Глава 1, в коей молодая особа вынуждена читать псалмы и выслушивать нотации отца вместо того, чтобы танцевать на балу в Версале
– Сочинителей рыцарских романов ждёт особый круг ада – в нём этих развратителей невинных душ будут заставлять читать извержения их же собратьев, – заявил маркиз де Лавен, поглядывая в окно кареты на проплывающие мимо прованские пейзажи. – Рад, дорогая дщерь, что вы со мной в этом полностью согласны.
Дочь маркиза, решившего улучшить сочинение Данте и дополнить мироздание ещё одним витком геены огненной, никак не ответила на пассаж отца. Она с ним уже полгода не разговаривала. Ну а поскольку молчание всяк волен трактовать как согласие, де Лавен был вполне удовлетворён отсутствием ответа. К сожалению для маркиза, вторая его спутница – баронесса де Шевтер – никогда не упускала повода уронить в беседу каплю яда. И у неё тоже были свои соображения насчёт подземной географии.
– А ещё один круг предназначен для зануд, ханжей и заботливых отцов. Милый брат, ну хватит уже ворчать!
– Романы, столь полюбившиеся вам, мадам, способствуют удручающей порче нравов, – де Лавен оседлал своего любимого конька и сдаваться явно не собирался. – Книги сии затягивают девиц и дам в сети разврата, и я крайне удручён тем обстоятельством, что вы опять читаете какую-то рыцарскую пакость. Подумайте же о своей душе, сестра! Этим книжонкам есть только одно применение. Выбросить и сжечь!
– Не стоит беспокоиться за мою душу, братец. Я вот уже третий день читаю «Декамерон». Уверяю, в нём нет ничего рыцарского.
– Да? Ну тогда ладно, – смилостивился маркиз.
Копыта холёных, благородных лошадей радостным стуком приветствовали каждое лье дороги, протянувшейся вдоль бесконечных лавандовых полей и виноградников. Изредка попадались замки и деревеньки, иной раз крестьянин с загорелым, выдубленным южным солнцем лицом, отходил от проезжего тракта и с почтением снимал шляпу перед каретой с гербом важного маркиза, судя по всему – нездешних краёв, и долго ещё провожал взглядом клубы пыли, оседающие вслед за обозом с поклажей и всадниками эскорта.
– Воистину, Господь не даром сотворил себе место для отдыха здесь, в Провансе, когда утомился создавать разнообразные ландшафты земли, – нравоучительно продолжил разговор маркиз де Лавен, совершающий путешествие по югу с сестрой и дочерью. – Никакой Эдем не может сравниться с красочным буйством этого счастливого края…
Баронесса де Шевтер, прикрывая рот в нечаянной зевоте веером из фазаньих перьев, скучающе парировала:
– То-то вы, братец, вот уж двадцать лет как не бывали в этом раю, а всё слоняетесь меж Версалем и Фонтенбло. А что до Эдема, так вы рассуждает так, словно видели его наяву; а меж тем вы не только не могли его видеть, но, боюсь, никогда и не увидите, ибо ваши дуэли самым благочестивым образом вымостят вам дорожку в ад…
Баронесса была известна в свете своими колкостями и остроумным, язвительным характером. Но дочь маркиза, Анна де Лавен, любила тётку, можно сказать, обожала: когда папенька начинал свои нотации, баронесса де Шевтер всегда находила способ его окоротить на радость юной русой головке.
– А если вы, братец, сомневаетесь, так я напомню, как совсем недавно вы отправили на тот свет мальчика...
– Подонка! Который посягал на вашу вдовью честь.
– О своей вдовьей чести я как-нибудь сама позабочусь.
– А о вашем незаконном сыне, надо думать, позаботится добрый священник той деревушки близ Орлеана?
– Я же не считаю ваших бастардов, маркиз.
– А я вот полагаю, что должен был призвать этого смазливого негодяя к ответу… Иначе бы вам пришлось искать ещё одну кормилицу, для следующего младенца!
– Не беспокойтесь, нашла бы.
– Я, как ваш брат и дворянин, с самыми благими намерениями…
– Вот и я о том же – нет ничего лучше, чем мостить себе дорогу в пекло этими самыми намерениями…
Анна, скрыв усмешку, попыталась благочестиво углубиться в псалмы Давидовы, но, скосив глаза на латинские строки, немедленно прекратила попытки самоистязания. Нет, незачем и пытаться сосредоточиться на страницах молитвенника. Какая скука! Какая скука всё это ваше «увлекательное путешествие»! Тонкие пальцы скользили по жемчугу переплёта, переворачивали листы, но латинские буквы никак не желали складываться в слова и предложения. Анна вздохнула, взглянула на бесконечные поля лаванды, и заложила страницу лавандовым цветком. Теперь этот символ восхитительного юга её не вдохновлял. Даже флакон дымчатого стекла с чудесными, редкими духами перестал радовать мадемуазель де Лавен: здесь этот запах был повсюду, и вот уже который день навевал только скуку.
Девушка отложила книгу и поправила русые, тёмно-медового цвета волосы в высокой причёске, перевитой лентами. Анна, надеясь поразить провинциалов столичным парикмахерским искусством, вот уже которую ночь спала полусидя. К сожалению, причёска, хотя и сохраняла вид, была изрядно подпорчена, большей частью касаниями о низкий потолок кареты. Достав зеркало и придирчиво оглядев себя, Анна вздохнула. «Ничего, – подумала она, – этим провинциалам и такого хватит». Отодвинув бархатную занавесь, девушка стала смотреть в окно, краем уха прислушиваясь к разговорам отца и тётки.
Увы, здесь, в уголке, созданном, если верить местным легендам, Господом для отдыха от тягот творения, воистину можно было только отдыхать; после балов Версаля, многочасовых танцев, прогулок, поисков в многолюдном дворце места, где можно было бы присесть, бесконечных этикетных поклонов и реверансов – о да, в первые дни тишина и спокойствие деревенской жизни завораживали. Потом приходило осознание, что, кроме бездумного отдыха, заниматься здесь, пожалуй, и нечем. Даже разговоры у этих южан были ленивые, неторопливые; охоты – азартные, но совершенно без всяких интриг, присущих королевским, где каждый стремится не столько убить дичь, сколько показать себя; обеды в честь нагрянувших с севера гостей – ужасно провинциальными…
– Подумайте, баронесса, какой пример вы подаёте трём вашим воспитанницам и родной племяннице, – нудил маркиз. – Даже здесь, в патриархальной тиши Прованса, я вынужден беспокоиться о вашей чести, поскольку барон де Мон, у которого мы намедни останавливались, глядел на вас…
– Помилуй Боже! Вы хотели бы, чтоб он глядел на вас?! Вы разочаровываете меня, сударь, и вынуждаете делать самые нелесные предположения…
Мимо проплывали хижины живописной деревеньки, затерявшейся в невысоких холмах, и Анна порадовалась, что, похоже, скоро надоевший равнинный пейзаж сменится скалистым плоскогорьем, что придаст видам хоть некоторую новизну. А там, быть может, они остановятся в настоящем «орлином гнезде» какого-нибудь графа, нависшем над бурной порожистой речкой… Карету тряхнуло, донеслась ругань кучера, колёса заскрипели, останавливаясь.
– Ах, чёрт побери! – воскликнула Анна. – Моя причёска…
Она выхватила зеркало, чтобы удостовериться, что из-за встряски роскошное произведение версальских парикмахеров смялось если не самым ужасным образом, то вполне ощутимым для огорчения, но тут же смущённо прикусила язык, поглядывая на отца и тётку.
– У меня сложилось мнение, что дорога пагубно влияет даже на самые благочестивые натуры, - невозмутимо заметила баронесса де Шевтер. – Помнится, аббатиса Лонкро, в кровь разбив нос на мосту Шенонсо, когда карету занесло так, что она едва не выкинула ребёнка, которого в тот момент носила… О, наша кузина выражалась почище любого кучера! Даром что настоятельница монастыря. Анна, не беспокойся, причёска испорчена не окончательно; вечером мой Жак тебе её подправит.
Маркиз не находил слов.
– Дочь! Ты, дочь моя! – наконец возопил он, представив, очевидно, себя героем трагедии Корнеля. – Как ты могла произнести столь непристойные слова! Кто, чёрт побери, тебя научил так богохульствовать? Где, тысяча чертей, ты слышала такие ругательства?!
– Прошу прощения, – пробормотала Анна. – Но это ужасно, когда причёска готова развалиться от дуновения ветерка, а тут…
– Девочка, хотя и подобрала не совсем те слова, что приличествовали бы молодой особе, – заметила баронесса, – тем не менее, высказала именно то, что я сама намеревалась сказать. Братец, может, лучше было бы узнать, что случилось?
– Может, на нас напали разбойники? – с надеждой спросила Анна.
– Чёрт побери! Баронесса, не смейте оправдывать мою дочь, да ещё приводить в пример безобразные приключения потаску… известной нам аббатисы! – возмутился де Лавен, и отвернулся к окну, крутя ус, как делал всегда, когда горячился, но не желал раздувать скандал.
Анна также сочла за лучшее замолчать, хотя ей ужасно хотелось порасспросить тётку об истории с мадемуазель Лонкро. Что ж, надо не забыть прокрасться в спальню баронессы вечером и задать ей вопросы… А пока – помолчать. Маркиз обожал дочь, не был строг, но порой ужасно занудствовал. И даже если слова прелестной девушки подобны розам и жемчугу, как гласят местные сказки, всё-таки молчание порой – лучший выход из ситуации. Тем более что Анна уже почти полгода, с самого февраля, не разговаривала с отцом, ограничиваясь только краткими фразами по самым насущным поводам. «Да, отец», «нет, отец», «как скажете, сударь» – не более того. У Анны был на это повод…
– Но что это там случилось? – баронесса откинула занавесь и выглянула в окно, окликая кучера.
В ответ донеслось меканье и блеянье. Приотворив дверцу, де Шевтер высунулась из кареты.
– Ваше сиятельство, господин маркиз! – подскакал паж на кауром жеребце. – Ваша милость, госпожа баронесса! Там какой-то пастух вздумал перегонять своё стадо.
– Какое безобразие, – сказал де Лавен. – Этот дурак не нашёл ничего лучшего, как выгнать своих овец прямо перед нашей каретой. Что ж, будем ждать.
– Стадо большое? – осведомилась баронесса.
– Большое, и, увы – похоже, упрямое.
Анна, представив перспективу ожидания прохода этой овечьей процессии, не выдержала:
– А почему бы нам не велеть прогнать этого простолюдина с дороги? Пусть обождёт! А если не послушает, пусть ему порежут всю скотину, чтоб знал, как преграждать дорогу благородным людям…
– Сам король терпеливо ждал, пока перед ним не пройдёт стадо овец, –ответил де Лавен. – Значит, будем ждать и мы.
Было невероятно досадно. Расправляя сбившееся от резкой остановки платье, прекрасное платье светло-зелёного шёлка, с золотистой нижней юбкой и шитой солнечно-сияющими нитями шемизеткой, Анна мрачно думала о том, какая нелёгкая занесла её в эти унылые края. Даже этот восхитительный наряд, в котором она была подобна юному весеннему листку, озаряемому светилом, показать некому – кроме овец да, пожалуй, местных дворян, которые вовсе не имеют того версальского щеголеватого шарма, как, скажем, виконт де Мольяк... Ныне, увы, покойный – спасибо батюшке за «защиту семейной чести». Анна вздохнула. Тётка достала рукоделие и меланхолично занялась вышивкой покрова для алтаря какого-то храма, возможно, того самого, где служил красавец-аббат, что, если верить слухам, чаще других исповедовал баронессу. Арман де Лавен невозмутимо молчал, поглаживая усы.
– Никогда бы не подумала, что путешествие в поисках жениха – такая скучная штука, - вздохнула Анна.
– Замужество скучнее, – мгновенно ответила графиня.
За окном раздалось согласное блеянье.
– Лучше бы мы остались в Версале, – пробормотала Анна. Путешествие, сначала столь захватывающее своей новизной, всё больше теряло в её глазах привлекательность. – Этот Прованс ужасно скучен. Не спорю, он цветущ и прекрасен, но, видит Бог, если мой будущий муж решит меня здесь поселить навечно, я повешусь или утоплюсь в реке!
– Прованс… – пробормотала тётка мечтательно, на секунду прикрыв глаза. Тень от ресниц на мгновение набежала на мушку на её щеке. – Сколько удивительных приключений, сколько любовных историй пережил этот край… Сколько стихов сложено близ Тулузы! Ах, где мои молодые годы…
О да, Анне было известно, что этот край знавал иные, рыцарские времена, времена трубадуров, когда тулузские графы совершали чудесные подвиги, а дамы и сеньоры изъяснялись на сладостном языке «ок», так не похожем на северное наречие. Анна запоем читала истории о великих любовниках и поэтах – знатнейшем герцоге Гильоме Аквитанском или бедном, но благородном Маркабрюне, о «судах любви» и невероятных приключениях, о клятвах страсти и ужасных поясах верности, о рыцарях, гибнущих в крестовых походах, и об их возлюбленных, вечно хранящих верность засушенным лепесткам шиповника, у куста которого услыхали признание в любви… Но, увы, север безжалостно покорил юг, и теперь Прованс стал безнадёжной провинцией. Он славился лавандой и мягкими травами, но не было в нём блеска и сияния Версаля. Сон овладел рыцарским краем…
– Ах, тетушка, – раздался очередной вздох мадемуазель де Лавен. – Когда это было! Нынче ни одного рыцаря в этих краях не видно. Едем-едем… полторы недели ни бала, ни маскарада. Раньше в этом Провансе были знаменитые турниры! А сейчас – ни турниров, ни приключений, ни коварных засад, ни благородных защитников… Да и от кого бы они защищали нас, прекрасных дам? Тут и простых разбойников-то нет, не то что благородных злодеев не найти... вроде какого-нибудь Жиль де Реца! Никто не похитит, не потребует выкупа за прекрасную даму, никто не станет штурмовать замок! Наши времена ужасно скучны, признайте это!
– Все времена скучны и неромантичны, – ответила графиня. – Быть может, через сто или пятьсот лет также будет думать какая-нибудь девица, мечтая о благородном похитителе и не менее благородном рыцаре, что вырвет её из лап негодяя… Дитя моё, вы ещё найдёте свою любовь даже в нашем, таком неромантичном веке.
– Ну, что вы! – зарделась девушка, вспоминая страницы романа о Джуафре Рюделе, который имел несчастье полюбить принцессу Триполитанскую, ни разу её не видев. – Такой любви, как была раньше… ах, такой любви уже не найти…
Роман лежал в сундуке, среди иной поклажи, дабы не травмировать высоконравственное сердце отца. Там, на пожелтевших страницах, царила рыцарская доблесть, а души героев терзали невероятные порывы страсти. Не то, что сейчас…
Анна вздохнула и выглянула в окошко. По ругани, раздававшейся впереди, было ясно, что ждать им ещё долго.
– Наверное, с овцой возится, - сказала тётка, заметив движение девушки. – Бывает, что одна негодная овца упрётся и тянет за собой всё стадо не туда, куда надо. Видно, животные сбились посреди пути и ни туда, ни сюда… Пожалуй, я успею вышить половину покрова.
– Вот и вся романтика этого Прованса, – пробормотала Анна.
Баронесса, посмеиваясь, поглядывала на девчонку. Когда-то и она была такой же непоседливой, непосредственной… Закрыв глаза, де Шевтер на мгновение унеслась в прошлое, наполненное таким же ароматом прованских трав. Ах, юность, юность… На взгляд баронессы, путь вовсе не был таким ужасным, как представлялось её юной племяннице. После бесконечных интриг Версаля было так приятно отдохнуть в спокойствии…
– В какой-то степени вы правы, девочка моя, – улыбнулась баронесса, глядя на надутые губки племянницы. – Спокойствие мирного времени никогда не кажется юным особам романтичным. После того, как кардинал Ришелье велел срыть укрепления, вы вряд ли где найдёте замок, в котором какой-нибудь злодей мог бы держать
