Спокойно умыться, облачиться в тунику, прибрать волосы в высокий хвост и только после этого размеренным шагом направилась к Маркусу. Проходя мимо внутреннего двора, заметила, что уже рассвело.
- Доброе утро, как спалось? – спросила я у раба. Он выглядел изможденно.
- Мне нужно в туалет, - хмуро произнес он.
О как. Ночь изрядно потрепала его нервы. От показного веселья не осталось и следа.
- Согласись вести себя как подобает рабу, и я сразу отпущу тебя в туалет.
- Я уже сказал, что для меня это неприемлемо.
- Что ж. Значит ты вполне можешь сходить под себя и висеть дальше, - я безразлично пожала плечами и повернулась, чтобы уйти.
- Нет! – окрик заставил обернуться.
Маркус выглядел встревоженным. Это что-то новенькое.
- Мне нужно в туалет. Потом можешь вешать обратно, истязать плетями и все что хочешь. Но мне надо в туалет!
Как интересно получается. То есть он готов терпеть пытки, но не может позволить себе обмочиться? Хм…
Я молча вышла из комнаты, мне нужно было обдумать свое открытие. Похоже я нащупала слабость военнопленного. Изначально я думала, что вся проблема в излишнем свободолюбии и принципах, но оказалось, что дело в другом. Похоже, у арамерского воина было слишком развито самолюбие. Очевидно, в его глазах терпеть удары плетью казалось чем-то героическим и мужественным, а вот висеть, облитый собственной мочой – позорным. Значит, для него крайне важно то, как он выглядит в чужих глазах? Это можно использовать.
Я вернулась к военнопленному, еще не до конца понимая суть своей затеи, но зная, что нужно действовать немедленно, пока брюнет способен терпеть позывы организма.
- Предлагаю компромисс. Я снимаю тебя с рамы. Ты спокойно идешь в туалет, принимаешь душ, завтракаешь и даже немного спишь. А взамен ты обещаешь попробовать две недели вести себя как подобает слуге.
- Нет. Я солдат, а не раб.
«Рамонов арамерец! Можешь ты хоть немного подумать над моим предложением?»
Мне стоило огромных трудов сдержать раздражение. Но я не позволила эмоциям одержать верх и продолжила спокойно увещевать:
- Подумай, что для тебя унизительнее – обмочиться прямо на моих глазах или всего лишь две недели заботиться обо мне?
«Служение» я подменила «заботой», решив, что так Маркусу будет проще согласиться на мои условия.
-Что входит в понятие заботы о тебе? – спросил он сердито, но, похоже, дело начало сдвигаться с мертвой точки.
- Кормить. По-моему, это ты и сам готов был охотно делать. Топить печь, помогать Виру с уборкой и… - мои интонации изменились, став мягче и завлекательнее, - помогать принимать мне ванну. Кто-то же должен помыть мою спинку, и руки, и ножки… и грудь.
- Ты всем рабам позволяешь прикасаться к своему обнаженному телу? – голос военнопленного вновь стал жестче.
Вопрос застал меня врасплох. Обычно мне помогали купаться рабыни, но за их отсутствием я использовала и юношей. Я не видела в них объекта для страсти, это была обычная помощь: нагреть воду, зажечь благовония, добавить в воду масла, помыть. Процедура не подразумевала сексуального подтекста, но мне показалась удачной идея выставить для Маркуса все в таком свете, чтобы у обычного действа появился налет чувственного соблазна.
Однако, вместо желаемого эффекта я получила взгляд, полный осуждения. Похоже, он воспринял меня как развратную особу, готовую раздеться перед любым мужчиной.
Мда… Прежде чем предлагать купания, мне стоило бы вспомнить, что нравы арамерок отличаются от наших. Они более целомудренны и неприступны. В нашей империи считается нормой предаваться любовным утехам с рабами, не считая это чем-то аморальным. Насколько я знаю по рассказам, в Арамерском царстве с этим гораздо строже. Я не подумала, что это может оттолкнуть Маркуса.
Хотя, с другой стороны, он ведь сам намекал на секс, охотно красовался передо мной в обнаженном виде. Вот как его после этого понимать?
Или для него нормально соблазнять самому, но для женщины такое поведение считается недопустимым?
Мне пришлось на ходу менять линию поведения:
- Не хочешь мыть – пожалуйста. Я не настаиваю. Сама с этим прекрасно справляюсь. Мне показалось, что тебе будет приятно понежиться в ванне, пользуясь моментом, но раз нет – то нет.
- Я не отказываюсь, - хмуро бросил Маркус. - Но ты ведь явно не собираешься ограничиваться только приятными заботами?
До чего было проще работать с деревенскими неучами. Послал же Рамон на мою голову это упрямое недоразумение!
- Требования стандартные для всех рабов. Уборка в доме, растопка печи, помощь в закупе продуктов и дров, готовка, помощь с купанием и нарядами, стирка, работа в саду. В свободное время – изучение местной культуры и хороших манер, принятых в нашем обществе. Как видишь, ничего унизительного. И, разумеется, никаких дерзостей, ребячеств, флирта и пустой болтовни. Ко мне обращаться на «Вы» и добавлять «госпожа». Проявлять почтительность и не пытаться командовать.
- То есть вести себя как молчаливый послушный истукан? Спасибо, мне это не подходит.
Я готова была взорваться от гнева. Мне казалось, что все, он уже почти согласен. Да и какой смысл упрямиться? Условия были максимально щадящими. Я уже намекнула ему и на более тесный контакт в ванной, и перечислила самые необременительные задачи. Любой другой на его месте согласился бы, а этот ни в какую!
- Хорошо. Тогда я просто посижу пока здесь и посмотрю, как ты справишься с желанием сходить в туалет, - один только Далар знает, чего мне стоило сохранять спокойствие. Мысленно хотелось придушить Маркуса.
С несколько минут он молчал. Затем проворчал:
- Неделя. Никаких «Вы» и «госпожа». И ты не будешь просить меня воздерживаться от шуток.
Час от часу не легче. Шутки-то ему зачем сдались?
- Две недели. На «Вы». Без шуток и комментариев.
- Вообще-то, когда торгуются – принято идти на уступки, - попенял мне Маркус.
- Я и не торгуюсь. Условия были обозначены. Дальше сам решай. Или соглашаешься, или готовься обмочиться на моих глазах.
Как я точно считала его страх опозориться перед посторонним человеком! Это явно его пугало!
Но я все равно рисковала. Если выберет второй вариант, у меня не останется способов давления.
Маркус снова молчал. А я буквально чувствовала, как бешено колотится мое сердце в ожидании решения. Или он сейчас соглашается, или я уже попросту не знаю, как еще на него влиять.
- Хорошо, я могу допустить, что соглашусь побыть у тебя в услужении две недели. И даже постараюсь обращаться к тебе на «Вы» и называть «госпожой». Но пойми – я не смогу молча выполнять приказы: не в моем характере вести себя как раб. У меня при всем желании не получится.
- Так постарайся.
- Женщина, ты слушаешь, что я тебе говорю?! Как я дам тебе слово, зная, что все равно нарушу его?
Я с ним с ума сойду. То есть теперь вся загвоздка в том, что ему тяжело будет молчать?
- Давай так. Я не буду противиться твоей болтовне, чтобы ты не чувствовал себя каменным истуканом. Но все же я попрошу не быть слишком навязчивым, воздерживаться от шуток и помнить о почтительности. В противном случае буду наказывать. Тебя это устроит?
- Не хочу тебя заранее обнадеживать, но я попытаюсь.
У меня аж от сердца отлегло. Наконец-то. Смогла! Хотя радоваться еще рано, посмотрим, как он будет держать слово. Но все равно, это уже хоть что-то. Нашла-таки к нему подход.
- И еще одно условие! – произнес раб.
Да что ты будешь делать! Я его точно убью!
- Какое же?
- Ты назовешь свое имя.
Вот ведь пристал с этим именем. Честно говоря, не знаю, почему я тоже упрямилась, не желая представляться. Обычно никакого секрета из этого я не делала.
- Будешь прилежным и исполнительным – назову.
- Договорились, - его карие глаза лукаво сверкнули.
Мальчишка. Как есть мальчишка.
Виру пришлось буквально снять арамерца с рамы, потому что конечности Маркуса отказывались слушаться. Ноги подкашивались, а руки бессильно висели. От дальнейшей помощи военнопленный гордо отказался, хотя я прекрасно видела, насколько ему тяжело стоять и с каким усилием он пытается вернуть кровь в онемевшие конечности.
Сходил в уборную, ополоснулся, напился воды. Спать отказался, притом, что нетрудно было догадаться, как он должен был устать за эту ночь. Но раз пленник хотел покрасоваться передо мной несгибаемостью характера – пожалуйста. Мне это только на руку.
Пока арамерец готовил завтрак - блинчики с медом и орехами, я размышляла как мне следует его воспитывать. Первые две недели, как и обещала, буду давать брюнету стандартные задания по дому. Нужно будет не забывать почаще хвалить Маркуса, чтобы выработать в нем ощущение собственной значимости и желания служить тщательнее, раз для него так важно быть красавцем в чужих глазах.
Постепенно начну детальнее рассказывать о предпочтениях Эйстерии. Там, где две недели, там и три. Потом и четыре. Втянется. Поймет, что ничего такого уж страшного в служении нет, и перестанет артачиться.
Единственная проблема в том, что госпожа Эйстерия обожает унижать рабов. На такое Маркус явно не согласится. А как его к этому подвести – понятия не имею.
Из кухни доносились шипение масла и запах свежеиспеченных блинов. Маркус деловито стоял возле очага, наливая тесто на сковороду. Рядом на столешнице стояла низенькая стопочка золотистых блинчиков. Я уцепила один и довольно заурчала. Мягчайшие, промасленные, толстенькие.
- Ну куда ты раньше времени? – добродушно проворчал арамерец, понял, что сказал лишнего и попытался исправиться. – Я имел в виду: не спешите, госпожа, я сейчас все дожарю и принесу в столовую. С медом и орехами будет гораздо вкуснее.
Я молча кивнула, решив закрыть глаза на оплошность. По крайней мере сейчас фраза была произнесена по привычке, а не с целью выказать свое пренебрежение к правилам.
- Ты где-то учился готовке? – я присела неподалеку на табурет. Мне нравилось наблюдать за тем, как брюнет орудует кухонной утварью, ловко поворачивает сковородку распределяя тесто по всей поверхности, как переворачивает блин румяной стороной наверх. Солнечные лучи попадали через небольшое окно, ложась на кухонной стол яркими пятнами. Было приятно сидеть, жмурясь от солнца и слушать шкворчащие звуки сковороды, деловитое «та-а-ак» когда Маркус подцеплял готовый блин и его тихонькое подмурлыкивание очередной песенки.
- Дома на кухне постоянно ошивался. Наблюдал как наш повар готовит. А потом, когда уже в армию пошел, частенько кормил наших ребят на привалах. Да и в целом всегда нравилось возиться с едой.
Интересная оговорка. О себе Маркус пока неохотно рассказывал, стараясь не вдаваться в подробности. Но раз сказал, что у них был повар, значит сам он не из крестьянской семьи, и в армию пошел не от нужды. Да и по манерам заметно, что у арамерца хорошее образование. Но как он тогда оказался среди рабов? Этот вопрос не давал покоя. Богачи всегда с легкостью откупались от плена.
- Ваша семья разорилась? – озвучила я догадку.
- С чего ты.. простите, Вы так решили? – и после паузы вспомнил, что нужно добавить: - госпожа.
- Пытаюсь понять, как ты попал в рабство, раз у вас был личный повар.
- Гхм…Нет, с моей семьей все в порядке, и мы не разорены. Но, скажем так… то, что я попал в плен, могло бы принести много проблем для моих близких. Если позволите, госпожа, то я бы предпочел сменить тему.
Человек-загадка. Мне теперь было еще любопытнее узнать, что там у него за обстоятельства такие, раз попадание в рабство могло вызвать проблемы в семье? Может быть, за него потребовали бы слишком большой выкуп, который семья не могла оплатить? Или это каким-то образом бросило бы тень на его репутацию? Не знаю, как с этим обстоит у арамерецев, возможно для них попасть в плен равносильно позору и вместо того, чтобы откупиться, Маркус предпочел сказаться для близких погибшим?
- Госпожа, позвольте сервировать стол для завтрака, - произнес брюнет с учтивым поклоном.
Это еще один признак того, что его семья не бедствовала. Он прекрасно знает, как должны вести себя рабы. С одной стороны, это радовало: времени на обучение этикету и манерам потребуется совсем немного. В основном нужно будет лишь бегло ознакомиться со всеми аспектами и уделить внимание только тем моментам, которые отличаются из-за особенностей арамерской культуры.
С другой стороны, я начинала лучше понимать яростное сопротивление Маркуса подчиняться. Дело не только в его свободолюбивом характере, но и статусе. Когда ты с детства растешь в окружении прислуги, самому оказаться на ее месте – незавидная участь.
- Лучшие блинчики от лучшего повара для прекраснейшей госпожи готовы! Приятного аппетита, - и добавил тихо, себе под нос, но я расслышала: - гецхе.
На арамерском это означало «красавица».
Я улыбнулась, вновь закрывая глаза на это озорство. Может быть и зря, но мне очень нравились его знаки внимания. Ничего не могла с собой поделать. И руки у него сильные, и взгляд уверенный и даже властный.
«Так, Лиша, не забывайся. Он твой воспитанник».
Заставила себя отогнать фривольные мысли о Маркусе и сосредоточиться на завтраке.
- Изумительно, - простонала я, откусывая блинчик, политый медом и посыпанный орешками. – У тебя действительно талант к готовке.
Маркус просиял.
- Рад стараться, госпожа.
И ведь действительно старался. Вел себя… не сказать, что безукоризненно, но весьма приемлемо. Обычно, столь учтиво и галантно рабы начинают вести себя лишь на вторую, а то и третью неделю обучения.
- А что это? – я указала на чашу, наполненную непонятной жидкостью. Пахла она странно, но не сказать, что неприятно. Угадывался какой-то легкий цветочный аромат и запах трав, какие обычно используют в готовке.
- Простите, госпожа, мою дерзость, но сил моих нет смотреть, как вы портите хорошее вино, разбавляя его водой. От Вира я узнал, что у вас не принято пить воду, и решил приготовить напиток с моей родины. Это эщет. Попробуйте. Он хорошо утоляет жажду и отлично подойдет к блинам.
Вот опять он пытается командовать. Разбавленное вино ему, видите ли, не нравится. А если его не разбавлять, то быстро хмелеешь. Неразбавленные вина у нас принято пить во время застолий, либо после ужина. А так вот чтобы с утра пораньше налегать – мы же не варвары.
С опаской поднесла кружку к носу, еще раз вдохнув аромат напитка. По цвету жидкость напоминала савенийское белое вино. Отхлебнула глоток и лицо само скривилось от горечи, которую я проглотила.
- Ты меня отравить вздумал? Это невозможно пить! - возмутилась я, отплевываясь.
- Что не так? – по лицу Маркуса было заметно, что он ожидал иной реакции.
- Оно горькое! И противное. И горячее, - я пыталась заесть мерзкий привкус блинчиком. – Это не напиток, а какая-то лечебная микстура, которую дают больным при простуде. Фу! Налей мне нормального вина! Разбавленного!
- Глупая женщина! Кхм… Простите, госпожа. Сейчас, - сказал Маркус, уходя на кухню и бубня под нос, что предпочел бы сотню раз погибнуть на поле боя, если бы знал, что его будут заставлять издеваться над благородным напитком.
Если не считать неудачной попытки напоить меня какой-то гадостью, то в остальном Маркус справлялся весьма прекрасно, а я в свою очередь не скупилась на комплименты. И, надо сказать, моя тактика давала плоды.
- Доброе утро, как спалось? – спросила я у раба. Он выглядел изможденно.
- Мне нужно в туалет, - хмуро произнес он.
О как. Ночь изрядно потрепала его нервы. От показного веселья не осталось и следа.
- Согласись вести себя как подобает рабу, и я сразу отпущу тебя в туалет.
- Я уже сказал, что для меня это неприемлемо.
- Что ж. Значит ты вполне можешь сходить под себя и висеть дальше, - я безразлично пожала плечами и повернулась, чтобы уйти.
- Нет! – окрик заставил обернуться.
Маркус выглядел встревоженным. Это что-то новенькое.
- Мне нужно в туалет. Потом можешь вешать обратно, истязать плетями и все что хочешь. Но мне надо в туалет!
Как интересно получается. То есть он готов терпеть пытки, но не может позволить себе обмочиться? Хм…
Я молча вышла из комнаты, мне нужно было обдумать свое открытие. Похоже я нащупала слабость военнопленного. Изначально я думала, что вся проблема в излишнем свободолюбии и принципах, но оказалось, что дело в другом. Похоже, у арамерского воина было слишком развито самолюбие. Очевидно, в его глазах терпеть удары плетью казалось чем-то героическим и мужественным, а вот висеть, облитый собственной мочой – позорным. Значит, для него крайне важно то, как он выглядит в чужих глазах? Это можно использовать.
Я вернулась к военнопленному, еще не до конца понимая суть своей затеи, но зная, что нужно действовать немедленно, пока брюнет способен терпеть позывы организма.
- Предлагаю компромисс. Я снимаю тебя с рамы. Ты спокойно идешь в туалет, принимаешь душ, завтракаешь и даже немного спишь. А взамен ты обещаешь попробовать две недели вести себя как подобает слуге.
- Нет. Я солдат, а не раб.
«Рамонов арамерец! Можешь ты хоть немного подумать над моим предложением?»
Мне стоило огромных трудов сдержать раздражение. Но я не позволила эмоциям одержать верх и продолжила спокойно увещевать:
- Подумай, что для тебя унизительнее – обмочиться прямо на моих глазах или всего лишь две недели заботиться обо мне?
«Служение» я подменила «заботой», решив, что так Маркусу будет проще согласиться на мои условия.
-Что входит в понятие заботы о тебе? – спросил он сердито, но, похоже, дело начало сдвигаться с мертвой точки.
- Кормить. По-моему, это ты и сам готов был охотно делать. Топить печь, помогать Виру с уборкой и… - мои интонации изменились, став мягче и завлекательнее, - помогать принимать мне ванну. Кто-то же должен помыть мою спинку, и руки, и ножки… и грудь.
- Ты всем рабам позволяешь прикасаться к своему обнаженному телу? – голос военнопленного вновь стал жестче.
Вопрос застал меня врасплох. Обычно мне помогали купаться рабыни, но за их отсутствием я использовала и юношей. Я не видела в них объекта для страсти, это была обычная помощь: нагреть воду, зажечь благовония, добавить в воду масла, помыть. Процедура не подразумевала сексуального подтекста, но мне показалась удачной идея выставить для Маркуса все в таком свете, чтобы у обычного действа появился налет чувственного соблазна.
Однако, вместо желаемого эффекта я получила взгляд, полный осуждения. Похоже, он воспринял меня как развратную особу, готовую раздеться перед любым мужчиной.
Мда… Прежде чем предлагать купания, мне стоило бы вспомнить, что нравы арамерок отличаются от наших. Они более целомудренны и неприступны. В нашей империи считается нормой предаваться любовным утехам с рабами, не считая это чем-то аморальным. Насколько я знаю по рассказам, в Арамерском царстве с этим гораздо строже. Я не подумала, что это может оттолкнуть Маркуса.
Хотя, с другой стороны, он ведь сам намекал на секс, охотно красовался передо мной в обнаженном виде. Вот как его после этого понимать?
Или для него нормально соблазнять самому, но для женщины такое поведение считается недопустимым?
Мне пришлось на ходу менять линию поведения:
- Не хочешь мыть – пожалуйста. Я не настаиваю. Сама с этим прекрасно справляюсь. Мне показалось, что тебе будет приятно понежиться в ванне, пользуясь моментом, но раз нет – то нет.
- Я не отказываюсь, - хмуро бросил Маркус. - Но ты ведь явно не собираешься ограничиваться только приятными заботами?
До чего было проще работать с деревенскими неучами. Послал же Рамон на мою голову это упрямое недоразумение!
- Требования стандартные для всех рабов. Уборка в доме, растопка печи, помощь в закупе продуктов и дров, готовка, помощь с купанием и нарядами, стирка, работа в саду. В свободное время – изучение местной культуры и хороших манер, принятых в нашем обществе. Как видишь, ничего унизительного. И, разумеется, никаких дерзостей, ребячеств, флирта и пустой болтовни. Ко мне обращаться на «Вы» и добавлять «госпожа». Проявлять почтительность и не пытаться командовать.
- То есть вести себя как молчаливый послушный истукан? Спасибо, мне это не подходит.
Я готова была взорваться от гнева. Мне казалось, что все, он уже почти согласен. Да и какой смысл упрямиться? Условия были максимально щадящими. Я уже намекнула ему и на более тесный контакт в ванной, и перечислила самые необременительные задачи. Любой другой на его месте согласился бы, а этот ни в какую!
- Хорошо. Тогда я просто посижу пока здесь и посмотрю, как ты справишься с желанием сходить в туалет, - один только Далар знает, чего мне стоило сохранять спокойствие. Мысленно хотелось придушить Маркуса.
С несколько минут он молчал. Затем проворчал:
- Неделя. Никаких «Вы» и «госпожа». И ты не будешь просить меня воздерживаться от шуток.
Час от часу не легче. Шутки-то ему зачем сдались?
- Две недели. На «Вы». Без шуток и комментариев.
- Вообще-то, когда торгуются – принято идти на уступки, - попенял мне Маркус.
- Я и не торгуюсь. Условия были обозначены. Дальше сам решай. Или соглашаешься, или готовься обмочиться на моих глазах.
Как я точно считала его страх опозориться перед посторонним человеком! Это явно его пугало!
Но я все равно рисковала. Если выберет второй вариант, у меня не останется способов давления.
Маркус снова молчал. А я буквально чувствовала, как бешено колотится мое сердце в ожидании решения. Или он сейчас соглашается, или я уже попросту не знаю, как еще на него влиять.
- Хорошо, я могу допустить, что соглашусь побыть у тебя в услужении две недели. И даже постараюсь обращаться к тебе на «Вы» и называть «госпожой». Но пойми – я не смогу молча выполнять приказы: не в моем характере вести себя как раб. У меня при всем желании не получится.
- Так постарайся.
- Женщина, ты слушаешь, что я тебе говорю?! Как я дам тебе слово, зная, что все равно нарушу его?
Я с ним с ума сойду. То есть теперь вся загвоздка в том, что ему тяжело будет молчать?
- Давай так. Я не буду противиться твоей болтовне, чтобы ты не чувствовал себя каменным истуканом. Но все же я попрошу не быть слишком навязчивым, воздерживаться от шуток и помнить о почтительности. В противном случае буду наказывать. Тебя это устроит?
- Не хочу тебя заранее обнадеживать, но я попытаюсь.
У меня аж от сердца отлегло. Наконец-то. Смогла! Хотя радоваться еще рано, посмотрим, как он будет держать слово. Но все равно, это уже хоть что-то. Нашла-таки к нему подход.
- И еще одно условие! – произнес раб.
Да что ты будешь делать! Я его точно убью!
- Какое же?
- Ты назовешь свое имя.
Вот ведь пристал с этим именем. Честно говоря, не знаю, почему я тоже упрямилась, не желая представляться. Обычно никакого секрета из этого я не делала.
- Будешь прилежным и исполнительным – назову.
- Договорились, - его карие глаза лукаво сверкнули.
Мальчишка. Как есть мальчишка.
ГЛАВА 6
Виру пришлось буквально снять арамерца с рамы, потому что конечности Маркуса отказывались слушаться. Ноги подкашивались, а руки бессильно висели. От дальнейшей помощи военнопленный гордо отказался, хотя я прекрасно видела, насколько ему тяжело стоять и с каким усилием он пытается вернуть кровь в онемевшие конечности.
Сходил в уборную, ополоснулся, напился воды. Спать отказался, притом, что нетрудно было догадаться, как он должен был устать за эту ночь. Но раз пленник хотел покрасоваться передо мной несгибаемостью характера – пожалуйста. Мне это только на руку.
Пока арамерец готовил завтрак - блинчики с медом и орехами, я размышляла как мне следует его воспитывать. Первые две недели, как и обещала, буду давать брюнету стандартные задания по дому. Нужно будет не забывать почаще хвалить Маркуса, чтобы выработать в нем ощущение собственной значимости и желания служить тщательнее, раз для него так важно быть красавцем в чужих глазах.
Постепенно начну детальнее рассказывать о предпочтениях Эйстерии. Там, где две недели, там и три. Потом и четыре. Втянется. Поймет, что ничего такого уж страшного в служении нет, и перестанет артачиться.
Единственная проблема в том, что госпожа Эйстерия обожает унижать рабов. На такое Маркус явно не согласится. А как его к этому подвести – понятия не имею.
Из кухни доносились шипение масла и запах свежеиспеченных блинов. Маркус деловито стоял возле очага, наливая тесто на сковороду. Рядом на столешнице стояла низенькая стопочка золотистых блинчиков. Я уцепила один и довольно заурчала. Мягчайшие, промасленные, толстенькие.
- Ну куда ты раньше времени? – добродушно проворчал арамерец, понял, что сказал лишнего и попытался исправиться. – Я имел в виду: не спешите, госпожа, я сейчас все дожарю и принесу в столовую. С медом и орехами будет гораздо вкуснее.
Я молча кивнула, решив закрыть глаза на оплошность. По крайней мере сейчас фраза была произнесена по привычке, а не с целью выказать свое пренебрежение к правилам.
- Ты где-то учился готовке? – я присела неподалеку на табурет. Мне нравилось наблюдать за тем, как брюнет орудует кухонной утварью, ловко поворачивает сковородку распределяя тесто по всей поверхности, как переворачивает блин румяной стороной наверх. Солнечные лучи попадали через небольшое окно, ложась на кухонной стол яркими пятнами. Было приятно сидеть, жмурясь от солнца и слушать шкворчащие звуки сковороды, деловитое «та-а-ак» когда Маркус подцеплял готовый блин и его тихонькое подмурлыкивание очередной песенки.
- Дома на кухне постоянно ошивался. Наблюдал как наш повар готовит. А потом, когда уже в армию пошел, частенько кормил наших ребят на привалах. Да и в целом всегда нравилось возиться с едой.
Интересная оговорка. О себе Маркус пока неохотно рассказывал, стараясь не вдаваться в подробности. Но раз сказал, что у них был повар, значит сам он не из крестьянской семьи, и в армию пошел не от нужды. Да и по манерам заметно, что у арамерца хорошее образование. Но как он тогда оказался среди рабов? Этот вопрос не давал покоя. Богачи всегда с легкостью откупались от плена.
- Ваша семья разорилась? – озвучила я догадку.
- С чего ты.. простите, Вы так решили? – и после паузы вспомнил, что нужно добавить: - госпожа.
- Пытаюсь понять, как ты попал в рабство, раз у вас был личный повар.
- Гхм…Нет, с моей семьей все в порядке, и мы не разорены. Но, скажем так… то, что я попал в плен, могло бы принести много проблем для моих близких. Если позволите, госпожа, то я бы предпочел сменить тему.
Человек-загадка. Мне теперь было еще любопытнее узнать, что там у него за обстоятельства такие, раз попадание в рабство могло вызвать проблемы в семье? Может быть, за него потребовали бы слишком большой выкуп, который семья не могла оплатить? Или это каким-то образом бросило бы тень на его репутацию? Не знаю, как с этим обстоит у арамерецев, возможно для них попасть в плен равносильно позору и вместо того, чтобы откупиться, Маркус предпочел сказаться для близких погибшим?
- Госпожа, позвольте сервировать стол для завтрака, - произнес брюнет с учтивым поклоном.
Это еще один признак того, что его семья не бедствовала. Он прекрасно знает, как должны вести себя рабы. С одной стороны, это радовало: времени на обучение этикету и манерам потребуется совсем немного. В основном нужно будет лишь бегло ознакомиться со всеми аспектами и уделить внимание только тем моментам, которые отличаются из-за особенностей арамерской культуры.
С другой стороны, я начинала лучше понимать яростное сопротивление Маркуса подчиняться. Дело не только в его свободолюбивом характере, но и статусе. Когда ты с детства растешь в окружении прислуги, самому оказаться на ее месте – незавидная участь.
- Лучшие блинчики от лучшего повара для прекраснейшей госпожи готовы! Приятного аппетита, - и добавил тихо, себе под нос, но я расслышала: - гецхе.
На арамерском это означало «красавица».
Я улыбнулась, вновь закрывая глаза на это озорство. Может быть и зря, но мне очень нравились его знаки внимания. Ничего не могла с собой поделать. И руки у него сильные, и взгляд уверенный и даже властный.
«Так, Лиша, не забывайся. Он твой воспитанник».
Заставила себя отогнать фривольные мысли о Маркусе и сосредоточиться на завтраке.
- Изумительно, - простонала я, откусывая блинчик, политый медом и посыпанный орешками. – У тебя действительно талант к готовке.
Маркус просиял.
- Рад стараться, госпожа.
И ведь действительно старался. Вел себя… не сказать, что безукоризненно, но весьма приемлемо. Обычно, столь учтиво и галантно рабы начинают вести себя лишь на вторую, а то и третью неделю обучения.
- А что это? – я указала на чашу, наполненную непонятной жидкостью. Пахла она странно, но не сказать, что неприятно. Угадывался какой-то легкий цветочный аромат и запах трав, какие обычно используют в готовке.
- Простите, госпожа, мою дерзость, но сил моих нет смотреть, как вы портите хорошее вино, разбавляя его водой. От Вира я узнал, что у вас не принято пить воду, и решил приготовить напиток с моей родины. Это эщет. Попробуйте. Он хорошо утоляет жажду и отлично подойдет к блинам.
Вот опять он пытается командовать. Разбавленное вино ему, видите ли, не нравится. А если его не разбавлять, то быстро хмелеешь. Неразбавленные вина у нас принято пить во время застолий, либо после ужина. А так вот чтобы с утра пораньше налегать – мы же не варвары.
С опаской поднесла кружку к носу, еще раз вдохнув аромат напитка. По цвету жидкость напоминала савенийское белое вино. Отхлебнула глоток и лицо само скривилось от горечи, которую я проглотила.
- Ты меня отравить вздумал? Это невозможно пить! - возмутилась я, отплевываясь.
- Что не так? – по лицу Маркуса было заметно, что он ожидал иной реакции.
- Оно горькое! И противное. И горячее, - я пыталась заесть мерзкий привкус блинчиком. – Это не напиток, а какая-то лечебная микстура, которую дают больным при простуде. Фу! Налей мне нормального вина! Разбавленного!
- Глупая женщина! Кхм… Простите, госпожа. Сейчас, - сказал Маркус, уходя на кухню и бубня под нос, что предпочел бы сотню раз погибнуть на поле боя, если бы знал, что его будут заставлять издеваться над благородным напитком.
Если не считать неудачной попытки напоить меня какой-то гадостью, то в остальном Маркус справлялся весьма прекрасно, а я в свою очередь не скупилась на комплименты. И, надо сказать, моя тактика давала плоды.
