И потом — текст молитвы. Его Амарель помнил наизусть, хотя сомневался, что станет проводить подобный ритуал. Ему пришлось бы найти где-то жертву, а он не хотел лишних жертвоприношений, когда воля богини и так ясна.
Ясна ли? Амарель поставил точку, отложил перо и тяжело задумался. Сколько бы он ни освежал свою память отрывками из священных текстов, прежний восторг перед Кальфандрой не возвращался. Амарель пробовал петь гимны, но голос его звучал удручающе фальшиво уже на второй строке. И тоска наступала — хоть плачь, но плакать Амарель тоже не мог.
Нельзя было сказать, что с ним обращались плохо. Убогая комнатушка и одиночество — вот и всё наказание. Убивать Амареля пока никто не спешил, а о прошлом он старался вспоминать как можно реже. Но покоя всё равно не знал.
Амарель вздохнул и собрался писать дальше. И тут что-то с шелестом приземлилось ему на голову, а потом соскользнуло на колени! Амарель раскрыл рот и уставился на замызганный клочок такого же пергамента, как тот, из которого был сделан свиток.
Из окошка, что ли, прилетело? На этом клочке чернели буквы, написанные неровным, прыгающим почерком на бей-ялинском языке.
— Двурогие духи! — пробормотал Амарель, схватив послание и жадным взглядом разбирая строчки.
«Вечером. За башней. Постарайся быть там».
Амарель скомкал послание в кулаке и какое-то время собирался с мыслями. Его хотели спасти? Или убить? Вторую мысль Амарель мгновенно отбросил. Не может Несравненная с ним так поступить! Затем Амарель снова разгладил клочок пергамента, повертел так и сяк, но больше там ничего написано не было.
Да и то, что было… начало исчезать. Амарель расширившимися глазами смотрел, как чернила выцветали, а пергамент с одного краю занялся пламенем. Словно его поднесли к свече. Очень скоро от письма осталась кучка пепла, которую Амарель, опомнившись, стряхнул на пол.
Значит, вечером. Амарель схватил исписанный свиток и засунул к себе за пазуху. Внутри всё дрожало от нетерпения.
Когда Гэстед принёс обед, Амарель был так взволнован, что не сумел съесть ни куска. А между тем, впервые за эту неделю в тарелке лежало мясо. С тушёной капустой. Амарель с сожалением поковырялся в тарелке, изобразив, что немного поел, а потом… начал звать стражу и уверять, что ему стало плохо.
— Нельзя тебе выходить, не велено, — буркнул Гэстед, волоча Амареля за собой. Тот изо всех сил притворялся, что у него разболелся живот. — Совсем ненадолго, понял? Чтоб за тобой комнату не убирать!
Внизу сидели люди Гиадо ди Гунья, пили скверное, судя по шуткам, вино и вяло играли в карты.
— Вы двое, пойдёте со мной! — услышал Амарель приказ Гэстеда, но оглядываться не стал. Сзади раздались топот и ругательства по-гафарсийски, отчего Амарель едва не улыбнулся, но тут же спохватился, что должен страдать, стонать и сгибаться в три погибели.
Позади башни Амарель доковылял до одного из пеньков, расчистил снег и неловко присел боком. Держась за живот, Амарель покосился на сопровождающих — Гэстед хмурился, гафарсийцы прислонились к потемневшей от времени стене, и один из них сплюнул в снег.
— Полегчало? — вполголоса спросил Гэстед. Судя по его голосу, он ждал, что Амареля вот-вот стошнит.
Амарель помедлил, не зная, что ответить, и тут с неба слетело огромное чёрное существо, вооружённое посохом. От неожиданности Амарель чуть не упал с пенька.
— Айе! — грозно взревел великан, и прозвучало это как «айи». Удар посоха пришёлся Гэстеду по макушке, так что он охнул и сел прямо на землю. Гафарсийцы схватились за мечи, но ударами посоха неизвестный ошеломил их.
Амарель инстинктивно вскинул руки, защищая голову, но его бить не собирались. Великан в чёрном сдёрнул Амареля с пенька, словно куклу, и поднял в небо. У Амареля перехватило дух. Он не успел закричать, как внизу замелькали верхушки елей, припорошенные снегом, городские постройки, а потом и редкие деревушки.
Вскоре великан опустил Амареля на землю посреди необъятного поля и с достоинством представился:
— Кариман.
Казалось, от быстрого полёта он ничуть не запыхался.
— Амарель, — еле выдавил тот из себя, и Кариман сжал его ладонь в своей, будто тисками. Поздоровался. Амарель только хватал ртом морозный воздух и смотрел, подняв взлохмаченную голову, на Каримана, которому был ростом по грудь.
— Значит, летим! — звучно провозгласил Кариман, прежде чем Амарель успел что-то пролепетать о передышке. Да и в самом деле, какая передышка, когда полёт только начался?
Вот так они и очутились в этом лесу, у костра…
— Эй! Гафарсиец! Ты сумасшедший?! — Кариман грубо схватил Амареля за плечо, и тот неохотно выдернул руки из пламени, но был вознаграждён потрясённым видом Каримана. Тот даже глаза выпучил.
— Такой у меня дар, — скромно улыбнулся Амарель, показывая тёплые, розовые, ничуть не обожжённые ладони.
— Расскажи о своём даре, пока мы отдыхаем, гафарсиец, довольно мне одному болтать! — И Кариман придвинулся к Амарелю с таким нетерпением в глазах, что стало ясно — от рассказа не отвертеться.
Что ж. Необязательно ведь говорить обо всём.
— Ладно, — Амарель приблизил лицо к костру, давая Кариману возможность полюбоваться тем, как огонь лижет ему, Амарелю, щеку, словно верный пёс. — Всё началось, когда я встретился с эмегенами в горах…
— Ваше Мудрейшество…
— Какие церемонии, уважаемая джинния! Обычно вы называете меня просто «советник».
— Да бросьте! Я хотела спросить…
— Спрашивайте, здесь всё равно никто не услышит.
— Я не о том!
Приветливое гафарсийское солнце за несколько дней растопило весь снег, и зима казалась теплее, чем иная осень, так что народу на ярмарке было невообразимо много. Сначала выступили музыканты, потом уличные шуты, теперь настало время зверей. Тарджинья вспомнила, что хотела больше на ярмарки не ходить, но отмахнулась от этой мысли. Выглядывая из толпы, она во все глаза смотрела на танцующих медведей и огненно-рыжего верзилу, который играл незамысловатую мелодию на дудочке.
— Я хотела спросить, как они этого добились? — снова повернулась Тарджинья к советнику. Кереске был одет, как простой горожанин — по его собственному признанию, он любил гулять по Фаарне и смотреть, чем живут обычные смертные. А чтобы чувствовать себя увереннее, Кереске носил за пазухой ларма. Тарджинья сомневалась, что в некоторых случаях это поможет, но Кереске виднее. Наверное.
— Чего добились? — он потихоньку выбирался из толпы, видимо, устав от шума и толкотни, и Тарджинья неохотно пошла следом. Оглянулась пару раз. Медведь всё так же плясал, толпа радовалась и хлопала в ладоши, кто-то держал на плечах маленькую девочку с тёмными косичками, и та взвизгивала от восторга.
— Чего-чего, — проворчала Тарджинья себе под нос и громко ответила: — Танца! Если бы я умела приказывать животным, я бы, конечно, поинтереснее что-то придумала, чем пляски, но и это неплохо…
Кереске, не оборачиваясь и неторопливо шагая прочь, объяснил:
— С детства медвежат ставят на лист раскалённого металла, заставляют перебирать ногами… и получается танец! А проделывают это под музыку. Чтобы медведь запомнил, и потом ему металл не понадобился. С этими зверями обращаются дурно, уж поверьте мне.
— Что?! — Тарджинья решила, что ослышалась. Ладно ещё лошадь загнать, будучи вне себя… или быка хворостиной отстегать… но такое!
— Пойдёмте скорее, — усмехнулся Кереске, — пока вы не кинулись на этого рыжего, Тарджинья.
Она скрипнула зубами. Теперь доносившиеся до неё звуки дудочки вызывали не веселье, а отвращение.
— Иногда, — философским тоном продолжал Кереске, — мне кажется, милая джинния, что я сам — как этот медведь. Жизнь при королевском дворе приучила меня к самым разнообразным «танцам».
Тарджинья догнала его и пошла рядом.
— У вас больше свободы, чем у несчастного медведя, Ваше Мудрейшество. И у вас есть лармы. Сами же говорили, что собрали достаточно сведений, чтобы король понял, что за его спиной плетут интриги, — шепнула она на ухо советнику.
Кереске кивнул с задумчивым видом.
— Верно. Но есть одна загвоздка — король меня и слушать не станет, — также шёпотом откликнулся он.
Тарджинья пнула камешек на дороге и вдруг заскучала по Эсфи и Мэриэн. Простые, понятные люди, подруги, соратницы. А тут изволь выслушивать все эти туманные речи, хотя руки так и чесались устроить за дворцом озеро, и пусть Королевские Лисы там барахтаются, пока не признаются! Но Кереске собирался торжественно преподнести королю целую кипу бумажек, чтобы тот отдал приказ схватить Лисов. А теперь и вовсе заявил, что король его не выслушает! У Тарджиньи уже голова шла кругом.
— И что тогда делать?
— Потерпите, Тарджинья. Мне осталось немного, чтобы закончить своё расследование. Наше, — поправился Кереске — наверное, ларм ущипнул его. — С моими друзьями.
Тарджинья захихикала, какой-то прохожий удивлённо посмотрел на неё — и поспешил отвернуться, отчего она снова помрачнела.
Сражение с драконом оставило Тарджинье на память шрамы, и не только на теле, но ещё и на лице. Один шрам пересекал щеку, другой, поменьше, остался на подбородке. Релес ничего с этим поделать не смог, пудрить их было бесполезно, и временами на Тарджинью накатывала бессильная злость. Одно зеркало во дворце короля Аранжи она недавно разбила, толкнув изо всех сил.
— Завтра утром придёте ко мне, — сказал Кереске, когда они приближались к дворцу, и молчание начало тяготить обоих. — Поговорим о всяких пустяках, — тон у него сделался многозначительный.
— И сразу к королю? — еле слышно спросила Тарджинья. Представила себе, как разоблачённые маги нападут, пытаясь убить Кереске, она сшибёт их с ног волной воды, а потом заставит интриганов захлебнуться.
Кереске медленно наклонил голову в знак согласия. Тарджинья облизнула губы:
— Наконец-то! Я здесь две недели, а мы с вами только разговариваем, шатаемся по городу, навестили Ирзу, а я даже на один бал успела сходить…
Кереске тихо смеялся.
— Вам смешно, а я домой хочу! То есть, не домой, — Тарджинья сконфуженно умолкла, сообразив, что она только что сказала. — В Афирилэнд.
— Скоро вернётесь, — пообещал Кереске, дружески пожав ей руку. — Погостите… и вернётесь. И забудете бедного одинокого старика.
— Скажите, — шепнула Тарджинья, — а вам мой водяной шарик хоть раз пригодился?
Кереске с извиняющимся видом выпустил её ладонь:
— Случая не представилось.
Тарджинья растянулась на своей роскошной кровати, как была, в белом платье и коричневой накидке с грязным подолом, и смотрела в потолок. Какой-то затейник разрисовал все потолки спален в королевском дворце, и Тарджинья остановила взгляд на фигурке охотника, который целился своим копьём в гигантского змея с тремя головами.
Кажется, совсем недавно Тарджинья с тоской думала, какие Эсфи и Мэриэн простые и понятные? Ха! Разве что, если с советником сравнить. На деле, кто поймёт Эсфи с этим её безрассудным: «Амареля убивать нельзя!»
Тарджинье живо вспомнился разговор в тот день, когда короновали Эсфи. Они втроём сидели за столом в библиотеке, Эсфи раскраснелась и сжимала кулаки, а Мэриэн угрюмо молчала. На Эсфи было синее шёлковое платье, и Тарджинья отчётливо помнила сапфировое ожерелье у неё на шее. Вместо цепочки с амулетом. А ведь раньше Эсфи её даже на ночь не снимала. Беспечность, как есть беспечность! После сражения с драконом Тарджинья этот амулет так и не видела…
— Послушай, — злилась она, — волшебство кольца — не вечное! Вот закончится однажды ночью, Амарель всех, кто в башне, сожжёт, и дворец тоже! Мало ли какие клятвы Кальфандрой он приносил! Ладно, один раз ты попробовала по-мирному. Но так же нельзя всё время! Считай, что ты с огнём шутишь. Представь, что я бы отпустила Сверна!
— Ты — другое дело, — Эсфи не уступала.
Тарджинья негромко хмыкнула. «Другое дело!» Можно подумать, она не жалела Сверна, ведь вся его беда была лишь в том, что он остался верен Амарелю до конца. Тарджинья помнила, как наступала на дракона и чувствовала его растерянность и ужас. Но у неё не было выбора. И у Эсфи выбора нет, только сама она этого не понимала, как если бы корона на голове — это игрушка, а не возложение обязанностей!
— В бою, как помню, ты посылала стрелы обратно в бей-ялинцев. И не боялась, что раны окажутся смертельными, — вспомнила кое-что Тарджинья. — Их, значит, тебе не жалко было?
— В бою — это другое дело. Хочется наказать врага, как следует! А Амарель — пленник. Беззащитный, пока кольцо действует. И если бы это волшебство было такое недолговечное… Амарель бы не попытался надеть мне кольцо на палец!
— Хорошо, — процедила Тарджинья сквозь зубы. — Я не хочу опять ссориться. Будь по-твоему.
Зачем ссориться, когда можно придумать какой-нибудь хитрый план, чтобы прикончить жреца и себя не выдать?
— Конечно, не будем ссориться! — обрадовалась Эсфи и кинулась в объятия Тарджиньи. Стала гладить её по обрезанным после схватки с драконом волосам. — Дай слово, что оставишь Амареля в покое, хорошо?
— Даю, — без колебаний согласилась Тарджинья, зная, что ради достойной цели это слово можно и нарушить.
Эсфи поцеловала её.
— Знаете что, — кашлянула Мэриэн, — можно поискать какого-нибудь дэйя… и пусть сделает так, чтобы кольцо работало подольше. Обе стороны останутся довольны, — она с лёгкой усмешкой встретила взгляд Тарджиньи. Эсфи высвободилась из её объятий и хлопнула в ладоши:
— И правда! Отличная идея! Как тебе, Тарджинья?
«Да не найдёте вы никого. Или найдёте поздно», — подумала про себя Тарджинья, а вслух кисло согласилась.
— Я об этом позабочусь, — и Мэриэн встала из-за стола, показывая, что для неё разговор окончен.
Сейчас Тарджинья ломала голову: догадалась Мэриэн о её намерениях или нет? И если да, сказала ли об этом Эсферете? Или, хорошенько поразмыслив, всё-таки поняла, что Тарджинья права? Кто их, людей, разберёт! Тарджинья и вообразить себе не могла, чтобы в Долине Фалеала случилось что-то похожее. Преступника надлежало казнить, даже если он кого-то спас. Все однажды были хорошими, верно?
— И даже если у преступника красивые глаза, — произнесла Тарджинья в тишине и невесело хмыкнула. Интересно, наблюдали ли за ней Королевские Лисы? Считалось, что Тарджинья приехала потому, что возникли трудности с городскими каналами, нужны были ещё две купальни, и якобы фаарнийцы сами не могли с этим справиться — объяснения для Лисов, которые разбирались только в магии. Что наговорил Кереске остальным советникам, Тарджинья не знала, да и все они, кроме Кереске, сливались для неё в одну безликую толпу.
В дверь постучали:
— Ваша Светлость!
— Маргрета, — Тарджинья лениво слезла с кровати. — Приготовь мне ванну, какую ты Её Величеству Эсферете готовила. Хорошо?
— Как вам угодно, — с этими словами Маргрета ушла. Эсфи уверяла, что служанка очень много разговаривает, но Тарджинья такого не заметила. Не больше, чем она сама.
Итак, завтра Королевские Лисы будут разоблачены, и если повезёт, Тарджинье удастся добраться до пресловутого «шара всевидения», разбить его, а ещё лучше — забрать себе. Тарджинья заулыбалась и начала снимать с себя накидку.
Шар на металлической подставке был небольшим, величиной с детскую ладонь. Матово-белая поверхность не отражала ничего, и Мэриэн обратила к Лойсу вопросительный взгляд. Лойс — высокий, с резкими чертами лица и залысинами надо лбом, — подошёл к столу, за которым обычно сидели члены королевского совета, а сегодня одна только Мэриэн, и поклонился:
Ясна ли? Амарель поставил точку, отложил перо и тяжело задумался. Сколько бы он ни освежал свою память отрывками из священных текстов, прежний восторг перед Кальфандрой не возвращался. Амарель пробовал петь гимны, но голос его звучал удручающе фальшиво уже на второй строке. И тоска наступала — хоть плачь, но плакать Амарель тоже не мог.
Нельзя было сказать, что с ним обращались плохо. Убогая комнатушка и одиночество — вот и всё наказание. Убивать Амареля пока никто не спешил, а о прошлом он старался вспоминать как можно реже. Но покоя всё равно не знал.
Амарель вздохнул и собрался писать дальше. И тут что-то с шелестом приземлилось ему на голову, а потом соскользнуло на колени! Амарель раскрыл рот и уставился на замызганный клочок такого же пергамента, как тот, из которого был сделан свиток.
Из окошка, что ли, прилетело? На этом клочке чернели буквы, написанные неровным, прыгающим почерком на бей-ялинском языке.
— Двурогие духи! — пробормотал Амарель, схватив послание и жадным взглядом разбирая строчки.
«Вечером. За башней. Постарайся быть там».
Амарель скомкал послание в кулаке и какое-то время собирался с мыслями. Его хотели спасти? Или убить? Вторую мысль Амарель мгновенно отбросил. Не может Несравненная с ним так поступить! Затем Амарель снова разгладил клочок пергамента, повертел так и сяк, но больше там ничего написано не было.
Да и то, что было… начало исчезать. Амарель расширившимися глазами смотрел, как чернила выцветали, а пергамент с одного краю занялся пламенем. Словно его поднесли к свече. Очень скоро от письма осталась кучка пепла, которую Амарель, опомнившись, стряхнул на пол.
Значит, вечером. Амарель схватил исписанный свиток и засунул к себе за пазуху. Внутри всё дрожало от нетерпения.
Когда Гэстед принёс обед, Амарель был так взволнован, что не сумел съесть ни куска. А между тем, впервые за эту неделю в тарелке лежало мясо. С тушёной капустой. Амарель с сожалением поковырялся в тарелке, изобразив, что немного поел, а потом… начал звать стражу и уверять, что ему стало плохо.
— Нельзя тебе выходить, не велено, — буркнул Гэстед, волоча Амареля за собой. Тот изо всех сил притворялся, что у него разболелся живот. — Совсем ненадолго, понял? Чтоб за тобой комнату не убирать!
Внизу сидели люди Гиадо ди Гунья, пили скверное, судя по шуткам, вино и вяло играли в карты.
— Вы двое, пойдёте со мной! — услышал Амарель приказ Гэстеда, но оглядываться не стал. Сзади раздались топот и ругательства по-гафарсийски, отчего Амарель едва не улыбнулся, но тут же спохватился, что должен страдать, стонать и сгибаться в три погибели.
Позади башни Амарель доковылял до одного из пеньков, расчистил снег и неловко присел боком. Держась за живот, Амарель покосился на сопровождающих — Гэстед хмурился, гафарсийцы прислонились к потемневшей от времени стене, и один из них сплюнул в снег.
— Полегчало? — вполголоса спросил Гэстед. Судя по его голосу, он ждал, что Амареля вот-вот стошнит.
Амарель помедлил, не зная, что ответить, и тут с неба слетело огромное чёрное существо, вооружённое посохом. От неожиданности Амарель чуть не упал с пенька.
— Айе! — грозно взревел великан, и прозвучало это как «айи». Удар посоха пришёлся Гэстеду по макушке, так что он охнул и сел прямо на землю. Гафарсийцы схватились за мечи, но ударами посоха неизвестный ошеломил их.
Амарель инстинктивно вскинул руки, защищая голову, но его бить не собирались. Великан в чёрном сдёрнул Амареля с пенька, словно куклу, и поднял в небо. У Амареля перехватило дух. Он не успел закричать, как внизу замелькали верхушки елей, припорошенные снегом, городские постройки, а потом и редкие деревушки.
Вскоре великан опустил Амареля на землю посреди необъятного поля и с достоинством представился:
— Кариман.
Казалось, от быстрого полёта он ничуть не запыхался.
— Амарель, — еле выдавил тот из себя, и Кариман сжал его ладонь в своей, будто тисками. Поздоровался. Амарель только хватал ртом морозный воздух и смотрел, подняв взлохмаченную голову, на Каримана, которому был ростом по грудь.
— Значит, летим! — звучно провозгласил Кариман, прежде чем Амарель успел что-то пролепетать о передышке. Да и в самом деле, какая передышка, когда полёт только начался?
Вот так они и очутились в этом лесу, у костра…
— Эй! Гафарсиец! Ты сумасшедший?! — Кариман грубо схватил Амареля за плечо, и тот неохотно выдернул руки из пламени, но был вознаграждён потрясённым видом Каримана. Тот даже глаза выпучил.
— Такой у меня дар, — скромно улыбнулся Амарель, показывая тёплые, розовые, ничуть не обожжённые ладони.
— Расскажи о своём даре, пока мы отдыхаем, гафарсиец, довольно мне одному болтать! — И Кариман придвинулся к Амарелю с таким нетерпением в глазах, что стало ясно — от рассказа не отвертеться.
Что ж. Необязательно ведь говорить обо всём.
— Ладно, — Амарель приблизил лицо к костру, давая Кариману возможность полюбоваться тем, как огонь лижет ему, Амарелю, щеку, словно верный пёс. — Всё началось, когда я встретился с эмегенами в горах…
Глава III
— Ваше Мудрейшество…
— Какие церемонии, уважаемая джинния! Обычно вы называете меня просто «советник».
— Да бросьте! Я хотела спросить…
— Спрашивайте, здесь всё равно никто не услышит.
— Я не о том!
Приветливое гафарсийское солнце за несколько дней растопило весь снег, и зима казалась теплее, чем иная осень, так что народу на ярмарке было невообразимо много. Сначала выступили музыканты, потом уличные шуты, теперь настало время зверей. Тарджинья вспомнила, что хотела больше на ярмарки не ходить, но отмахнулась от этой мысли. Выглядывая из толпы, она во все глаза смотрела на танцующих медведей и огненно-рыжего верзилу, который играл незамысловатую мелодию на дудочке.
— Я хотела спросить, как они этого добились? — снова повернулась Тарджинья к советнику. Кереске был одет, как простой горожанин — по его собственному признанию, он любил гулять по Фаарне и смотреть, чем живут обычные смертные. А чтобы чувствовать себя увереннее, Кереске носил за пазухой ларма. Тарджинья сомневалась, что в некоторых случаях это поможет, но Кереске виднее. Наверное.
— Чего добились? — он потихоньку выбирался из толпы, видимо, устав от шума и толкотни, и Тарджинья неохотно пошла следом. Оглянулась пару раз. Медведь всё так же плясал, толпа радовалась и хлопала в ладоши, кто-то держал на плечах маленькую девочку с тёмными косичками, и та взвизгивала от восторга.
— Чего-чего, — проворчала Тарджинья себе под нос и громко ответила: — Танца! Если бы я умела приказывать животным, я бы, конечно, поинтереснее что-то придумала, чем пляски, но и это неплохо…
Кереске, не оборачиваясь и неторопливо шагая прочь, объяснил:
— С детства медвежат ставят на лист раскалённого металла, заставляют перебирать ногами… и получается танец! А проделывают это под музыку. Чтобы медведь запомнил, и потом ему металл не понадобился. С этими зверями обращаются дурно, уж поверьте мне.
— Что?! — Тарджинья решила, что ослышалась. Ладно ещё лошадь загнать, будучи вне себя… или быка хворостиной отстегать… но такое!
— Пойдёмте скорее, — усмехнулся Кереске, — пока вы не кинулись на этого рыжего, Тарджинья.
Она скрипнула зубами. Теперь доносившиеся до неё звуки дудочки вызывали не веселье, а отвращение.
— Иногда, — философским тоном продолжал Кереске, — мне кажется, милая джинния, что я сам — как этот медведь. Жизнь при королевском дворе приучила меня к самым разнообразным «танцам».
Тарджинья догнала его и пошла рядом.
— У вас больше свободы, чем у несчастного медведя, Ваше Мудрейшество. И у вас есть лармы. Сами же говорили, что собрали достаточно сведений, чтобы король понял, что за его спиной плетут интриги, — шепнула она на ухо советнику.
Кереске кивнул с задумчивым видом.
— Верно. Но есть одна загвоздка — король меня и слушать не станет, — также шёпотом откликнулся он.
Тарджинья пнула камешек на дороге и вдруг заскучала по Эсфи и Мэриэн. Простые, понятные люди, подруги, соратницы. А тут изволь выслушивать все эти туманные речи, хотя руки так и чесались устроить за дворцом озеро, и пусть Королевские Лисы там барахтаются, пока не признаются! Но Кереске собирался торжественно преподнести королю целую кипу бумажек, чтобы тот отдал приказ схватить Лисов. А теперь и вовсе заявил, что король его не выслушает! У Тарджиньи уже голова шла кругом.
— И что тогда делать?
— Потерпите, Тарджинья. Мне осталось немного, чтобы закончить своё расследование. Наше, — поправился Кереске — наверное, ларм ущипнул его. — С моими друзьями.
Тарджинья захихикала, какой-то прохожий удивлённо посмотрел на неё — и поспешил отвернуться, отчего она снова помрачнела.
Сражение с драконом оставило Тарджинье на память шрамы, и не только на теле, но ещё и на лице. Один шрам пересекал щеку, другой, поменьше, остался на подбородке. Релес ничего с этим поделать не смог, пудрить их было бесполезно, и временами на Тарджинью накатывала бессильная злость. Одно зеркало во дворце короля Аранжи она недавно разбила, толкнув изо всех сил.
— Завтра утром придёте ко мне, — сказал Кереске, когда они приближались к дворцу, и молчание начало тяготить обоих. — Поговорим о всяких пустяках, — тон у него сделался многозначительный.
— И сразу к королю? — еле слышно спросила Тарджинья. Представила себе, как разоблачённые маги нападут, пытаясь убить Кереске, она сшибёт их с ног волной воды, а потом заставит интриганов захлебнуться.
Кереске медленно наклонил голову в знак согласия. Тарджинья облизнула губы:
— Наконец-то! Я здесь две недели, а мы с вами только разговариваем, шатаемся по городу, навестили Ирзу, а я даже на один бал успела сходить…
Кереске тихо смеялся.
— Вам смешно, а я домой хочу! То есть, не домой, — Тарджинья сконфуженно умолкла, сообразив, что она только что сказала. — В Афирилэнд.
— Скоро вернётесь, — пообещал Кереске, дружески пожав ей руку. — Погостите… и вернётесь. И забудете бедного одинокого старика.
— Скажите, — шепнула Тарджинья, — а вам мой водяной шарик хоть раз пригодился?
Кереске с извиняющимся видом выпустил её ладонь:
— Случая не представилось.
***
Тарджинья растянулась на своей роскошной кровати, как была, в белом платье и коричневой накидке с грязным подолом, и смотрела в потолок. Какой-то затейник разрисовал все потолки спален в королевском дворце, и Тарджинья остановила взгляд на фигурке охотника, который целился своим копьём в гигантского змея с тремя головами.
Кажется, совсем недавно Тарджинья с тоской думала, какие Эсфи и Мэриэн простые и понятные? Ха! Разве что, если с советником сравнить. На деле, кто поймёт Эсфи с этим её безрассудным: «Амареля убивать нельзя!»
Тарджинье живо вспомнился разговор в тот день, когда короновали Эсфи. Они втроём сидели за столом в библиотеке, Эсфи раскраснелась и сжимала кулаки, а Мэриэн угрюмо молчала. На Эсфи было синее шёлковое платье, и Тарджинья отчётливо помнила сапфировое ожерелье у неё на шее. Вместо цепочки с амулетом. А ведь раньше Эсфи её даже на ночь не снимала. Беспечность, как есть беспечность! После сражения с драконом Тарджинья этот амулет так и не видела…
— Послушай, — злилась она, — волшебство кольца — не вечное! Вот закончится однажды ночью, Амарель всех, кто в башне, сожжёт, и дворец тоже! Мало ли какие клятвы Кальфандрой он приносил! Ладно, один раз ты попробовала по-мирному. Но так же нельзя всё время! Считай, что ты с огнём шутишь. Представь, что я бы отпустила Сверна!
— Ты — другое дело, — Эсфи не уступала.
Тарджинья негромко хмыкнула. «Другое дело!» Можно подумать, она не жалела Сверна, ведь вся его беда была лишь в том, что он остался верен Амарелю до конца. Тарджинья помнила, как наступала на дракона и чувствовала его растерянность и ужас. Но у неё не было выбора. И у Эсфи выбора нет, только сама она этого не понимала, как если бы корона на голове — это игрушка, а не возложение обязанностей!
— В бою, как помню, ты посылала стрелы обратно в бей-ялинцев. И не боялась, что раны окажутся смертельными, — вспомнила кое-что Тарджинья. — Их, значит, тебе не жалко было?
— В бою — это другое дело. Хочется наказать врага, как следует! А Амарель — пленник. Беззащитный, пока кольцо действует. И если бы это волшебство было такое недолговечное… Амарель бы не попытался надеть мне кольцо на палец!
— Хорошо, — процедила Тарджинья сквозь зубы. — Я не хочу опять ссориться. Будь по-твоему.
Зачем ссориться, когда можно придумать какой-нибудь хитрый план, чтобы прикончить жреца и себя не выдать?
— Конечно, не будем ссориться! — обрадовалась Эсфи и кинулась в объятия Тарджиньи. Стала гладить её по обрезанным после схватки с драконом волосам. — Дай слово, что оставишь Амареля в покое, хорошо?
— Даю, — без колебаний согласилась Тарджинья, зная, что ради достойной цели это слово можно и нарушить.
Эсфи поцеловала её.
— Знаете что, — кашлянула Мэриэн, — можно поискать какого-нибудь дэйя… и пусть сделает так, чтобы кольцо работало подольше. Обе стороны останутся довольны, — она с лёгкой усмешкой встретила взгляд Тарджиньи. Эсфи высвободилась из её объятий и хлопнула в ладоши:
— И правда! Отличная идея! Как тебе, Тарджинья?
«Да не найдёте вы никого. Или найдёте поздно», — подумала про себя Тарджинья, а вслух кисло согласилась.
— Я об этом позабочусь, — и Мэриэн встала из-за стола, показывая, что для неё разговор окончен.
Сейчас Тарджинья ломала голову: догадалась Мэриэн о её намерениях или нет? И если да, сказала ли об этом Эсферете? Или, хорошенько поразмыслив, всё-таки поняла, что Тарджинья права? Кто их, людей, разберёт! Тарджинья и вообразить себе не могла, чтобы в Долине Фалеала случилось что-то похожее. Преступника надлежало казнить, даже если он кого-то спас. Все однажды были хорошими, верно?
— И даже если у преступника красивые глаза, — произнесла Тарджинья в тишине и невесело хмыкнула. Интересно, наблюдали ли за ней Королевские Лисы? Считалось, что Тарджинья приехала потому, что возникли трудности с городскими каналами, нужны были ещё две купальни, и якобы фаарнийцы сами не могли с этим справиться — объяснения для Лисов, которые разбирались только в магии. Что наговорил Кереске остальным советникам, Тарджинья не знала, да и все они, кроме Кереске, сливались для неё в одну безликую толпу.
В дверь постучали:
— Ваша Светлость!
— Маргрета, — Тарджинья лениво слезла с кровати. — Приготовь мне ванну, какую ты Её Величеству Эсферете готовила. Хорошо?
— Как вам угодно, — с этими словами Маргрета ушла. Эсфи уверяла, что служанка очень много разговаривает, но Тарджинья такого не заметила. Не больше, чем она сама.
Итак, завтра Королевские Лисы будут разоблачены, и если повезёт, Тарджинье удастся добраться до пресловутого «шара всевидения», разбить его, а ещё лучше — забрать себе. Тарджинья заулыбалась и начала снимать с себя накидку.
Глава IV
Шар на металлической подставке был небольшим, величиной с детскую ладонь. Матово-белая поверхность не отражала ничего, и Мэриэн обратила к Лойсу вопросительный взгляд. Лойс — высокий, с резкими чертами лица и залысинами надо лбом, — подошёл к столу, за которым обычно сидели члены королевского совета, а сегодня одна только Мэриэн, и поклонился:
