Пролог
Пансион для девушек из благородных семей
под руководством Фридриха фон Тилля
Графство Муршир, апрель 1803 г.
Стиснув холодными пальцами край тонкого шерстяного одеяла, Анжелика натянула его сначала на плечи, а затем, дрожа, – еще выше и накрылась с головой. В общей спальне для девушек, которую она делила с пятью другими пансионерками, тепла было не больше, чем за окном, но трясло Анжелику не только из-за сырости и прохлады каменных помещений и невозможности согреться в жесткой тесной постели.
Она видела Поющего Мальчика. Там, в библиотеке, куда господин фон Тилль отправил ее после уроков зубрить «Наставление для юных девиц о том, как вести себя в обществе» в наказание за то, что Анжелика громко чихнула во время дневных занятий.
Все знают, что если увидишь Поющего Мальчика, то тебя ждет скорая смерть.
Когда она вернулась, бледная как простынка, в свою комнату, чтобы переодеться к общему ужину, то другие девушки, конечно, сразу же набросились на Анжелику с расспросами. Она рассказала им все и по лицам тут же прочла молчаливо вынесенный приговор: на нее уже наложено проклятье. Ее утешали, с сочувствием убеждали, что ей могло показаться, что все еще обойдется, но слова и уверения звучали фальшиво, и Анжелика видела, что каждая из пансионерок втайне содрогается от страха при одной мысли, что Поющий Мальчик снова разгуливает в этих стенах, и облегчения, что на этот раз он привиделся другой.
За ужином ей кусок не лез в горло. После того, как мисс Фло перед сном присоединилась к ним для вечерней молитвы, а затем проследила, чтобы все девушки улеглись в кровати, аккуратно заплетя косы и переодевшись в ночные рубашки, Анжелика слышала, как в темноте ее соседки по комнате вертятся в постелях, не в силах уснуть.
Но понемногу в их холодной спальне наступила тишина, прерываемая лишь приглушенным посапыванием девушек, которые пригрелись наконец в гнездах из тонких одеял и сумели отрешиться от забот и тягот минувшего дня. Только Анжелика никак не могла уснуть, прислушиваясь к шорохам и скрипам в старых коридорах пансиона и скрежетанию потревоженных ночным апрельским ветерком ветвей по стеклу.
Живот болел ужасно, и она понимала, что если сейчас не встанет и не отправится в отхожее место, чтобы сменить женскую повязку, то утром мисс Фло, наставница, которой поручено следить за порядком в этом крыле, три шкуры с нее сдерет за пятно на постели. Будет стыдно и придется собственноручно отстирывать за собой то, что не так-то легко уничтожить без следа. Анжелика еще больше спряталась под одеялом. Она надеялась, что Поющий Мальчик не тронет ее, пока она находится в общей спальне, среди других девушек. Но что будет, если она в одиночестве выйдет в темный коридор?..
Анжелика подтянула колени к животу и ощутила, что между ног хлюпнуло. Мисс Фло ее потом еще и линейкой по рукам отдерет, а ведь у Анжелики хрупкие изящные пальцы и она очень красиво играет на фортепьяно. При довольно средней внешности такой талант терять просто нельзя. Господин Аткинс-Эжени всегда рассыпался в комплиментах, когда слушал, как она играет. Именно его милостью и на его средства Анжелику, пятую дочку в семье благородных, но обнищавших аристократов, и отправили учиться в пансион. Господин Аткинс-Эжени собирался жениться на ней, когда ее выучат всему, что должна знать его будущая супруга, и выпустят из стен пансиона, чтобы она украшала и наполняла удовольствиями всю его оставшуюся жизнь. Подвести мама? и папа? она просто не может, им и так нужно каким-то образом выдать замуж еще четырех дочерей, и большая удача, что Анжелику, младшую, приметил и захотел такой господин, как Аткинс-Эжени. Ну и что, что он старый. Лучше уж с таким, чем вообще ни с кем.
Откинув одеяло, она опустила босые ступни на ледяной каменный пол, и холод сразу же вцепился в ее тело своими острыми как иглы зубами. Нашарив на столе у окна свечу, Анжелика зажгла ее, надеясь, что слабый огонек хоть немного разгонит по углам густую ночную тьму и ее жуткие страхи. Для большего тепла она накинула на плечи одеяло, как шаль, и двинулась к двери, не особо стараясь идти тихо, так как было бы хорошо, если бы кто-то из девушек проснулся и составил ей компанию. Будить кого-то из них намеренно Анжелика не хотела, чтобы не выглядеть совсем уж размазней и не провоцировать негатив в свой адрес – измученные ранними подъемами, все девушки яростно лелеяли возможность поспать в выделенные им часы для сна.
Увы, но никто так и не проснулся, и в коридор Анжелика вышла одна. Рука со свечой так дрожала, что пламя скакало на фитиле, отбрасывая на гладкие, чуть покрытые влагой стены причудливые тени. Вокруг было очень темно. Несколько секунд Анжелика постояла, прижавшись спиной к двери и буквально уговаривая себя сделать хоть один шажок вперед. Между ног так жарко и влажно, можно и рубашку замарать, если ничего не предпринять в ближайшее время. Умывальни и отхожие места находились в конце коридора, и чтобы попасть туда, ей требовалось всего лишь очень быстро пробежать мимо дверей других спален. Коридор совершенно пуст и лишен мебели, здесь негде укрыться да и некому…
– Анжелика! – протянул нежный голосок совсем рядом, словно бы возле нее.
Анжелика подпрыгнула, уронила с плеч одеяло и бросилась по коридору, мгновенно обезумев. Длинная толстая коса хлестала ее по спине и ягодицам, как кнут погонщика мулов. Он пришел за ней. Он пришел за ней. Он пришел за ней. Как и обещал.
– Анжелика… – голос мальчика зазвучал растерянно и грустно, – куда же ты? Постой! Поиграй со мной, Анжелика…
В умывальнях ей не будет от него спасения, тут же поняла она. Ведь девушки рассказывали истории, как за пару десятков лет до этого другая пансионерка пропала именно из купален. Она тоже видела Поющего Мальчика, а потом пошла принимать ванну… и больше никто никогда не встречал ее.
От быстрого бега свеча погасла, и Анжелика отбросила огарок, резко сменив направление и устремившись по лестнице вниз, на первый этаж.
– Анжелика… – неслось ей вслед, – поиграй со мной… я знаю игру, от которой ты будешь в полном восторге…
Сердце ее бешено колотилось. Она едва не заорала, с перепуга наткнувшись на старинные латы, выставленные в общем холле у стены. Возможно, заорать бы стоило, чтобы разбудить всех, всех, и мисс Фло, и господина фон Тилля, чтобы они прибежали на крик и защитили ее, Анжелику, от этой маленькой призрачной фигуры, что скользит за ней следом, не касаясь пола и слабо сияя в темноте.
Но что-то подсказывало Анжелике, что когда все прибегут, Поющего Мальчика никто не увидит. А за нарушение правил пансиона и разгуливание по коридорам за пределами своего крыла ей грозят страшные кары вплоть до исключения. Господин Аткинс-Эжени будет очень недоволен ее поведением и передумает на ней жениться, а бедные мама? и папа?… Нет, ей просто надо найти укрытие, чтобы спрятаться на время и переждать ночь до утра, до того момента, когда снова станет безопасно…
Анжелика откинула тугую щеколду, толкнула тяжелые входные двери и выбежала в мрачный широкий двор пансиона. Казалось, весь мир вокруг уснул, лишь она одна заблудилась в своем ночном кошмаре. Туман был таким плотным, что едва ли можно было разглядеть что-то дальше вытянутой руки, он приглушал все звуки. Где-то рядом зловеще ухнула сова. Теплые струйки защекотали бедра Анжелики под ночной рубашкой, но она не замечала этого, как и прикосновения босых ступней к промерзшей земле.
Придерживаясь обрамленной вековыми дубами подъездной дорожки, она побежала к воротам пансиона, украшенным родовым вензелем господина фон Тилля. Вряд ли ею руководил рассудок, скорее – инстинктивное желание выжить любой ценой. Громадные кованые ворота были заперты на массивный навесной замок, который глухо зазвенел, когда девушка толкнула створки. Задыхаясь, она обернулась через плечо.
– Анжелика? – Он ждал ее, он улыбался.
Господи, сколько же ему было лет? На вид – шесть или семь, и лицо сохранило детскую припухлость, вот только глаза его были черны и полны злобы и пламени ада, и ничего юного и невинного в том взгляде не было. За что его убили? Кто обрек душу мальчика вечно скитаться в этом месте и забирать с собой всех, кто приглянется ему?
– Пожалуйста! – забормотала она, содрогаясь всем телом и заикаясь от страха. – Пожалуйста!
Он чуть склонил голову набок, словно изучая ее, затем улыбнулся.
– Поиграй со мной, Анжелика. Ты обещала, что поиграешь со мной.
Она, конечно, ничего такого ему не обещала, она выбежала из библиотеки, отбросив книгу, в тот же миг, как увидела, что он стоит в углу, позади дивана, и молча наблюдает за ней своими страшными глазами. Ужас охватил Анжелику с новой силой. Она могла поклясться, что ноги мальчика не касаются земли, а просто болтаются в воздухе под его ночной рубашкой, такой же длинной и белой, как у нее самой…
Схватившись за прутья ворот, она рывком подтянулась и полезла наверх, намереваясь преодолеть преграду. Ее больше не заботили мысли о том, что за побег из пансиона точно исключат. Она просто не могла больше оставаться в этом проклятом месте, в этих стенах, где Поющий Мальчик будет преследовать ее, пока не заполучит себе. Позор, нищета, участь старой девы – все, все, что угодно, только бы оказаться подальше отсюда.
Длинная рубашка цеплялась за ограду, мешала лезть, и Анжелика нервно поддернула ее повыше, не замечая, что на подоле уже остались пятна, а капли текут по внутренней стороне ног и падают на землю под тем местом, где она взбиралась.
Оказавшись на свободе, она изо всех сил припустила вдоль по дороге вниз, с холма, на котором был расположен пансион. Луна вышла из-за облаков, немного разгоняя плотную вату тумана и освещая путь беглянке. Где-то там, внизу, под холмом, пока что невидимая глазу раскинулась деревушка, и если постучать в чьи-нибудь двери, если попросить приюта, помощи… неужели ей откажут, оставят на улице, полураздетую, в такую сырую и жуткую апрельскую ночь? Нет, там есть добрая женщина, которая носит в пансион молоко и сыр, сделанный собственными руками, а еще мужчины приходили и помогали достраивать северное крыло, когда там случился пожар. Там живут хорошие, хорошие люди, которые обязательно помогут.
– Анжелика!
Она споткнулась и остановилась, как вкопанная, увидев Поющего Мальчика на дороге прямо перед собой. Как он здесь оказался?! Он же остался там, далеко за спиной, за воротами пансиона… Анжелика думала, что привидения не могут покидать мест, к которым привязана их душа. Но этот мог. Он стоял, сияя в призрачном свете луны, облаченный в белую ночную рубашку с завязками и кружевами у горла, такой белый, белее мела, с белыми волосами и ресницами, белыми губами и пальцами и черными-черными глазами…
И тут он запел. Приоткрыл рот, и тихий-тихий нежный звук полился из его призрачного горла. Казалось, сам туман вокруг него зашевелился, то свиваясь клубами, то рассеиваясь в легкую дымку. Не в силах пошевелиться, Анжелика сглотнула и вытянулась в струну. Ей захотелось рыдать – но не от страха, а потому, что она вдруг поняла, какая неописуемая тоска пожирала ее все это время, проведенное в пансионе. Тоска по мама? и папа?, по сестрам, по летнему лугу и запаху румяных, нагретых солнцем спелых яблок, по голубому небу и возможности проснуться ближе к полудню и просто наблюдать, как солнечный зайчик ползет по потолку над кроватью.
Не прекращая петь, мальчик подошел и взял ее за руку. Его пальцы были как чистый лед, но она не вздрогнула и не сделала попытки вырваться. Он пел о ней. О том, что всегда волновало ее. О ее мечтах и тревогах. О счастье, девичьем, простом, но таком желанном. Они стояли посреди дороги, освещенные луной, такие одинокие, но Анжелика больше не чувствовала себя одинокой. Мальчик мягко потянул ее в сторону, на почти неприметную тропу, которая тоже вела вниз с холма, но не к деревне, а под сень густого леса.
– Там же болота… – вяло подумала Анжелика, послушно следуя за своим призрачным провожатым, но идти за ним ей хотелось больше, чем остаться на месте.
Когда они растворились в тумане, от нее остались лишь несколько капелек крови на пустой дороге.
1
Окрестности Лондона
Наши дни
Свернув с хорошо освещенной Альберт-лейн на узкую и темную боковую улочку, я проехала еще немного, а затем остановила байк у обочины и сняла шлем, чтобы глотнуть влажного ночного воздуха и оглядеться. Несмотря на то, что днем дома вокруг выглядели вполне обжитыми, с наступлением темноты окрестности приобрели совершенно безлюдный вид.
Фонари не горели, собаки не лаяли, и только шорох слабо моросившего дождика по растрескавшемуся асфальту да шум моторов, долетавший с Альберт-лейн, разбавляли густую тишину этого места. Даже обычные для этого района группы темнокожих подростков, одетых в безразмерные толстовки и натянувших козырьки кепок так, чтобы скрыть лица, куда-то исчезли. Когда я приезжала сюда днем, то всерьез ощущала исходившую от них угрозу – так они косились на меня, «белокожую леди», мой довольно навороченный байк и мой рюкзак с вещами, когда топтались возле углового дома, покуривая и поплевывая себе под ноги. Но они не решились подойти, заметив, что я обхожу потрепанную погодой металлическую ограду в поисках лаза. Видимо, старый окостеневший труп бывшей Уайтхиллской государственной больницы внушал ужас и самым бесстрашным из них, а мое намерение туда проникнуть превращало меня в их глазах в чокнутую особу, пересекаться с которой может оказаться себе дороже.
В принципе, так оно и есть. Это не первая «заброшка» в плохом районе, которую мне приходилось исследовать, и я хорошо знаю, как вести себя при приближении компании дрянных парней. Никакого страха, но и никакого вызывающего поведения, перцовый баллончик и тяжелые ботинки на плоской подошве. На крайний случай – пневматический пистолет, которым я владела незаконно и поэтому брала с собой исключительно для подстраховки во время подобных вылазок, так как знала: если и попорчу кому-то шкуру в целях самозащиты, в полицию обращаться никто не станет, не такие у них тут заведены порядки.
Убедившись, что со стороны улицы никакой опасности нет, я натянула на голову капюшон куртки, закинула на плечо рюкзак и повернулась к зданию больницы. Не слишком высокое, но длинное, оно походило на большую гусеницу, растянувшуюся поперек дороги. Все окна давно лишились стекол, пространство перед входом поросло бурьяном и превратилось в заваленный строительным мусором пустырь. Во время разведывательного визита я не заметила в помещении признаков, что там кто-то ночует: никаких кострищ, старых изгаженных матрасов, остатков пиршеств и куч тряпья. Складывалось впечатление, что репутация «нехорошего места» закрепилась за этим строением не просто так, раз даже самые отъявленные маргиналы вроде бомжей и наркоманов не решаются сунуть сюда нос. Впрочем, это лишь играло мне на руку, я прекрасно отдавала себе отчет в том, чем рискую, и порадовалась, что не придется отбиваться от «местных жителей», которые могут решить, что я покушаюсь на их ночлежку.
Само здание, конечно, выглядело ужасно. Один его край заметно просел, что, как я уже знала, объяснялось подтоплением фундамента грунтовыми водами.
Пансион для девушек из благородных семей
под руководством Фридриха фон Тилля
Графство Муршир, апрель 1803 г.
Стиснув холодными пальцами край тонкого шерстяного одеяла, Анжелика натянула его сначала на плечи, а затем, дрожа, – еще выше и накрылась с головой. В общей спальне для девушек, которую она делила с пятью другими пансионерками, тепла было не больше, чем за окном, но трясло Анжелику не только из-за сырости и прохлады каменных помещений и невозможности согреться в жесткой тесной постели.
Она видела Поющего Мальчика. Там, в библиотеке, куда господин фон Тилль отправил ее после уроков зубрить «Наставление для юных девиц о том, как вести себя в обществе» в наказание за то, что Анжелика громко чихнула во время дневных занятий.
Все знают, что если увидишь Поющего Мальчика, то тебя ждет скорая смерть.
Когда она вернулась, бледная как простынка, в свою комнату, чтобы переодеться к общему ужину, то другие девушки, конечно, сразу же набросились на Анжелику с расспросами. Она рассказала им все и по лицам тут же прочла молчаливо вынесенный приговор: на нее уже наложено проклятье. Ее утешали, с сочувствием убеждали, что ей могло показаться, что все еще обойдется, но слова и уверения звучали фальшиво, и Анжелика видела, что каждая из пансионерок втайне содрогается от страха при одной мысли, что Поющий Мальчик снова разгуливает в этих стенах, и облегчения, что на этот раз он привиделся другой.
За ужином ей кусок не лез в горло. После того, как мисс Фло перед сном присоединилась к ним для вечерней молитвы, а затем проследила, чтобы все девушки улеглись в кровати, аккуратно заплетя косы и переодевшись в ночные рубашки, Анжелика слышала, как в темноте ее соседки по комнате вертятся в постелях, не в силах уснуть.
Но понемногу в их холодной спальне наступила тишина, прерываемая лишь приглушенным посапыванием девушек, которые пригрелись наконец в гнездах из тонких одеял и сумели отрешиться от забот и тягот минувшего дня. Только Анжелика никак не могла уснуть, прислушиваясь к шорохам и скрипам в старых коридорах пансиона и скрежетанию потревоженных ночным апрельским ветерком ветвей по стеклу.
Живот болел ужасно, и она понимала, что если сейчас не встанет и не отправится в отхожее место, чтобы сменить женскую повязку, то утром мисс Фло, наставница, которой поручено следить за порядком в этом крыле, три шкуры с нее сдерет за пятно на постели. Будет стыдно и придется собственноручно отстирывать за собой то, что не так-то легко уничтожить без следа. Анжелика еще больше спряталась под одеялом. Она надеялась, что Поющий Мальчик не тронет ее, пока она находится в общей спальне, среди других девушек. Но что будет, если она в одиночестве выйдет в темный коридор?..
Анжелика подтянула колени к животу и ощутила, что между ног хлюпнуло. Мисс Фло ее потом еще и линейкой по рукам отдерет, а ведь у Анжелики хрупкие изящные пальцы и она очень красиво играет на фортепьяно. При довольно средней внешности такой талант терять просто нельзя. Господин Аткинс-Эжени всегда рассыпался в комплиментах, когда слушал, как она играет. Именно его милостью и на его средства Анжелику, пятую дочку в семье благородных, но обнищавших аристократов, и отправили учиться в пансион. Господин Аткинс-Эжени собирался жениться на ней, когда ее выучат всему, что должна знать его будущая супруга, и выпустят из стен пансиона, чтобы она украшала и наполняла удовольствиями всю его оставшуюся жизнь. Подвести мама? и папа? она просто не может, им и так нужно каким-то образом выдать замуж еще четырех дочерей, и большая удача, что Анжелику, младшую, приметил и захотел такой господин, как Аткинс-Эжени. Ну и что, что он старый. Лучше уж с таким, чем вообще ни с кем.
Откинув одеяло, она опустила босые ступни на ледяной каменный пол, и холод сразу же вцепился в ее тело своими острыми как иглы зубами. Нашарив на столе у окна свечу, Анжелика зажгла ее, надеясь, что слабый огонек хоть немного разгонит по углам густую ночную тьму и ее жуткие страхи. Для большего тепла она накинула на плечи одеяло, как шаль, и двинулась к двери, не особо стараясь идти тихо, так как было бы хорошо, если бы кто-то из девушек проснулся и составил ей компанию. Будить кого-то из них намеренно Анжелика не хотела, чтобы не выглядеть совсем уж размазней и не провоцировать негатив в свой адрес – измученные ранними подъемами, все девушки яростно лелеяли возможность поспать в выделенные им часы для сна.
Увы, но никто так и не проснулся, и в коридор Анжелика вышла одна. Рука со свечой так дрожала, что пламя скакало на фитиле, отбрасывая на гладкие, чуть покрытые влагой стены причудливые тени. Вокруг было очень темно. Несколько секунд Анжелика постояла, прижавшись спиной к двери и буквально уговаривая себя сделать хоть один шажок вперед. Между ног так жарко и влажно, можно и рубашку замарать, если ничего не предпринять в ближайшее время. Умывальни и отхожие места находились в конце коридора, и чтобы попасть туда, ей требовалось всего лишь очень быстро пробежать мимо дверей других спален. Коридор совершенно пуст и лишен мебели, здесь негде укрыться да и некому…
– Анжелика! – протянул нежный голосок совсем рядом, словно бы возле нее.
Анжелика подпрыгнула, уронила с плеч одеяло и бросилась по коридору, мгновенно обезумев. Длинная толстая коса хлестала ее по спине и ягодицам, как кнут погонщика мулов. Он пришел за ней. Он пришел за ней. Он пришел за ней. Как и обещал.
– Анжелика… – голос мальчика зазвучал растерянно и грустно, – куда же ты? Постой! Поиграй со мной, Анжелика…
В умывальнях ей не будет от него спасения, тут же поняла она. Ведь девушки рассказывали истории, как за пару десятков лет до этого другая пансионерка пропала именно из купален. Она тоже видела Поющего Мальчика, а потом пошла принимать ванну… и больше никто никогда не встречал ее.
От быстрого бега свеча погасла, и Анжелика отбросила огарок, резко сменив направление и устремившись по лестнице вниз, на первый этаж.
– Анжелика… – неслось ей вслед, – поиграй со мной… я знаю игру, от которой ты будешь в полном восторге…
Сердце ее бешено колотилось. Она едва не заорала, с перепуга наткнувшись на старинные латы, выставленные в общем холле у стены. Возможно, заорать бы стоило, чтобы разбудить всех, всех, и мисс Фло, и господина фон Тилля, чтобы они прибежали на крик и защитили ее, Анжелику, от этой маленькой призрачной фигуры, что скользит за ней следом, не касаясь пола и слабо сияя в темноте.
Но что-то подсказывало Анжелике, что когда все прибегут, Поющего Мальчика никто не увидит. А за нарушение правил пансиона и разгуливание по коридорам за пределами своего крыла ей грозят страшные кары вплоть до исключения. Господин Аткинс-Эжени будет очень недоволен ее поведением и передумает на ней жениться, а бедные мама? и папа?… Нет, ей просто надо найти укрытие, чтобы спрятаться на время и переждать ночь до утра, до того момента, когда снова станет безопасно…
Анжелика откинула тугую щеколду, толкнула тяжелые входные двери и выбежала в мрачный широкий двор пансиона. Казалось, весь мир вокруг уснул, лишь она одна заблудилась в своем ночном кошмаре. Туман был таким плотным, что едва ли можно было разглядеть что-то дальше вытянутой руки, он приглушал все звуки. Где-то рядом зловеще ухнула сова. Теплые струйки защекотали бедра Анжелики под ночной рубашкой, но она не замечала этого, как и прикосновения босых ступней к промерзшей земле.
Придерживаясь обрамленной вековыми дубами подъездной дорожки, она побежала к воротам пансиона, украшенным родовым вензелем господина фон Тилля. Вряд ли ею руководил рассудок, скорее – инстинктивное желание выжить любой ценой. Громадные кованые ворота были заперты на массивный навесной замок, который глухо зазвенел, когда девушка толкнула створки. Задыхаясь, она обернулась через плечо.
– Анжелика? – Он ждал ее, он улыбался.
Господи, сколько же ему было лет? На вид – шесть или семь, и лицо сохранило детскую припухлость, вот только глаза его были черны и полны злобы и пламени ада, и ничего юного и невинного в том взгляде не было. За что его убили? Кто обрек душу мальчика вечно скитаться в этом месте и забирать с собой всех, кто приглянется ему?
– Пожалуйста! – забормотала она, содрогаясь всем телом и заикаясь от страха. – Пожалуйста!
Он чуть склонил голову набок, словно изучая ее, затем улыбнулся.
– Поиграй со мной, Анжелика. Ты обещала, что поиграешь со мной.
Она, конечно, ничего такого ему не обещала, она выбежала из библиотеки, отбросив книгу, в тот же миг, как увидела, что он стоит в углу, позади дивана, и молча наблюдает за ней своими страшными глазами. Ужас охватил Анжелику с новой силой. Она могла поклясться, что ноги мальчика не касаются земли, а просто болтаются в воздухе под его ночной рубашкой, такой же длинной и белой, как у нее самой…
Схватившись за прутья ворот, она рывком подтянулась и полезла наверх, намереваясь преодолеть преграду. Ее больше не заботили мысли о том, что за побег из пансиона точно исключат. Она просто не могла больше оставаться в этом проклятом месте, в этих стенах, где Поющий Мальчик будет преследовать ее, пока не заполучит себе. Позор, нищета, участь старой девы – все, все, что угодно, только бы оказаться подальше отсюда.
Длинная рубашка цеплялась за ограду, мешала лезть, и Анжелика нервно поддернула ее повыше, не замечая, что на подоле уже остались пятна, а капли текут по внутренней стороне ног и падают на землю под тем местом, где она взбиралась.
Оказавшись на свободе, она изо всех сил припустила вдоль по дороге вниз, с холма, на котором был расположен пансион. Луна вышла из-за облаков, немного разгоняя плотную вату тумана и освещая путь беглянке. Где-то там, внизу, под холмом, пока что невидимая глазу раскинулась деревушка, и если постучать в чьи-нибудь двери, если попросить приюта, помощи… неужели ей откажут, оставят на улице, полураздетую, в такую сырую и жуткую апрельскую ночь? Нет, там есть добрая женщина, которая носит в пансион молоко и сыр, сделанный собственными руками, а еще мужчины приходили и помогали достраивать северное крыло, когда там случился пожар. Там живут хорошие, хорошие люди, которые обязательно помогут.
– Анжелика!
Она споткнулась и остановилась, как вкопанная, увидев Поющего Мальчика на дороге прямо перед собой. Как он здесь оказался?! Он же остался там, далеко за спиной, за воротами пансиона… Анжелика думала, что привидения не могут покидать мест, к которым привязана их душа. Но этот мог. Он стоял, сияя в призрачном свете луны, облаченный в белую ночную рубашку с завязками и кружевами у горла, такой белый, белее мела, с белыми волосами и ресницами, белыми губами и пальцами и черными-черными глазами…
И тут он запел. Приоткрыл рот, и тихий-тихий нежный звук полился из его призрачного горла. Казалось, сам туман вокруг него зашевелился, то свиваясь клубами, то рассеиваясь в легкую дымку. Не в силах пошевелиться, Анжелика сглотнула и вытянулась в струну. Ей захотелось рыдать – но не от страха, а потому, что она вдруг поняла, какая неописуемая тоска пожирала ее все это время, проведенное в пансионе. Тоска по мама? и папа?, по сестрам, по летнему лугу и запаху румяных, нагретых солнцем спелых яблок, по голубому небу и возможности проснуться ближе к полудню и просто наблюдать, как солнечный зайчик ползет по потолку над кроватью.
Не прекращая петь, мальчик подошел и взял ее за руку. Его пальцы были как чистый лед, но она не вздрогнула и не сделала попытки вырваться. Он пел о ней. О том, что всегда волновало ее. О ее мечтах и тревогах. О счастье, девичьем, простом, но таком желанном. Они стояли посреди дороги, освещенные луной, такие одинокие, но Анжелика больше не чувствовала себя одинокой. Мальчик мягко потянул ее в сторону, на почти неприметную тропу, которая тоже вела вниз с холма, но не к деревне, а под сень густого леса.
– Там же болота… – вяло подумала Анжелика, послушно следуя за своим призрачным провожатым, но идти за ним ей хотелось больше, чем остаться на месте.
Когда они растворились в тумане, от нее остались лишь несколько капелек крови на пустой дороге.
1
Окрестности Лондона
Наши дни
Свернув с хорошо освещенной Альберт-лейн на узкую и темную боковую улочку, я проехала еще немного, а затем остановила байк у обочины и сняла шлем, чтобы глотнуть влажного ночного воздуха и оглядеться. Несмотря на то, что днем дома вокруг выглядели вполне обжитыми, с наступлением темноты окрестности приобрели совершенно безлюдный вид.
Фонари не горели, собаки не лаяли, и только шорох слабо моросившего дождика по растрескавшемуся асфальту да шум моторов, долетавший с Альберт-лейн, разбавляли густую тишину этого места. Даже обычные для этого района группы темнокожих подростков, одетых в безразмерные толстовки и натянувших козырьки кепок так, чтобы скрыть лица, куда-то исчезли. Когда я приезжала сюда днем, то всерьез ощущала исходившую от них угрозу – так они косились на меня, «белокожую леди», мой довольно навороченный байк и мой рюкзак с вещами, когда топтались возле углового дома, покуривая и поплевывая себе под ноги. Но они не решились подойти, заметив, что я обхожу потрепанную погодой металлическую ограду в поисках лаза. Видимо, старый окостеневший труп бывшей Уайтхиллской государственной больницы внушал ужас и самым бесстрашным из них, а мое намерение туда проникнуть превращало меня в их глазах в чокнутую особу, пересекаться с которой может оказаться себе дороже.
В принципе, так оно и есть. Это не первая «заброшка» в плохом районе, которую мне приходилось исследовать, и я хорошо знаю, как вести себя при приближении компании дрянных парней. Никакого страха, но и никакого вызывающего поведения, перцовый баллончик и тяжелые ботинки на плоской подошве. На крайний случай – пневматический пистолет, которым я владела незаконно и поэтому брала с собой исключительно для подстраховки во время подобных вылазок, так как знала: если и попорчу кому-то шкуру в целях самозащиты, в полицию обращаться никто не станет, не такие у них тут заведены порядки.
Убедившись, что со стороны улицы никакой опасности нет, я натянула на голову капюшон куртки, закинула на плечо рюкзак и повернулась к зданию больницы. Не слишком высокое, но длинное, оно походило на большую гусеницу, растянувшуюся поперек дороги. Все окна давно лишились стекол, пространство перед входом поросло бурьяном и превратилось в заваленный строительным мусором пустырь. Во время разведывательного визита я не заметила в помещении признаков, что там кто-то ночует: никаких кострищ, старых изгаженных матрасов, остатков пиршеств и куч тряпья. Складывалось впечатление, что репутация «нехорошего места» закрепилась за этим строением не просто так, раз даже самые отъявленные маргиналы вроде бомжей и наркоманов не решаются сунуть сюда нос. Впрочем, это лишь играло мне на руку, я прекрасно отдавала себе отчет в том, чем рискую, и порадовалась, что не придется отбиваться от «местных жителей», которые могут решить, что я покушаюсь на их ночлежку.
Само здание, конечно, выглядело ужасно. Один его край заметно просел, что, как я уже знала, объяснялось подтоплением фундамента грунтовыми водами.
