— Знаешь, вроде как в тысяча восемьсот девяносто седьмом один мой друг, назовём его крёстным отцом современного психоанализа, говорил что-то похожее за чашкой чая в венском кафе, — Элайджа сам не знает, зачем произносит это.
— Ты сейчас просто так упомянул Фрейда? Ладно. Но я знаю то, чего даже Фрейд не знал, — говоря, Камилла меняет позу: руки лежат на коленях, теперь она ещё ближе. И, кажется, совершенно не боится его.
— И что же это? — за внешним спокойствием прячется неуверенность.
— Каково это, когда тебя без твоего согласия избавляют от глубокой, ужасной боли.
Элайджа смотрит прямо, отвечать не спешит. Хочется, чтобы Камилла ушла, и он понимает: достаточно попросить, и она так и сделает, только проблема останется нерешённой.
— Это как и благо, так и ужасное преступление. Тебе это знакомо? — вместо ответа — кивок. — Отлично. Давай начнём с упомянутой тобой красной двери. Что это за дверь?
Какое-то время Элайджа мешкает. Камилла терпеливо ждёт. И, только начав говорить, он понимает, что ему давно нужен был человек, который смог бы его выслушать. Не стал бы судить.
— Это образ из моего прошлого, — говоря, он не смотрит на Камиллу. Так легче, так проще. — Молодости. Это была дверь в скотобойню. Порой я отрывочно вижу её. Она как воспоминание, так и метафора. Неописуемые поступки — покояться за ней во мраке.
Камилла не сводит с него взгляда. Слушает внимательно, давая понять, что она не уйдёт, независимо от того, что он расскажет.
— И много ли их было? — из расслабленной её поза становится напряжённой.
— Камилла, послушай, сама знаешь, жестокость мне знакома. Обычно я проявляю некоторую сдержанность. Но всё же время от времени я погружаюсь в хаос. И срываюсь с этой цепи. Эти деяния покоятся там. За той дверью.
Элайджа резко встает с кресла и подходит к окну. Видеть её реакцию на то, что он сейчас скажет, не хочется.
— Почему именно за ней?
— Именно там первая женщина, которую я полюбил, призналась, что тоже любит меня, — Элайджа на секунду задерживает дыхание, нервно облизывает губы и только потом продолжает: — И именно там я оставил её тело, когда отнял её жизнь. Но об этом никто не знает. Даже Никлаус.
Про себя же добавляет, что не уверен в этом до конца. Благодаря матери его воспоминания о смерти Татьи смешались с тем, что рассказала сама Эстер. Она была отличным манипулятором. Знала на какие рычаги давить.
— Мой брат любил Татью так же сильно, как и я. Он всё ещё верит, что это мама её убила.
Взгляд Камиллы по-прежнему устремлён прямо на него. В голосе лишь твёрдая уверенность в том, что она может помочь. В глазах нет страха. И это успокаивает. Монстр внутри молчит. На то, чтобы вновь усадить его на цепь, потребуется время. Но теперь Элайджа верит, что при поддержке Камиллы у него это получится.
