— Он писал мне, что нашел доказательства фальсификации. И просил, если с ним что-то случится, передать это вам. Он слышал о вашем... таланте. От общих знакомых из музейного мира.
Анастасия Петровна взяла конверт. Внутри была фотография страницы из настоящего дневника Шпорера, которую Оберталер успел сфотографировать в архиве. И пометка: «Истина не в словах, а в промежутках между ними.»
Она поняла. Даже раскрыв преступление, она не нашла всей правды. Вацлав был лишь исполнителем. Тенью, которая решила воспользоваться готовым сценарием. Но кто-то другой подсказал Оберталеру, где искать. Кто-то, кто знал о фальсификации и хотел избавиться от архивариуса, направляя на него антиквара. Возможно, тот самый «проводник», о котором говорил Матек.
Но сейчас Анастасия Петровна смотрела на огни Карловых Вар в окне и пила свой чай. Одна тайна была раскрыта. Но курорт, как и библиотека, хранил в себе еще много непрочитанных глав. И она знала — рано или поздно ее неукротимая любознательность снова заставит ее открыть следующую.
в которой свет софитов режет глаза
Слава, как и беспорядок, была явлением, которое Анастасия Петровна не жаловала. Однако статья в одной из пражских газет под названием «Библиотекарь, который поймал призрака», сделала свое дело. Ее телефон зазвонил, нарушив утренний ритуал чаепития.
Звонил продюсер телепрограммы «Расколотое прошлое», популярного шоу, которое снималось в соседнем городе Хеб и собирало детективов-любителей, историков и людей,?? обладающих экстрасенсорными способностями, для решения старых, «холодных» дел.
«Мы были бы польщены, мадам, если бы вы согласились стать нашим специальным гостем, — гласил вежливый, но настойчивый голос в трубке. — На этой неделе мы исследуем одно из самых загадочных преступлений региона — кражу «Слезы Аретузы», легендарного бриллианта графини Элеоноры фон Тун, произошедшую ровно сто лет назад. Камень так и не нашли.»
Анастасия Петровна уже хотела отказаться, но ее взгляд упал на открытую книгу по истории Южной Чехии. Упоминание о Хебе, городе с римской архитектурой и мрачной легендой о заживо сожженном мэре... И графа Тун, чье собрание старинных карт она как раз изучала. Это был не звонок, это был запрос из архива. Из прошлого.
«Что ж, — сказала она, глядя на гравюру с изображением замка в Хебе. —
Пришлите мне материалы дела. Я посмотрю.»
в которой прошлое носят на булавке
Студия «Расколотого прошлого» оказалась царством китча и драмы, помесью псевдоготического замка и научной лаборатории сумасшедшего алхимика. Воздух был густым и тяжелым — от искусственного тумана, что клубился под фальшивыми витражами, и резкого запаха греющихся софитов. Эти ослепительные лампы, подобно циклопам, были направлены на круглую сцену, вырезая из полумрака лица и жесты, придавая им театральную, почти картонную выразительность.
На зрительских местах, утопающих в бархатном мраке, сидели несколько десятков человек. Их лица, подсвеченные голубыми огоньками табло для аплодисментов, выражали жадное ожидание. Это были не критики и не коллеги, а адепты культа сенсации, пришедшие увидеть, как раскалывают прошлое, как вскрывают исторический нарыв. Они шептались, ловили каждый взгляд участников шоу, готовые поверить в любое чудо, любую мистификацию, лишь бы она была эффектной.
Ведущий, мужчина с зализанными волосами и слишком безупречной улыбкой, парил между декорациями, как радужный флюгер. Его голос, нарочито глубокий и дрожащий от пафоса, представлял «великих сыщиков», собравшихся вокруг стола, стилизованного под алтарный престол.
Была мадам Цилия, «потомственная цыганская ясновидящая». Она была закутана в цветастые шали, а её пальцы, унизанные перстнями, театрально поглаживали хрустальный шар, в мутной глубине которого, как уверяла она, уже «плещется тёмная вода и блестит сталь». Её глаза были закачены так высоко, что, казалось, вот-вот изучат узоры на её собственных веках.
Рядом с ней елозил Карстен, «биолокатор», чья живая энергия казалась прямой противоположностью её мистическому стуporу. Он похлопывал по карманам своего практичного жилета, набитым медными рамками и деревянными маятниками, и то и дело вскакивал, чтобы «поймать поток», направляясь к бутафорскому камину. «Энергия камня! Она ведёт меня! Очень сильный импульс!» — выкрикивал он, и зрительный зал замирал.
И был доктор философии, педантичный историк в очках с толстой оправой. Он сидел, выпрямив спину, и сыпал сухими, как осенние листья, датами и генеалогическими древами, не видя за ними живых людей с их страстями и пороками.
Анастасия Петровна сидела среди этого карнавала молча, в своем строгом тёмно-синем костюме, с безупречно гладкой причёской. Она ощущала себя таксидермическим экспонатом, случайно попавшим на ярмарочное представление. Свет софитов резал ей глаза, вызывая лёгкую головную боль. Её пальцы, привыкшие к шершавой поверхности старинной бумаги, с отвращением касались глянцевых распечаток, которые ей сунул ассистент.
Дело заключалось в следующем: в 1923 году, во время бала в замке Хеб, с горловины молодой графини Элеоноры фон Тун был похищен бриллиант «Слеза Аретузы». Подозревали всех: влюбленного в нее бедного художника, заезжего авантюриста, даже саму графиню, якобы организовавшую кражу для страховки. Камень исчез.
«Мадам Цилия видит... воду! И металл!» — драматично возвестил ведущий, и ясновидящая, как марионетка, кивала в такт его словам.
Карстен в это время уже тыкал пальцем в экран с проекцией замка, утверждая, что «энергетический след ведёт в подвал!».
Анастасия Петровна отодвинула шум и суету. Она разложила перед собой не красочные реконструкции бала, а чёрно-белые фотокопии инвентарных описей и страховых отчётов. Ее внимание привлекла не сам бриллиант, сверкающий на увеличенной фотографии, а его оправа — платиновая, выполненная в виде стилизованного цветка с тремя лепестками. И ещё одна деталь: на единственной сохранившейся фотографии графини в тот вечер, помимо ожерелья, на её платье была небольшая, неброская брошь в виде стрекозы. Странный контраст с ослепительным бриллиантом.
Внезапно она подняла голову. Её взгляд, холодный и острый, как скальпель, встретился с взглядом ведущего, и тот, не ожидая, замер.
«Господа, — тихо, но так, что в студии воцарилась абсолютная, звенящая тишина, произнесла Анастасия Петровна. — Вы ищете камень. А нужно искать оправу.»
Шар мадам Цилии перестал вращаться. Маятник Карстена застыл в воздухе. В зале кто-то сдержанно ахнул. Свет софитов внезапно показался ей ещё более невыносимым, но теперь он освещал не шоу, а начало настоящего расследования.
в которой стрекоза не может улететь
Все взгляды устремились на нее. Историк фыркнул: «Оправу? Она была ничтожной ценности по сравнению с бриллиантом!»
«Именно поэтому, — парировала Анастасия Петровна, — вор, если бы он был вором, выбросил бы ее или переплавил. Но если кражи не было...»
Она попросила увеличить фотографию графини. «Обратите внимание на брошь-стрекозу. Ее крылья... они не симметричны. Левое крыло чуть больше и имеет иную огранку. Это не ювелирный брак. Это — механизм.»
Наступила тишина, которую не могла заполнить даже мадам Цилия со своим шаром.
И пока в студии царило ошеломлённое молчание, завеса времени словно на мгновение приоткрылась, перенося в тот самый кабинет в замке Хеб за неделю до рокового бала.
- Элеонора фон Тун стояла у окна, сжимая в руке пачку кредитных писем. Каждое из них было похоже на похоронный звон по её родовому гнезду. Засухи, неурожаи, долги покойного отца... Замок, её любимый замок с его ажурными башенками и вековыми портретами предков, медленно, но верно уходил в песок финансовой трясины. Продавать земли? Увольнять слуг, чьи семьи служили Тунам веками? Нет. Это было невозможно.
Её взгляд упал на портрет прабабки, той самой, что носила «Слезу Аретузы». Бриллиант холодно сверкал на холсте. Фамильная реликвия. Неприкосновенная. Её нельзя было продать, не покрыв себя вечным позором. Но что, если...
Она подошла к туалетному столику и взяла в руки ожерелье. Платиновый цветок был удивительно тяжёл. А затем её пальцы нашли крошечную, почти невидимую замочную скважину, скрытую в изгибе лепестка. Идея родилась мгновенно, словно вспышка молнии, озаряющая тёмную аллею. Она открыла шкатулку с безделушками и достала брошь-стрекозу — диковинный подарок от одного английского инженера, восхищённого её красотой. Тот говорил, что это не просто брошь, а ключ к некоему «механизму будущего». Она всегда считала это чудачеством. До этого момента.
План созрел безупречный, как огранка самого камня. Нужно лишь найти искусного ювелира, который создаст безупречную копию. На балу, в суматохе, она незаметно снимет настоящий камень, спрячет его, а затем с криком ужаса «обнаружит» пропажу подделки. Страховая выплата покроет долги. А подлинная «Слеза Аретузы», сердце её рода, останется с ней. Она не воровка. Она — спасительница.
«Прости, прабабушка, — прошептала Элеонора, вставляя крылышко стрекозы в щель оправы и чувствуя, как с тихим, изящным щелчком механизм поддаётся. — Но иногда, чтобы сохранить прошлое, его нужно на время спрятать». -
И снова взгляд всех в студии вернулся к Анастасии Петровне, но теперь в нём читалось не просто изумление, а глубочайшее понимание. Она не просто разгадала головоломку. Она рассказала человеческую драму.
«Графиня Элеонора была известна своей эксцентричностью и любовью к механическим диковинкам, — продолжала Анастасия Петровна, словно читая лекцию. — Страховая компания, оценивая камень, описала застежку ожерелья как сложную, «запирающуюся на маленький ключ». Но что, если это была не просто застежка? Что, если вся оправа была миниатюрным сейфом? А брошь-стрекоза... тем самым ключом.»
«Но... зачем ей это?» — спросил ошеломленный ведущий.
«Чтобы обмануть, — ответила Анастасия Петровна. — Бриллиант был фамильным, его нельзя было продать. Но его можно было заменить высококачественной подделкой, а настоящий камень, сняв его с оправы с помощью этого ключа-броши, оставить себе. Бал, суета... идеальный момент, чтобы «обнаружить» пропажу подделки. Настоящий же «Слеза Аретузы», я полагаю, так и остался в той оправе. И его никогда не искали, потому что искали отдельный камень, а не часть ювелирного изделия.»
в которой алмаз находят в архиве
Студия замерла. Даже биолокатор опустил свои рамки.
«И где же, по-вашему, этот «сейф»?» — съехидничал историк, все еще пытаясь сохранить научное лицо.
«В самом надежном месте, — сказала Анастасия Петровна. — Там, где его перестают видеть. В описи имущества графини после ее смерти значится «платиновая брошь-цветок, инкрустированная горным хрусталем». Страховая оценка — минимальная. Я полагаю, она хранится в фондах городского музея Хеба. Как безделушка.»
Продюсер, не веря своему счастью, тут же отправил группу в музей. Камера в прямом эфире следила, как хранитель, пожимая плечами, приносит небольшую коробку. Там лежала изящная платиновая брошь в виде цветка. При ближайшем рассмотрении в центре, среди «горного хрусталя», был виден крупный камень с уникальной огранкой, скрытый под прозрачной, но не алмазной оболочкой.
Когда ювелир, приглашенный на шоу, осторожно надавил на три лепестка-защелки броши, верхняя часть цветка с тихим щелчком отъехала, открывая чистейшую воду огромного бриллианта. «Слеза Аретузы».
В студии воцарилась настоящая, не наигранная тишина. Ее нарушила Анастасия Петровна, которая, глядя в камеру без тени торжества, произнесла:
«Прошлое редко прячет свои секреты в подземельях. Чаще всего — оно выставляет их на видное место, полагаясь на нашу невнимательность. Истина — это не вспышка озарения, а правильный каталог.»
Но на этом история не закончилась. Она лишь перетекла из мира телевизионных сенсаций в мир бюрократических и юридических формальностей.
На следующий день пражская полиция, под давлением неопровержимых доказательств, предоставленных телеканалом, официально возобновила расследование дела о краже «Слезы Аретузы», закрытое в 1926 году за отсутствием улик. Теперь оно рассматривалось как мошенничество. Потомки графини, сохранившие титул, но не состояние, были вызваны на дачу объяснений. Им предстояло доказать, что не были соучастниками аферы своей предшественницы.
Самая же пикантная ситуация сложилась вокруг страховой компании «Богемский Феникс», некогда выплатившей семье фон Тун огромную сумму. Их юристы, столкнувшись с фактом, что бриллиант не был украден, а был умышленно сокрыт, немедленно инициировали иск о возврате страховой выплаты с процентами из наследственной массы графини. Ирония заключалась в том, что та самая награда в сто тысяч крон, обещанная сто лет назад за помощь в розыске камня, по условиям полиса, теперь в полном объеме переходила Анастасии Петровне. Сумма, которую ей перечислил на следующий день молчаливый бухгалтер «Феникса», была более чем достаточной, чтобы оплатить ее отпуск в Карловых Варах на десятилетия вперед.
Анастасия Петровна взяла чек длинными, спокойными пальцами и положила его в блокнот, как закладку. Она встала и покинула шумную студию, оставив за собой взрыв аплодисментов и очередную порцию сенсационных заголовков. Ее отпуск снова был прерван. Но на этот раз ее упорядоченный мир не рухнул. Он просто расширился, включив в себя еще одну, навеки упокоенную, тайну и неожиданный финансовый бонус, который она рассматривала не как награду, а как компенсацию за испорченный покой.
Аэропорт Карловых Вар был залит бледным, осенним солнцем. Багаж Анастасии Петровны был упакован с привычной аккуратностью; внутри, между слоями бельи?ных подушечек, лежал фарфоровыи? рожок для воды — молчаливыи? свидетель двух раскрытых таи?н.
Перед самым выходом на посадку к неи? подошел почтенныи? господин, представившии?ся секретарем пражского Национального музея. Он вручил ей продолговатую шкатулку из темного дерева.
«От благодарного сообщества чешских историков, мадам. Ваша метода… произвела революцию в нашем восприятии архивов.»
Внутри, на бархате, лежала изящная викторианская перьевая ручка с золотым пером. На ее колпачке была выгравирована крошечная, но идеально узнаваемая деталь: три перекрещенные линии.
«Это ключ?» — спросила Анастасия Петровна, поворачивая ручку в руках.
«В некотором роде. К новым дверям, — секретарь улыбнулся. — Кстати, это не единственный подарок. Меня также попросили передать вам это.»
Он достал из внутреннего кармана конверт из плотной, кремовой бумаги. Конверт был украшен гербом с изображением рыцаря в доспехах, а его края были обожжены, будто его на мгновение поднесли к огню. Адрес был отпечатан на машинке: Мисс Анастасия Петровна, до востребования, Карловы Вары.
Вскрыв его тонким лезвием ножа для бумаги, который она, конечно же, имела при себе, Анастасия Петровна извлекла лист с тем же гербом в шапке.
«Уважаемая Мисс Петровна,
Ваша слава, как оказалось, обладает не только весом, но и крыльями, и пересекла Ла-Манш, чтобы достигнуть нашего скромного общества. Ваш уникальный дар видеть историю, а не мифы, представляется нам единственной надеждой пролить свет на одно давнее семейное предание, что вот уже три столетия отравляет покой моей семьи.
Анастасия Петровна взяла конверт. Внутри была фотография страницы из настоящего дневника Шпорера, которую Оберталер успел сфотографировать в архиве. И пометка: «Истина не в словах, а в промежутках между ними.»
Она поняла. Даже раскрыв преступление, она не нашла всей правды. Вацлав был лишь исполнителем. Тенью, которая решила воспользоваться готовым сценарием. Но кто-то другой подсказал Оберталеру, где искать. Кто-то, кто знал о фальсификации и хотел избавиться от архивариуса, направляя на него антиквара. Возможно, тот самый «проводник», о котором говорил Матек.
Но сейчас Анастасия Петровна смотрела на огни Карловых Вар в окне и пила свой чай. Одна тайна была раскрыта. Но курорт, как и библиотека, хранил в себе еще много непрочитанных глав. И она знала — рано или поздно ее неукротимая любознательность снова заставит ее открыть следующую.
Глава шестая,
в которой свет софитов режет глаза
Слава, как и беспорядок, была явлением, которое Анастасия Петровна не жаловала. Однако статья в одной из пражских газет под названием «Библиотекарь, который поймал призрака», сделала свое дело. Ее телефон зазвонил, нарушив утренний ритуал чаепития.
Звонил продюсер телепрограммы «Расколотое прошлое», популярного шоу, которое снималось в соседнем городе Хеб и собирало детективов-любителей, историков и людей,?? обладающих экстрасенсорными способностями, для решения старых, «холодных» дел.
«Мы были бы польщены, мадам, если бы вы согласились стать нашим специальным гостем, — гласил вежливый, но настойчивый голос в трубке. — На этой неделе мы исследуем одно из самых загадочных преступлений региона — кражу «Слезы Аретузы», легендарного бриллианта графини Элеоноры фон Тун, произошедшую ровно сто лет назад. Камень так и не нашли.»
Анастасия Петровна уже хотела отказаться, но ее взгляд упал на открытую книгу по истории Южной Чехии. Упоминание о Хебе, городе с римской архитектурой и мрачной легендой о заживо сожженном мэре... И графа Тун, чье собрание старинных карт она как раз изучала. Это был не звонок, это был запрос из архива. Из прошлого.
«Что ж, — сказала она, глядя на гравюру с изображением замка в Хебе. —
Пришлите мне материалы дела. Я посмотрю.»
Глава седьмая,
в которой прошлое носят на булавке
Студия «Расколотого прошлого» оказалась царством китча и драмы, помесью псевдоготического замка и научной лаборатории сумасшедшего алхимика. Воздух был густым и тяжелым — от искусственного тумана, что клубился под фальшивыми витражами, и резкого запаха греющихся софитов. Эти ослепительные лампы, подобно циклопам, были направлены на круглую сцену, вырезая из полумрака лица и жесты, придавая им театральную, почти картонную выразительность.
На зрительских местах, утопающих в бархатном мраке, сидели несколько десятков человек. Их лица, подсвеченные голубыми огоньками табло для аплодисментов, выражали жадное ожидание. Это были не критики и не коллеги, а адепты культа сенсации, пришедшие увидеть, как раскалывают прошлое, как вскрывают исторический нарыв. Они шептались, ловили каждый взгляд участников шоу, готовые поверить в любое чудо, любую мистификацию, лишь бы она была эффектной.
Ведущий, мужчина с зализанными волосами и слишком безупречной улыбкой, парил между декорациями, как радужный флюгер. Его голос, нарочито глубокий и дрожащий от пафоса, представлял «великих сыщиков», собравшихся вокруг стола, стилизованного под алтарный престол.
Была мадам Цилия, «потомственная цыганская ясновидящая». Она была закутана в цветастые шали, а её пальцы, унизанные перстнями, театрально поглаживали хрустальный шар, в мутной глубине которого, как уверяла она, уже «плещется тёмная вода и блестит сталь». Её глаза были закачены так высоко, что, казалось, вот-вот изучат узоры на её собственных веках.
Рядом с ней елозил Карстен, «биолокатор», чья живая энергия казалась прямой противоположностью её мистическому стуporу. Он похлопывал по карманам своего практичного жилета, набитым медными рамками и деревянными маятниками, и то и дело вскакивал, чтобы «поймать поток», направляясь к бутафорскому камину. «Энергия камня! Она ведёт меня! Очень сильный импульс!» — выкрикивал он, и зрительный зал замирал.
И был доктор философии, педантичный историк в очках с толстой оправой. Он сидел, выпрямив спину, и сыпал сухими, как осенние листья, датами и генеалогическими древами, не видя за ними живых людей с их страстями и пороками.
Анастасия Петровна сидела среди этого карнавала молча, в своем строгом тёмно-синем костюме, с безупречно гладкой причёской. Она ощущала себя таксидермическим экспонатом, случайно попавшим на ярмарочное представление. Свет софитов резал ей глаза, вызывая лёгкую головную боль. Её пальцы, привыкшие к шершавой поверхности старинной бумаги, с отвращением касались глянцевых распечаток, которые ей сунул ассистент.
Дело заключалось в следующем: в 1923 году, во время бала в замке Хеб, с горловины молодой графини Элеоноры фон Тун был похищен бриллиант «Слеза Аретузы». Подозревали всех: влюбленного в нее бедного художника, заезжего авантюриста, даже саму графиню, якобы организовавшую кражу для страховки. Камень исчез.
«Мадам Цилия видит... воду! И металл!» — драматично возвестил ведущий, и ясновидящая, как марионетка, кивала в такт его словам.
Карстен в это время уже тыкал пальцем в экран с проекцией замка, утверждая, что «энергетический след ведёт в подвал!».
Анастасия Петровна отодвинула шум и суету. Она разложила перед собой не красочные реконструкции бала, а чёрно-белые фотокопии инвентарных описей и страховых отчётов. Ее внимание привлекла не сам бриллиант, сверкающий на увеличенной фотографии, а его оправа — платиновая, выполненная в виде стилизованного цветка с тремя лепестками. И ещё одна деталь: на единственной сохранившейся фотографии графини в тот вечер, помимо ожерелья, на её платье была небольшая, неброская брошь в виде стрекозы. Странный контраст с ослепительным бриллиантом.
Внезапно она подняла голову. Её взгляд, холодный и острый, как скальпель, встретился с взглядом ведущего, и тот, не ожидая, замер.
«Господа, — тихо, но так, что в студии воцарилась абсолютная, звенящая тишина, произнесла Анастасия Петровна. — Вы ищете камень. А нужно искать оправу.»
Шар мадам Цилии перестал вращаться. Маятник Карстена застыл в воздухе. В зале кто-то сдержанно ахнул. Свет софитов внезапно показался ей ещё более невыносимым, но теперь он освещал не шоу, а начало настоящего расследования.
Глава восьмая,
в которой стрекоза не может улететь
Все взгляды устремились на нее. Историк фыркнул: «Оправу? Она была ничтожной ценности по сравнению с бриллиантом!»
«Именно поэтому, — парировала Анастасия Петровна, — вор, если бы он был вором, выбросил бы ее или переплавил. Но если кражи не было...»
Она попросила увеличить фотографию графини. «Обратите внимание на брошь-стрекозу. Ее крылья... они не симметричны. Левое крыло чуть больше и имеет иную огранку. Это не ювелирный брак. Это — механизм.»
Наступила тишина, которую не могла заполнить даже мадам Цилия со своим шаром.
И пока в студии царило ошеломлённое молчание, завеса времени словно на мгновение приоткрылась, перенося в тот самый кабинет в замке Хеб за неделю до рокового бала.
- Элеонора фон Тун стояла у окна, сжимая в руке пачку кредитных писем. Каждое из них было похоже на похоронный звон по её родовому гнезду. Засухи, неурожаи, долги покойного отца... Замок, её любимый замок с его ажурными башенками и вековыми портретами предков, медленно, но верно уходил в песок финансовой трясины. Продавать земли? Увольнять слуг, чьи семьи служили Тунам веками? Нет. Это было невозможно.
Её взгляд упал на портрет прабабки, той самой, что носила «Слезу Аретузы». Бриллиант холодно сверкал на холсте. Фамильная реликвия. Неприкосновенная. Её нельзя было продать, не покрыв себя вечным позором. Но что, если...
Она подошла к туалетному столику и взяла в руки ожерелье. Платиновый цветок был удивительно тяжёл. А затем её пальцы нашли крошечную, почти невидимую замочную скважину, скрытую в изгибе лепестка. Идея родилась мгновенно, словно вспышка молнии, озаряющая тёмную аллею. Она открыла шкатулку с безделушками и достала брошь-стрекозу — диковинный подарок от одного английского инженера, восхищённого её красотой. Тот говорил, что это не просто брошь, а ключ к некоему «механизму будущего». Она всегда считала это чудачеством. До этого момента.
План созрел безупречный, как огранка самого камня. Нужно лишь найти искусного ювелира, который создаст безупречную копию. На балу, в суматохе, она незаметно снимет настоящий камень, спрячет его, а затем с криком ужаса «обнаружит» пропажу подделки. Страховая выплата покроет долги. А подлинная «Слеза Аретузы», сердце её рода, останется с ней. Она не воровка. Она — спасительница.
«Прости, прабабушка, — прошептала Элеонора, вставляя крылышко стрекозы в щель оправы и чувствуя, как с тихим, изящным щелчком механизм поддаётся. — Но иногда, чтобы сохранить прошлое, его нужно на время спрятать». -
И снова взгляд всех в студии вернулся к Анастасии Петровне, но теперь в нём читалось не просто изумление, а глубочайшее понимание. Она не просто разгадала головоломку. Она рассказала человеческую драму.
«Графиня Элеонора была известна своей эксцентричностью и любовью к механическим диковинкам, — продолжала Анастасия Петровна, словно читая лекцию. — Страховая компания, оценивая камень, описала застежку ожерелья как сложную, «запирающуюся на маленький ключ». Но что, если это была не просто застежка? Что, если вся оправа была миниатюрным сейфом? А брошь-стрекоза... тем самым ключом.»
«Но... зачем ей это?» — спросил ошеломленный ведущий.
«Чтобы обмануть, — ответила Анастасия Петровна. — Бриллиант был фамильным, его нельзя было продать. Но его можно было заменить высококачественной подделкой, а настоящий камень, сняв его с оправы с помощью этого ключа-броши, оставить себе. Бал, суета... идеальный момент, чтобы «обнаружить» пропажу подделки. Настоящий же «Слеза Аретузы», я полагаю, так и остался в той оправе. И его никогда не искали, потому что искали отдельный камень, а не часть ювелирного изделия.»
Глава девятая,
в которой алмаз находят в архиве
Студия замерла. Даже биолокатор опустил свои рамки.
«И где же, по-вашему, этот «сейф»?» — съехидничал историк, все еще пытаясь сохранить научное лицо.
«В самом надежном месте, — сказала Анастасия Петровна. — Там, где его перестают видеть. В описи имущества графини после ее смерти значится «платиновая брошь-цветок, инкрустированная горным хрусталем». Страховая оценка — минимальная. Я полагаю, она хранится в фондах городского музея Хеба. Как безделушка.»
Продюсер, не веря своему счастью, тут же отправил группу в музей. Камера в прямом эфире следила, как хранитель, пожимая плечами, приносит небольшую коробку. Там лежала изящная платиновая брошь в виде цветка. При ближайшем рассмотрении в центре, среди «горного хрусталя», был виден крупный камень с уникальной огранкой, скрытый под прозрачной, но не алмазной оболочкой.
Когда ювелир, приглашенный на шоу, осторожно надавил на три лепестка-защелки броши, верхняя часть цветка с тихим щелчком отъехала, открывая чистейшую воду огромного бриллианта. «Слеза Аретузы».
В студии воцарилась настоящая, не наигранная тишина. Ее нарушила Анастасия Петровна, которая, глядя в камеру без тени торжества, произнесла:
«Прошлое редко прячет свои секреты в подземельях. Чаще всего — оно выставляет их на видное место, полагаясь на нашу невнимательность. Истина — это не вспышка озарения, а правильный каталог.»
Но на этом история не закончилась. Она лишь перетекла из мира телевизионных сенсаций в мир бюрократических и юридических формальностей.
На следующий день пражская полиция, под давлением неопровержимых доказательств, предоставленных телеканалом, официально возобновила расследование дела о краже «Слезы Аретузы», закрытое в 1926 году за отсутствием улик. Теперь оно рассматривалось как мошенничество. Потомки графини, сохранившие титул, но не состояние, были вызваны на дачу объяснений. Им предстояло доказать, что не были соучастниками аферы своей предшественницы.
Самая же пикантная ситуация сложилась вокруг страховой компании «Богемский Феникс», некогда выплатившей семье фон Тун огромную сумму. Их юристы, столкнувшись с фактом, что бриллиант не был украден, а был умышленно сокрыт, немедленно инициировали иск о возврате страховой выплаты с процентами из наследственной массы графини. Ирония заключалась в том, что та самая награда в сто тысяч крон, обещанная сто лет назад за помощь в розыске камня, по условиям полиса, теперь в полном объеме переходила Анастасии Петровне. Сумма, которую ей перечислил на следующий день молчаливый бухгалтер «Феникса», была более чем достаточной, чтобы оплатить ее отпуск в Карловых Варах на десятилетия вперед.
Анастасия Петровна взяла чек длинными, спокойными пальцами и положила его в блокнот, как закладку. Она встала и покинула шумную студию, оставив за собой взрыв аплодисментов и очередную порцию сенсационных заголовков. Ее отпуск снова был прерван. Но на этот раз ее упорядоченный мир не рухнул. Он просто расширился, включив в себя еще одну, навеки упокоенную, тайну и неожиданный финансовый бонус, который она рассматривала не как награду, а как компенсацию за испорченный покой.
Эпилог
Аэропорт Карловых Вар был залит бледным, осенним солнцем. Багаж Анастасии Петровны был упакован с привычной аккуратностью; внутри, между слоями бельи?ных подушечек, лежал фарфоровыи? рожок для воды — молчаливыи? свидетель двух раскрытых таи?н.
Перед самым выходом на посадку к неи? подошел почтенныи? господин, представившии?ся секретарем пражского Национального музея. Он вручил ей продолговатую шкатулку из темного дерева.
«От благодарного сообщества чешских историков, мадам. Ваша метода… произвела революцию в нашем восприятии архивов.»
Внутри, на бархате, лежала изящная викторианская перьевая ручка с золотым пером. На ее колпачке была выгравирована крошечная, но идеально узнаваемая деталь: три перекрещенные линии.
«Это ключ?» — спросила Анастасия Петровна, поворачивая ручку в руках.
«В некотором роде. К новым дверям, — секретарь улыбнулся. — Кстати, это не единственный подарок. Меня также попросили передать вам это.»
Он достал из внутреннего кармана конверт из плотной, кремовой бумаги. Конверт был украшен гербом с изображением рыцаря в доспехах, а его края были обожжены, будто его на мгновение поднесли к огню. Адрес был отпечатан на машинке: Мисс Анастасия Петровна, до востребования, Карловы Вары.
Вскрыв его тонким лезвием ножа для бумаги, который она, конечно же, имела при себе, Анастасия Петровна извлекла лист с тем же гербом в шапке.
«Уважаемая Мисс Петровна,
Ваша слава, как оказалось, обладает не только весом, но и крыльями, и пересекла Ла-Манш, чтобы достигнуть нашего скромного общества. Ваш уникальный дар видеть историю, а не мифы, представляется нам единственной надеждой пролить свет на одно давнее семейное предание, что вот уже три столетия отравляет покой моей семьи.
