ПРОЛОГ
Моё детство было самым обычным. Трёхкомнатная большая квартира около центра в небольшом захолустном городке. Папа, мама и я. У отца свой небольшой бизнес, мама не работала. Я училась и была поглощена только своей школьной жизнью. Потом, в одно мгновение, как будто опустился занавес, и началась другая жизнь.
Это было уже около пяти лет назад, а до сих пор кажется, что буквально вчера. Промозглое осеннее утро. Воздух наполнен дождевой взвесью. Небо всё в белом молоке, солнца не видно. Пара замусоленных субъектов с пропитыми лицами благостно улыбаются отцу, принимая плату. Кроме нас с отцом и этих типов - больше никого.
- Дай Вам Бог здоровья. Сделали всё в лучшем виде, уважаемый. Не сомневайтесь. Земелька здесь сухая, да и пригорок, опять же. Вы ёлочку посадить не желаете? Совсем недавно из питомника заказали. Мы мигом всё сделаем. У нас самые низкие расценки. Ещё каких-то две тысячи. Зато ёлочка так хорошо здесь встанет. Тенёк, опять же. И вам удобнее, когда приходить будете, и краска с памятника не облупится.
- Ерунда какая-то. Папа, о чем они говорят? Какие ёлочки? - я находилась в какой-то прострации, иногда забывая, зачем мы сюда пришли. Просто стояла, дышала, смотрела. В голове было пусто и звонко. Хотелось спать.
- Ты их не слушай, Катерина, тебе это не надо. А вы, если всё здесь уже закончили, можете идти. Больше ничего не нужно,- скривился отец в сторону рабочих.
- Конечно, конечно, о чём разговор, - никак не мог угомониться словоохотливый пьяница, явно желавший блеснуть перед интеллигентным человеком интеллектом, - мы кондефициальность гарантируем. Пойдемте, Григорий, семья хочет остаться наедине, так сказать, с горем.
Мы с отцом тогда молча постояли - постояли, повздыхали, потом он махнул мне рукой в сторону выхода, и мы побрели к остановке. Идя рядом с ним, я как-то вдруг посмотрела на него по-новому. Почему-то не замечала раньше эту редкую седину, которая уже вполне уверенно пробивалась на его трёхдневной щетине. Вокруг рта собрались горькие складки. Вроде, такой же привычный и родной, но какой-то совсем другой человек шёл теперь рядом со мной.
- Ничего, Катерина, мы вдвоём горы свернём. Сейчас картошечки нажарим, телек включим, да? - преувеличенно бодро и весело заговорил со мной отец, приобнимая за плечи и наклоняя к себе, когда мы проехали на автобусе уже полпути и до дома оставалось всего две остановки. Я неопределённо пожала плечами.
Раньше эта поговорка у отца звучала весело и всегда поднимала дух. Сейчас же, напоминание, что мы теперь остались с ним только вдвоём, лишь усиливало чувство одиночества. Ничего не хотелось. Образовалась какая - то пустота в душе. Пришло понимание, что теперь это чувство никуда не уйдет, и с ним надо научиться жить. Бросила взгляд на отца и прочитала у него ту же безысходность, которую он безуспешно пытался спрятать за пластмассовым воодушевлением.
Дома было тихо и пустынно. В комнатах гулко отзывался каждый шаг, и это пугало. Окружающие вещи, все до единой, навевали только грусть и меланхолию. Поздним вечером того же дня на семейном совете единогласно было решено съехать с квартиры на дачу, на ПМЖ.
Поселок Зареченское, где она находилась, был всего в 10 км от города, транспорт постоянно курсировал туда-сюда, поэтому мы не ощущали себя отшельниками, хотя старые знакомые, по доходившим до меня слухам, стали называть отца, за глаза конечно, «лесником». Я уже тогда понимала, что это прозвище обусловлено вовсе не нашей жизнью на отшибе, а связано с изменениями, которые произошли с отцом.
К тому времени школу я уже закончила. Поступать куда-то в ближайшее время не планировала. Формально, у меня были каникулы перед вступлением во взрослую жизнь. На деле же, мне казалось предательством оставить отца одного именно теперь, радоваться и жить, когда он постепенно запускал себя, стал каким-то черствым, малообщительным. Не было былых посиделок вечерами у телевизора с бутербродами, обменом новостями, размышлениями обо всём. Всё как-то вдруг прекратилось. Цепляясь за прошлое, я судорожно стала пытаться сохранить его осколки.
С рвением взялась за освоение науки домоводства, не позволяя дому зарасти в пыли и грязи. Взяла за привычку все делать по дому сама, чтобы поддерживать тот привычный порядок и уют, который был олицетворением нашей прошлой беззаботной жизни. Однако, не привыкшая к тяжёлому каждодневному физическому труду, уже к концу первой недели самостоятельности, я быстро сдулась, горько плача в ванной над обломанным маникюром и заляпанной домашней одеждой.
Но неудача только подстегнула мои амбиции, и наутро моей настольной книгой стал телефонный справочник, из которого я вскоре научилась ловко находить адреса и телефоны для заказа ресторанной еды на дом, ближайших прачечных и химчисток, а также клининговых служб. Я понимала, что долго так не протяну, старые заначки скоро закончатся, и мне придётся все это делать самой так или иначе. Поэтому я постепенно сокращала присутствие в доме посторонних, приучаясь выполнять их работу, правда, не в полном объеме, но, хоть, в основном. Я делала это не только для себя - для отца. Мне хотелось, чтобы он как можно меньше замечал перемен в быту, чтобы всё оставалось как прежде, хотя бы дома.
Следы своих неудач я старательно прятала, но не всегда успевала.
- Ты чего это, Катерина, в Мойдодыры подалась, ты ж, вроде, кулинарией увлекалась? - посмеивался отец, рассматривая меня сквозь прожженную утюгом дыру в своей рубашке, - ты разве не знаешь, что я армию отслужил, а там нас всех научили рубашки гладить самим.
- Не сердишься?
- Вот ещё. Молодец, что сожгла. Она мне сразу не понравилась, ещё когда покупал, одна синтетика. Фу, как дымит. Но, впредь, запомни, свои вещи я привожу в порядок сам, - шутливо щелкнул меня по лбу и улыбнулся, почти как раньше, - что там у нас с ужином, солдат?
- Тефтели с кетчупом, борщ, чай с бутербродами.
- Ну, хоть поем по- человечески за целый день. Накрывай, Катерина.
С тех пор одеждой отца я интересоваться практически перестала. Так, иногда просматривала его шкаф и изредка, тайно, как мне казалось, отвозила в химчистку какие-то его повседневные вещи. Отец не возражал.
Первые годы нашей новой жизни он практически поселился на работе, появлялся дома ближе к полуночи, ел и сразу ложился спать. Осунулся, стал какой-то резкий и в движениях, и в словах. Прежний папа постепенно ускользал из моей жизни и оставался только в воспоминаниях. И раньше любивший иногда остаться допоздна поработать, теперь он стал каким-то неутомимым трудоголиком. Моей жизнью он перестал интересоваться от слова - вообще. Меня это задевало, но я понимала его состояние и только утешала себя тем, что он не запил или не сделал ничего ещё похуже.
Мой образ жизни раз и навсегда изменился, и это было очевидно. Теперь я вставала по будильнику на час раньше, чем прежде, приводила себя в порядок, готовила нехитрый завтрак на двоих. Потом вставал отец, мы ели и расходились по делам - он на свои объекты, я - по хозяйству, а оттуда - в курьерскую службу, куда меня взяли на декретное место. Так у меня появились первые собственные деньги и ощущение независимости. Отец, как и прежде, давал мне деньги на карманные расходы, но я почему - то не желала больше ими пользоваться, просто складывала в шкатулку. Во мне горело желание побыстрее самой встать на ноги и не быть отцу обузой, как я себя тогда представляла своим ещё детским умом.
Говоря о том, что мы с отцом остались совсем одни друг у друга, я немного лукавлю. Была ещё сестра отца, то есть, моя тётя. Видела я её у нас после того, как мы с отцом остались одни, с каждым годом всё чаще, но всё равно все эти визиты носили больше эпизодический, чем системный, характер. Назвать её тётей в глаза, у меня просто не поворачивался язык. Тамара Леонидовна Богуславская. Старше отца на два года, для него она всегда - Томочка. Я же всегда обращалась к ней по имени-отчеству. Она всегда казалась мне какой-то особенной. Такая сухопарая женщина средних лет, немного чопорная, с идеальной укладкой седоватых волос. Даже в своём возрасте никогда не выглядела старушкой. Всегда со вкусом подобранная одежда представляла её стильной дамой. Но даже не это главное. Первой в глаза бросалась её походка. Я бы назвала её немного манерной, с налётом аристократизма. Работала эта незаурядная женщина, не где-нибудь, а в театральной студии «Шекспир», пусть и простым костюмером.
Так вот, эта Тамара Леонидовна не раз навещала нас в Зареченском. Под предлогом прихода в гости, она бесцеремонно инспектировала домашний быт своего подраспустившегося братца. По дому она мне не помогала, со мной общалась лишь вскользь, но, быстрым взглядом оценив обстановку, примкнула к моим рядам, выбрав себе должность самостоятельно. И, если я взяла на себя всю домашнюю рутину, Тамара Леонидовна возглавила отдел душевной гармонии, и теперь буквально осаждала отца, как она считала, ненавязчивыми разговорами о необходимости жениться во второй раз. Все эти беседы отец сносил, проявляя при этом просто стоическое терпение и невозмутимый вид. Впрочем, это было несложно, так как Тамара Леонидовна в беседе предпочитала собственные монологи, легко перескакивая в них с одной темы на другую.
-Константин, ты не представляешь, кого я сегодня встретила! Ты помнишь Светлану? Ну как же? Светлана Мирская. Я тебя с ней знакомила в прошлом году на «Трёх сёстрах». Моя давняя подруга, художница. Тебе так понравились тогда её декорации к спектаклю! Представляешь, она теперь в разводе. Бросила, наконец, этого неудачника, даже не помню, как его звали, он мне никогда не нравился. Потратила на эту бездарность лучшие свои годы! Очаровательная женщина, меня всегда удивляло, с каким вкусом она одевается. Кстати, ты обратил внимание, что у твоей Катюши в гардеробе почти нет платьев? Одни джинсы и блузы, и те старые. Я даже пару раз видела её в Олиных вещах. С тех пор, как не стало нашей Оленьки, у Катюши не появилось ни одной новой вещи, а она интересная девушка, а мальчики сейчас такие чванливые.
То ли благодаря трём замужествам, то ли в силу своей профессии, где она, порой, совмещала наряду со штатной, должности главбуха и администратора по персоналу, Тамара Леонидовна обладала очень, очень напористым характером. С ней можно долго и нудно спорить, но в итоге вы понимали, что проще согласиться. Это сберегало и время, и нервы. Правда, надо всё же признать, что все первые новые вещи, появившиеся у меня в гардеробе в этой моей новой жизни, были её заслугой. Будучи увлечена идеей не позволить отцу скатиться в уныние и забросить себя, я сама не заметила, как стала серой мышью.
Но и бесконечному терпению отца однажды настал предел.
ГЛАВА 1. НАЧАЛО
-Что делаешь?
-Бегу.
-За тобой маньяк гонится?
-Нет, никто ... за мной ... не гонится.
-Ничего не поняла. Где ты бежишь?
Бегу я между двух бесформенных баулов с одеждой, до ближайшей прачечной. Телефон держу каким-то чудом, прижимая его плечом к подбородку. Или предплечьем. Не знаю, как правильно. Да и не это меня сейчас заботит. В руках я его уж точно не держу. В руках - сумки. Сумки увесистые и при беге тяжело бьют по ногам, мешая поддерживать темп.
Такие пробежки я устраиваю теперь каждые выходные, вот уже месяц, поскольку чинить сломавшуюся стиралку мне сейчас некогда, да и не на что. Нет, у меня есть деньги, но это деньги от отца, на карманные расходы. А я поклялась тратить на хозяйство только собственные средства, я не какая - то иждивенка, и я сама зарабатываю. Да и спешить мне надо, скоро придут гости, а стол ещё не накрыт.
-Да съезжай ты уже от отца. Сколько можно опекать взрослого мужика, как малого ребёнка! Ты просто не видишь, он не тот, который нуждается, чтобы ему постоянно подтирали сопли. Ты на себя посмотри, ведь совсем себя загоняла.
Это моя подруга Эльвира. Разница в возрасте у меня с ней почти четыре года, но жизненного опыта - лет на 10. Боевая, яркая и веселая девушка, мастер - парикмахер. По мне, так парикмахеры только такими и должны быть. Думаю, что большинство клиентов к нам приходят только благодаря её харизме.
Познакомились в парикмахерской три года назад. Мне тогда только исполнилось 18, и я решилась на небольшую смену имиджа - покраску волос с русого в темно-каштановый цвет, какой был у мамы. Можно было это сделать и дома самой, но я хотела придать торжественности моменту. Я села в кресло к Эльвире, и - вот, уже пару лет, как мы с ней вместе там работаем. Она стрижёт - я подметаю, мою и так далее.
Да, я выросла, но образования так и не получила. Долгое время у меня не было никакого стремления к получению какой - либо профессии вообще. Только после встречи с Эльвирой я воодушевилась её энтузиазмом и захотела тоже стать парикмахером.
Она, конечно, права, и я это уже сейчас осознаю. Но так трудно признаться самой себе в том, что в попытках скрыться от всепоглощающей пустоты после гибели мамы, я сама влезла в эту упряжку, годами исполняя не свойственную себе роль кого? Экономки, няньки у взрослого и здорового мужчины, который совсем и не нуждался в такой заботе? Я лишила себя права жить так, как живут мои сверстники - светло, легко, безоглядно и безотчётно.
Перед глазами мелькали сцены, которым я старалась в своё время не придавать значения: вот отец вернулся с работы и немного ошарашен, увидев меня на стуле с тряпками в руках, вытирающую пыль на шкафу в 23:40. В другой раз, я до ночи пекла пироги или что - то мыла и стирала, выбивала ковры. Работы по дому находилось всегда много, и я трудилась до изнеможения. Видок у меня при этом был ещё тот - волосы всклокочены, вся - в пыли, домашняя одежда - в разводах моющих средств.
Застав меня в таком виде, отец качал головой, провожал задумчивыми взглядами, и молчал. Однажды, правда, он поинтересовался, почему я не отдыхаю в это время. Я вспылила, не ожидая такой реакции на свои труды, и запальчиво стала объяснять, что я делаю всё так, как было раньше, и что чистота - это залог здоровья, а порядок в доме - это порядок в мыслях. Он тогда ничего не ответил, просто обнял, и мы постояли так с минуту, а я замолчала - доводы как-то кончились все сразу.
Да, насчёт отца Эльвира права. Горе не сломило его окончательно. В нём кипела жизнь. Никакой особенной красотой отец не блистал даже в молодости, а сейчас постоянно ходил с трёхдневной щетиной. Но у него было сильное мужское обаяние, которое заставляет смущаться и отводить глаза даже опытную женщину, не то, что - девушку. Поэтому я давно уже привыкла ловить по касательной эти заинтересованные взгляды, лишь только мы шли куда - то с ним по улице. И я не строила иллюзий, ожидая, когда же он приведёт в наш дом другую женщину, а он - всё не приводил и не приводил. Но, похоже, скоро этому всё же настанет конец.
-Да ладно, не всё так плохо. И потом, ты сама знаешь, что снимать жильё мне сейчас не по карману. Я же откладываю на парикмахерские курсы. Будем работать вместе.
-Глупости всё это. Тебе на прошлой неделе уже стукнуло 21? В твои годы уже замуж выходят, а у тебя и парня ещё нет.
Эльвира - девушка не жестокая. Она не из тех, кто любит ковыряться в ваших ранах иголкой. Высокая натуральная блондинка, она в школе играла в баскетбол, но спорт - оказалось, - не её.
