ПРОЛОГ
День выдался морозным, но ярким и солнечным, и настроение у Фэй было лучше некуда. Стоя на одной ноге, она сделала пируэт вокруг себя – точеная фигурка, смешная желтая шапочка «Твитти» с пушистым помпоном, пестрая куртка, острые лезвия коньков с легким скрежетом режут лед. Лучшая ученица старшей школы, кандидат в мастера спорта и будущее лицо «Элль» и «Харперс Базаар» – вот кем без ложной скромности она являлась.
Озеро лежало между берегов настолько припорошенное снегом, что не всегда удавалось понять, где заканчивается стылая вода и начинается земная твердь, поэтому, разгоняясь и делая флип, Фэй немного опасалась напороться на край и споткнуться. Но прыжок получился непринужденным и изящным, и она улыбнулась, раскинула руки и прогнулась, принимая стойку «ласточка». Озеро находилось в углублении среди холмов, за которыми дремал коттеджный поселок и синел голый лес, а дальше раскинулись просторные поля. Каменистая речка бежала сюда издалека, от самых гор, и даже в такой мороз все равно подавала признаки жизни, влажно поблескивая в слепящем дневном свете.
– Смотрите! – крикнула Фэй и помахала парням, которые топтались поодаль в сугробе, а потом снова пошла в разгон, чтобы сделать тулуп.
– Мы и так знаем, что ты крутая, Фэй! – сложив ладони рупором, заверил ее Фокс, а Хантер только мрачно наблюдал исподлобья, засунув руки в карманы.
Конечно, у них имелись настоящие имена, но в компании они все пользовались кличками. Она была Фэй – сокращение от «фейри», фея, чаровница, легкое воздушное существо, в меру коварное, если того требовала ситуация. Фокс – лис, получил свое прозвище за вечную глумливую улыбочку, не сходящую с губ, гибкую худощавую фигуру и лукавые зеленые глаза на чистом, чуть вытянутом лице. Его брат, Хантер, выглядел настоящей горой мышц и обладал характером упрямого бульдога в тех вопросах, которые считал важными для себя, и бульдожьей квадратной челюстью.
Кличку придумала ему Фэй – он охотился за ней до тех пор, пока не улучил момент, чтобы остаться наедине и пригласить на свидание. Обычно Фэй со смехом убегала от поклонников, которые звали ее в кафе, – ей нравилось оставаться недосягаемой и неуловимой, да и кто-то, по-настоящему достойный ее, пока не встретился, – но в Хантере ее буквально обезоружила и покорила настойчивость, и отказать она не сумела. И потом чуть-чуть жалела, что у Фокса нет такой железобетонной твердости в характере: его солнечная улыбка и извечное чувство юмора избавляли ее от плохого настроения, что бы ни стряслось.
С Хантером Фэй потеряла невинность на третьем свидании, прямо в его «Порше» на стоянке у кинотеатра, подстелив под себя его рубашку, чтобы не испачкать кровью светло-бежевое кожаное сиденье. Его идеальное мускулистое тело сводило ее с ума, и она радовалась, что не пришлось жалеть о смелом поступке. Он завоевал ее и светился от удовольствия, поэтому с легкостью дал обещание, что никто не узнает об их близости. Фэй даже не сомневалась, что он сдержит клятву. «Это же Хантер, – фыркнула бы она, закатив глаза, если бы кто-то вздумал спросить ее об этом, – он слишком упрям, чтобы не выполнять обещания».
Фокс и Фэй долго кружили друг вокруг друга. Их флирт был дразнящим, как аромат хорошего вина, напряжение между ними звенело, как натянутая струна. Хантер мрачно наблюдал за их пикировками и смехом, но упрекнуть Фэй ни в чем не мог: во-первых, такой стиль общения она практиковала со многими знакомыми, во-вторых, отношения они все-таки не афишировали по ее просьбе, скрываясь, якобы, от ее строгих родителей. Наконец, как-то раз Хантер простыл, битых два часа поджидая Фэй под ее окнами на ветру, и свалился с температурой, а она пришла его навестить и захватила с собой в подарок теплый шарф и термос с травяным чаем. Дверь ей открыл Фокс, он же и поведал, сверкая своими заманчивыми зелеными глазами, что Хантер спит под действием лекарств, родители укатили куда-то по делам, а ему самому чертовски скучно в одиночестве. В руке парня виднелась раскрытая книга. «Достоевский, – прочла Фэй на обложке, – «Преступление и наказание». Она презрительно сморщила носик.
А затем с удовольствием развеяла свою и его скуку, занимаясь с Фоксом любовью на диване в гостиной большого, добротного дома. Парень целовался так, что у нее душа в пятки уходила, одними губами мог превратить ее тело в рассыпчатый песок, утекающий сквозь пальцы, нежно отводил волосы от ее раскрасневшегося, мокрого лица и шептал ласковые слова. С него она тоже взяла клятву о неразглашении отношений.
Фэй нравилось представлять, что она – королева, а Хантер и Фокс – ее верные рыцари. Каждый из них по-своему импонировал ей, но больше всего льстило, что они оба в нее влюблены и слепы настолько, что даже не подозревают друг о друге. Конечно, моменты ревности иногда проскакивали между ними, но, гуляя втроем, они все общались как друзья, делая вид, что никому не нужно большего. Фэй так себя поставила и гордилась тем, что ей удается держать ситуацию под контролем.
– Смотрите! – снова закричала она, набирая скорость.
В начале марта воздух пах по-особенному вкусно: солнцем, которое уже начинает теплеть, зелеными клейкими листиками, которые вот-вот проклюнутся на ветках, звенящим ручьем. Разгоняясь по льду, Фэй набрала головокружительно опасную скорость. Этот сложный прыжок они с тренером готовили для ее новой сольной программы, и не все пока получалось гладко, но ей хотелось похвастаться перед парнями тем, что она может. Так высоко и сильно она раньше еще не прыгала. Фэй сделала толчок, разворачиваясь в воздухе и взлетая над толщей замерзшей воды, как будто за спиной у нее вмиг выросли прозрачные, покрытые волшебной пыльцой трепещущие крылья…
– Фэй! – словно издалека услышала она чей-то полный ужаса вопль, когда с громким хрустом обрушилась вниз.
Сначала пришел страх, что это сломалась ее лодыжка, но вместо боли все тело охватил невыносимый холод, а в лицо ударила вода. Она провалилась, поняла Фэй. Видимо, мартовское солнце подтопило лед, а может, виной всему стал ее новый прыжок небывалой силы. Озеро и летом славилось непредсказуемыми подводными течениями. Родители не разрешали купаться здесь никому из них, с тех пор как многими годами ранее одного старшеклассника затянуло на дно и волокло по корягам какое-то время. Тело потом нашли далеко от места утопления.
– Помогите! – закричала она, захлебываясь и пытаясь держаться за края пролома во льду, но снизу словно кто-то уже хватал ее за ноги и тянул, тянул, тянул на себя…
В короткие секунды, когда получалось вынырнуть, Фэй видела, что происходит вокруг. Видела, как побледневший Фокс дрожащими руками тычет в свой мобильник, чтобы вызвать службу спасения. Видела, как побежал Хантер, как упал животом на лед совсем рядом с проломом и протянул ей ладонь с растопыренными пальцами.
Она хотела схватиться, но вместо этого ушла под воду с головой, и тогда Хантер по самое плечо погрузился за ней, не позволяя утонуть окончательно. Когда он вытянул ее голову на поверхность, их глаза встретились.
– Не отпускай меня, – пробормотала Фэй окоченевшими губами.
Хантер сглотнул, молча и напряженно глядя ей в лицо, но его рука, опущенная в ледяную воду, с каждой секундой становилась слабее, пальцы немели и разжимались. Сила же течения, которая тянула снизу, как будто только росла. Фэй ощущала, что утопает все глубже, а парень лишь беспомощно шевелил плечом, упираясь другой рукой в лед, чтобы она его за собой не утащила.
– Ты должен меня спасти, – вымолвила она. – Ты должен за мной прыгнуть. Ты мой рыцарь, черт тебя возьми!
Но Хантер только смотрел на нее широко распахнутыми глазами, и тут его рука окончательно отказала. «Фэй», – простонал он, почувствовав, что сдался. Испуганное лицо Хантера было последним, что увидела Фэй, когда ледяные воды озера окончательно сомкнулись над ее головой.
1
Представьте на минутку, что у вас украли самое дорогое в жизни. Подумайте, что бы это могло быть? Ваше обручальное кольцо, сделанное ювелиром на заказ и стоившее кучу денег? Ваша с таким трудом купленная квартира? Ваш новенький автомобиль? А если не из материальных благ? Ваши старенькие родители? Ваш любимый супруг? Ваши дети? У каждого, пожалуй, ответ будет своим.
А теперь подумайте о том, что, как вы считаете, у вас невозможно украсть. Это само собой разумеется в вашей жизни и является неотъемлемой ее частью. Только вы владеете этим безраздельно и ни у кого больше в мире этого нет. Да-да, у вас в собственности есть неповторимое, уникальное сокровище, даже если вы предпочитаете бродяжничать, отказавшись от всех благ. Кто-то этим гордится, а кто-то, увы, считает дешевой ничтожной безделушкой – мы все разные, с разным уровнем дохода и воспитания, тут уж ничего не поделать. Если бы у вас это украли, вы бы сразу поняли, о чем я говорю.
Я говорю о вас самих.
Ваша личность со всеми ее воспоминаниями, чувствами, переживаниями – во сколько бы вы ее оценили? Дороже или дешевле квартиры и кольца? А если сравнить с кем-то из близких? Сложный вопрос, не торопитесь на него отвечать. Просто представьте, что вашу личность стерли, у вас ее больше нет. Ваш жизненный опыт, ваше прошлое – то, из чего в итоге сформировались вы сами – все уничтожено. У вас в детстве была любимая игрушка, с которой легче удавалось засыпать темными ночами? Стерто. Помните, как мама вела вас за руку в первый класс? Delete. Ваша первая сигарета, какой у нее был вкус? А у первого поцелуя? Вы помните первое предательство близкого человека? Первую потерю, когда бабушка или дедушка ушли в мир иной? А первую зарплату? Здорово ведь было купить что-то на свои собственные деньги? Вы помните, как впервые влюбились? Первый секс… о да, я уверена, вам есть что вспомнить. Как вы узнали о том, что у вас будет ребенок, что чувствовали при этом? Каждый крохотный эпизод в вашей жизни – это частичка вас самих. Вы сейчас – результат того, что вы пережили в прошлом, плод всех взлетов и падений, которые удалось испытать вашей душе. Или сознанию – тут уж кто во что верит.
Представьте, что у вас ничего этого нет или вы потеряли какую-то часть своего сокровища. Кто-то украл его у вас. Украл вашу личность, уникального, неповторимого человека, которого никогда не было до вас и уже не будет после. Представили?
Добро пожаловать в мою историю.
Мой рассказ начнется… с больничной палаты. Именно эта комната со светло-зелеными, приятного свежего оттенка стенами, с такого же цвета жалюзи на единственном, подсвеченном солнцем окне, с тумбочкой, вешалкой и довольно удобной кроватью стала мне полигоном для нового знакомства с окружающим миром. Когда я очнулась, страшно болела голова. Я не могла ни говорить, ни даже приподнять веки, и какое-то время исследовала пространство лишь при помощи слуха, обоняния и тактильных ощущений. Чьи-то руки касались меня, делали процедуры, давали попить. Раздавались чьи-то шаги, резко пахли лекарства. Наконец я сумела открыть глаза и оглядеться.
Первым ощущением было облегчение. Видимо, каким-то образом моей страховки хватило, чтобы покрыть оплату индивидуальной палаты – здесь я находилась одна. Я не помнила, чтобы моих скромных студенческих доходов хватало на подобную роскошь, но, возможно, родители позаботились об этом?
Вопрос был снят, когда медсестра, присев на край кровати и заботливо взяв меня за руку, поинтересовалась, кому из моих родных они могут позвонить. Это показалось мне странным, но я тут же сообразила, что если бы папа и мама знали о моем состоянии, то наверняка кто-нибудь из них неусыпно дежурил бы у постели. Я бы не лежала в полном одиночестве, коротая время от капельницы до укола и от укола до смены постельного белья.
Мне тут же захотелось оставить все как есть – в том смысле, что не уведомлять родителей о беде, в которую я попала. Расценивайте этот жест, как хотите, называйте глупостью, а я просто решила пожалеть их нервы. Они у меня уже в возрасте, живут в пригороде в семидесяти километрах от Карлстауна, папе может стать плохо с сердцем, мама и так едва ходит… а я молодая, здоровая (ну почти, если не считать травм) девица двадцати лет – ну неужели сама в больничке не оклемаюсь? Родители ждут меня в гости только на каникулы – до рождественских праздников еще далеко.
В общем, я сказала, что никому звонить не надо.
Тогда меня спросили, как же меня зовут. Не менее странный вопрос, и мысли мои опять вернулись к оплате страховки, на чью-то фамилию выписанной, но я честно ответила, как есть: Кристина Романоф. Да, у меня замечательная, исковерканная эмиграцией русская фамилия, и вообще я однофамилица знаменитой Наташи Романоф, той самой Черной Вдовы из голливудских «Мстителей». В глазах медсестры промелькнуло что-то непонятное, и тогда я догадалась, что это была проверка.
И предыдущим вопросом, о родных, они тоже меня проверяли.
Следующему вопросу я уже не удивлялась. Помню ли я о том, что случилось со мной? Черт меня возьми, нет. Все, что осталось в памяти – я с учебниками в сумке спешила на занятия в университет. Как обычно, открыла дверь и стала подниматься по ступеням вместе с потоком других студентов.
На этом, собственно, воспоминания заканчивались.
Так как глаза мои к тому моменту уже нормально воспринимали яркий свет, я попросила медсестру раздвинуть жалюзи. Она охотно выполнила просьбу, впуская в палату теплый, радостный солнечный свет, и даже приоткрыла створку для проветривания. В помещение ворвался торжествующий птичий гомон. Шли последние деньки сентября, но день выдался непривычно жарким, видимо, лето не желало уступать свои права осени. Я прикинула, успею ли встать с койки до того, как хорошая погода сменится дождями, но медсестра меня успокоила.
Все лето еще впереди.
Сейчас – май.
Да, вот так я и обнаружила гигантскую дыру, которую кто-то выгрыз в моем прошлом. Я, беззаботная двадцатилетняя студентка, шла на занятия с кипой учебников в сентябре две тысячи тринадцатого года, и я, двадцатичетырехлетняя, лежала в больнице с закрытой черепно-мозговой травмой в мае две тысячи семнадцатого. В своих воспоминаниях я поднималась по ступеням университета – медсестра с сочувствием поведала, что меня вырезали автогеном из покореженного автомобиля на трассе из Карлстауна после жесточайшей аварии. Все бы ничего, если бы не эти четыре года. Четыре года между звонком на урок и выбросом подушки безопасности, спасшей мне жизнь. Господи, и откуда у меня автомобиль-то?! Я, двадцатилетняя, продала свою старушку на металлолом и откладывала потихоньку на новую. Все-таки накопила?! Пожалуй, за четыре года-то.
Вот теперь, похоже, наступила пора позвонить родителям, но в это время пришел доктор. Он утешил меня, сообщив, что анализы и обследования показали довольно оптимистичные прогнозы и в скором времени я отправлюсь домой. Ушиб головного мозга при правильном его лечении не оставит ощутимых последствий для моего здоровья. А потеря памяти… доктор развел руками. При подобных травмах, сказал он, легкая амнезия допустима, но обычно она охватывает последние несколько часов, сам момент катастрофы и все, что случилось после. Почему я не помню, как купила машину (или угнала, а что, тоже вариант), как села за руль, зачем выехала на трассу и каким образом впечаталась в вековое дерево – доктор не знал, но догадывался.
