— Ради подруги, Мари, — «наступал» Петька. — Ну что тебе стоит?
— Хорошо, — кивнула собеседница. — Но, во-первых, не «Мари», а «Маша». Во-вторых, я предупреждала.
Алена облегчённо вздохнула — согласилась! А дальше будь что будет.
***
Петька, к удивлению Алены, отнюдь не лгал. Сейчас он был закован в шлем и всем видом напоминал старинного воина. Алена с интересом посмотрела на его красную форму. Раздался предупредительный свисток. Резким движением руки Петька опустил шлем и быстро поправил руль.
— Неужто правда будет брать барьеры? — удивилась Алена. — Маша. Маш…
Собеседница бесстыдно просматривала новостную ленту «ВКонтакте».
— Маш, — одернула приятельницу Скворцова.
— Да? — бросила на одноклассницу «шоколадный» взгляд Гордеева. — Ты ведь на представление смотреть хотела? — с легкой иронией напомнила она.
Мгновение спустя голос из рупора объявил, что Петька выполнять программу повышенной сложности. Иванов, приготовившись, схватился за руль мотоцикла. Наконец, раздался третий свисток. Быстро прыгнув на мотоцикл, Петька надавил на газ. Алена встревоженно ахнула, глядя, насколько быстро рванул Иванов — можно же и не удержать равновесие, можно и неправильно повернуть при необходимости, можно и упасть, в конце концов.
— Взял быка за рога, — звонко рассмеялась Маша. Алена усмехнулась — так и есть. Мотоцикл напоминал коня, целиком и полностью покорного воле всадника.
Опасения Скворцовой, к счастью, оказались напрасны. Петька выиграл, взяв все семь барьеров на бешеной скорости. После получения грамоты Иванов с победным видом подошел к девушкам и вручил Гордеевой белую розу.
— Спасибо, — равнодушно проговорила Маша. — Нам пора.
— Молодец, — тепло улыбнулась Алена. — Я и не сомневалась, что все получится!
Петька явно мечтал добиться внимания Маши. Безуспешная попытка, но настолько понятная, красноречивая и по-детски простая, что не могла не пробудить улыбку.
========== Глава 4. Спектакль ==========
— Маша, проходи, у Вас гостья! — раздался звонкий голос матери, едва Мария переступила порог. Что же, вполне ясно, что за гостья — Таня. Замечательно, отлично. Антон и Татьяна уже поедали суп, а Ангелина Николаевна хлопотала у плиты.
И Мария, и Антон всегда считали мать самым близким человеком. Ангелина Николаевна в свою очередь искренне любила семью и старалась уделить воспитанию детей как можно больше времени. Она всегда умела понять и поддержать, но в случае проступков или наглости могла говорить и с сыном, и с дочерью холодно и односложно: считала, что дети должны уметь осознавать свои ошибки, исправляться и включать, когда нужно, голову.
Ангелина Николаевна всегда одевалась красиво и со вкусом: осенью она любила носить белый плащ и высокие коричневые сапоги, летом — бежевый деловой костюм или короткое фиолетовые платье в тандеме с красными туфлями. Она любила покрасоваться на людях, но старалась держаться в обществе отстранённо и вежливо, даже осуждала излишнее жеманство многих женщин-коллег. Недаром она в свое время была старостой курса: ей приходилось отчитываться за множество ребят.
— Салют! Проходи скорее, — махнул рукой Антон.
— Не прошло и полгода, — тепло улыбнулась Ангелина Николаевна. — Суп уже остывает.
Белые плита и кухонные тумбы, в сочетании с такого же цвета полками и бледно-сиреневыми обоями, добавляли обстановке уюта. Серебряная люстра казалась богатой, как, впрочем и вся квартира.
— Как прогулка? — чуть насмешливо спросила Таня.
— Банальщина какая-то, — бросила Мария, доставая из микроволновки тарелку с супом. Уф, горячая! — Любуйтесь, дескать, оцените силушку богатырскую. Впрочем, ожидаемо.
— Дела на пятак, фанфаронства на тысячу, — фыркнула Ангелина Николаевна.
— А ты Петьке, между прочим, нравишься, — прыснул Антон.
— Полно, — рассмеялась Маша в такт слов брата. — Есть, с чем сравнивать.
— А что у вас произошло все же? Прости, что лезу не в свое дело, — бросила на приятельницу выразительный взгляд Таня.
— С кем?
— Не тяни: меня не проведешь, — настаивала Стрельцова. — С Владом, разумеется.
— Сложная история, — махнула рукой Маша. — Я… Я растерялась. Он всегда мне нравился — остроумный, талантливый, самодостаточный, вежливый. Я была на вершине счастья от своей победы, и наслаждалась. Я мечтала быть его хозяйкой. Командовала. Капризничала. Исчезала со связи. В конце концов, — автоматически отодвинула она тарелку с супом. — Он поставил меня перед выбором: или я честно объясняюсь, что к чему, или всё кончено раз и навсегда. Я вспылила, и сказала, что нечего терять.
— А он? — нахмурился Антон.
— А он не сказал ни слова. Ни единого. Просто развернулся и ушел… Словно мы и не встречались никогда, — горько вздохнула Маша. — Честно говоря, я бы предпочла открытую ссору.
Антон тепло обнял сестру за плечи, чем вызвал легкую улыбку. Всегда приятно осознавать, что в твоей жизни есть те, кто всегда тебя поддержит. Те, кто тебя любит такой, какая ты есть. Со всей твоей вредностью и самомнением. Те, кому ты нужна всегда.
— История не сложная, — Ангелина Николаевна оказалась безжалостнее и строже. — А глупая. Относись, как говорится, к людям так, как относишься к самой себе. Чего ты, собственно, добивалась? Что хотела в ответ услышать?
— Осознание пришло. Только дел к тому моменту уже натворила.
— Ничего, — вздохнула Ангелина Николаевна. — Сумела натворить — сумеешь и исправить.
— Попроси прощения. Ну поговори, — повернулся к сестре Антон. — Вы же нужны друг другу. Ты скучала на встрече с Петькой потому что есть, с чем сравнивать. Прямо говоря.
— А что это изменит? — бросила, сверкнув глазами, Маша.
— Он, полагаю, думает, что ты прыгаешь выше головы, — без обиняков, за что и Антон, и Маша всегда ее ценили, бросила Татьяна. — Красоваться, дескать, первая, а отвечать будет Пушкин? Вам просто нужно время. Время и искренность. Только и всего. Подойди, объяснись, и дело с концом. Без фокусов.
— Не совсем, — тепло улыбнулась Маша. — Слишком просто. Помнится, мы на прогулке видели, что одна девица, чуть не плача, рассыпается в извинениях по телефону. Жалкое, говорю, зрелище. Он ответил, что ещё и глупое. Если ты, дескать, сделал что-то непозволительное, можно совершить что-то более достойное и не повторять ошибок. А на красноречие все способны.
— Не исключено, — протянул Антон. — Мы привыкли, что можно сотворить любую пакость и отделаться одним единственным словом. Следовательно, оно не имеет никакого значения.
— Вот именно. Вследствие чего просто не поверит. А знаю я его лучше чем саму себя. Но это не повод, — сверкнула Маша глазами. — Сдаваться на полпути. Так что я придумала кое-что другое.
— И что же? — одновременно спросили брат и его девушка. Ангелина Николаевна тепло улыбнулась.
— Раз влюбился — влюбится и дважды! — задорно отозвалась Мария, хлопнув по столу ладошкой. — Рассказать мало. Я дам понять, что искренна.
— Осторожно. Аленка засмотрелась, мне кажется, — прыснула Таня, но добродушный взгляд подсказывал, что она рада, видя боевой настрой приятельницы.
— Бог с тобой, милая, — махнул рукой Антон. — Аленка наверняка сочинила себе принца на белом коне и приняла вымышленный образ за действительность, только и всего. Они даже не разговаривали. Потому что не о чем.
— Знаешь, дорогой, моя приятельница собирается написать книгу про Маргариту Бургундскую, — отбросила волосы Таня. — Неизвестно, почему их с Людовиком брак рухнул. Может, и Маргарита поняла, что влюбилась в образ, а не в реального человека? Что её саму, впрочем, и подвело.
По телевизору шел очередной любимый Ангелиной Николаевной сериал, где слышалась песня Романа Полонского:
Любовь, я знаю ты реальностью была,
Приносит ночь забытые мечты.
Любовь, я знаю от меня уже ушла,
В разбитых зеркалах, я бегу от пустоты.
Если мир сгорел дотла, только белых два крыла
Мне напомнят миг, когда я мог с тобой летать.
И мечты твои, как звезды на ладонях собирать,
И одной звезде упавшей прокричать, что тебя нельзя терять
Мария нахмурилась. У них обоих, откровенно говоря, характер весьма и весьма далек от святости. Влад умел весьма метко высмеять человека, откровенно презирал двоечников и некрасивых девушек, считая, что им не стоит лишний раз красоваться, при таких-то достоинствах, и весь удел — скромно помалкивать. Да и она, Мария, далеко не подарок: насмешливая, своенравная, да и, что скрывать, самовлюбленная. Но она не позволит «сгореть дотла» своему миру. Она не позволит праздновать свою победу третьим лишним. Если предстоит бороться, то она готова и к сражению, и к победе.
***
Яблоко раздора по имени Влад Миронов, выйдя из квартиры, нажал на кнопку вызова лифта, который, как обычно, ехал довольно медленно. Когда он все-таки вошёл, то обнаружил, что поедет не один.
— Похоже мы застряли, — прыснула Алена Скворцова, нарядившаяся в серое прямое платье и кремовую куртку.
— Спасибо за информацию, — ехидно отозвался Влад, после чего объявил об этом, нажав на кнопку.
— Алена раз уж так сложились обстоятельства, не могла бы ты немного рассказать о себе? — было бы интересно раскрыть эту девушку, в чем он, впрочем, не признался бы даже самому себе.
Скворцова представляла некий феномен, если так можно выразиться. Она казалась весьма непохожей на большинство девчонок. Она не отличалась ни непредсказуемостью и обворожительности Маши, ни прямолинейным нравом Тани, как никто способной высказываться честно и справедливо, скорее совсем наоборот — тихая и скромная, причем вполне удовлетворена.
— Я типичный представитель общества, но желающий добиться своего по жизни, — вполне правдиво ответила Скворцова, поправив бежевую куртку.
— Вы все так говорите, — равнодушно бросил Влад. — Только ничего не достигаете.
На этот счёт его всегда забавляла бывшая одноклассница Наташа Зайцева. Она мнила себя по меньшей мере звездой мирового масштаба, ничего, по-сути, не представляя. За исключением рыжих кудрей и длинных ножек, разумеется. Самолюбования, разумеется, было мало — Натали провозгласила себя образцом морали.
«Предмет может нравиться или не нравиться, но ответственные люди, как правило, если не учат от души, то хоть зубрят, чтобы не просить никого о помощи и не огорчать родителей неуспеваемостью, — ворчала Зайцева на пухлую Соньку Петрову. — Полениться самой выучить и пользоваться чужой помощью, чужим временем плохо в любом случае, это паразитирование».
«Значит, себя ты ответственным человеком не считаешь? Или негде списать?» — нарочито равнодушно бросил Влад.
«Много ты понимаешь, — вздыхала Наташа. — Разве списывание помогает лучше самостоятельности? Только лень развивается».
«Будь снисходительнее, — заливисто смеялась Маша. — Наташенька не ты — брать олимпиады и статьи писать. Вот и завидно».
Самое интересное, что при подготовке к итоговой контрольной, Наталья Мудрейшая бомбила его звонками в многочисленных попытках спастись от тройки, чем изрядно насмешила. Тот, кто собирается чего-то добиться, никогда об этом не говорит. Важен результат. И только.
Алёнка хотела, похоже, высказаться, но сдержанность взяла верх над эмоциями.
— Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Расскажи о себе. Пожалуйста.
Влад бросил на собеседницу быстрый взгляд. Не нужно быть гением, чтобы понять очевидное: Аленка явно заинтересована. Что же, придется в самом деле рассказать о себе… Правду.
— Ну что могу сказать… Успеваемость на уровне, собственник и социопат, но пользуюсь популярностью.
Эта самая популярность как льстила, так и утомляла. Влад всегда удивлялся женской наивности, когда дело касалось любви. Все они так верили ее существование, что не замечали откровенной сказки. Вспомнить хотя бы Ангелину, или, как он её звал, Ангелю, Арсеньеву из третьей школы, талантливую художницу и первую красавицу.
Казалось бы, с ней было бы можно поговорить обо всем на свете. Казалось бы, она всегда поймет и примет даже в самой безысходной ситуации, окрашивая каждый день теплом и остроумием. Казалось бы, прохода не давала, но стоило на горизонте появиться юному, что подтверждали слухи и достижения, гению, Ярославу Гончарову, так всё… Нет, Ангелина не устраивала сцен и не пыталась объясниться. Она просто — напросто пропала со связи. И куда, казалось бы, девается необыкновенная верность до гроба, что воспевается в «Ромео и Джульетте»? Ответ на этот вопрос весьма прост и прозаичен: нет ее, верности, как и вечного доверия. Ничего серьезного у Ярика с Арсеньевой, к счастью, не вышло.
— Социопат? — чего-чего, а этого Алена явно не ожидала.
— Если тебе что-то и даст эта информация, то отвечу: не считаю, что чувства существуют, в чем убедился уже давно.
Долго грустить по Арсеньевой не приходилось — рядом была Маша. Маша, забавная и невероятно трогательная в своей самоуверенности и доброте. Маша, ждавшая своего шанса, и, наконец, получившая его. Маша, ставшая, честно говоря, самой близкой и родной на свете. Как говорится, если вы найдете человека с которым сможете себя вести также свободно, как наедине с собой, то цените его как воздух. Маша, оказавшейся самовлюблённой пустышкой… Если бы она только показала, что ждёт по-настоящему, если бы только оценила, он бы мгновенно протянул ей руку. Впрочем, мечтать не вредно. Да и стоит ли?
— А я думаю, что чувства все же реальны, просто главное — не обмануться. Важно не как человек сам себя демонстрирует, а что представляет на самом деле, — пожав плечами, рассудила Аленка.
«Судя по Женьке, не так и важно», — с усмешкой подумал собеседник. В тихом омуте, кроме того, и черти водятся. Он скорее понимал бы Машку, насмешливую и наглую, но естественную и искреннюю, чем так называемых ангелов. Если человек излишне сдержан и бескорыстен, он забивает гол в собственные ворота. Во-первых, в действительности явно не настолько приятная личность. Во-вторых, раз кажется святее Папы Римского, значит есть, что скрывать.
Машка, к её чести, никогда не строила из себя святую. Когда-то, например, Соня Петрова требовала в ВК сказать ей домашнее задание. Учиться она не соизволила прийти, зато прохлаждаться на улице — пожалуйста. «В школу прийти», писала Маша, «не можешь, зато гулять по холоду — можешь. Умора». Именно, как казалось Владу. Если уж София находит в себе силы бродить по улице, почему бы ей и до школы в таком случае не добраться? Если уж болеешь то хотя бы делай вид, что болеешь, зачем палиться?
— Интересное мнение, — снисходительно бросил Влад. — Только редко попадаются.
Где-то спустя минуту объявились, наконец, долгожданные лифтеры. Выйдя из лифта, ребята попрощались и разошлись по разные стороны.
***
Последним уроком вторника оказалась литература. Учительница, Вера Дмитриевна, как казалось Маше, из тех, кто в рубашке родился. Невысокая, белокурая, стройная, она смотрелась изящно и молодо, хоть ей и было уже за сорок. Голубые глаза смотрели на окружающий мир внимательно и насмешливо. В юности она занималась художественной гимнастикой, что подарило невероятно тонкую спортивную фигуру.
Глубоким анализом, внимательностью и ироничными комментариями ей легко удавалось привлечь учеников к предмету, что, естественно, куда лучше криков.
