голову, только потому что ты забрал мое гниющее тело из-под клюва падальщика? — пересохшими губами сказала я.
— Недурно мыслишь. Я теперь горд вдвойне, что сделал выбор в твою пользу, — потирая подбородок, задумчиво произнес Монах будто самому себе.
А потом он снова принялся за свои железки и, кажется, не собирался больше ничего произносить, но вдруг опять заговорил:
— Если выживешь, будешь жить здесь какое-то время истинной королевой, пока не придет час исполнить свое предназначение.
— Какое предназначение, мудрец? Ты глянь на то, что от меня осталось, я и метлы в руке не удержу, если и выживу без твоей обезболивающей магии, — чуть не рассмеялась я, но мимику давно сковала гримаса нестерпимой боли, даже когда мучения отступили, эта маска словно закаменела на моем лице и должна была стать посмертной.
— В твоей руке еще сожмется клинок, безжалостно разящий головы неприятеля, — как-то исподтишка ухмыльнулся он, расставив рядом с моими конечностями громоздкие конструкции, которые мне отчаянно напоминали дыбу.
Поочередно Монах закрепил мои руки и ноги в жутких конструкциях, а потом проверил надежность механизмов и креплений.
— Я бы мог это сделать при помощи магии, но, поверь, боли было б не меньше, но риск сделать одну ногу короче другой выше. И вот поскольку я намереваюсь сделать из тебя самое совершенное свое творение, приходится прибегать к непривлекательным методам, — довольно подчеркнул он и, еще раз осмотрев меня с головы до ног, грубо сунул мне кляп в рот.
Теперь я уже понимала, какую цель преследует Монах, расставив груды металла вокруг меня, наверное, именно от осознания, что меня сейчас ожидает, мой язык превратился в камень, и я ничего не смогла ответить этому сумасшедшему.
— Только выживи, Рейна... Только выживи...
Не успел он закончить фразу, как чары Монаха рухнули, и всей своей нестерпимой беспощадностью боль кинулась на мое тело, точно голодный горный лев. Ко мне вернулся каждый ушиб, удар, ранение. Все мое тело терзали острые когти чертей, жаждущих смерти, крови, отмщения. По глазам полосовало резью, глотку сковало шипами, голова разрывалась от мигрени. Монах привел в действие свои механические конструкции. Синхронно страшные дыбы заскрипели и стали растягивать мои конечности. Я кричала до хрипоты, а потом уже и кричать не могла. непрекращающиеся судороги били все тело, грозя превратить переломанные кости в порошок. Слезы непрерывно лились по щекам, а их соленые потоки разъедали кожу.
Монах повернул рычаг еще раз. Дыбы вновь лязгнули и сильнее притянули каждая к себе. Мне казалось, я брожу по краю, и смерть, страшная, мучительная, жестокая стоит рядом со мной, простирая свои объятия.
— Следи за змейкой, — раздался строгий голос в моей поражённой деменцией голове.
Монах пытался отвлечь меня от сосредоточенности лишь на адской боли. Вдруг я действительно увидела проблеск магии, сорвавшийся с пальцев колдуна. Бесполезная зеленая искра превратилась в лучик, вертлявый, гибкий, юркий. Змейка заскользила по столу, направляясь ко мне. Не знаю, что там ожидал Монах, полагая, будто я смогу забыть о невыносимых мучениях, но сейчас меня даже вся магия Всевышнего Светлого не спасет.
Новое натяжение механизма. Новая порция смерти в меня. Я опять закричала, не имея уже даже хрипоты. Вдруг змейка юркнула между моих ног и пропала, а мгновение спустя сквозь всю палитру мучений я почувствовала странный огонек и пульсацию в лоне.
Я вскинула обезумевший взгляд на Монаха и чуть не сорвала все цепи его конструкций.
— Но ведь отвлеклась же? — ехидно заулыбался тот. — На сегодня достаточно. Сращивать кости — занятие долгое и неприятное.
Будто по команде цепи и механизмы медленно опустились, а магия колдуна своевременно наложила запрет боли.
Монах не стал извлекать мои конечности из снаряжения для выправления костей, лишь ослабил тиски и снова навел обезболивающие чары.
— Утром повторим, — безразлично бросил он, пребывая в своих мыслях, и вышел.
То ли потому что мучения отступили, то ли это все та же магия монаха, но я моментально отключилась.
Как и обещал, Монах вернулся утром. В том помещении, где он меня держал, не было ни одного окна, но какое-то внутреннее чувство уверяло меня, что рассвет давно миновал.
Сегодня он был так же беспощаден, как и вчера. От уничтожающей боли я несколько раз теряла сознание. Тогда Монах применял магию и облегчал мои страдания, а потом все также хладнокровно растягивал меня на злосчастных дыбах. За ночь мой голос окреп, и я вновь могла вопить от мучений во все горло, вновь до сипоты и изнеможения.
— Как долго ты будешь истязать меня, Монах?! — выплюнула я в деменции, чувствуя, что вот-вот лишусь рассудка навсегда.
— Пока все части переломанных костей не встанут на нужные места, — спокойно произнес он, оглядывая меня со стороны. Его, похоже, абсолютно не смущало мое пусть и непривлекательное, но все же обнаженное тело.
— Почему ты не можешь в один раз сделать так, чтобы они встали на свои места?! — прорычала я в очередную передышку от растягивания в разные стороны.
— А потому что они, подобно брошенной ребенком головоломке, распались на кусочки и перемешались. Знаешь, что такое «Вихрь колдуна»? — я выражением лица дала отрицательный ответ, тогда он продолжил: — Вихрь колдуна – это смерч из частиц черной магии, насылаемой жрецами-чернокнижниками. Чем больше жрецов участвует в ритуале, тем мощнее заклятие, но даже один способен вызвать магию такой силы, которая превратит в пыль целый отряд. Думаю, над вашим войском потрудилось не менее дюжины чернокнижников. Размах чувствуешь? А ты теперь упрекаешь меня за то, что я так долго пытаюсь собрать из мешка с пылью земное божество.
— Божество? — вскрикнула я, когда Монах привел в действие механизм дыб.
— Об этом позже, ещё не факт, что ты выживешь. А живому трупу для чего обременять и без того уставший разум?..
Вопрос его прозвучал риторически. Да и пожелай я что-то уточнить, мне бы все равно не удалось. Новая порция боли разорвала внутренности, и сердце, булькнув, на мгновение умерло. В моих глазах полопались, наверное, все сосуды, отчего их прежде голубой цвет сейчас сменился на огненно-красный. Монах снова велел следить за змеей, которая скользнула с его пальцев и опять устремилась в мое лоно. Сегодня я не почувствовала приятного жара в области живота и ниже, сегодня я была способна чувствовать лишь дыхание смерти в лицо.
— Сосредоточься на ней, — почти приказал Монах, говоря о змейке.
В момент короткой передышки я, сама не зная зачем, последовала его настоянию и обратила мысли к магии, ублажающей меня. На этот раз даже сквозь возобновившиеся пытки я ощутила тлеющий огонек внутри. На фоне общей стихии боли я вообще не должна была распознать это приятно ноющее чувство, но оно каким-то образом смогло пробиться к моему восприятию сквозь глухую стену мучений. Сперва я искренне не понимала, зачем Монах делает это со мной, думала, это его странная прихоть, мания, но он никак не реагировал на мое женское начало, не обращал внимание и на то, чем занята его магия внутри меня. Когда же стала прослеживаться системность, до моего блуждающего на границах безумия рассудка наконец дошло. Монах отвлекает меня от боли посредством наслаждения. И хотя до наслаждения там как рабу до вольной, но его план работал. Я действительно могла распознавать в океане страшных мук каплю сладостной истомы. Поначалу это был лишь чуть различимый огонек, который, казалось, добавляет мучений, но с каждым новым днем я все больше прислушивалась к этой магии и получала больше и больше.
Спустя примерно неделю моего пребывания в пыточной Монаха, иначе эту комнату я не могла воспринимать, мои боли только усиливались. Каждую ночь сломанные кости сращивала магия Монаха, с каждым его появлением в предрассветный час мои кости ломались вновь. Он нарочно залечивал мои раны и увечил вновь, все также заставляя следить за змейкой. Теперь я могла чувствовать пульсацию в лоне при непрекращающейся пытке. Сознание само хваталось за ощущения внизу живота, вырабатывая стойкость и даже безразличие к физическим мукам. По прошествии двух недель мое нутро само просило сладостной магии в периоды самых страшных пыток, просило и получало незамедлительно.
Монах добивался взаимосвязи боль-наслаждение на бессознательном уровне, и на третьей неделе он продвинулся в своих экспериментах еще дальше. Я поочередно то кричала от страданий, то стонала от вожделения.
— Для чего ты вырабатываешь у меня эту взаимосвязь? — сглатывая стон наслаждения, спросила я.
— В будущем это главный твой козырь, Рейна.
— На какое же ты будущее обрек меня, Монах? Если репетиции в настоящем увлекают меня за порог безумия, за черту жизни… Ужели ты полагаешь, что у меня сейчас есть хоть одна причина жить дальше?
— Уверен, сейчас ты их не видишь, но я проясню все твои сомнения чуть позднее, — безразлично ответил тот.
— Сомнительный аргумент, не находишь?
— Зато правдивый.
— В данный момент только ты и решаешь, жить мне или умереть, но настанет время, и тебе придется дать мне власть над собственной судьбой, вот тогда-то и не сможешь ты удержать меня марионеткой в своих планах.
— Нет, не смогу, — все также хладнокровно произнес он, поправляя ремни, державшие мои ноги. — Но это не потребуется. Ты, Рейна, сама же и станешь себя подталкивать к нужным мне решениям. Но сейчас не торопила бы ты события, насладись страстью своего организма, усиленную невыносимой болью.
После этих слов Монах принялся за пытку, традиционно выпустив магию играть с моим вожделением. Четыре недели, ровно один месяц понадобился мне на то, чтобы выдрессировать свое тело аккумулировать любые степени боли в похоть, страсть, наслаждение. Больше я не кричала, не билась в страшных конвульсиях, не сходила с ума от увечий. Теперь мучения побуждали меня к сладким стонам и томным извиваниям. Чуть только Монах убедился в абсолютном успехе своего плана, меня освободили из металлических оков.
— Поспи, Рейна, ты это заслужила, — эта фраза Монаха была последним, что я услышала перед долгим целебным сном.
* * *
Я очнулась уже в другом помещении. Светлом, чистом и просторном. Я лежала на кровати с мягким постельным бельем, пахнущим розовым мылом. Справа от меня стояла тумбочка, а на ней глиняный кувшин и разноцветные мальвы в нем.
Монах не остановился и на этом. Он отворил засов балконной двери и впустил в мою келью ароматы летней природы. Я не знала, где территориально нахожусь, но место это было самым прекрасным из тех, что мне удалось повидать в своей непродолжительной прошлой жизни.
Меня подобрали на кровавом ристалище, где десять воронов кружили над моим изувеченным в битве телом. Мои однополчане перед этим сражением принесли жертву на алтарь славы короля и Всевышнего Светлого, потому подохли сразу. И только я, игнорируемая счастливой участью, будто первая избранница Тьмы, в предсмертных муках корячилась в луже собственной крови и чьих-то внутренностей.
Мои руки были переломаны, ноги вывернуты, лицевые кости раздроблены. Смерть выжидательно стояла надо мной, отсчитывая последние удары моего неугомонного сердца. В этот момент и появились они.
* * *
Глава 1
— Эта, — послышалось совсем рядом.
— Монах, ты спятил, под дурманом своих благовоний! — возмутился второй писклявым голосом.
— Она же вот-вот окочурится, — еще один голос довольно лестно подтвердил мои смутные догадки. — Чего вдруг тебя занесло именно сюда? Глянь, этим фаршем даже воронье брезгует!
— Она, — снова строго сказал Монах.
— Я против! Хочешь, чтобы Светлый нас верхенам скормил?! — трусил писклявый.
— Твоего мнения тут не спрашивали, делай молча свою работу. Еще минута моего терпения, и я скормлю тебя нечисти похуже верхен, только они сперва надругаются над твоим мужским началом. Прилюдно. Тогда ты пусть и поздно, но поймешь, что значит мое слово и последствия его невыполнения, — меня внутренне передернуло от леденящего магического голоса Монаха, даже мне захотелось отрастить новые ноги и убежать в обратном направлении.
— Крег, выполняй и не гневи колдунов лишний раз, пусть хоть ты трижды прав, тебе их не одолеть, — выплюнул бас третьего, а потом обратился к магу: — Монах, один Светлый знает, как она еще не сдохла, но живого места не осталось явно. Ее сейчас любое дуновение ветра прикончить может.
Монах, к которому обращался басистый, остался нем, но в воздухе едко запахло черной магией, примерно такой, как та, что изрубила наше войско. Серый туман подполз ко мне со всех сторон и проник под доспехи. В один миг вся боль ушла, но и тела я своего не чувствовала. Колдун наложил заклятие, заглушающее всякое проявление боли. Благодарностей я ему не собиралась выказывать. Лучше сдохнуть от потери крови и страшных увечий, чем попасть в сферу интересов колдуна.
Монах заметил, что я в сознании, и, заглянув глубоко в душу, произнес так, чтобы слышать могла я одна:
— Спи, пока можешь, а в будущем нас ждут годы бессонницы.
Пока магия томно спускала на меня свои крылья, я услышала еще один вопрос:
— Монах, что за битва тут была?
Монах мгновение подумал и ответил:
— Битва глупости и жестокости, кто победил, думаю, говорить не стоит.
Мне уж точно не требовалось, я знала, чьи знамена торжественно пронесли по полю брани над головами павших солдат. Мои веки медленно сомкнулись, позволяя чарам колдуна погрузить меня в летаргический сон.
* * *
Глава 2
Я очнулась в сыром и пропахшем кровью помещении с круглыми стенами и огромным каменным столом посреди, столом, на котором абсолютно нагая лежала я. Или то, что можно было назвать когда-то мной. Мои руки и ноги по-прежнему были переломаны, выкручены, изувечены. На моем теле не было и дюйма, не покрытого кровью, ссадинами, ранениями. Боль глухим эхом выла где-то глубоко-глубоко, будто просыпалась из-под отступающей магии.
— Как тебя зовут? — послышался уже знакомый голос Монаха.
— Рейна.
— Хм... Королева... забавно, какие имена нынче дают своим отпрыскам простолюдины. Но имя самое подходящее, только оно тебе и останется напоминанием о прошлой жизни. Остальное утеряно безвозвратно, — задумчиво произнес Монах, раскладывая на столе рядом со мной ужасного вида конструкции.
— Ты собираешься меня пытать? — тихо поинтересовалась я.
— Можно и так сказать, — ответил он, продолжая подбирать инструмент.
— Если ты хоть чуть-чуть разбираешься в военном деле, должен был понять, что я из тех, кому не доверяют секреты и причины сражения, но под обстрел ставят в первых рядах.
— Мне нет дела до твоих прошлых сражений, и ты забудь. У тебя теперь новая жизнь и иное предназначение, ими и озаботься, — настоятельно произнес Монах.
— Мне неведомы ни новая жизнь, ни предназначение, а как только узнаю, может так статься, что не захочу принять их и следовать неотступно. Так не лучше б тебе, Монах, убить меня, пока не раскрыл всех тайн?
— К имени и характер. Отчего ж ты вдруг вздумала, что есть у тебя выбор? В армии прежнего своего правителя, испустившего дух на поле кровавой сечи, ты от приказов не отступала, не обсуждала.
— Так ему я клятву приносила, он монарх, пусть был глуп и беспечен, а ты кто таков, чем хорош, чем плох? Или веришь, что пред тобой склоню голову, только потому что ты забрал мое гниющее тело из-под клюва падальщика? — пересохшими губами сказала я.
— Недурно мыслишь. Я теперь горд вдвойне, что сделал выбор в твою пользу, — потирая подбородок, задумчиво произнес Монах будто самому себе.
А потом он снова принялся за свои железки и, кажется, не собирался больше ничего произносить, но вдруг опять заговорил:
— Если выживешь, будешь жить здесь какое-то время истинной королевой, пока не придет час исполнить свое предназначение.
— Какое предназначение, мудрец? Ты глянь на то, что от меня осталось, я и метлы в руке не удержу, если и выживу без твоей обезболивающей магии, — чуть не рассмеялась я, но мимику давно сковала гримаса нестерпимой боли, даже когда мучения отступили, эта маска словно закаменела на моем лице и должна была стать посмертной.
— В твоей руке еще сожмется клинок, безжалостно разящий головы неприятеля, — как-то исподтишка ухмыльнулся он, расставив рядом с моими конечностями громоздкие конструкции, которые мне отчаянно напоминали дыбу.
Поочередно Монах закрепил мои руки и ноги в жутких конструкциях, а потом проверил надежность механизмов и креплений.
— Я бы мог это сделать при помощи магии, но, поверь, боли было б не меньше, но риск сделать одну ногу короче другой выше. И вот поскольку я намереваюсь сделать из тебя самое совершенное свое творение, приходится прибегать к непривлекательным методам, — довольно подчеркнул он и, еще раз осмотрев меня с головы до ног, грубо сунул мне кляп в рот.
Теперь я уже понимала, какую цель преследует Монах, расставив груды металла вокруг меня, наверное, именно от осознания, что меня сейчас ожидает, мой язык превратился в камень, и я ничего не смогла ответить этому сумасшедшему.
— Только выживи, Рейна... Только выживи...
Не успел он закончить фразу, как чары Монаха рухнули, и всей своей нестерпимой беспощадностью боль кинулась на мое тело, точно голодный горный лев. Ко мне вернулся каждый ушиб, удар, ранение. Все мое тело терзали острые когти чертей, жаждущих смерти, крови, отмщения. По глазам полосовало резью, глотку сковало шипами, голова разрывалась от мигрени. Монах привел в действие свои механические конструкции. Синхронно страшные дыбы заскрипели и стали растягивать мои конечности. Я кричала до хрипоты, а потом уже и кричать не могла. непрекращающиеся судороги били все тело, грозя превратить переломанные кости в порошок. Слезы непрерывно лились по щекам, а их соленые потоки разъедали кожу.
Монах повернул рычаг еще раз. Дыбы вновь лязгнули и сильнее притянули каждая к себе. Мне казалось, я брожу по краю, и смерть, страшная, мучительная, жестокая стоит рядом со мной, простирая свои объятия.
— Следи за змейкой, — раздался строгий голос в моей поражённой деменцией голове.
Монах пытался отвлечь меня от сосредоточенности лишь на адской боли. Вдруг я действительно увидела проблеск магии, сорвавшийся с пальцев колдуна. Бесполезная зеленая искра превратилась в лучик, вертлявый, гибкий, юркий. Змейка заскользила по столу, направляясь ко мне. Не знаю, что там ожидал Монах, полагая, будто я смогу забыть о невыносимых мучениях, но сейчас меня даже вся магия Всевышнего Светлого не спасет.
Новое натяжение механизма. Новая порция смерти в меня. Я опять закричала, не имея уже даже хрипоты. Вдруг змейка юркнула между моих ног и пропала, а мгновение спустя сквозь всю палитру мучений я почувствовала странный огонек и пульсацию в лоне.
Я вскинула обезумевший взгляд на Монаха и чуть не сорвала все цепи его конструкций.
— Но ведь отвлеклась же? — ехидно заулыбался тот. — На сегодня достаточно. Сращивать кости — занятие долгое и неприятное.
Будто по команде цепи и механизмы медленно опустились, а магия колдуна своевременно наложила запрет боли.
Монах не стал извлекать мои конечности из снаряжения для выправления костей, лишь ослабил тиски и снова навел обезболивающие чары.
— Утром повторим, — безразлично бросил он, пребывая в своих мыслях, и вышел.
То ли потому что мучения отступили, то ли это все та же магия монаха, но я моментально отключилась.
Как и обещал, Монах вернулся утром. В том помещении, где он меня держал, не было ни одного окна, но какое-то внутреннее чувство уверяло меня, что рассвет давно миновал.
Сегодня он был так же беспощаден, как и вчера. От уничтожающей боли я несколько раз теряла сознание. Тогда Монах применял магию и облегчал мои страдания, а потом все также хладнокровно растягивал меня на злосчастных дыбах. За ночь мой голос окреп, и я вновь могла вопить от мучений во все горло, вновь до сипоты и изнеможения.
— Как долго ты будешь истязать меня, Монах?! — выплюнула я в деменции, чувствуя, что вот-вот лишусь рассудка навсегда.
— Пока все части переломанных костей не встанут на нужные места, — спокойно произнес он, оглядывая меня со стороны. Его, похоже, абсолютно не смущало мое пусть и непривлекательное, но все же обнаженное тело.
— Почему ты не можешь в один раз сделать так, чтобы они встали на свои места?! — прорычала я в очередную передышку от растягивания в разные стороны.
— А потому что они, подобно брошенной ребенком головоломке, распались на кусочки и перемешались. Знаешь, что такое «Вихрь колдуна»? — я выражением лица дала отрицательный ответ, тогда он продолжил: — Вихрь колдуна – это смерч из частиц черной магии, насылаемой жрецами-чернокнижниками. Чем больше жрецов участвует в ритуале, тем мощнее заклятие, но даже один способен вызвать магию такой силы, которая превратит в пыль целый отряд. Думаю, над вашим войском потрудилось не менее дюжины чернокнижников. Размах чувствуешь? А ты теперь упрекаешь меня за то, что я так долго пытаюсь собрать из мешка с пылью земное божество.
— Божество? — вскрикнула я, когда Монах привел в действие механизм дыб.
— Об этом позже, ещё не факт, что ты выживешь. А живому трупу для чего обременять и без того уставший разум?..
Вопрос его прозвучал риторически. Да и пожелай я что-то уточнить, мне бы все равно не удалось. Новая порция боли разорвала внутренности, и сердце, булькнув, на мгновение умерло. В моих глазах полопались, наверное, все сосуды, отчего их прежде голубой цвет сейчас сменился на огненно-красный. Монах снова велел следить за змеей, которая скользнула с его пальцев и опять устремилась в мое лоно. Сегодня я не почувствовала приятного жара в области живота и ниже, сегодня я была способна чувствовать лишь дыхание смерти в лицо.
— Сосредоточься на ней, — почти приказал Монах, говоря о змейке.
В момент короткой передышки я, сама не зная зачем, последовала его настоянию и обратила мысли к магии, ублажающей меня. На этот раз даже сквозь возобновившиеся пытки я ощутила тлеющий огонек внутри. На фоне общей стихии боли я вообще не должна была распознать это приятно ноющее чувство, но оно каким-то образом смогло пробиться к моему восприятию сквозь глухую стену мучений. Сперва я искренне не понимала, зачем Монах делает это со мной, думала, это его странная прихоть, мания, но он никак не реагировал на мое женское начало, не обращал внимание и на то, чем занята его магия внутри меня. Когда же стала прослеживаться системность, до моего блуждающего на границах безумия рассудка наконец дошло. Монах отвлекает меня от боли посредством наслаждения. И хотя до наслаждения там как рабу до вольной, но его план работал. Я действительно могла распознавать в океане страшных мук каплю сладостной истомы. Поначалу это был лишь чуть различимый огонек, который, казалось, добавляет мучений, но с каждым новым днем я все больше прислушивалась к этой магии и получала больше и больше.
Спустя примерно неделю моего пребывания в пыточной Монаха, иначе эту комнату я не могла воспринимать, мои боли только усиливались. Каждую ночь сломанные кости сращивала магия Монаха, с каждым его появлением в предрассветный час мои кости ломались вновь. Он нарочно залечивал мои раны и увечил вновь, все также заставляя следить за змейкой. Теперь я могла чувствовать пульсацию в лоне при непрекращающейся пытке. Сознание само хваталось за ощущения внизу живота, вырабатывая стойкость и даже безразличие к физическим мукам. По прошествии двух недель мое нутро само просило сладостной магии в периоды самых страшных пыток, просило и получало незамедлительно.
Монах добивался взаимосвязи боль-наслаждение на бессознательном уровне, и на третьей неделе он продвинулся в своих экспериментах еще дальше. Я поочередно то кричала от страданий, то стонала от вожделения.
— Для чего ты вырабатываешь у меня эту взаимосвязь? — сглатывая стон наслаждения, спросила я.
— В будущем это главный твой козырь, Рейна.
— На какое же ты будущее обрек меня, Монах? Если репетиции в настоящем увлекают меня за порог безумия, за черту жизни… Ужели ты полагаешь, что у меня сейчас есть хоть одна причина жить дальше?
— Уверен, сейчас ты их не видишь, но я проясню все твои сомнения чуть позднее, — безразлично ответил тот.
— Сомнительный аргумент, не находишь?
— Зато правдивый.
— В данный момент только ты и решаешь, жить мне или умереть, но настанет время, и тебе придется дать мне власть над собственной судьбой, вот тогда-то и не сможешь ты удержать меня марионеткой в своих планах.
— Нет, не смогу, — все также хладнокровно произнес он, поправляя ремни, державшие мои ноги. — Но это не потребуется. Ты, Рейна, сама же и станешь себя подталкивать к нужным мне решениям. Но сейчас не торопила бы ты события, насладись страстью своего организма, усиленную невыносимой болью.
После этих слов Монах принялся за пытку, традиционно выпустив магию играть с моим вожделением. Четыре недели, ровно один месяц понадобился мне на то, чтобы выдрессировать свое тело аккумулировать любые степени боли в похоть, страсть, наслаждение. Больше я не кричала, не билась в страшных конвульсиях, не сходила с ума от увечий. Теперь мучения побуждали меня к сладким стонам и томным извиваниям. Чуть только Монах убедился в абсолютном успехе своего плана, меня освободили из металлических оков.
— Поспи, Рейна, ты это заслужила, — эта фраза Монаха была последним, что я услышала перед долгим целебным сном.
* * *
Глава 3
Я очнулась уже в другом помещении. Светлом, чистом и просторном. Я лежала на кровати с мягким постельным бельем, пахнущим розовым мылом. Справа от меня стояла тумбочка, а на ней глиняный кувшин и разноцветные мальвы в нем.
Монах не остановился и на этом. Он отворил засов балконной двери и впустил в мою келью ароматы летней природы. Я не знала, где территориально нахожусь, но место это было самым прекрасным из тех, что мне удалось повидать в своей непродолжительной прошлой жизни.
