Я покивал и цокнул языком, выражая участие. Сосед продолжал расписывать злоключения, которые привели его сюда. Потом начал рассказывать о своей работе, где продолжает трудиться инженером, несмотря на глубокий пенсионный возраст. Потому что он хороший специалист и заменить его не кем. Оказалось, мы работали на одном заводе, только в разных цехах.
Он продолжал что-то говорить, я молча смотрел в потолок. Чувствовал себя очень уставшим, будто и впрямь несколько часов ползал по лесу. Что-то отвечать и даже слушать было тяжело.
Вошла полноватая пожилая женщина и в палате стало теплее. Это была моя мать. Она суетливо прикрыла за собой дверь, быстро подошла и присела на стул.
- Привет сынок.
- Привет.
- Как ты себя чувствуешь? – мама накрыла мою ладонь своей. Её тёплая рука подрагивала.
Я улыбнулся. – Хорошо. Ты как?
Она отмахнулась, потерла глаз и посмотрела на объемный пакет, который продолжала держать.
- Я тут принесла поесть… ещё одежду – поставила пакет и принялась вынимать из него баночки, бутылочки, контейнеры с продуктами, салфетки и прочие свертки. Прикроватная тумбочка быстро заполнялась.
Я отказался есть при ней, но обещал заняться этим чуть позже.
- Мам, а что со мной случилось?
Она перестала хлопотать с продуктами, вздохнула. Открыла рот и не смогла сразу ответить. Её глаза заблестели, лицо как-то осунулось.
Только сейчас я заметил, как она постарела. Усталый взгляд, глубокие морщины. Волосы с проседью собраны в пучок. Некоторые выбивались, создавая еле заметный ореол вокруг головы. Её беспокойство начало передаваться мне.
- Авария? – Подсказал я. Кивок в ответ.
- А что с машиной?
- Авария на заводе. Печь взорвалась.
- Машина в порядке? – Уточнил я на всякий случай.
- В порядке. Около дома стоит.
Я немного расслабился, но продолжал допытываться о том, как это произошло и когда. Она не могла рассказать подробности, только то, что поняла из объяснений от моих коллег.
- Ты совсем ничего не помнишь? – Спросила мама, пронизывая меня своим сочувствием.
- Нет. Помню только день до взрыва. Как ездил на рыбалку, как завез тебе рыбы для Маркиза.
Её глаза округлились.
- Когда ты ездил на рыбалку?
- Ну недавно же вроде.
- Сережа сейчас восьмое ноября.
Быстренько переварил новую информацию. Получалось, что рыбачил я три месяца назад. Возникло странное ощущение, будто у меня украли часть жизни. Мы поговорили еще с час. Узнал, что первого ноября я геройски пострадал на работе и чудом выжил, что семь дней провел в коме и все семь дней мать плакала и пила таблетки.
Уходя, мама вспомнила, что купила мне новый телефон. Старый, с кучей контактов, смартфон не выжил после аварии. Я воспринял это как потерю ещё одного кусочка своей жизни.
Последнее, что помнил - это долгий многодневный сон про садистов, бетонную комнату и таинственного гостя. Ещё я помнил, что работать на заводе мне было не в радость. Грязно, тяжело и безнадежно. Полное несоответствие моим мечтам. Я даже хотел уволиться. Конечно, я не собирался уходить с работы таким громким и опасным для жизни способом. Но всё равно умудрялся найти в этом происшествии что-то положительное.
Меня посетил молодой доктор с короткой и запоминающейся фамилией Фикс. Он представился как мой лечащий врач. Осмотрел мои ноги. Коротко рассказал о текущей ситуации. Я опять услышал о том, что чудом выжил, что много дней провел в искусственной коме. Потерял больше половины своей крови и мне несколько дней переливали плазму и что-то еще.
Потом пришли друзья с работы. Они тоже принесли еды. Долго допытывались, что мне ещё нужно. Я отпирался как мог. Есть совершенно не хотелось, а количество продуктов пугало. Узнал от них немного больше об аварии. В печь засыпали металлолом, который, вероятно, оказался со льдом. Тряхнуло так, что это почувствовали даже в заводоуправлении. Расплавленный метал взлетел до потолка. Железная пластина высотой с человеческий рост пролетела метров двадцать до меня и потом ещё столько же вместе во мной. Хорошо, что я этого не помню.
Первую ночь в травматологии я почти не спал, только лежал и слушал храп соседа. Возможно, слишком много провалялся в реанимации. Или просто не привык спать в одной позе. Из-за сломанной руки и обеих ног я мог лежать только на спине. Повернуться на бок было слишком болезненно, а на живот вообще невозможно. Так вот лежал и ещё не знал, что моя бессонница со мной на долгие годы. Я не думал о будущем, просто ждал, когда закончится эта ночь.
В шесть утра вспыхнул невыносимо яркий свет. Вошла медсестра, быстро сделала укол и молча удалилась, забыв нажать выключатель. Так происходило каждое утро.
В девять приходила санитарка с завтраком. Я выглядывал из-под полотенца, которым прикрывал свои чувствительные глаза, и грустно смотрел на жидкую манную кашу.
В десять заходила группа врачей во главе с заведующим отделения. Это был маленький плотный кавказец. Звали его Беслан и как-то ещё по отчеству. Запомнил только имя. Оно стойко ассоциировалось у меня с названием города, где террористы захватили школу с детьми. Возможно, из-за этого я поначалу воспринимал заведующего с какой-то симпатией. Но со временем моё отношение к нему изменилось.
Каждый день мне ставили градусник. Температура была стабильно высокой, и в моём случае это считалось нормой. Слишком много процессов запустилось в организме для устранения всех повреждений. Узнавал я о них постепенно, дозированно. О некоторых вообще прочел уже после выписки.
На второй день моего бодрствования врачи заметили, что я сижу на краю койки. Они тут же запретили мне это, и я узнал о переломе обеих тазовых костей.
Когда пожаловался на странные ощущения при еде. Мне сообщили о переломе скуловой кости.
После жалобы на головные боли я услышал новый диагноз - субарахноидальная гематома. Вещь довольно серьезная. Из-за неё меня потом четыре раз возили на компьютерную томографию головы. Проверяли, не начнет ли эта гематома расти.
По мере того, как я узнавал о новых недугах, во мне просыпались новые виды боли. Каждая из них жила как отдельное существо и имела свой характер. Маленькая, но назойливая боль заменялась большой и тупой, которая словно тяжелый туман заполняла меня. А потом прибегала резкая, как бросок бойцовской собаки и очень злобная боль. Она рвала мою плоть на части. И также внезапно уходила, но недалеко. Нужно было вести себя очень аккуратно, чтобы не потревожить её.
Ежедневно я просил обезболивающие уколы, которые не очень помогали. Тогда я понемногу учился терпеть. Переносил фокус внимания на одни части тела, расслаблял другие и полностью отключался от того, что болит. Иногда удавалось так отвлекаться, что появлялись странные и даже пугающие ощущения невесомости и полной потери чувствительности в ногах. Пошевелившись, я возвращал себе ноги, и они снова начинали болеть.
Если становилось невмоготу во время суровых процедур, я отбивался ритмичным дыханием, и с каждым выдохом боль уменьшалась. Разные медсестры обрабатывали раны по-разному. Кто-то щадил, кто-то нет. По-настоящему безжалостно работали хирурги, но жестче всех зав. отделением. Когда он лично заходил делать перевязку, я не ждал ничего хорошего. Демонстрируя красивой медсестре, как нужно обрабатывать раны под внешним фиксатором, заведующий говорил:
«Делаем аккуратно. Вот так делать не надо», – и резко вдавливал резиновый колпачок в набухший участок кожи. Было похоже на выстрел, который прошивал ногу насквозь. Я подпрыгивал, но гордо молчал. Беслан улыбался.
Так прошло несколько дней. Уколы, обход, перевязка, время посещений, опять уколы и новая бессонная ночь.
Хуже всего было ходить по большому в утку, которую санитарки подсовывали под меня. Выгибаться с тремя переломанными конечностями - то ещё испытание. Кое как у меня получалось. Вспоминал тренировки по борьбе, где мы вставали на мостик без рук, упирались головой и укрепляли шею.
В соседней палате все время матерились. Мужики возмущались, что им давали вареные яйца и никто не помогал очищать кожуру. Потом я узнал, что в той палате собрали людей с ампутированными пальцами. Они громко охали, когда им делали уколы. А медсестры приговаривали:
- Больно, да? А спать на снегу было приятно?
Периодически кто-нибудь из этих алкашей приходил стрельнуть покурить. В этом мы им помочь не могли. А было бы интересно посмотреть, как они будут брать сигарету.
Иногда по ночам, когда я размышлял о своём будущем, тишину разрывал внезапный пронзительный женский крик. Кто-то истерично вопил:
- Нет, нет, не надо! Не трожь меня! – И через несколько минут всё затихало.
«Скорей бы домой», - думал я и вздыхал. Эту больницу я уже давно обозвал про себя царством боли и унижения. Хотя персонал был неплохой, все старались и более того, мне тут спасли жизнь. Но я ничего не мог поделать. Свои страдания и своих внутренних демонов я невольно связывал с местом, где лежал без возможности встать и уйти. Я чувствовал себя пленником этого места.
Наступил день ещё одной операции. Оказалось, что аппарат Илизарова на левой ноге был собран неправильно. Куски берцовой кости не состыкованы и это нужно было исправлять. Надеялся на общий наркоз, но мои ожидания не оправдались. Я получил так называемую спинальную анестезию.
Сначала попросили сесть на операционном столе. Я решительно отказался. Тогда два ассистента подняли моё туловище и с трудом привели в сидячее положение. Поясница отвыкла от таких упражнений и норовила распрямиться. Анестезиолог сделал укол в позвоночник и объяснил, что он обезболил всё, что ниже пояса, и хотя легкую боль я чувствовать буду, сильная заблокируется.
Операцию проводил зав. отделением. Как только он начал двигать мою ногу, я застонал. Анестезиолог пришел на помощь, внушая что сильной боли не будет, если я не буду её ждать. Беслан в свойственной ему манере сказал, чтобы я был мужиком и не мешал. Потому что он в конце концом для меня тут старается.
Я тоже начал стараться. Терпел, пыхтел, сопел, иногда не сдерживался и громко стонал. Понятия не имел как должна была работать спинальная анестезия. У меня это было в первый раз. Но как же оно тогда без обезболивания, если я сейчас готов лезть на стену.
Хирург крутил гайки на моей ноге как настоящий механик. Железки щелкали с эффектом лопнувшей струны. Потом он вытаскивал спицы, двигал кости и много матерился. Кости не хотели вставать на место. Каждый раз, когда я слышал: «Ё-моё» или «Твою мать», мне хотелось предложить им просто отпилить ногу. Когда он взял в руки дрель, у меня возникло стойкое ощущение дежавю. Было очень похоже на тот длинный кошмар, с которого началась моя новая жизнь.
Через два часа всё закончилось. По ходу операции заведующий несколько раз обругал своих ассистентов и меня заодно.
- Надеюсь, у тебя нет гепатита. – Сказал он, отходя от стола и приподняв свои пухлые волосатые руки. – Весь тут с вами исцарапался.
После этого я прокатился на рентген, а вернувшись в палату увидел, как мой разговорчивый сосед прощался с санитарками. Его дочь принесла ему костыль и одежду. Они собрались и потихоньку ушли. Напоследок он ещё раз повторил свои наставления о том, как я должен вести себя с руководством завода и на какие компенсации могу рассчитывать.
- Тебе ещё лечиться и лечиться, – говорил он. – Деньги понадобятся.
После этого в награду за мучения мне сделали укол снотворного. Весь вечер я радовался тишине и покою, но к ночи, когда уже дремал, подселили ещё одного.
Это был веселый лысоватый мужик чуть старше меня.
- Лёха.
- Сергей. – Я неловко пожал левой рукой его протянутую ладонь.
- С кем подрался?
- Печь на заводе взорвалась.
- М-да – хмыкнул он, окинув взглядом мои покрытые металлом ноги. - Я такое на войне видел, в госпитале.
Я кивнул и прикрыл глаза. Новый сосед долго ходил по палате и возбужденно жестикулируя рассказывал, что в правой половине черепушки у него ещё с Чечни стоит стальная пластина. А сегодня он уже левую половину головы разбил. В этом месте он заразительно смеялся и продолжал свой рассказ о том, как праздновал день рождения, как гулял с друзьями, и как случайно упал с моста головой вниз. Снотворное никак не действовало, приходилось его слушать.
Когда заходила медсестра, он требовал вернуть одежду и собирался покинуть заведение.
- Нельзя просто так уйти, - отвечала пожилая медсестра. – Вас охрана не выпустит.
На это он смеялся и объяснял, что за ним сейчас придут ребята, которых никакая охрана не удержит. Так больной, которого я про себя окрестил ветераном, ещё долго шумел, потом все-таки устал и тоже лёг спать. Стало тихо и темно.
Тут я почувствовал давление на ноги и посмотрел. В воздухе висело что-то белое. Протер глаза здоровой рукой. Белый предмет превратился в маску. Появились контуры фигуры, которая была темнее всего, что можно было видеть ночью, и эта тьма смотрела на меня. Я узнал существо из сна. Узнал белое лицо без чувств и эмоций. Мои глаза расширились. Ночной гость наклонился ко мне. Волна страха обдала меня с головы до ног. Дернулся, выскользнул из-под него и отскочил в сторону. «Чего только со страху не сделаешь», - подумал я, поворачиваясь и удивляясь своему исцелению.
Но, посмотрев на кровать, удивился ещё больше. «Я что, внезапно умер?». Моё тело продолжало лежать, как и положено тому, у кого сломаны ноги. Жуткое создание склонилось над ним и медленно приближалось. Второй я неотрывно смотрел в его черные глаза и орал. Этот крик нарастал, как будто увеличивали громкость, и продолжался даже после того, как белая маска коснулась и погрузилась в его лицо. Они растворились друг в друге.
Перед глазами потемнело. Поморгал, увидел потолок. Я лежал на месте. Темной сущности не было, но крик продолжался.
Мой новый сосед орал во сне, перемешивая крики с неразборчивыми ругательствами. Я слышал о том, что у людей, переживших войну, иногда развивается посттравматический синдром. Всякие флешбэки, агрессия, ночные кошмары. Сосед покричал еще немного, потом тяжело и громко задышал, резко поднялся и сел.
- Кошмар приснился? – Спросил я из вежливости. Ответ был и так ясен.
Он молча посмотрел в мою сторону, как будто пытался разглядеть в темноте.
- Ага… кошмар, – ответил ветеран. Медленно отодвинулся от меня и влез на кровать с ногами. Не глядя нащупал на стене кабель-канал и начал его царапать.
«Немного странный», - подумал я равнодушно.
Сосед по имени Лёха всё сильнее карябал пластиковую крышку. Наконец ему удалось поддеть её и оторвать. Крышка упала. Он вскочил на кровать, начал судорожно дергать за провода. При этом продолжал смотреть в мою сторону.
«Совсем долбанутый», - решил я и нажал кнопку на стене. Послышался отдаленный звонок.
Распоясавшись, Лёха рвал проводку обеими руками.
Он продолжал что-то говорить, я молча смотрел в потолок. Чувствовал себя очень уставшим, будто и впрямь несколько часов ползал по лесу. Что-то отвечать и даже слушать было тяжело.
Вошла полноватая пожилая женщина и в палате стало теплее. Это была моя мать. Она суетливо прикрыла за собой дверь, быстро подошла и присела на стул.
- Привет сынок.
- Привет.
- Как ты себя чувствуешь? – мама накрыла мою ладонь своей. Её тёплая рука подрагивала.
Я улыбнулся. – Хорошо. Ты как?
Она отмахнулась, потерла глаз и посмотрела на объемный пакет, который продолжала держать.
- Я тут принесла поесть… ещё одежду – поставила пакет и принялась вынимать из него баночки, бутылочки, контейнеры с продуктами, салфетки и прочие свертки. Прикроватная тумбочка быстро заполнялась.
Я отказался есть при ней, но обещал заняться этим чуть позже.
- Мам, а что со мной случилось?
Она перестала хлопотать с продуктами, вздохнула. Открыла рот и не смогла сразу ответить. Её глаза заблестели, лицо как-то осунулось.
Только сейчас я заметил, как она постарела. Усталый взгляд, глубокие морщины. Волосы с проседью собраны в пучок. Некоторые выбивались, создавая еле заметный ореол вокруг головы. Её беспокойство начало передаваться мне.
- Авария? – Подсказал я. Кивок в ответ.
- А что с машиной?
- Авария на заводе. Печь взорвалась.
- Машина в порядке? – Уточнил я на всякий случай.
- В порядке. Около дома стоит.
Я немного расслабился, но продолжал допытываться о том, как это произошло и когда. Она не могла рассказать подробности, только то, что поняла из объяснений от моих коллег.
- Ты совсем ничего не помнишь? – Спросила мама, пронизывая меня своим сочувствием.
- Нет. Помню только день до взрыва. Как ездил на рыбалку, как завез тебе рыбы для Маркиза.
Её глаза округлились.
- Когда ты ездил на рыбалку?
- Ну недавно же вроде.
- Сережа сейчас восьмое ноября.
Быстренько переварил новую информацию. Получалось, что рыбачил я три месяца назад. Возникло странное ощущение, будто у меня украли часть жизни. Мы поговорили еще с час. Узнал, что первого ноября я геройски пострадал на работе и чудом выжил, что семь дней провел в коме и все семь дней мать плакала и пила таблетки.
Уходя, мама вспомнила, что купила мне новый телефон. Старый, с кучей контактов, смартфон не выжил после аварии. Я воспринял это как потерю ещё одного кусочка своей жизни.
Последнее, что помнил - это долгий многодневный сон про садистов, бетонную комнату и таинственного гостя. Ещё я помнил, что работать на заводе мне было не в радость. Грязно, тяжело и безнадежно. Полное несоответствие моим мечтам. Я даже хотел уволиться. Конечно, я не собирался уходить с работы таким громким и опасным для жизни способом. Но всё равно умудрялся найти в этом происшествии что-то положительное.
Меня посетил молодой доктор с короткой и запоминающейся фамилией Фикс. Он представился как мой лечащий врач. Осмотрел мои ноги. Коротко рассказал о текущей ситуации. Я опять услышал о том, что чудом выжил, что много дней провел в искусственной коме. Потерял больше половины своей крови и мне несколько дней переливали плазму и что-то еще.
Потом пришли друзья с работы. Они тоже принесли еды. Долго допытывались, что мне ещё нужно. Я отпирался как мог. Есть совершенно не хотелось, а количество продуктов пугало. Узнал от них немного больше об аварии. В печь засыпали металлолом, который, вероятно, оказался со льдом. Тряхнуло так, что это почувствовали даже в заводоуправлении. Расплавленный метал взлетел до потолка. Железная пластина высотой с человеческий рост пролетела метров двадцать до меня и потом ещё столько же вместе во мной. Хорошо, что я этого не помню.
Первую ночь в травматологии я почти не спал, только лежал и слушал храп соседа. Возможно, слишком много провалялся в реанимации. Или просто не привык спать в одной позе. Из-за сломанной руки и обеих ног я мог лежать только на спине. Повернуться на бок было слишком болезненно, а на живот вообще невозможно. Так вот лежал и ещё не знал, что моя бессонница со мной на долгие годы. Я не думал о будущем, просто ждал, когда закончится эта ночь.
В шесть утра вспыхнул невыносимо яркий свет. Вошла медсестра, быстро сделала укол и молча удалилась, забыв нажать выключатель. Так происходило каждое утро.
В девять приходила санитарка с завтраком. Я выглядывал из-под полотенца, которым прикрывал свои чувствительные глаза, и грустно смотрел на жидкую манную кашу.
В десять заходила группа врачей во главе с заведующим отделения. Это был маленький плотный кавказец. Звали его Беслан и как-то ещё по отчеству. Запомнил только имя. Оно стойко ассоциировалось у меня с названием города, где террористы захватили школу с детьми. Возможно, из-за этого я поначалу воспринимал заведующего с какой-то симпатией. Но со временем моё отношение к нему изменилось.
Каждый день мне ставили градусник. Температура была стабильно высокой, и в моём случае это считалось нормой. Слишком много процессов запустилось в организме для устранения всех повреждений. Узнавал я о них постепенно, дозированно. О некоторых вообще прочел уже после выписки.
На второй день моего бодрствования врачи заметили, что я сижу на краю койки. Они тут же запретили мне это, и я узнал о переломе обеих тазовых костей.
Когда пожаловался на странные ощущения при еде. Мне сообщили о переломе скуловой кости.
После жалобы на головные боли я услышал новый диагноз - субарахноидальная гематома. Вещь довольно серьезная. Из-за неё меня потом четыре раз возили на компьютерную томографию головы. Проверяли, не начнет ли эта гематома расти.
По мере того, как я узнавал о новых недугах, во мне просыпались новые виды боли. Каждая из них жила как отдельное существо и имела свой характер. Маленькая, но назойливая боль заменялась большой и тупой, которая словно тяжелый туман заполняла меня. А потом прибегала резкая, как бросок бойцовской собаки и очень злобная боль. Она рвала мою плоть на части. И также внезапно уходила, но недалеко. Нужно было вести себя очень аккуратно, чтобы не потревожить её.
Ежедневно я просил обезболивающие уколы, которые не очень помогали. Тогда я понемногу учился терпеть. Переносил фокус внимания на одни части тела, расслаблял другие и полностью отключался от того, что болит. Иногда удавалось так отвлекаться, что появлялись странные и даже пугающие ощущения невесомости и полной потери чувствительности в ногах. Пошевелившись, я возвращал себе ноги, и они снова начинали болеть.
Если становилось невмоготу во время суровых процедур, я отбивался ритмичным дыханием, и с каждым выдохом боль уменьшалась. Разные медсестры обрабатывали раны по-разному. Кто-то щадил, кто-то нет. По-настоящему безжалостно работали хирурги, но жестче всех зав. отделением. Когда он лично заходил делать перевязку, я не ждал ничего хорошего. Демонстрируя красивой медсестре, как нужно обрабатывать раны под внешним фиксатором, заведующий говорил:
«Делаем аккуратно. Вот так делать не надо», – и резко вдавливал резиновый колпачок в набухший участок кожи. Было похоже на выстрел, который прошивал ногу насквозь. Я подпрыгивал, но гордо молчал. Беслан улыбался.
Так прошло несколько дней. Уколы, обход, перевязка, время посещений, опять уколы и новая бессонная ночь.
Хуже всего было ходить по большому в утку, которую санитарки подсовывали под меня. Выгибаться с тремя переломанными конечностями - то ещё испытание. Кое как у меня получалось. Вспоминал тренировки по борьбе, где мы вставали на мостик без рук, упирались головой и укрепляли шею.
В соседней палате все время матерились. Мужики возмущались, что им давали вареные яйца и никто не помогал очищать кожуру. Потом я узнал, что в той палате собрали людей с ампутированными пальцами. Они громко охали, когда им делали уколы. А медсестры приговаривали:
- Больно, да? А спать на снегу было приятно?
Периодически кто-нибудь из этих алкашей приходил стрельнуть покурить. В этом мы им помочь не могли. А было бы интересно посмотреть, как они будут брать сигарету.
Иногда по ночам, когда я размышлял о своём будущем, тишину разрывал внезапный пронзительный женский крик. Кто-то истерично вопил:
- Нет, нет, не надо! Не трожь меня! – И через несколько минут всё затихало.
«Скорей бы домой», - думал я и вздыхал. Эту больницу я уже давно обозвал про себя царством боли и унижения. Хотя персонал был неплохой, все старались и более того, мне тут спасли жизнь. Но я ничего не мог поделать. Свои страдания и своих внутренних демонов я невольно связывал с местом, где лежал без возможности встать и уйти. Я чувствовал себя пленником этого места.
Глава 3
Наступил день ещё одной операции. Оказалось, что аппарат Илизарова на левой ноге был собран неправильно. Куски берцовой кости не состыкованы и это нужно было исправлять. Надеялся на общий наркоз, но мои ожидания не оправдались. Я получил так называемую спинальную анестезию.
Сначала попросили сесть на операционном столе. Я решительно отказался. Тогда два ассистента подняли моё туловище и с трудом привели в сидячее положение. Поясница отвыкла от таких упражнений и норовила распрямиться. Анестезиолог сделал укол в позвоночник и объяснил, что он обезболил всё, что ниже пояса, и хотя легкую боль я чувствовать буду, сильная заблокируется.
Операцию проводил зав. отделением. Как только он начал двигать мою ногу, я застонал. Анестезиолог пришел на помощь, внушая что сильной боли не будет, если я не буду её ждать. Беслан в свойственной ему манере сказал, чтобы я был мужиком и не мешал. Потому что он в конце концом для меня тут старается.
Я тоже начал стараться. Терпел, пыхтел, сопел, иногда не сдерживался и громко стонал. Понятия не имел как должна была работать спинальная анестезия. У меня это было в первый раз. Но как же оно тогда без обезболивания, если я сейчас готов лезть на стену.
Хирург крутил гайки на моей ноге как настоящий механик. Железки щелкали с эффектом лопнувшей струны. Потом он вытаскивал спицы, двигал кости и много матерился. Кости не хотели вставать на место. Каждый раз, когда я слышал: «Ё-моё» или «Твою мать», мне хотелось предложить им просто отпилить ногу. Когда он взял в руки дрель, у меня возникло стойкое ощущение дежавю. Было очень похоже на тот длинный кошмар, с которого началась моя новая жизнь.
Через два часа всё закончилось. По ходу операции заведующий несколько раз обругал своих ассистентов и меня заодно.
- Надеюсь, у тебя нет гепатита. – Сказал он, отходя от стола и приподняв свои пухлые волосатые руки. – Весь тут с вами исцарапался.
После этого я прокатился на рентген, а вернувшись в палату увидел, как мой разговорчивый сосед прощался с санитарками. Его дочь принесла ему костыль и одежду. Они собрались и потихоньку ушли. Напоследок он ещё раз повторил свои наставления о том, как я должен вести себя с руководством завода и на какие компенсации могу рассчитывать.
- Тебе ещё лечиться и лечиться, – говорил он. – Деньги понадобятся.
После этого в награду за мучения мне сделали укол снотворного. Весь вечер я радовался тишине и покою, но к ночи, когда уже дремал, подселили ещё одного.
Это был веселый лысоватый мужик чуть старше меня.
- Лёха.
- Сергей. – Я неловко пожал левой рукой его протянутую ладонь.
- С кем подрался?
- Печь на заводе взорвалась.
- М-да – хмыкнул он, окинув взглядом мои покрытые металлом ноги. - Я такое на войне видел, в госпитале.
Я кивнул и прикрыл глаза. Новый сосед долго ходил по палате и возбужденно жестикулируя рассказывал, что в правой половине черепушки у него ещё с Чечни стоит стальная пластина. А сегодня он уже левую половину головы разбил. В этом месте он заразительно смеялся и продолжал свой рассказ о том, как праздновал день рождения, как гулял с друзьями, и как случайно упал с моста головой вниз. Снотворное никак не действовало, приходилось его слушать.
Когда заходила медсестра, он требовал вернуть одежду и собирался покинуть заведение.
- Нельзя просто так уйти, - отвечала пожилая медсестра. – Вас охрана не выпустит.
На это он смеялся и объяснял, что за ним сейчас придут ребята, которых никакая охрана не удержит. Так больной, которого я про себя окрестил ветераном, ещё долго шумел, потом все-таки устал и тоже лёг спать. Стало тихо и темно.
Тут я почувствовал давление на ноги и посмотрел. В воздухе висело что-то белое. Протер глаза здоровой рукой. Белый предмет превратился в маску. Появились контуры фигуры, которая была темнее всего, что можно было видеть ночью, и эта тьма смотрела на меня. Я узнал существо из сна. Узнал белое лицо без чувств и эмоций. Мои глаза расширились. Ночной гость наклонился ко мне. Волна страха обдала меня с головы до ног. Дернулся, выскользнул из-под него и отскочил в сторону. «Чего только со страху не сделаешь», - подумал я, поворачиваясь и удивляясь своему исцелению.
Но, посмотрев на кровать, удивился ещё больше. «Я что, внезапно умер?». Моё тело продолжало лежать, как и положено тому, у кого сломаны ноги. Жуткое создание склонилось над ним и медленно приближалось. Второй я неотрывно смотрел в его черные глаза и орал. Этот крик нарастал, как будто увеличивали громкость, и продолжался даже после того, как белая маска коснулась и погрузилась в его лицо. Они растворились друг в друге.
Перед глазами потемнело. Поморгал, увидел потолок. Я лежал на месте. Темной сущности не было, но крик продолжался.
Мой новый сосед орал во сне, перемешивая крики с неразборчивыми ругательствами. Я слышал о том, что у людей, переживших войну, иногда развивается посттравматический синдром. Всякие флешбэки, агрессия, ночные кошмары. Сосед покричал еще немного, потом тяжело и громко задышал, резко поднялся и сел.
- Кошмар приснился? – Спросил я из вежливости. Ответ был и так ясен.
Он молча посмотрел в мою сторону, как будто пытался разглядеть в темноте.
- Ага… кошмар, – ответил ветеран. Медленно отодвинулся от меня и влез на кровать с ногами. Не глядя нащупал на стене кабель-канал и начал его царапать.
«Немного странный», - подумал я равнодушно.
Сосед по имени Лёха всё сильнее карябал пластиковую крышку. Наконец ему удалось поддеть её и оторвать. Крышка упала. Он вскочил на кровать, начал судорожно дергать за провода. При этом продолжал смотреть в мою сторону.
«Совсем долбанутый», - решил я и нажал кнопку на стене. Послышался отдаленный звонок.
Распоясавшись, Лёха рвал проводку обеими руками.
