Ведьма порешает! » Уходи с моего болота!

— Уходи с моего болота!
       Романа разбудил чей-то злобный крик с улицы. Он резко сел и с размаху стукнулся головой о потолок — все никак не мог привыкнуть, что спал теперь не на привычной кровати, а на печке.
       — Нет, это ты пошёл вон с моего болота!?— Урод!?— Сам ты урод!?— Пошли вон, это наше болото!
       Судя по всему, спор разгорался не на шутку. Роман почесал лоб, недовольно хмыкнул и спрыгнул вниз. На улице было светло, слишком светло для, казалось бы, ночи. Он всё ещё не мог привыкнуть к местному световому режиму: здесь рассвет наступал подозрительно рано, а ночь, казалось, вовсе не наступала. Воронцов до сих пор сомневался, что темнело вовсе. Василиса говорила, к осени будет иначе. Воронцов пожимал плечами и молчал, что, скорее всего, к осени его здесь уже не будет. А может?.. Он не решил. Он не хотел думать.
       Шум доносился со стороны леса. Он был каким-то многоголосым. Эхо подхватывало каждое слово и бросало его обратно, из-за чего Роману сперва казалось, что спорщиков в два раза больше, чем было на самом деле. И что они были намного ближе.
       Воронцов шёл на звук, попутно застёгивая куртку и зевая. Было свежо, воздух пах мхом и водой, как после ночного дождя, хотя вроде бы ничего не капало. Прошло минут десять, пока он не увидел через кусты некого движение и не увяз с первого шага в густом, липком болоте.
       Прямо посреди топи шла драка. Столчками, руганью, шапками, слетевшими в грязь, и маханием руками. То ли четверо, то ли шестеро маленьких человечков устроили локальное побоище.
       Сначала Роман подумал, что это просто какие-то дедушки: все в холщовых рубахах, с седыми бородками, кто-то с веткой, кто-то с прутиком в руке. Но что-то было не так.
       Во-первых, ростом они были ему едва по пояс. Во-вторых, они явно были не совсем люди. Некоторые из них, те, что держались ближе к деревьям, были покрыты мхом и корой. Особенно это было видно на открытых предплечьях, где подкатанные рукава оголяли деревянную кожу. Один даже вместо бороды имел что-то вроде лохматого лишайника.
       Другие, наоборот, выглядели будто вынырнули из болота буквально минуту назад — толстые, облепленные тиной и водорослями. Грязь на них была не сверху, а как будто внутри, под кожей. Глаза белёсые, без радужки и зрачков, как у рыбы, выкинутой на берег.
       — Опа, человек! — неожиданно прокричал один из мшистых, завидев Воронцова. Он ткнул в его сторону кривой палкой. — Ты! Да, ты, живой, иди сюда!
       — Он тут откуда? — подхватил другой, болотный, с жабой на плече. — Сейчас разберёмся, кто тут главный!
       — Да он в болоте стоит, значит, наш!
       Роман медленно вытащил ногу из трясины с отвратительным чавканьем. Сапог, к счастью, остался на месте. Он внимательно осмотрел спорящих. Василиса говорила, с мертвыми не заговаривать. Поэтому Воронцов спешно покачал головой. Жесты ведь не считались?
       — Мимо он шёл! — возмутился самый низкий дед с густым бурым мхом на плечах. — Старшие люди спорят, а он! Без уважения, без почтения!
       Роман глубоко вздохнул. Он уже начинал догадываться, что это не просто драка за кочку. Василиса что-то бурчала про пьяниц. Ни один дед трезвым не выглядел. И что они, как там она сказала? Не просыхают. Теперь понятно почему, высохнуть по пояс в этой жиже, действительно, сложно.
       Осталось осторожно отступить. Территориальные споры – это, конечно, любопытно, но у Воронцова осталось странное предчувствие, что ему сейчас тоже достанется.
       Спор тем временем разгорелся с новой силой. Один из лесных уже махал сучковатой клюкой, как мечом, а болотный, словно в ответ, извлек из-под воды грязный… череп на веревке и начал им вертеть над головой, как боевым знаменем. Не олений. Оленьи Роман на прошлой неделе на заборе у Василисы разглядывал.
       Воронцов собирался тихонько отступить назад, пока его не втянули окончательно, но не успел. Один из дедов — то ли болотный, то ли лесной, потому что с одной стороны у него мох, а с другой — водоросли — завопил:
       — Хватай его! Он с ними!
       — С кем “с ними”? — тут же заорал второй дед.
       — Неважно!
       — А ты уверен, что ты — это мы?!
       — А ты уверен, что “мы” — это ты?!
       И тут всё понеслось. Один из дедов метнул в воздух ботинок. Честный, такой старый ботинок, будто он ещё при красных по болотам шлёпал. Воронцов еле увернулся, а тот угодил в чью-то голову. Завизжали сразу трое. Кто-то сзади облил кого-то целым ведром жижи — Роман так и не понял, откуда у них вообще ведро.
       — По бороде не бей! — кричал кто-то.?— Это не моя борода! — в ответ визжал другой.?— Ты мне весной ещё ряску не отдал! — влез третий.
       Грязь летела во все стороны. Один дед захватил кочку и швырнул ею, как гранатой. Другой зачем-то стащил рубаху и начал махать ей над головой, отвлекая всех как флагом, но при этом сам же и споткнулся о корягу и упал на ближайшего собрата. Те, запутавшись в рукавах, начали кататься по болоту, вопя:
       — Отпусти мою ногу!?— Так это моя нога!?— Тогда чья у меня в руке?!
       Роман попытался держаться в стороне, но один из мшистых выплеснул на него пригоршню чего-то склизкого, очень зелёного и, судя по запаху, живого. Воронцов в ответ махнул рукой и случайно сшиб с деда меховую шапку. Та с визгом взлетела в воздух и приземлилась на голову болотному, вызвав новый всплеск агрессии. Кажется, это была не шапка, но и белок такого размера Воронцов никогда не видел.
       Кто-то вцепился Роману в штанину. Кто-то другой пытался всучить ему болотную жабу:?— Держи, это наш боевой дух!?— Она прыгает!?— Так и надо! Она ещё и квакает громко, врагов отпугивает!
       Роман зажал рот ладонью, но ничего не ответил. Кто-то бросил в него клюкой. Кто-то другой швырнул в клюку еще одну палку и попал. Воронцов от третьего броска, куска жижи, уклонился и бросился бежать. Трясина не пустила. Роман повертел головой, до ближайшего дерева он как раз дотянуться мог. На нижнюю ветку Роман подтянулся и полез повыше. Там, с безопасной высоты, он наконец выдохнул, по локоть в жижи, пахнущий мхом, с водорослью в воротнике и, кажется, чем-то в сапоге.
       — Так! Уходи с моего болота, урод! — снизу раздался чей-то вопль.
       — А где он?!?— Кто??— Ну этот, который к нам пришёл! Он с кем был?
       — Да не было тут никого, тупица!
       — Бей не наших! — подвёл итог один из болотных, гордо отплёвываясь квашней.
       Воронцов сел на сук, обнял ствол дерева и тяжело вздохнул. Где-то вдалеке начинала лопотать какая-то птица. Болото под ним бурлило дедовской неразберихой.
       — Мне надо было остаться в печке, — пробормотал Роман.
       Впрочем. Теперь он отлично понимал, почему Архипка несколько часов жаловался ему на нечто похожее. Или эти деды и были те самые пьяницы болотники и лешие? Сколько подобных существ в лесу жило?.. Эх, нужно было у Василисы спросить.
       
       

***

       
       Утром я открыла дверь и чуть не захлопнула обратно. Просыпаться я тогда не собиралась, только на улицу сбегать и лечь спать обратно. Но после такого спать расхотелось.
       На пороге стоял Воронцов. Весь от макушки до пяток он выглядел так, будто его сначала искупали в болоте, потом обваляли в мху, а потом решили не вытаскивать и оставить так до утра. С волос капало, с куртки свисала одинокая водоросль, одна бровь слиплась в болотный комочек, а в рукаве, кажется, что-то шевелилось.
       — Я тебя таким в дом не пущу, — заявила я, скрестила руки на груди и осталась стоять в проходе.
       С его сапог на порог шмякнулся крупный кусок жижи. Остальная часть продолжала стекать по его ноге. Я молча смотрела, как Воронцов, чавкая, переминался с ноги на ногу.
       — Зато я с ними не разговаривал, — заявил он с самым довольным видом.
       — А они с тобой? — буркнула я.
       — Меня они не били… особенно, — возмутился он. — Они сами друг друга лупили, я так… сбоку постоял. Почти. Зацепило немного.
       Я склонила голову, разглядывая пятно у него на вороте.
       — У тебя лягушка в капюшоне.
       — А мне сказали, это жаба, — пожал плечами Воронцов.
       Я закатила глаза.
       — Иди отмывайся, а то на порог не пушу.
       Воронцов не стал спорить.
       
       

***

       
       Воронцов на удивление быстро смог отмыться. Или, скорее, на удивление вообще смог отмыться — с его утренним состоянием я уже подумывала мокнуть его в реку прямо в одежде, а не отправлять к бочке и выдавать полотенце. Но нет, справился. Даже догадался, куда развесить мокрые вещи, и не утащил мою веревку для трав — это я особенно оценила. Пол жив, стены сухие, двор… почти.
       Так что на кухне мы появились едва ли не одновременно. Я успела налить себе кофе, когда появился Воронцов. Я села за стол, лениво постукивая пальцами по дереву, и отхлебывала кофе, разглядывая, как он, с удивительным сосредоточением, возится у горелки. Похоже, жарил омлет. Или что-то на него похожее, я до сих пор не могла понять, как он делает что-то вкусное из той еды, которая была у меня в сарае и на кухне. Например, яиц у нас точно не было. Но был яичный порошок, который на вкус был как… который на вкус был.
       Воронцов крутил сковородку. Лицо у него было серьёзное, сосредоточенное. Я вздохнула и снова отхлебнула кофе. Пусть готовит.
       — Пора с этими пьяницами что-то делать, — заметила я вслух, скорее размышляя, чем обращаясь к Воронцову.
       Он повернулся от горелки и прищурился:
       — Они всегда такие были?
       — Последнее время намного хуже, — я нахмурилась, отставляя чашку. — Раньше они больше одной бутылки по праздникам себе не позволяли. Кричали, спорили, дрались за корягу, но хоть в луже лицом не спали. И не трогали никого, кроме друг друга. Да и болото не делили, больше “кому достанется эта красивая коряга”. На том всё.
       Воронцов на мгновение задумался и сказал:
       — Тогда нужно найти, что изменилось. И вернуть обратно.
       — В смысле? — я наклонила голову.
       — Это... они же не просто так вдруг резко пить начали, верно? Может, и просто. Но если причина есть — какая-то, пусть даже мелочь — то проще найти и убрать это “что-то”, чем их потом отучать пить и гонять веником с болота.
       — Какое “что-то”? — переспросила я.
       — Вот и надо выяснить. Может, воду кто испортил. И они теперь не пьют, ну, откуда они пили, а водку пьют вместо воды. Может, бутылку волшебную нашли, бесконечную. А может, кто их обидел, и теперь они пьют, чтобы забыть. У них причин может быть… сколько угодно.
       Я уставилась в окно. Где-то там в чаще эти самые пьяницы уже, наверное, спорили, кто первый будет лежать в грязи и на кого упадёт сапог в следующей потасовке. Омлет в сковородке в этот момент жалобно зашипел, как будто пытался возразить. Но этот вопрос мне решать всё равно придётся.
       Завтракали мы в относительной тишине. Воронцов ел с аппетитом, я допивала второй кофе и пыталась убедить себя, что болото само как-нибудь разберётся.
       — Так когда мы пойдём? — вдруг спросил он, проглатывая последний кусок.
       — Куда? — переспросила я, подозревая, что ответа лучше не знать.
       — Улики искать! — с энтузиазмом, как будто собирался ловить маньяка. Впрочем. Детектив городской, кажется, ему, действительно, в жизни не хватало приключений.
       — Мы? — я приподняла бровь, но тут же махнула рукой. Ладно. В конце концов, если что, из него можно будет сделать отвлекающий манёвр. Отправить вперед с криками и флажками.
       Так мы и вышли. Лес был по-утреннему сырой. Воронцов шагал бодро, я старалась вести себя потише.
       — А почему мы прячемся? — шепотом спросил он, чуть ли не наступив мне на пятку.
       — Они меня боятся, — прошептала я в ответ. — И бутылки всегда прячут.
       — То есть ты хочешь сначала проверить, что именно они пьют? — с деловым видом уточнил Воронцов.
       Я помедлила. Честно говоря, ни о чём таком я не думала — хотела просто найти тех самых дураков и отчитать. Но мысль была разумная, даже неожиданно. Но Воронцову я не признаюсь.
       — Именно, — кивнула я, делая вид, что это был мой план с самого начала.
       Он просиял.
       Мы крались дальше, между деревьев, стараясь не наступать на шишки, игнорируя комаров и периодические хлюпанья под ногами. Где-то впереди, в кустах, кто-то захрапел.
       Улики были близко.
       — Давай я, — шепотом предложил Воронцов, уже наполовину пролезая в кусты. — А то тебя увидят, точно разбегутся, если они тебя боятся.
       Я промолчала. Ну хочет — пусть лезет. Меня вполне устраивало сидеть в кустах и наблюдать. Если его заметят, то максимум обкидают чем-нибудь. Отмоется и второй раз.
       Воронцов двигался осторожно, но с таким старанием, что мне пришлось зажать рот, чтобы не фыркнуть. Крадётся, пригибается, прячется за пеньками — один в один, как в мультике. То бишь: смешно и бесполезно.
       На полянке, в полутени, спала наша пьяная компания, болотники с примесью леших. Разбросанные по мхам, кто в обнимку с корягой, кто на спине, кто лицом в мох. Кто-то причмокивал во сне, кто-то разговаривал.
       Воронцов крался между ними, замирал, когда кто-то всхрапывал, и продолжал, аккуратно переступая через растянувшиеся ветки-конечности. И вот аккуратно, с видимой гордостью, он подкрался к пню, на котором стояла пустая бутылка. Воронцов осторожно подцепил бутылку. Один из болотников заворочался. Я замерла, Воронцов тоже.
       — Печка шепчет, не стучи, я ворую кирпичи… — пробормотал болотник и перевернулся на другой бок, уткнувшись в кочку.
       Я закатила глаза. Вот и думай, что у кикимор здесь самый плохой вкус на музыку. Воронцов пятился назад с трофеем в руках, озираясь и светясь от гордости, как ребёнок, стащивший варенье. Я не удержалась и закатила глаза, чего у него все эмоции будто маркером на лице написали?! Невозможно с ним жить.
       Когда Воронцов ввалился в кусты рядом со мной, я чуть не чихнула от смеха.
       — Вот! — прошептал он, торжествующе протягивая мне бутылку. — Улика.
       Я взяла бутыль, осторожно понюхала. Пахло… как болото. Будто сама тина прокисла и решила мстить. Потом осмотрела. Бутылка оказалась мутно-зеленой. Этикетки не было, никаких надписей тоже, ни одной метки.
       — Самогон пьют, уроды, — пробурчала я.
       Воронцов понюхал следом и его так перекосило, что он едва не сел обратно в мох.
       — Они бы ещё авиационный спирт бухали, — вздохнула я. — Хотя, может, это он и есть, с привкусом жаб…
       Следов на бутылке не было, зацепок тоже. Просто какая-то тара, полная забвения. Бесполезная затея. Но Воронцов задумался.
       — Так может в нём и дело? — сказал он. — Проследим, как они ещё пойдут покупать или обменивать. Узнаем, откуда берут.
       — В смысле, в нём дело? — не сразу поняла я.
       — Ну как с опиумом в 19-ом веке, — Воронцов почесал затылок. — Когда европейцы продавали китайцам опиум. Сначала угощали, потом дешево, а потом — хоп, зависимость, и цену вверх, вплоть до территорий. Контроль через привычку.
       Я скептически приподняла бровь, но задумалась. До китайцев мне дела не было. Но. Пожалуй?.. Звучало теоретически, но… зерно логики там, пожалуй, было. Вот и этим, может, сначала одну бутылочку дали — “на, попробуй, настойка отличная”. А теперь и дня не могут без этой отравы.
       — Нужно найти продавца, — сказал Воронцов, уже полностью втянувшись в детективную роль. — Посмотреть, кто к ним ходит, кто с ними меняется. Подкараулить.
       — Да никто сюда не ходит, они куда-то уходят, — поправила я. — И как ты за ними в лесу следить будешь?
       — Ну, может… Камеру какую-нибудь прилепить?
       — Прилепи, — усмехнулась я. — Тут тебе не Франция. Откуда у меня камера, или в лесу магазин?
       Воронцов задумался сильнее. Я тем временем снова глянула на бутылку. Опасная она. Не противная, но будто тянула за собой как трясина. Один глоток, и уже не выберешься.