— Программа не позволяет пока, — вопросы куратора Смирну сегодня раздражали. — Разгребаю. Как полегче станет, приду.
— Приходи, — согласился Моравицкий. — И с Бачеком поосторожнее.
Татович вскинул на их главного боевика хмурый взгляд:
— Услышал, — кивнул, принимая совет.
Что именно имел профессор в виду в этот раз: то, что Коэн в курсе, чей он сын, и сегодняшнюю его, Смирны, откровенность, или конкуренцию с ним у девчонок, или личные драки, в какую он сегодня чудом чуть не ввязался, Смирна пока не понял. Но обязательно в этом разберётся. Потом.
— И кстати, — Моравицкий окликнул его, когда он уже почти вышел за внезапно зажегшийся контур полигона, — ты Левека не видел? — Смирна с подозрением покосился на мерцание искусственной ловчей сети, которая уже пару дней то гасла, то опять вспыхивала мутной пеленой защиты, и отрицательно качнул головой. Старосту-артефактора Левека Кавешича он не видел три дня. Это было чистейшей правдой. А о большем его не спрашивали. И Смирна не знал, стоит ему уже начинать волноваться, или довериться и ждать оговоренного срока? — Иди уже отсюда, — недовольно махнул куратор боевиков, и Смирна не заставил его повторять дважды.
Сешень Витлавич Моравицкий наблюдал за ржущими парнями, прикидывая, что Левека он не видел уже на трёх занятиях. То есть, если учитывать два дня без его спецкурса в расписании артефакторов, выходило, по меньшей мере, дней пять. И не то, чтобы он должен был сильно за него волноваться, это была забота Витольда Боржека, куратора артефакторного факультета, который, к слову, и в ус не дул. И стоило ли ему, Моравицкому, волноваться за мальчишку?
Вот и он не знал.
Но то ли дело было в том, что контур опять просел, то ли будто взгляд чей-то чувствовался постоянно, тревога Сешеня росла. Хотя серьёзных причин для этого у него не было никаких.
Только вот Левек пропал.
Ну пусть появится живым и здоровым, прикидывал Моравицкий, он ему этих причин столько накидает, до конца семестра не отмахается. Удумал с занятий сбегать, когда у него контур сбоит. Сешеню и так за поплывшую защиту достанется от высочайшего, заикой б не стать. А тут ещё и Левек.
Эта работа, которая виделась ему изначально благородным наставничеством, водительством и примером кумира для молодняка, всё больше смахивала на что-то среднее между обязанностями няньки и пастушьей собаки. И оказалась, к тому же неожиданно нервной.
Молодёжь была любознательна и неутомима в поисках способов разгромить замок и выбраться из него после отбоя. Он едва удержался от рукоприкладства, когда впервые обнаружил троих своих недорослей в Ратице глубокой ночью. Они таскали у булочника из окна сладости. Сладости! Три здоровенных лба под два метра ростом каждый в обнимку со сладкими пирожками.
— Больфе не было нишего, — не переставая жевать покаялся ему Бачек, который естественно был среди этих малолетних вандалов. Без него вообще ни одно мало-мальски серьёзное происшествие не обходилось.
А когда портальщики наловчились таскать в замок контрабандный самогон? Да он едва дара речи от возмущения и ужаса не лишился, спешно латая дыры в защите усадьбы. Как они исхитрялись это сделать, он до сих пор голову ломал. Это своего рода соревнованием было: у портальщиков найти способ вынырнуть из защищённого замка, у Сешеня – прикрыть этот способ быстрее, чем они им воспользуются.
А уповать на здравомыслие юных гениев и пускать всё на самотёк, было себе дороже. Особенно сейчас, когда защита контура внезапно обрушилась, а потом восстановилась сама собой.
Это случилось три дня назад и лишило Сешеня нормального аппетита. Вернее не так. Аппетит у него был, как у любого здорового мужика, вполне себе зверский, и Моравицкого теперь постоянно мучил голод. Потому что поесть, латая дыры в сети, было попросту некогда. От этого он был рассеян и зол. И утром отправил первокурсников приращивать назад опавшие листья на деревья. Только чтоб были заняты, под ногами не путались и лишних вопросов не задавали.
Он трижды пожалел об этой своей затее. Потому что итог выглядел зловеще.
Первокурсники прирастили всё, что нашли в лесу. И листья, и обломившиеся ветки, и даже камни. Прямо к ветвям. Так, что ходить по лесу теперь было опасно для жизни. Камни падали и снять их с дерева оказалось сложнее, чем к нему подвесить. С этим тоже надо было срочно что-то делать.
Восьмой и седьмой сектор контура, что шли прямо вдоль самой кромки горы по старому полигону, вызывали у Сешеня серьёзные опасения, хотя изначально о них он совсем не волновался. Напряжённость контура там тоже стала спадать, но восстанавливаться, как в других местах, не желала. От этого через некоторое время летела вся сеть. Как вот сейчас.
Маргнек отметил это для себя, но не факт, что до конца понял масштабы проблемы. Смышлёный пацан. Тренировать нещадно надо. Некогда ему, видишь ли.
Бачеку в морду дал. Внезапно. А он думал, они поладили. Им бы стоило. Может, хоть на них это противостояние закончится. Благо у Бачека предубеждения к мальцу нет. А вот у юного Маргнека, который представлялся тут всем Татовичем – хороший, кстати, правильный ход – у него с отношениями сложнее. Чего не поделить успели?
И вроде в бой сегодняшний хорошо зашёл. Удачно даже. Сешень было подумал, что именно сегодня всё сложится для того, чтобы наконец примирить эти два клана. Но, как всегда, что-то пошло не так. И он был готов поклясться, что это "что-то" – девица. Впрочем, как и обычно.
Эти семьи в своих отношениях славились завидным постоянством. А проще говоря, идиотской упёртостью. Как деда Маргнека угораздило жениться на невесте тогдашнего королевского канцлера Бачека, так с тех пор и тлеет эта вражда.
Сешень Моравицкий глянул на ржущего Бачека, на взрывающихся рядом с ним хохотом парней и с тоской подумал, что слишком уж всё как-то правильно складывается и спокойно.
И то, что контур опять выправился сам собой, не дожидаясь вмешательства, и то, что студиозусы учатся. Учатся ведь, тварята, не халтурят! И что Татовича переведут вот-вот, никуда не денутся. И отец не достанет. А бабка его поддержала, кстати. На удивление. И её голос, конечно, весомей.
В общем, слишком спокойно всё складывалось. Только вот Левек, похоже, всё же пропал. И это было почти отрадой. Потому что значило, что опасность, которая ощущалась в воздухе, была не так уж неминуема.
Может, это из-за Левека его так трясёт просто, и не случится больше ничего? – рассеяно размышлял Моравицкий, глядя на засыпанный потемневшими листьями полигон. Порыв ветра сильно ударил снаружи, и до Сешеня донёсся приглушённый контуром гул.
— Сешень Витлавич, — окликнул его Бачек, — Ребята спрашивают, а если контур на полигоне усилить, можно из ружья пострелять?
— Коэн! — беззлобно простонал куратор курса боевиков. — Во-первых, неуд за теоретическую подготовку. Вы на каком курсе учитесь?
Бачек насупился:
— Я же не только для себя спрашиваю. Я для всех.
— Вот и неуд вам, как старосте, за всех, — и повысив голос настолько, чтобы слышно стало на весь полигон, прогремел: — От прямого физического воздействия ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ КОНТУР НЕ ЗАЩИЩАЕТ! — и добавил в сердцах, чуть тише, но чтоб расслышали, — Идиоты!
Ну а о том, что контуры в замке разные, им слишком много знать не надо. Двух упреждающих для страховки достаточно.
— А что во-вторых? — хмуро спросил Бачек?
— Ружьё вы где брать собрались?
— Ну...
— Не ну! Это попросту нелегально! — рявкнул Моравицкий. — Все претензии через ректора! Всё!
А может, не так уж всё и спокойно, подумал куратор боевиков, покидая полигон. Небо затянуло низкими серыми тучами, и разошёлся частый холодный дождь. Сешень поёжился, выискивая взглядом малую вершину горы, но не увидел ни её, ни даже Трёхногой сосны, что стояла на нижней террасе, чуть выше излома, у старого полигона.
Это хмурое унынье теперь здесь надолго…
Он махнул оставшимся на плацу студиозусам, чтобы уходили, активировал защиту, закрывая площадку, и быстро пошёл к замку. Надо было поскорее разобраться с контуром. И Левека найти.
В библиотеке Петра ничего подходящего не нашла. Наверное, сюда и соваться не было смысла. Разве только для успокоения совести, чтобы наверняка проверить. Ну вот, проверила.
Убедилась, что в фонде академии об артефактах, активированных старой драконьей магией, ничего нет. Действительно, зачем Академии такие книги? Если самих драконов давно не существует? Но надежда – она такая коварная штука, толкает туда, куда здоровая, вразумительная лень ни за что не пустит. А чем ещё себе помочь, кроме чужого опыта и книг, Петра не знала.
Оставалось два варианта: пытаться попасть в закрытое хранилище через прошение к ректору, или идти за советом к Палице – почётному Дракону всей академии, который драл с них старый драконий язык в три шкуры, будто им на нём родных детей воспитывать. Да и с драконьим у Петры был полный порядок. Без него на артефакторском нечего было делать.
И если необходимость попасть в хранилище объяснить ректору она ещё как-то смогла бы, то какими глазами смотреть на профессора Палицу и как рассказать ему о своей проблеме, Петра не знала.
А Невтон Евсеевич бы помог. Он неудавшиеся эксперименты любил очень. Глумиться будет весь оставшийся год, а, может, и не год, но совет не зажмёт, хоть и страшный зануда.
Была у неё ещё мысль напроситься в архив имперской библиотеки. Она знала, что для подготовки к диплому туда пускали. Правда, не всех. Главное было руководителя выбрать понадёжнее, кто бы точно пропуск достал. Тут опять же бы Палица сгодился. Но, во-первых, до диплома ещё глаза вытаращишь, а во-вторых, диплом она хотела писать уже на другом факультете. А чтоб туда попасть, ей как раз нужен был допуск в архив…
Замкнутый круг получался.
С гневным сопением Петра поправила неотвратимо сползающую к поясу тяжеленную грудь и вздрогнула от покашливания за спиной.
— Не там ищете, — прошипел Палица противнейшим своим голосом, и на стол перед Петрой лёг тонкий учебник, напоминавший больше растрёпанную тетрадь, чем печатную книгу. — Наслаждайтесь! Руководство на стародраконьем по формированию направленных токов и активации магических ставов. И чтоб ни пылинка не пропала – они все здесь из чистой магии!
Петра опять вздрогнула, с опаской взглянув на тетрадь, на безобразие, угрожающе болтавшееся у неё впереди, и уже подбиравшееся к краешку нижних рёбер, и согласно и быстро кивнула.
Магические учебники она, конечно, ценила. И их пылинки тоже. От них вдохновенно чихалось и даже плакалось, если попадался слишком старый или невероятно магический фолиант. Прям чувствовалось, что магии в них, как камней в Зенницкой горе – до жути. Много, то есть. Ей, конечно, сейчас руководство по деактивации больше бы подошло. Но спорить с профессором в такой ситуации было чистым самоубийством.
— На себе кто пробует? — профессор больно постучал костяшками пальцев Петру по лбу. Она поморщилась, но стерпела. Потому что было за что: и бестолочь она, конечно, и профессору надо было смирение показать, но и продемонстрировать упорство продолжить работу. Желательно, несгибаемое. Это следовало выразить одним единственным взглядом, а Петра в них была не слишком хороша. Хуже она была только в артефакторике, судя по всему. — И не пытайтесь меня расчленить взглядом. Не поможет, — подтвердил её опасения профессор.
С глазами её действительно была беда. Всегда всем виделось в них что-то дурное, какой бы милой она не была. А ведь она старалась. То ли это было от неудачного грязно-тёмного цвета радужки, с вечно разными примесями, то какой-то бурой зелени, то желтизны. То ли от взволнованного напряжения, которое постоянно присутствовало в ней самой, и отчётливо поступало во взгляде, как бы она ни пыталась с ним бороться. Но к глазам её претензии имели почти все.
— На что вы вообще рассчитывали? — раздражённо спросил профессор. — Чего добиться хотели вот ЭТИМ? — возмущённо ткнул пальцем в болтавшийся уже почти на поясе шар. — Понятно чего, но ЧЕГО?! Что, по-вашему, от этого с вами должно было произойти?!
Объясняться было бессмысленно, ей всё равно вряд ли поверят. И, разумеется, профессор был прав, идея изначально была провальная. Кто особыми приметами для встречи с незнакомцем называет заметную грудь? Хотя ей, когда она прежде об этом размышляла, всё виделось логичным и очень разумным.
На что смотрят мужчины при знакомстве? Разумеется, на грудь. Незаметно, старательно это скрывая, но именно на неё. Это Петра, к сожалению, тоже хорошо знала. Но сама была счастливой обладательницей минусового размера, как говорила её единственная тётка Граэта, поэтому маскировка была бы идеальной. Сделать грудь ко встрече с контактом, а когда дело будет завершено, избавиться от груди. А потом нет груди – нет особой приметы. Да и было это всяко определеннее, чем цвет каких-то там глаз.
Кто же мог знать, что с тестовым прогоном всё пойдёт не так? Сначала на неё обратят внимание все. То есть совершенно ВСЕ. И юноши, и девицы. Особенно девицы. И если парни в основном прятали глаза, стоило их застукать за созерцанием эффекта, который щедро демонстрировал её не слишком удавшийся артефакт, то сокурсницы в большинстве зеленели от злости, и слышать шипение с фырканьем Петре приходилось теперь со всех сторон. Как в самой тёмной глуши змеиного лога. Жутко. А для неприметного человека, привыкшего комфортно скрываться в чужой тени, попросту невыносимо.
Во-вторых, к вечеру первого дня эксперимента выяснилось, что грудь не снимается. И вроде бы даже приросла, потому что ощутимо чесалась.
А к обеду второго дня обнаружилось, что то ли формула, вложенная в неё, была нестабильна, то ли в произношении слов Петра напутала, хотя этим же днём на лекции Дракон Евсеевич как раз говорил о неспрягаемых глаголах, то есть они должны были работать! В общем, грудь стала вроде бы уменьшаться и медленно сползать, приобретая попутно такую тяжесть, словно в неё вложены были все драконьи словари разом.
И вот теперь она стояла перед профессором Палицей, не зная, куда девать глаза, раздавленная этой неудачей и отчаянно нуждающаяся в новой груди, потому что встреча с контактом ещё не состоялась, а без груди о ней вовсе можно было и не мечтать.
— Кроме вас полно других дел, а вас приходится искать по всему замку, — продолжал распинаться профессор. Петре было очень интересно, зачем ему было её искать. Мог бы послать кого-нибудь. Только б не Татовича. Он её и без поисков сегодня убить был готов на ровном месте. Знать бы ещё, за что. Ну и плевать, не до него ей сейчас. Хотя, конечно, искал её Дракон понятно зачем – кому попало такую старую книжку не доверишь. А Палица всё не унимался: — Одна половина курса в бешенстве, другая почти в коме. Делайте, что хотите, но чтобы завтра же всё было по-прежнему! — Петра в отчаянии закрыла глаза, в которых застыли жгучие слёзы. Если бы она только могла! — Сначала наворотят, а потом ищут, кто за них разгребёт, — внезапно смягчившись, проворчал Дракон. И с поистине горестным вздохом велел: — Показывайте, что у вас там. Да не краснейте. Раньше надо было краснеть, когда выдумывали вот... такое!
— Мо...может, лучше к Нинандре? — в отчаянии побормотала девушка, отвернувшись. Стесняться было в общем-то нечего, но с Нинандрой вся эта нелепая ситуация не выглядела бы такой катастрофой.
— Приходи, — согласился Моравицкий. — И с Бачеком поосторожнее.
Татович вскинул на их главного боевика хмурый взгляд:
— Услышал, — кивнул, принимая совет.
Что именно имел профессор в виду в этот раз: то, что Коэн в курсе, чей он сын, и сегодняшнюю его, Смирны, откровенность, или конкуренцию с ним у девчонок, или личные драки, в какую он сегодня чудом чуть не ввязался, Смирна пока не понял. Но обязательно в этом разберётся. Потом.
— И кстати, — Моравицкий окликнул его, когда он уже почти вышел за внезапно зажегшийся контур полигона, — ты Левека не видел? — Смирна с подозрением покосился на мерцание искусственной ловчей сети, которая уже пару дней то гасла, то опять вспыхивала мутной пеленой защиты, и отрицательно качнул головой. Старосту-артефактора Левека Кавешича он не видел три дня. Это было чистейшей правдой. А о большем его не спрашивали. И Смирна не знал, стоит ему уже начинать волноваться, или довериться и ждать оговоренного срока? — Иди уже отсюда, — недовольно махнул куратор боевиков, и Смирна не заставил его повторять дважды.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Сешень Витлавич Моравицкий наблюдал за ржущими парнями, прикидывая, что Левека он не видел уже на трёх занятиях. То есть, если учитывать два дня без его спецкурса в расписании артефакторов, выходило, по меньшей мере, дней пять. И не то, чтобы он должен был сильно за него волноваться, это была забота Витольда Боржека, куратора артефакторного факультета, который, к слову, и в ус не дул. И стоило ли ему, Моравицкому, волноваться за мальчишку?
Вот и он не знал.
Но то ли дело было в том, что контур опять просел, то ли будто взгляд чей-то чувствовался постоянно, тревога Сешеня росла. Хотя серьёзных причин для этого у него не было никаких.
Только вот Левек пропал.
Ну пусть появится живым и здоровым, прикидывал Моравицкий, он ему этих причин столько накидает, до конца семестра не отмахается. Удумал с занятий сбегать, когда у него контур сбоит. Сешеню и так за поплывшую защиту достанется от высочайшего, заикой б не стать. А тут ещё и Левек.
Эта работа, которая виделась ему изначально благородным наставничеством, водительством и примером кумира для молодняка, всё больше смахивала на что-то среднее между обязанностями няньки и пастушьей собаки. И оказалась, к тому же неожиданно нервной.
Молодёжь была любознательна и неутомима в поисках способов разгромить замок и выбраться из него после отбоя. Он едва удержался от рукоприкладства, когда впервые обнаружил троих своих недорослей в Ратице глубокой ночью. Они таскали у булочника из окна сладости. Сладости! Три здоровенных лба под два метра ростом каждый в обнимку со сладкими пирожками.
— Больфе не было нишего, — не переставая жевать покаялся ему Бачек, который естественно был среди этих малолетних вандалов. Без него вообще ни одно мало-мальски серьёзное происшествие не обходилось.
А когда портальщики наловчились таскать в замок контрабандный самогон? Да он едва дара речи от возмущения и ужаса не лишился, спешно латая дыры в защите усадьбы. Как они исхитрялись это сделать, он до сих пор голову ломал. Это своего рода соревнованием было: у портальщиков найти способ вынырнуть из защищённого замка, у Сешеня – прикрыть этот способ быстрее, чем они им воспользуются.
А уповать на здравомыслие юных гениев и пускать всё на самотёк, было себе дороже. Особенно сейчас, когда защита контура внезапно обрушилась, а потом восстановилась сама собой.
Это случилось три дня назад и лишило Сешеня нормального аппетита. Вернее не так. Аппетит у него был, как у любого здорового мужика, вполне себе зверский, и Моравицкого теперь постоянно мучил голод. Потому что поесть, латая дыры в сети, было попросту некогда. От этого он был рассеян и зол. И утром отправил первокурсников приращивать назад опавшие листья на деревья. Только чтоб были заняты, под ногами не путались и лишних вопросов не задавали.
Он трижды пожалел об этой своей затее. Потому что итог выглядел зловеще.
Первокурсники прирастили всё, что нашли в лесу. И листья, и обломившиеся ветки, и даже камни. Прямо к ветвям. Так, что ходить по лесу теперь было опасно для жизни. Камни падали и снять их с дерева оказалось сложнее, чем к нему подвесить. С этим тоже надо было срочно что-то делать.
Восьмой и седьмой сектор контура, что шли прямо вдоль самой кромки горы по старому полигону, вызывали у Сешеня серьёзные опасения, хотя изначально о них он совсем не волновался. Напряжённость контура там тоже стала спадать, но восстанавливаться, как в других местах, не желала. От этого через некоторое время летела вся сеть. Как вот сейчас.
Маргнек отметил это для себя, но не факт, что до конца понял масштабы проблемы. Смышлёный пацан. Тренировать нещадно надо. Некогда ему, видишь ли.
Бачеку в морду дал. Внезапно. А он думал, они поладили. Им бы стоило. Может, хоть на них это противостояние закончится. Благо у Бачека предубеждения к мальцу нет. А вот у юного Маргнека, который представлялся тут всем Татовичем – хороший, кстати, правильный ход – у него с отношениями сложнее. Чего не поделить успели?
И вроде в бой сегодняшний хорошо зашёл. Удачно даже. Сешень было подумал, что именно сегодня всё сложится для того, чтобы наконец примирить эти два клана. Но, как всегда, что-то пошло не так. И он был готов поклясться, что это "что-то" – девица. Впрочем, как и обычно.
Эти семьи в своих отношениях славились завидным постоянством. А проще говоря, идиотской упёртостью. Как деда Маргнека угораздило жениться на невесте тогдашнего королевского канцлера Бачека, так с тех пор и тлеет эта вражда.
Сешень Моравицкий глянул на ржущего Бачека, на взрывающихся рядом с ним хохотом парней и с тоской подумал, что слишком уж всё как-то правильно складывается и спокойно.
И то, что контур опять выправился сам собой, не дожидаясь вмешательства, и то, что студиозусы учатся. Учатся ведь, тварята, не халтурят! И что Татовича переведут вот-вот, никуда не денутся. И отец не достанет. А бабка его поддержала, кстати. На удивление. И её голос, конечно, весомей.
В общем, слишком спокойно всё складывалось. Только вот Левек, похоже, всё же пропал. И это было почти отрадой. Потому что значило, что опасность, которая ощущалась в воздухе, была не так уж неминуема.
Может, это из-за Левека его так трясёт просто, и не случится больше ничего? – рассеяно размышлял Моравицкий, глядя на засыпанный потемневшими листьями полигон. Порыв ветра сильно ударил снаружи, и до Сешеня донёсся приглушённый контуром гул.
— Сешень Витлавич, — окликнул его Бачек, — Ребята спрашивают, а если контур на полигоне усилить, можно из ружья пострелять?
— Коэн! — беззлобно простонал куратор курса боевиков. — Во-первых, неуд за теоретическую подготовку. Вы на каком курсе учитесь?
Бачек насупился:
— Я же не только для себя спрашиваю. Я для всех.
— Вот и неуд вам, как старосте, за всех, — и повысив голос настолько, чтобы слышно стало на весь полигон, прогремел: — От прямого физического воздействия ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ КОНТУР НЕ ЗАЩИЩАЕТ! — и добавил в сердцах, чуть тише, но чтоб расслышали, — Идиоты!
Ну а о том, что контуры в замке разные, им слишком много знать не надо. Двух упреждающих для страховки достаточно.
— А что во-вторых? — хмуро спросил Бачек?
— Ружьё вы где брать собрались?
— Ну...
— Не ну! Это попросту нелегально! — рявкнул Моравицкий. — Все претензии через ректора! Всё!
А может, не так уж всё и спокойно, подумал куратор боевиков, покидая полигон. Небо затянуло низкими серыми тучами, и разошёлся частый холодный дождь. Сешень поёжился, выискивая взглядом малую вершину горы, но не увидел ни её, ни даже Трёхногой сосны, что стояла на нижней террасе, чуть выше излома, у старого полигона.
Это хмурое унынье теперь здесь надолго…
Он махнул оставшимся на плацу студиозусам, чтобы уходили, активировал защиту, закрывая площадку, и быстро пошёл к замку. Надо было поскорее разобраться с контуром. И Левека найти.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
В библиотеке Петра ничего подходящего не нашла. Наверное, сюда и соваться не было смысла. Разве только для успокоения совести, чтобы наверняка проверить. Ну вот, проверила.
Убедилась, что в фонде академии об артефактах, активированных старой драконьей магией, ничего нет. Действительно, зачем Академии такие книги? Если самих драконов давно не существует? Но надежда – она такая коварная штука, толкает туда, куда здоровая, вразумительная лень ни за что не пустит. А чем ещё себе помочь, кроме чужого опыта и книг, Петра не знала.
Оставалось два варианта: пытаться попасть в закрытое хранилище через прошение к ректору, или идти за советом к Палице – почётному Дракону всей академии, который драл с них старый драконий язык в три шкуры, будто им на нём родных детей воспитывать. Да и с драконьим у Петры был полный порядок. Без него на артефакторском нечего было делать.
И если необходимость попасть в хранилище объяснить ректору она ещё как-то смогла бы, то какими глазами смотреть на профессора Палицу и как рассказать ему о своей проблеме, Петра не знала.
А Невтон Евсеевич бы помог. Он неудавшиеся эксперименты любил очень. Глумиться будет весь оставшийся год, а, может, и не год, но совет не зажмёт, хоть и страшный зануда.
Была у неё ещё мысль напроситься в архив имперской библиотеки. Она знала, что для подготовки к диплому туда пускали. Правда, не всех. Главное было руководителя выбрать понадёжнее, кто бы точно пропуск достал. Тут опять же бы Палица сгодился. Но, во-первых, до диплома ещё глаза вытаращишь, а во-вторых, диплом она хотела писать уже на другом факультете. А чтоб туда попасть, ей как раз нужен был допуск в архив…
Замкнутый круг получался.
С гневным сопением Петра поправила неотвратимо сползающую к поясу тяжеленную грудь и вздрогнула от покашливания за спиной.
— Не там ищете, — прошипел Палица противнейшим своим голосом, и на стол перед Петрой лёг тонкий учебник, напоминавший больше растрёпанную тетрадь, чем печатную книгу. — Наслаждайтесь! Руководство на стародраконьем по формированию направленных токов и активации магических ставов. И чтоб ни пылинка не пропала – они все здесь из чистой магии!
Петра опять вздрогнула, с опаской взглянув на тетрадь, на безобразие, угрожающе болтавшееся у неё впереди, и уже подбиравшееся к краешку нижних рёбер, и согласно и быстро кивнула.
Магические учебники она, конечно, ценила. И их пылинки тоже. От них вдохновенно чихалось и даже плакалось, если попадался слишком старый или невероятно магический фолиант. Прям чувствовалось, что магии в них, как камней в Зенницкой горе – до жути. Много, то есть. Ей, конечно, сейчас руководство по деактивации больше бы подошло. Но спорить с профессором в такой ситуации было чистым самоубийством.
— На себе кто пробует? — профессор больно постучал костяшками пальцев Петру по лбу. Она поморщилась, но стерпела. Потому что было за что: и бестолочь она, конечно, и профессору надо было смирение показать, но и продемонстрировать упорство продолжить работу. Желательно, несгибаемое. Это следовало выразить одним единственным взглядом, а Петра в них была не слишком хороша. Хуже она была только в артефакторике, судя по всему. — И не пытайтесь меня расчленить взглядом. Не поможет, — подтвердил её опасения профессор.
С глазами её действительно была беда. Всегда всем виделось в них что-то дурное, какой бы милой она не была. А ведь она старалась. То ли это было от неудачного грязно-тёмного цвета радужки, с вечно разными примесями, то какой-то бурой зелени, то желтизны. То ли от взволнованного напряжения, которое постоянно присутствовало в ней самой, и отчётливо поступало во взгляде, как бы она ни пыталась с ним бороться. Но к глазам её претензии имели почти все.
— На что вы вообще рассчитывали? — раздражённо спросил профессор. — Чего добиться хотели вот ЭТИМ? — возмущённо ткнул пальцем в болтавшийся уже почти на поясе шар. — Понятно чего, но ЧЕГО?! Что, по-вашему, от этого с вами должно было произойти?!
Объясняться было бессмысленно, ей всё равно вряд ли поверят. И, разумеется, профессор был прав, идея изначально была провальная. Кто особыми приметами для встречи с незнакомцем называет заметную грудь? Хотя ей, когда она прежде об этом размышляла, всё виделось логичным и очень разумным.
На что смотрят мужчины при знакомстве? Разумеется, на грудь. Незаметно, старательно это скрывая, но именно на неё. Это Петра, к сожалению, тоже хорошо знала. Но сама была счастливой обладательницей минусового размера, как говорила её единственная тётка Граэта, поэтому маскировка была бы идеальной. Сделать грудь ко встрече с контактом, а когда дело будет завершено, избавиться от груди. А потом нет груди – нет особой приметы. Да и было это всяко определеннее, чем цвет каких-то там глаз.
Кто же мог знать, что с тестовым прогоном всё пойдёт не так? Сначала на неё обратят внимание все. То есть совершенно ВСЕ. И юноши, и девицы. Особенно девицы. И если парни в основном прятали глаза, стоило их застукать за созерцанием эффекта, который щедро демонстрировал её не слишком удавшийся артефакт, то сокурсницы в большинстве зеленели от злости, и слышать шипение с фырканьем Петре приходилось теперь со всех сторон. Как в самой тёмной глуши змеиного лога. Жутко. А для неприметного человека, привыкшего комфортно скрываться в чужой тени, попросту невыносимо.
Во-вторых, к вечеру первого дня эксперимента выяснилось, что грудь не снимается. И вроде бы даже приросла, потому что ощутимо чесалась.
А к обеду второго дня обнаружилось, что то ли формула, вложенная в неё, была нестабильна, то ли в произношении слов Петра напутала, хотя этим же днём на лекции Дракон Евсеевич как раз говорил о неспрягаемых глаголах, то есть они должны были работать! В общем, грудь стала вроде бы уменьшаться и медленно сползать, приобретая попутно такую тяжесть, словно в неё вложены были все драконьи словари разом.
И вот теперь она стояла перед профессором Палицей, не зная, куда девать глаза, раздавленная этой неудачей и отчаянно нуждающаяся в новой груди, потому что встреча с контактом ещё не состоялась, а без груди о ней вовсе можно было и не мечтать.
— Кроме вас полно других дел, а вас приходится искать по всему замку, — продолжал распинаться профессор. Петре было очень интересно, зачем ему было её искать. Мог бы послать кого-нибудь. Только б не Татовича. Он её и без поисков сегодня убить был готов на ровном месте. Знать бы ещё, за что. Ну и плевать, не до него ей сейчас. Хотя, конечно, искал её Дракон понятно зачем – кому попало такую старую книжку не доверишь. А Палица всё не унимался: — Одна половина курса в бешенстве, другая почти в коме. Делайте, что хотите, но чтобы завтра же всё было по-прежнему! — Петра в отчаянии закрыла глаза, в которых застыли жгучие слёзы. Если бы она только могла! — Сначала наворотят, а потом ищут, кто за них разгребёт, — внезапно смягчившись, проворчал Дракон. И с поистине горестным вздохом велел: — Показывайте, что у вас там. Да не краснейте. Раньше надо было краснеть, когда выдумывали вот... такое!
— Мо...может, лучше к Нинандре? — в отчаянии побормотала девушка, отвернувшись. Стесняться было в общем-то нечего, но с Нинандрой вся эта нелепая ситуация не выглядела бы такой катастрофой.
