Закари Т-20/Ф-5, а профессор настолько стар, что один его накрепко ослепший глаз заменяет протез. Старик его не чувствует, искусственное глазное яблоко неподвижно и со стороны похоже на черный опал, глянцево блестящий под седыми ресницами. Зато видит он им прекрасно, не в пример второму, живому, выцветшая радужка которого со временем стала почти бесцветной. Закари, наверное, интересно какого цвета она была раньше, и он догадывается. По жемчужному ободку вокруг зрачка, по бледным травянистым вкраплениям. Зелеными. Они были серо-зелеными?
Ему сейчас все интересно, дети любопытны в его возрасте. По крайней мере, профессор надеется, что именно любопытство движет Закари. Он треплет мальчишку по черным волосам, и Зак, закладывая руки за спину, ходит за ним хвостом.
— Какого цвета были Ваши глаза? Почему Вы и второй не замените? — Спрашивает он старика, не знает почему тот смотрит на него со снисходительной улыбкой.
Закари пытается её повторить, но у него получилось безнадежно глупо. Он тянет вверх уголки губ; профессор глубоко вздыхает и отворачивается.
— Он многое помнит, мой мальчик.
Закари не понимает. Он открывает рот, чтобы рассказать профессору какая часть мозга отвечает за память, но старик поднимает сухую жилистую руку в своем фирменном безапелляционном жесте. “Замолчи, дружок” — безмолвно говорит он.
— Протяни мне ладонь, — просит мужчина, — закрой глаза.
Зак протягивает, послушно сжимает веки, и чувствует, как старик выводит на коже ряд цифр 46.540833, пуза, 74.878889.
— Что это?
— Твои ответы.
***
Закари Т-20/Ф-25, а у профессора юбилей. Допотопный старый поезд гремит, проползая по заржавевшим рельсам вдоль обрывистого берега. За окном общего вагона простирается бескрайняя голубизна, и Заку кажется, что он плывет по этой холодной водной глади, почти сливающейся с куполом неба.
Девчонка с соседнего сиденья смотрит на него слишком пристально, и Зак незаметно прячет руки в карманы старой поношенной толстовки. Он не хочет её пугать. Его правая кисть отсутствует и из обрубленного предплечья торчат неаккуратно обрезанные провода. Закари ищет ей замену уже пару месяцев, впервые жалея, что профессор не сможет ему помочь.
Зак выходит на станции, минует турникет. Он следит за той девчонкой, что выскакивает из вагона первой и зачем-то подражает её улыбке. Та смотрит на озеро небесно-голубыми глазами, заставляя Закари задуматься: это их естественный цвет или всего лишь отражение пейзажа?
Девчонка будто чувствует, что за ней наблюдают, и, прищуриваясь, вновь смотрит на него в ответ.
— Красиво, правда?
— Что именно?
— Балхаш. Ты что, не знаешь куда приехал?
Почему же? Закари знает, у него были координаты. Девчонка запрокидывает голову и смеётся, выслушивая его ответ.
— Тебе сколько лет? — Спрашивает она, снисходительно изогнув брови. Так же снисходительно как профессор, будто она — эта рыжая растрёпанная мелочь, тоже была старше Зака на один беспощадный век. — Фактически. Технически по тебе и так видно.
— Двадцать пять.
— Столько лет, а так ничему и не научился, — фыркнув, отвечает она, — у тебя есть время? Пойдем, мне скучно бродить одной.
Закари кивает. Девчонка хватает его за руку, недоуменно смотрит на провода, но спустя пару секунд беспечно пожимает плечами и говорит: “Левую давай, так удобнее” Она без умолку болтает и тащит его за собой как любимую игрушку. Хотя, Зак решает, что из возраста, когда люди интересуются игрушками, она все-таки уже выросла.
Галька у берега хрустит под подошвами ботинок. Зак привык к монотонной плоскости асфальта, и этот звук кажется ему таким необычным, что он все время смотрит себе под ноги. Его новой знакомой даже такая мелочь кажется смешной.
— Зачем ты сюда приехал, парень с координатами? На камни смотреть?
— Я обещал, — Закари мнется, не зная как назвать профессора, — деду.
— Я тоже, — она щурится, а потом срывается с места и бежит вверх к крутому обрыву, Заку приходится прибавить шаг, чтобы её догнать, — вернее, я ему ничего не обещала, но он в детстве жил здесь, и всю жизнь ждал, когда территорию откроют. Я решила, что если он не успеет вернуться, то сделаю это за него. Ведь зачем ещё нужно растить детей и внуков?
— Чтобы удовлетворить потребность в продолжении рода? — предполагает Закари.
Девчонка осматривает берег, недовольно кривит губы, глядя на руины, оставшиеся от старого полуразрушенного дома из красного кирпича. Она долго не отвечает, выбирая направление по известному лишь ей принципу, и с радостным визгом устремляется к покосившимся качелям, расположенным под сенью сухого дерева.
— Продолжение рода? Какой ты скучный. Детей заводят чтобы сохранить память. — Она проверяет качели на прочность и неудовлетворено хмурится, когда крепления издают протяжный металлический скрежет, — У тебя есть масло? Я слышала, что у всех кибермодифицированных оно есть. Вдруг дождь, и вы заржавеете?
Закари в растерянности не знает, что ей ответить. Ведь он не измененный, да и не человек вовсе. Масла у него тоже нет. Ни ему, ни кибермодифицированным оно не нужно, механизм работы не столь примитивен, как она это себе представляет.
— Расслабься, — она смеется, — я пошутила. У меня есть!
Девчонка роется в рюкзаке, возится с качелями, и когда заканчивает, Зак смотрит как она с улыбкой взмывает в воздух, вцепившись руками в грубые металлические цепи. Её длинные волосы ловят порывы ветра, и она хохочет, когда на мгновение замирает над самым обрывом.
— Это опасно, — Закари пытается её вразумить.
— Да знаю я, знаю! Помню. Я все это помню, кажется! Все эти чувства. Мне дед рассказывал. Хочешь попробовать?
Закари соглашается. Профессор ему тоже что-то рассказывал. О ветре, о волнах, о брызгах воды на лице, о том, как было здесь раньше. Может и глаза у него были голубые, как у этой девчонки? Может и думал он как она.
Правой руки уже нет, но Зак чувствует, как старик рисует на ней координаты.
“Я ваша ошибка, профессор”
“Вероятно, да” — ответил старик перед смертью.
Не получилось у него стать человеком. Ни тогда, ни сейчас.
— Он плачет, посмотрите, он плачет! — Как сквозь толщу воды, весело восклицает девчонка.
