***
Говорят, чем ближе старуха-смерть с косой, тем сильнее становится жажда жизни. Сейчас он понимал это как никогда - сейчас, когда смерть, одетая в форму советского НКВД, смотрела на него и его товарищей из дул пистолетов, готовая выпустить наружу своих свинцовых детишек - собирать кровавую жертву.
Вокруг простирался лес. Природа медленно пробуждалась от зимней спячки. Солнце ещё только набиралось сил, чтобы согреть землю.
Он смотрел на небо - бескрайнее, голубое, уже не спрашивая мысленно: за что? почему?, уже не взывал к Господу в отчаянной мольбе. Смирившись с тем, что его молодая жизнь оборвётся в этом лесу, на чужой земле, он просил Бога об одном - уберечь его родителей, жену, ребёнка, которого он так и не увидит, спасти его терзаемую войной родину.
- Прости мне, Боже, все грехи и прими мой дух, - прошептал он одними губами.
Раздались выстрелы. Последнее, что он почувствовал - резкая боль. Словно со стороны услышал собственный стон. И всё - темнота. Где-то вдалеке заиграли Моцарта...
***
Привычные напевы будильника медленно возвращали Машу к реальности. Жива? Да, вроде бы - и даже невредима. Лес и голубое небо растворялись с остатками сна, уступая место знакомой с детства комнате.
"Жесть! - подумала девушка. - Приснится же такое!".
Мало того, что во сне её расстреливали, что само по себе было жутко, так ещё вдобавок и она была не она, Маша Кочеткова, а какой-то военнопленный, офицер, к тому же не русский. И не немецкий - в своей молитве он говорил о Польше. И звали его не то Фрэнк, не то Франц... Поляк, значит? Мама родная!
Поляков Маша не любила. Особенно рыжих и усатых. Она не видела, как выглядел тот расстрелянный офицер, поскольку сама была в его теле, но что-то ей подсказывало, что он как раз из таких.
- Кошмарики на воздушном шарике! - произнесла девушка вслух.
Меньше надо шастать по литературным сайтам, цеплять там всяких гадюк и называть подругами! Но кто же мог подумать, что Нина Белова, с виду такая добрая и сострадательная, окажется...
На её страничку Маша зашла случайно около двух месяцев тому назад. Как преподаватель русского языка и литературы, она не могла не отметить красоты авторского слога, стройности композиции... Но больше всего Машу поразила глубина и трогательность её рассказов, прочувствованность сюжетов. Пальцы сами собой потянулись к клавиатуре, выводя восхищённые отзывы.
Нина ответила ей в тот же вечер. Начались долгие и интересные обсуждения её произведений, которые затем плавно перекочевали в личную почту. Вслед за этими пошли разговоры не только о литературе, но и о жизни, и с каждым письмом всё более откровенные.
Вскоре подругам виртуального пространства стало мало - захотелось реальных встреч. Благо, жили недалеко...
В субботу вздумали встретиться, пройтись по магазинам. У Маши как раз в бутике по соседству появилась новая коллекция. Нина с утра зашла, попили чаю, уже спустились во двор, как тут же им встретился Алексей из соседнего подъезда. После ритуального привет-привет-как дела, выяснилось, что Лёша через час уезжает в Грозный - послали в командировку как раз накануне дня рождения. Обидно, но что делать? Назвался правозащитником - полезай в пекло.
- Ой, а я тут тебе подарок приготовила! - всплеснула руками Маша. - Нин, подожди, я тут быстренько забегу.
Нина кивнула, Алексей тоже. Маша спешно зашла в подъезд, поднялась на свой этаж. Довольно быстро отыскав в комнате подарок - сборник воспоминаний про Илью Габая - девушка вернулась во двор.
Кто мог подумать, что сосед и подруга в её отсутствие заговорят о политике? Сама Маша не была равнодушна к этой теме. Более того, она всей душой разделяла убеждения либералов - не той демшизы, что в лихие девяностые довела страну до ручки, но умеренных социалистов, не ставящих Его Величество Рынок выше всего земного и небесного. Алексея она очень уважала - даже не за то, что он разделял её взгляды, а за ту смелость, с которой он боролся за права человека на Северном Кавказе. При встрече они частенько обсуждали политические новости.
А вот с Ниной разговоры о политике как-то не складывались. Подруга отнюдь не была нечувствительной к льющейся со всех телеэкранов ура-патриотической пропаганде. Её вера, что всякий демократ - агент Госдепа, страстно желающего развалить великую Россию, вогнать её обратно в девяностые, с каждым выпуском новостей обретала всё большую твёрдость. Всякие попытки объяснить Нине, что все эти речи про западную угрозу - не более чем тупое разводило от недобросовестных политиков, которым плевать на Россию с высокой колокольни, приводили чуть ли не к истерикам. Поэтому Маша старалась таких тем с ней избегать.
Кто первый заговорил о политике: Лёша или Нина? Теперь это не имело значения. Ещё на выходе из подъезда Маша услышала сотрясавшие двор истеричные крики:
- А вот не надо мне про Чечню, про мирных людей! Эти "мирные люди" моего мужа убили! Понимаешь, мразь либеральная? Мужа! Убили!
- Простите, Нина, я понимаю Вашу боль...
- Ни хрена вы не понимаете, кроме вашей либероидной лжи!
- Что тут происходит? - задала Маша вполне резонный вопрос.
- Это я виноват, - ответил Алексей. - Мне не стоило говорить с твоей подругой про Чечню. Неважно, права Вы или нет. Прошу прощения...
- Да засунь ты своё прощение знаешь куда!
- Нина...
- Что Нина? - подруга метнула в Машу ненавидящий взгляд. - Стаса этими вшивыми извинениями не вернёшь! Чтоб вас всех тут перестреляли!
Маша молча смотрела, как Нина стремительно удаляется прочь. С такой неприкрытой злобой она столкнулась, пожалуй, впервые за свои двадцать пять лет. Да ещё от кого? От подруги, которая, казалось, была сама доброта.
- Лёша, поздравляю тебя с днём рождения, - проговорила она, вручая книгу. - Здоровья тебе, удачи и всего самого наилучшего!
- Спасибо, Маша! Извини, что из-за меня...
- Не бери в голову! Если это настоящая подруга...
"Если бы это была настоящая подруга, - закончил вдруг пробудившийся разум, - то не пожелала бы мне смерти... В том числе и мне".
- В общем, Лёша, не принимай близко к сердцу. Нина остынет, успокоится, всё забудет.
Как легко, однако, прозвучали эти слова! Алексею проще - он-то, небось, наслушался подобных пожеланий от разных недобрых и неумных людей. Да и Маша бы не переживала, услышь она что-то подобное от какой-то незнакомой склочной бабы. Но как не принимать близко к сердцу, когда пожелание смерти звучит из уст подруги? Да ещё и незаслуженное. Впрочем, бывает ли дикая злоба справедливой?
Выходной был безнадёжно испорчен. По магазинам одной идти не хотелось. Пробовала заниматься домашними делами - всё валилось из рук. В книгах и фильмах, за которые девушка бралась, пытаясь отвлечься, всё напоминало о потерянной дружбе. Хотелось тупо выть волком. Даже любимое радио не спасло. Включила - а из динамиков зазвучало: "Душа болит, а сердце плачет". Ну прям-таки в тему!
Иногда Машу одолевало нестерпимое желание позвонить подруге, поговорить с ней по душам, попросить прощение... А за что? Когда Лёша говорил про Чечню, она даже рядом не стояла. Сам невольный обидчик извинился, но Нина его не простила. Нет, никаких звонков - Маша ни в чём не виновата, а значит, и каяться не будет.
Вечером следующего дня Нина позвонила сама. Увидев на определителе знакомые цифры, Маша обрадовалась: наверное, подруга остыла, решила помириться. Однако Нина, даже не поздоровавшись, заявила Маше, что после того, как её сторонники потоптались по светлой памяти Стаса, она более не желает с такой подругой общаться, что Маша причинила ей такую боль, что через кожу чувствуешь, и что, по-видимому, нельзя к "проклятым либерастам" относиться по-человечески, поскольку они не люди, а злобные монстры. Короче, не звони мне больше, не пиши и в гости не приходи - дверь не открою, трубку не возьму, а твой электронный адрес я уже внесла в чёрный список. Да, и на сайте забанила.
Может, не будь этой последней фразы, Маша ответила бы как-то по-другому, но решение Нины послать её даже не выслушав, разозлило, пожалуй, даже больше, чем необоснованные претензии.
- Можешь не беспокоиться! - ответила она резко. - Я и сама больше не хочу общаться с такой дурой! Ну тебя к чёрту!
И бросила трубку на рычаг.
Настроение было препаршивым, будто в вывернутую наизнанку душу смачно плюнули, а затем с наслаждением потоптались сапогами. Как доверять людям после такого?
На следующий день рабочие дела, общение со студентами, составление плана семинара несколько притупили неприятные ощущения. Вторник тоже выдался довольно-таки суетным - было не до мыслей о бывшей подруги. Вот мозг, видимо, и отыгрался ночью - такая фигня приснилась!
Пока Маша готовила себе завтрак, варила кофе, по радио звучала бодрая музыка: "Todo pasara, Maria! Todo pasara!".
Испанского девушка не знала, но судя по манере исполнения, ту Марию явно ожидало что-то хорошее.
***
- Михаил Ашотович, мне очень нужна Ваша помощь!
К счастью, на кафедре органической химии в это время не было никого - можно было спокойно поговорить с заведующим, профессором Атанесяном с глазу на глаз.
- Что случилось, Машенька? - отозвался пожилой мужчина с седой головой и умными, горящими жаждой познаний, глазами. - Я весь внимание.
- Дело в том, что меня уже второй раз убивают. И снова как будто бы не меня.
- Так-так, с этого места, пожалуйста, поподробнее.
Подробности? Некоторые из них Маше запомнились. Убитого звали Франтишек Лозинский, и был он родом из Кракова. Девушка не ошиблась, когда думала, что он рыжий и с усами. Именно таким она в этот раз видела "своё" мёртвое тело как бы со стороны, среди груды прочих.
- Где именно их расстреливали, я так и не узнала, - закончила она свой рассказ. - Но помню, что была весна сорокового года, и до этого их держали в Козельском лагере. Для военнопленных.
- Скорей всего, в Катыни, - ответил профессор.
- Умоляю, Михаил Ашотович, помогите!
Маша недаром обратилась за помощью именно к нему. Весь институт знал, что профессор Атанесян, кроме своего предмета, также увлекался историей и для её изучения наряду с научными методами иногда баловался спиритизмом. Вызывая духов разных исторических личностей, он расспрашивал их о жизни в прошлые времена. Это, по словам профессора, помогало лучше понять и прочувствовать историю. А в этом никакие документы и справки не заменят живого общения. Пусть даже и с давно неживыми.
- Пожалуйста, позовите дух этого Лозинского, спросите, зачем он меня пугает!
- Неожиданная просьба! - Ашотович задумался. - Дело в том, что не все духи приходят. Я даже не знаю, существовал ли такой на самом деле. Но я попробую. Приходи вечером - посмотрим, что тут можно сделать.
***
Машу дважды уговаривать не пришлось - вечером после занятий она была уже как штык на кафедре.
- Ну что, Машенька, приступим, - деловито сказал Ашотович. - Только сначала я хотел бы, чтобы ты посмотрела. Я тут нашёл базы данных жертв Катыни. Есть там Франтишек Лозинский из Кракова, до войны был журналистом. Вот его фотография. Это он?
Девушка изумлённо таращилась на экран, где с чёрно-белого снимка на неё смотрел молодой человек лет примерно двадцати пяти в военной форме, в шестигранной шляпе с козырьком. Усы на фотографии были светло-серыми, но Маша не сомневалась, что на самом деле они рыжие.
- Слушайте, да точь-в-точь!
- Тогда - за дело. Садись за стол. Во время сеанса не вставай, блюдце двигай плавно и вообще старайся не делать резких движений, чтобы не спугнуть духа.
Маша послушно исполнила приказ. Ашотович тем временем разложил на столе небольшой круг, по периметру которого были нарисованы буквы русского алфавита. Внутри круга был прочерчен второй - диаметром поменьше, с цифрами от нуля до девяти. И наконец, самый маленький был почти у центра, и по обоим полюсам от него - "Да" и "Нет". По обеим сторонам круга профессор поставил четыре свечи, которые тут же зажёг. Затем вытащил из стола обыкновенное блюдце с приклеенной по радиусу стрелкой.
- Поднеси его к свечке и немного нагрей, - велел он Маше. - А я пока свет выключу. Главное, ничего не бойся. Я рядом.
Маша и не боялась. Одной было бы страшновато, но Атанесян опытный, знает, как с духами обращаться.
- Теперь поставь в центр круга, - сказал профессор, когда свет был выключен, а дверь кафедры заперта на ключ. - Дух Франтишека Лозинского, убитого в Катынском лесу, приди!... Приподними блюдце... чуть-чуть... вот так. Опусти. Подтолкни... смелее...
Повинуясь пальцам девушки, блюдце плавно задвигалось по бумаге - словно лодка, плывущая по озёрной глади.
- Дух, ты здесь? - спросил профессор.
Блюдце поплыло, затем остановилось, указывая стрелкой на слово "Да".
- Пожалуйста, назовите себя.
"Я-л-о-з-и-н-с-к-и-й-ф-р-а-н-т-и-ш-е-к-и-з-к-р-а-к-о-в-а-о-ф-и-ц-е-р-в-о-й-с-к-а-п-о-л-ь-с-к-о-г-о", - заскользило блюдце. Маша едва успевала читать.
- Вы-то нам и нужны, пан Лозинский, - Ашотович удовлетворённо кивнул. - У этой барышни есть к Вам несколько вопросов. Вы будете говорить с ней сейчас?"
"Да".
- Говори, Маша.
- Пан Лозинский, - голос девушки чуть дрожал от волнения. Никогда прежде ей не приходилось говорить с польскими офицерами, да ещё и убитыми. - Я, конечно, сочувствую Вашей беде, понимаю, что это ужасно, но зачем... зачем Вы являетесь мне во сне? Что Вам от меня нужно?
"Т-ы-н-е-у-д-а-ч-н-о-в-ы-б-р-а-л-а-с-е-б-е-п-о-д-р-у-г-у-м-а-р-и-я".
- Ты неудачно выбрала себе подругу, Мария, - расшифровала девушка вслух.
"Да. У неё мощная энергия. Ты приняла её проклятие близко к сердцу и этим дала ему ход. К тому же, ты её оскорбила и посулила чёрта. Это усилило действие. Тебе придётся его искупить, чтобы не дать сбыться наяву".
- Замечательно! Опять я крайняя!
"Не сердись, Мария, но если оно сбудется, начнутся репрессии, как при Сталине. А не сбыться оно уже не может. Лучше тебе одной пострадать во сне, чем многие погибнут наяву".
- Ну а Вас почему это волнует? Вы же, извините, не русский.
"В России живёт моя внучка с мужем и детьми. Я не хочу, чтобы с ними что-то случилось. Тебе они тоже не чужие".
- Тётя Лина, что ли?
"Да".
С женой маминого троюродного брата дяди Коли, как, собственно, и с ним самим, Маша общалась очень мало. С близнецами Костей и Катей - тоже. Виной тому была скорее география - она в Москве, дядя с тётей в Екатеринбурге. Иногда звонили, поздравляли друг друга с днём рождения, в Новый год чокались по скайпу. Алина Яновна, которую в семье называли просто Линой, родом как раз из Польши. Её девичьей фамилии Маша до сих пор не знала. Слышала краем уха что-то про её деда, попавшего в плен к немцам в начале войны и расстрелянного. Думала, немцы же и расстреляли. А тут оказывается - наш НКВД. Да, если режим наподобие сталинского вернётся, тёте Лине придётся плохо. Она такая, что не станет молчать, когда видит явную несправедливость. А при тоталитарных режимах именно у молчунов и лизоблюдов больше всего шансов остаться в живых.
Но почему она, Маша? Не она же, в конце концов, обидела Нину.
Говорят, чем ближе старуха-смерть с косой, тем сильнее становится жажда жизни. Сейчас он понимал это как никогда - сейчас, когда смерть, одетая в форму советского НКВД, смотрела на него и его товарищей из дул пистолетов, готовая выпустить наружу своих свинцовых детишек - собирать кровавую жертву.
Вокруг простирался лес. Природа медленно пробуждалась от зимней спячки. Солнце ещё только набиралось сил, чтобы согреть землю.
Он смотрел на небо - бескрайнее, голубое, уже не спрашивая мысленно: за что? почему?, уже не взывал к Господу в отчаянной мольбе. Смирившись с тем, что его молодая жизнь оборвётся в этом лесу, на чужой земле, он просил Бога об одном - уберечь его родителей, жену, ребёнка, которого он так и не увидит, спасти его терзаемую войной родину.
- Прости мне, Боже, все грехи и прими мой дух, - прошептал он одними губами.
Раздались выстрелы. Последнее, что он почувствовал - резкая боль. Словно со стороны услышал собственный стон. И всё - темнота. Где-то вдалеке заиграли Моцарта...
***
Привычные напевы будильника медленно возвращали Машу к реальности. Жива? Да, вроде бы - и даже невредима. Лес и голубое небо растворялись с остатками сна, уступая место знакомой с детства комнате.
"Жесть! - подумала девушка. - Приснится же такое!".
Мало того, что во сне её расстреливали, что само по себе было жутко, так ещё вдобавок и она была не она, Маша Кочеткова, а какой-то военнопленный, офицер, к тому же не русский. И не немецкий - в своей молитве он говорил о Польше. И звали его не то Фрэнк, не то Франц... Поляк, значит? Мама родная!
Поляков Маша не любила. Особенно рыжих и усатых. Она не видела, как выглядел тот расстрелянный офицер, поскольку сама была в его теле, но что-то ей подсказывало, что он как раз из таких.
- Кошмарики на воздушном шарике! - произнесла девушка вслух.
Меньше надо шастать по литературным сайтам, цеплять там всяких гадюк и называть подругами! Но кто же мог подумать, что Нина Белова, с виду такая добрая и сострадательная, окажется...
На её страничку Маша зашла случайно около двух месяцев тому назад. Как преподаватель русского языка и литературы, она не могла не отметить красоты авторского слога, стройности композиции... Но больше всего Машу поразила глубина и трогательность её рассказов, прочувствованность сюжетов. Пальцы сами собой потянулись к клавиатуре, выводя восхищённые отзывы.
Нина ответила ей в тот же вечер. Начались долгие и интересные обсуждения её произведений, которые затем плавно перекочевали в личную почту. Вслед за этими пошли разговоры не только о литературе, но и о жизни, и с каждым письмом всё более откровенные.
Вскоре подругам виртуального пространства стало мало - захотелось реальных встреч. Благо, жили недалеко...
В субботу вздумали встретиться, пройтись по магазинам. У Маши как раз в бутике по соседству появилась новая коллекция. Нина с утра зашла, попили чаю, уже спустились во двор, как тут же им встретился Алексей из соседнего подъезда. После ритуального привет-привет-как дела, выяснилось, что Лёша через час уезжает в Грозный - послали в командировку как раз накануне дня рождения. Обидно, но что делать? Назвался правозащитником - полезай в пекло.
- Ой, а я тут тебе подарок приготовила! - всплеснула руками Маша. - Нин, подожди, я тут быстренько забегу.
Нина кивнула, Алексей тоже. Маша спешно зашла в подъезд, поднялась на свой этаж. Довольно быстро отыскав в комнате подарок - сборник воспоминаний про Илью Габая - девушка вернулась во двор.
Кто мог подумать, что сосед и подруга в её отсутствие заговорят о политике? Сама Маша не была равнодушна к этой теме. Более того, она всей душой разделяла убеждения либералов - не той демшизы, что в лихие девяностые довела страну до ручки, но умеренных социалистов, не ставящих Его Величество Рынок выше всего земного и небесного. Алексея она очень уважала - даже не за то, что он разделял её взгляды, а за ту смелость, с которой он боролся за права человека на Северном Кавказе. При встрече они частенько обсуждали политические новости.
А вот с Ниной разговоры о политике как-то не складывались. Подруга отнюдь не была нечувствительной к льющейся со всех телеэкранов ура-патриотической пропаганде. Её вера, что всякий демократ - агент Госдепа, страстно желающего развалить великую Россию, вогнать её обратно в девяностые, с каждым выпуском новостей обретала всё большую твёрдость. Всякие попытки объяснить Нине, что все эти речи про западную угрозу - не более чем тупое разводило от недобросовестных политиков, которым плевать на Россию с высокой колокольни, приводили чуть ли не к истерикам. Поэтому Маша старалась таких тем с ней избегать.
Кто первый заговорил о политике: Лёша или Нина? Теперь это не имело значения. Ещё на выходе из подъезда Маша услышала сотрясавшие двор истеричные крики:
- А вот не надо мне про Чечню, про мирных людей! Эти "мирные люди" моего мужа убили! Понимаешь, мразь либеральная? Мужа! Убили!
- Простите, Нина, я понимаю Вашу боль...
- Ни хрена вы не понимаете, кроме вашей либероидной лжи!
- Что тут происходит? - задала Маша вполне резонный вопрос.
- Это я виноват, - ответил Алексей. - Мне не стоило говорить с твоей подругой про Чечню. Неважно, права Вы или нет. Прошу прощения...
- Да засунь ты своё прощение знаешь куда!
- Нина...
- Что Нина? - подруга метнула в Машу ненавидящий взгляд. - Стаса этими вшивыми извинениями не вернёшь! Чтоб вас всех тут перестреляли!
Маша молча смотрела, как Нина стремительно удаляется прочь. С такой неприкрытой злобой она столкнулась, пожалуй, впервые за свои двадцать пять лет. Да ещё от кого? От подруги, которая, казалось, была сама доброта.
- Лёша, поздравляю тебя с днём рождения, - проговорила она, вручая книгу. - Здоровья тебе, удачи и всего самого наилучшего!
- Спасибо, Маша! Извини, что из-за меня...
- Не бери в голову! Если это настоящая подруга...
"Если бы это была настоящая подруга, - закончил вдруг пробудившийся разум, - то не пожелала бы мне смерти... В том числе и мне".
- В общем, Лёша, не принимай близко к сердцу. Нина остынет, успокоится, всё забудет.
Как легко, однако, прозвучали эти слова! Алексею проще - он-то, небось, наслушался подобных пожеланий от разных недобрых и неумных людей. Да и Маша бы не переживала, услышь она что-то подобное от какой-то незнакомой склочной бабы. Но как не принимать близко к сердцу, когда пожелание смерти звучит из уст подруги? Да ещё и незаслуженное. Впрочем, бывает ли дикая злоба справедливой?
Выходной был безнадёжно испорчен. По магазинам одной идти не хотелось. Пробовала заниматься домашними делами - всё валилось из рук. В книгах и фильмах, за которые девушка бралась, пытаясь отвлечься, всё напоминало о потерянной дружбе. Хотелось тупо выть волком. Даже любимое радио не спасло. Включила - а из динамиков зазвучало: "Душа болит, а сердце плачет". Ну прям-таки в тему!
Иногда Машу одолевало нестерпимое желание позвонить подруге, поговорить с ней по душам, попросить прощение... А за что? Когда Лёша говорил про Чечню, она даже рядом не стояла. Сам невольный обидчик извинился, но Нина его не простила. Нет, никаких звонков - Маша ни в чём не виновата, а значит, и каяться не будет.
Вечером следующего дня Нина позвонила сама. Увидев на определителе знакомые цифры, Маша обрадовалась: наверное, подруга остыла, решила помириться. Однако Нина, даже не поздоровавшись, заявила Маше, что после того, как её сторонники потоптались по светлой памяти Стаса, она более не желает с такой подругой общаться, что Маша причинила ей такую боль, что через кожу чувствуешь, и что, по-видимому, нельзя к "проклятым либерастам" относиться по-человечески, поскольку они не люди, а злобные монстры. Короче, не звони мне больше, не пиши и в гости не приходи - дверь не открою, трубку не возьму, а твой электронный адрес я уже внесла в чёрный список. Да, и на сайте забанила.
Может, не будь этой последней фразы, Маша ответила бы как-то по-другому, но решение Нины послать её даже не выслушав, разозлило, пожалуй, даже больше, чем необоснованные претензии.
- Можешь не беспокоиться! - ответила она резко. - Я и сама больше не хочу общаться с такой дурой! Ну тебя к чёрту!
И бросила трубку на рычаг.
Настроение было препаршивым, будто в вывернутую наизнанку душу смачно плюнули, а затем с наслаждением потоптались сапогами. Как доверять людям после такого?
На следующий день рабочие дела, общение со студентами, составление плана семинара несколько притупили неприятные ощущения. Вторник тоже выдался довольно-таки суетным - было не до мыслей о бывшей подруги. Вот мозг, видимо, и отыгрался ночью - такая фигня приснилась!
Пока Маша готовила себе завтрак, варила кофе, по радио звучала бодрая музыка: "Todo pasara, Maria! Todo pasara!".
Испанского девушка не знала, но судя по манере исполнения, ту Марию явно ожидало что-то хорошее.
***
- Михаил Ашотович, мне очень нужна Ваша помощь!
К счастью, на кафедре органической химии в это время не было никого - можно было спокойно поговорить с заведующим, профессором Атанесяном с глазу на глаз.
- Что случилось, Машенька? - отозвался пожилой мужчина с седой головой и умными, горящими жаждой познаний, глазами. - Я весь внимание.
- Дело в том, что меня уже второй раз убивают. И снова как будто бы не меня.
- Так-так, с этого места, пожалуйста, поподробнее.
Подробности? Некоторые из них Маше запомнились. Убитого звали Франтишек Лозинский, и был он родом из Кракова. Девушка не ошиблась, когда думала, что он рыжий и с усами. Именно таким она в этот раз видела "своё" мёртвое тело как бы со стороны, среди груды прочих.
- Где именно их расстреливали, я так и не узнала, - закончила она свой рассказ. - Но помню, что была весна сорокового года, и до этого их держали в Козельском лагере. Для военнопленных.
- Скорей всего, в Катыни, - ответил профессор.
- Умоляю, Михаил Ашотович, помогите!
Маша недаром обратилась за помощью именно к нему. Весь институт знал, что профессор Атанесян, кроме своего предмета, также увлекался историей и для её изучения наряду с научными методами иногда баловался спиритизмом. Вызывая духов разных исторических личностей, он расспрашивал их о жизни в прошлые времена. Это, по словам профессора, помогало лучше понять и прочувствовать историю. А в этом никакие документы и справки не заменят живого общения. Пусть даже и с давно неживыми.
- Пожалуйста, позовите дух этого Лозинского, спросите, зачем он меня пугает!
- Неожиданная просьба! - Ашотович задумался. - Дело в том, что не все духи приходят. Я даже не знаю, существовал ли такой на самом деле. Но я попробую. Приходи вечером - посмотрим, что тут можно сделать.
***
Машу дважды уговаривать не пришлось - вечером после занятий она была уже как штык на кафедре.
- Ну что, Машенька, приступим, - деловито сказал Ашотович. - Только сначала я хотел бы, чтобы ты посмотрела. Я тут нашёл базы данных жертв Катыни. Есть там Франтишек Лозинский из Кракова, до войны был журналистом. Вот его фотография. Это он?
Девушка изумлённо таращилась на экран, где с чёрно-белого снимка на неё смотрел молодой человек лет примерно двадцати пяти в военной форме, в шестигранной шляпе с козырьком. Усы на фотографии были светло-серыми, но Маша не сомневалась, что на самом деле они рыжие.
- Слушайте, да точь-в-точь!
- Тогда - за дело. Садись за стол. Во время сеанса не вставай, блюдце двигай плавно и вообще старайся не делать резких движений, чтобы не спугнуть духа.
Маша послушно исполнила приказ. Ашотович тем временем разложил на столе небольшой круг, по периметру которого были нарисованы буквы русского алфавита. Внутри круга был прочерчен второй - диаметром поменьше, с цифрами от нуля до девяти. И наконец, самый маленький был почти у центра, и по обоим полюсам от него - "Да" и "Нет". По обеим сторонам круга профессор поставил четыре свечи, которые тут же зажёг. Затем вытащил из стола обыкновенное блюдце с приклеенной по радиусу стрелкой.
- Поднеси его к свечке и немного нагрей, - велел он Маше. - А я пока свет выключу. Главное, ничего не бойся. Я рядом.
Маша и не боялась. Одной было бы страшновато, но Атанесян опытный, знает, как с духами обращаться.
- Теперь поставь в центр круга, - сказал профессор, когда свет был выключен, а дверь кафедры заперта на ключ. - Дух Франтишека Лозинского, убитого в Катынском лесу, приди!... Приподними блюдце... чуть-чуть... вот так. Опусти. Подтолкни... смелее...
Повинуясь пальцам девушки, блюдце плавно задвигалось по бумаге - словно лодка, плывущая по озёрной глади.
- Дух, ты здесь? - спросил профессор.
Блюдце поплыло, затем остановилось, указывая стрелкой на слово "Да".
- Пожалуйста, назовите себя.
"Я-л-о-з-и-н-с-к-и-й-ф-р-а-н-т-и-ш-е-к-и-з-к-р-а-к-о-в-а-о-ф-и-ц-е-р-в-о-й-с-к-а-п-о-л-ь-с-к-о-г-о", - заскользило блюдце. Маша едва успевала читать.
- Вы-то нам и нужны, пан Лозинский, - Ашотович удовлетворённо кивнул. - У этой барышни есть к Вам несколько вопросов. Вы будете говорить с ней сейчас?"
"Да".
- Говори, Маша.
- Пан Лозинский, - голос девушки чуть дрожал от волнения. Никогда прежде ей не приходилось говорить с польскими офицерами, да ещё и убитыми. - Я, конечно, сочувствую Вашей беде, понимаю, что это ужасно, но зачем... зачем Вы являетесь мне во сне? Что Вам от меня нужно?
"Т-ы-н-е-у-д-а-ч-н-о-в-ы-б-р-а-л-а-с-е-б-е-п-о-д-р-у-г-у-м-а-р-и-я".
- Ты неудачно выбрала себе подругу, Мария, - расшифровала девушка вслух.
"Да. У неё мощная энергия. Ты приняла её проклятие близко к сердцу и этим дала ему ход. К тому же, ты её оскорбила и посулила чёрта. Это усилило действие. Тебе придётся его искупить, чтобы не дать сбыться наяву".
- Замечательно! Опять я крайняя!
"Не сердись, Мария, но если оно сбудется, начнутся репрессии, как при Сталине. А не сбыться оно уже не может. Лучше тебе одной пострадать во сне, чем многие погибнут наяву".
- Ну а Вас почему это волнует? Вы же, извините, не русский.
"В России живёт моя внучка с мужем и детьми. Я не хочу, чтобы с ними что-то случилось. Тебе они тоже не чужие".
- Тётя Лина, что ли?
"Да".
С женой маминого троюродного брата дяди Коли, как, собственно, и с ним самим, Маша общалась очень мало. С близнецами Костей и Катей - тоже. Виной тому была скорее география - она в Москве, дядя с тётей в Екатеринбурге. Иногда звонили, поздравляли друг друга с днём рождения, в Новый год чокались по скайпу. Алина Яновна, которую в семье называли просто Линой, родом как раз из Польши. Её девичьей фамилии Маша до сих пор не знала. Слышала краем уха что-то про её деда, попавшего в плен к немцам в начале войны и расстрелянного. Думала, немцы же и расстреляли. А тут оказывается - наш НКВД. Да, если режим наподобие сталинского вернётся, тёте Лине придётся плохо. Она такая, что не станет молчать, когда видит явную несправедливость. А при тоталитарных режимах именно у молчунов и лизоблюдов больше всего шансов остаться в живых.
Но почему она, Маша? Не она же, в конце концов, обидела Нину.
