Я пытаюсь сползти на самый низ ямы, образованной трупами, закрыть глаза и вернуться в то странное, темное Ничто. Там не сказать, чтоб было уютно – но хотя бы было Никак. Там - ни боли, ни смрада, а значит, все равно что было хорошо.
Но мне не дают этого сделать чьи-то руки. Они тащат меня наверх, одни большие и сильные, другие поменьше. Потом куда-то волокут, куда-то укладывают.
Я вижу над собой черное ночное небо, затянутое грозовыми тучами, вижу вспышку молнии и слышу раскат грома. Влага на лице – это капли дождя. А потом меня чем-то укрывают.
Снова темно, и я еще успеваю порадоваться этому.
Я плохо помню два последующих дня. Меня страшно мучили тошнота и головокружение, типичные спутники сотрясения мозга, а также донимала саднящая боль, потому я предпочитал глаз без нужды не открывать. И уж тем более, меня мало волновало, что в больнице, где я нахожусь, стены бревенчатые, а медперсонал не в белых халатах.
Однако утром третьего дня я проснулся в гораздо лучшем состоянии и незамедлительно об этом пожалел, потому как открытия меня не порадовали.
То есть, одно было безусловно положительным, а именно – что я живой, кое-как двигаюсь и вроде бы не безнадежный калека.
А вот все остальное – хреновей просто некуда.
«Больница» оказалась избой, как я представлял себе жилище российского крестьянина где-то так двенадцатого-тринадцатого века. Правда, с кое-какими отличиями: печей было аж три, но очень низенькие, высотой с кровать, чем они, собственно, и служили. Кровати с подогревом, так сказать. И три дымохода. А также – разделение внутреннего помещения перегородкой на две части, чего, как я понимаю, в тринадцатом веке не делалось обычно. Ну а в целом – примерно тот же быт. Даже оконца затянуты бычьим пузырем или чем-то похожим. У потолка развешаны пучки высушенных трав и сушеная рыба. И вонь, причем неслабая такая.
От этого открытия я еще не ужаснулся, потому что оно было слишком уж сюрреалистическим, и мне на полном серьезе казалось, что я все еще в бреду.
Я медленно принял сидячее положение, посмотрел налево, направо, коснулся пальцами головы… Чем-то обмотана. Ну лады, черепно-мозговая травма может и не такие глюки в виде последствий вызывать…
Тут у двери движение и удаляющийся крик:
- Тять, тять, они проснулись!
Они? Вроде бы, я тут один, хотя за перегородкой может быть кто-то еще.
Однако тут снаружи притопал, как оказалось, хозяин избы, приземистый бородатый мужик лет так пятидесяти на вид, хотя, может быть, это борода его так старит…
- Доброго утречка, сэр рыцарь, - сказал он. – Как вы себя чувствуете-то?
Некоторое время я смотрел на него, а он – на меня, и понемногу менялся в лице, когда начал понимать, что со мной все, мягко говоря, нехорошо. А у меня в голове роилась сотня вопросов, из которых «что за нафиг?!» был наиболее цензурным.
- Это я-то рыцарь? – осторожно спросил я, как только мне удалось извлечь из кучи матерных слов несколько обычных.
- Ну-у-у, я так подумал, понеже у вас в руке-то меч зажат был, причем так, что я и вынуть едва смог… А мечи – они же только рыцарям по карману… Ну и кольчуга…
И тут я сделал новое открытие: мужик этот говорит не по-русски. И почти самое странное, что и я отвечаю ему не по-русски. А самое странное – я вообще без понятия, что это за язык. Я знаю русский, украинский, пару слов по-белорусски и почти свободно, если не считать акцента, владею английским – но сейчас говорю ни на одном из этих языков.
- Меч? Кольчуга? – растерянно переспрашиваю я, пытаясь между тем как-то осмыслить происходящее.
- А то, - кивает мужик, - да и сами вы лицом на эйдельгартского дворянина похожи. Мужики в Эйдельгарте – вот как я, а дворяне – вот как вы. А что, я… ошибся?
- А Эйдельгарт – это… страна?
- Ага, - кивает он, и тут до него доходит: - погодите, вы что же… ничего не помните?
Я качаю головой:
- Не-а. Помню только кучи трупов и грозу, и не помню, как вообще туда попал.
- Эк вас по голове-то огрели, что даже память отшибли, - посетовал хозяин дома.
Я попытался устало спрятать лицо в ладонях, но внезапно с недоумением обнаружил, что руки-то не мои! Массивные и безволосые, хотя я сам – средней волосатости. И на левой ладони – поперечный шрам, на внутренней стороне фаланг – еще один, такие могли бы образоваться, если схватиться за обоюдоострый клинок.
Несколько секунд я разглядывал руки, словно какого-то невиданного зверя, а потом, снедаемый страшными подозрениями, посмотрел на мужика:
- А это… есть зеркало?
- У дочки есть, маленькое, заморский купец привез, - ответил он и пошел наружу.
Вскоре я услышал, как он зовет по имени дочь, которую звали Зафинка, и спрашивает за зеркальце. Затем он вернулся вместе с нею, Зафинка, не поднимая глаз, скрылась за перегородкой и принесла маленькое круглое зеркальце в оловянной оправе.
Мои бредовейшие опасения, разумеется, сбылись: в зеркале я увидел абсолютно незнакомое лицо.
После первого шока я устроил хозяину дома – звали его Зекхан – натуральный допрос и выяснил крайне неприятные вещи. Причем не только для одного себя неприятные, а откровенно паскудные для всех местных жителей.
Насчет конкретно меня, то новость, что я теперь обладатель чужого тела, была еще куда ни шло, и если бы в тот момент, когда я летел на асфальт, мне кто-то шепнул на ухо, что за гранью жизни меня ожидает нечто большее, чем небытие – я бы, наверное, очень обрадовался тогда. Всю малину портил лишь тот факт, что моя «Нангияла» оказалась варварским средневековым миром, раздираемым войнами, и я как раз и оказался в самом центре одной из них.
Судя по всему, устеленное трупами поле боя образовалось, когда эйдельгартский военный отряд, посланный, чтобы защитить Долину – там именовался здешний край – от отряда налетчиков-кочевников, умудрился темной ночью этот самый отряд подстеречь и вырезать. Да только на этот раз налетчики оказались авангардом наступающей орды, и эйдельгартцы, видимо, погибли почти в полном составе, дорого продав свои жизни. По крайней мере, Зекхан уверял, что на каждого эйдельгартского воина там было по три-четыре трупа налетчиков-ханнайцев.
После чего орда беспрепятственно прошла через всю Долину и вторглась в сам Эйдельгарт, оставив здесь свой гарнизон. Правитель Долины, а точнее, князь единственного города Дарбука, ничего не смог поделать: вся его дружина насчитывала меньше ста человек, да и вообще моряне – так именовался здешний народ – не располагали ничем, похожим на войско или ополчение.
Вот это меня поразило.
- Как так-то, Зекхан? У вас буквально за горным перевалом ханнайские степи, а у князя солдат меньше сотни?!! Кочевые разбойники к вам как к себе домой хаживают, а тут, я посмотрю, деревня даже частоколом не огорожена?!!
Тот только развел руками:
- А от кого городиться было? Раньше ведь не хаживали. Оттого и дружина маленькая, что незачем больше… Просто когда колдун два года назад взял да и помер – нас это застало врасплох. Никто и представить не мог, что колдуна однажды не станет, что он тоже может помереть, как и все мы.
Как оказалось, неподалеку стоит старая башня, в которой не то триста, не то четыреста лет жил ужасный колдун. Ну не то чтоб очень, крестьян он не обижал, но как только появлялись разбойники, налетчики или даже просто крупный хищный зверь – шли на поклон к колдуну, колдун приказывал, чтобы никто ночью из дому выйти не смел – и выпускал на охоту что-то ужасное, способное оставить от большой разбойничьей ватаги только залитую кровью поляну. Чаще же от разбойников или хищников не оставалось совсем ничего, и больше их никто никогда не видел.
По этой же причине в том числе, Долину не пытались завоевать крупные соседи. Не стоила узкая лесная территория, зажатая в долине между двумя горными хребтами, не только ссоры с могущественным чародеем, но даже военной кампании, потому как моряне – народ на деньги крайне небогатый. Зекхан рассказал мне забавную историю, как крестьянин из соседнего села повез всякого добра в Эйдельгарт две телеги и неожиданно даже для себя выторговал аж целый золотой ойран. Однако по возвращении он радовался недолго, потому что ничего не мог купить: золотой оказался настолько большой суммой, что при любой покупке продавец был не в состоянии дать сдачу.
В целом же морян – девять прибрежных деревень и не то пятнадцать, не то шестнадцать лесных, да город Дарбук. Лесные кормятся подсечно-огневым и паровым земледелием, две или три живут с рудников. Прибрежные, в одной из которых я и очутился – рыбаки. Город – тысяч на десять народу, не считая купцов, и там изготавливается инструмент и предметы обихода. Вот, ?
Подойдя ближе к деревне, я увидел столб дыма, несколько великоватый для костра, а дойдя до нее, услышал какой-то недобрый гомон и чей-то плач.
Я ускорил шаг и вскоре увидел толпу крестьян, собравшуюся на небольшом пространстве, игравшем роль площади. А чуть дальше еще человек двадцать просто стояли и смотрели, как горит дом Зекхана, и еще несколько парней таскали туда-сюда ведра, но без особого толку.
- Что случилось?! – спросил я, поставив ведра на землю, - где Зекхан?
Небольшая группа селян расступилась и я увидел Зекхана и Зефина, оба в луже собственной крови.
- Господи… Что случилось?! Кто это сделал?!!
- Собаки кривоногие, - негромко ответил мне один старик, понуро глядя в землю.
Я схватил его за плечи и встряхнул:
- Как это произошло?! Отвечай!!
Двадцать секунд спустя я знал все. Стоило мне отлучиться, как приперся отряд фуражиров: командир на коне, семеро на двух телегах. Они отняли у крестьян рыбу, как обычно, и хотели уже вернуться, откуда пришли, когда заметили Зафинку, неосторожно выглядывавшую из-за угла.
- Забрали ее и еще одну девочку, - сказал, утирая слезу, старик, - а Зекхану, за то, что вступиться пытался, горло перерезали… Зефин весь в отца был, бросился на них с кулаками… И вот.
Я оттолкнул его в сторону и бросился за дом. К старой груше.
Меч и кольчуга, аккуратно завернутые в ткань, пропитанную рыбьим жиром, прикопаны были неглубоко. Я напялил на себя кольчугу и снова вернулся к крестьянам.
- Куда они пошли?! – рявкнул я.
- Я покажу! – вызвался какой-то малый лет пятнадцати.
- Не лезь, Суреф, - сказал стоящий возле него мужик, - этих тварей злить – только больше беды накликать на деревню, придут и перережут…
Уж не знаю, какой черт в меня вселился, но секунду спустя он покатился по земле, роняя в пыль капли крови и осколки зубов.
- И хрен моржовый с тобой, червяк! – крикнул я. – Невелика беда, если хоть всех вас тут перережут, потому что таким, как вы, жить незачем! Вас тут, не считая бабья, полторы сотни стоит, и у каждого в доме рожон или острога! И вы восьмерых испугались?! Два мужика на все село, тьфу! Давай, парень, показывай дорогу! А вы все сидите себе дальше на жопе ровно и ждите, пока у вас всех дочерей не позабирают!
У фуражиров было преимущество в час с чем-то, но они потратили его самым гнусным и мерзким образом. Всего пятнадцать минут спустя мы – я и мой проводник – нашли Зафинку и вторую девушку прямо на обочине дороги, нагих, окровавленных и неподвижных: позабавившись, ублюдки убили обеих.
Паренек с завыванием упал на колени возле той, другой, пытаясь прижать ее к себе, но я схватил его за волосы, поднял на ноги, повернул лицом к себе и залепил от души пощечину.
- Нечего нюни распускать, сопляк, надо было заступиться за нее, пока у тебя была такая возможность, а теперь слезами горю не помочь. Потом поплачешь, а пока что надо догнать их. Нельзя дать тварям уйти.
- Но… их восьмеро!
Я посмотрел на него тяжелым взглядом, доставшимся в наследство от предыдущего хозяина тела:
- Да хоть восемьсот, мне плевать.
А про себя мимоходом удивился, что мне действительно плевать.
После ночного дождика лесной большак слегка размок, следы телег и ног отпечатались хорошо, и сами поганцы с него сворачивать и не думали, держа путь на Дарбук, потому мы их вскоре нагнали.
Когда впереди послышался скрип несмазанных деревянных колес и странный, лающий говор кочевников, я повернулся к пареньку:
- В общем, слушай сюда. Вернись в деревню, приведи несколько мужиков, чтобы забрать девушек и похоронить, как положено. И Зекхана и сына его тоже похороните, а потом собирайте припасы и перебирайтесь на остров. Если потом сородичи уродцев придут мстить за то, что я с ними сейчас сделаю – на острове они вас не достанут, эти степняки в море ходят не лучше ослов. А там, глядишь, Невил вас не оставит, сетями и лодками прокормитесь какое-то время.
Он кивнул и припустил обратно, а я свернул с большака в лес и двинулся параллельно, стараясь обогнать фуражиров.
Мне это удалось, потому что телеги тащили по две клячи, да и у кочевников – кривые и короткие ноги, не особо приспособленные к ходьбе. Я рассмотрел их из кустов, и что занятно – из всех семерых у одного пика, у второго конская щека, у остальных пятерых – алебарды, явно трофейные, и у всех – луки и стрелы в колчанах. И только командир гарцует на коне, при нем легкий щит и сабля, и лук со стрелами. Кочевники спешились и вооружились на манер тех, кого завоевали? С их кривыми ножками явно не лучшая идея. Хотя, может быть, эти просто потеряли своих коней, в Долине лошадьми сильно не разживешься, тут из скота волы в почете.
План атаки я выработал быстро, потому как и выбирать-то не из чего.
Один на восьмерых – верное самоубийство, тут вообще не факт, что я хотя бы с одним справиться смогу. В общем, все как в старые добрые времена, лучшей тактики, чем тактика плейеркиллера, я просто не знаю. Одна разница, что возрождения в ближайшем городе не будет, ни для меня, ни для них.
Конечно, меня немного обнадеживал тот факт, что удар, которым я сбил с ног крестьянина, был довольно мастерским и очень быстрым. Я так в прошлой жизни не умел, вообще никогда не учился драться на кулаках. Еще со времен детдома предпочитал пускать в ход тяжелые предметы, потому как особых роста и силы не имел, а в такой ситуации оградить себя от произвола сильных можно только двумя способами: вспомогательными средствами и жестокостью методов боя. Моя манера драться, не думая ни о чем, кроме причинения обидчику максимального вреда, быстро научила всех обходить меня стороной.
И, может быть, обладай эти варвары даром предвидения – они бы предпочли обойти стороной и эту деревню, потому что я прямо сейчас намерен забрать с собой столько их, сколько удастся.
Если я атакую внезапно, из засады – как минимум одного я точно зарублю, а потом, скорее всего, зарубят меня, если не растеряются. Если очень постараюсь – может быть, убью двоих. В самом деле, я высок и силен, и даже поход за водой и преследование меня не очень утомили. А также весьма быстр. Так что, если повезет, и если фактор внезапности сработает как надо… А действительно, отчего бы не сработать? Уродцы чувствуют себя хозяевами, знают, что народец местный малодушен и труслив, если ввосьмером беспределили в деревне, а потом еще и, не отходя далеко, забавлялись с похищенными девушками, нимало не опасаясь погони. И вот теперь, когда на них нападет пусть даже один человек – они будут в шоке. Читал я книжицу одну, о противостоянии казаков-уходников и отрядов крымских татар, так там татарин, перешедший на сторону казаков, прямо говорил, что татары только верхом сильны, коня отбери – и все, он беспомощен.
Но мне не дают этого сделать чьи-то руки. Они тащат меня наверх, одни большие и сильные, другие поменьше. Потом куда-то волокут, куда-то укладывают.
Я вижу над собой черное ночное небо, затянутое грозовыми тучами, вижу вспышку молнии и слышу раскат грома. Влага на лице – это капли дождя. А потом меня чем-то укрывают.
Снова темно, и я еще успеваю порадоваться этому.
***
Я плохо помню два последующих дня. Меня страшно мучили тошнота и головокружение, типичные спутники сотрясения мозга, а также донимала саднящая боль, потому я предпочитал глаз без нужды не открывать. И уж тем более, меня мало волновало, что в больнице, где я нахожусь, стены бревенчатые, а медперсонал не в белых халатах.
Однако утром третьего дня я проснулся в гораздо лучшем состоянии и незамедлительно об этом пожалел, потому как открытия меня не порадовали.
То есть, одно было безусловно положительным, а именно – что я живой, кое-как двигаюсь и вроде бы не безнадежный калека.
А вот все остальное – хреновей просто некуда.
«Больница» оказалась избой, как я представлял себе жилище российского крестьянина где-то так двенадцатого-тринадцатого века. Правда, с кое-какими отличиями: печей было аж три, но очень низенькие, высотой с кровать, чем они, собственно, и служили. Кровати с подогревом, так сказать. И три дымохода. А также – разделение внутреннего помещения перегородкой на две части, чего, как я понимаю, в тринадцатом веке не делалось обычно. Ну а в целом – примерно тот же быт. Даже оконца затянуты бычьим пузырем или чем-то похожим. У потолка развешаны пучки высушенных трав и сушеная рыба. И вонь, причем неслабая такая.
От этого открытия я еще не ужаснулся, потому что оно было слишком уж сюрреалистическим, и мне на полном серьезе казалось, что я все еще в бреду.
Я медленно принял сидячее положение, посмотрел налево, направо, коснулся пальцами головы… Чем-то обмотана. Ну лады, черепно-мозговая травма может и не такие глюки в виде последствий вызывать…
Тут у двери движение и удаляющийся крик:
- Тять, тять, они проснулись!
Они? Вроде бы, я тут один, хотя за перегородкой может быть кто-то еще.
Однако тут снаружи притопал, как оказалось, хозяин избы, приземистый бородатый мужик лет так пятидесяти на вид, хотя, может быть, это борода его так старит…
- Доброго утречка, сэр рыцарь, - сказал он. – Как вы себя чувствуете-то?
Некоторое время я смотрел на него, а он – на меня, и понемногу менялся в лице, когда начал понимать, что со мной все, мягко говоря, нехорошо. А у меня в голове роилась сотня вопросов, из которых «что за нафиг?!» был наиболее цензурным.
- Это я-то рыцарь? – осторожно спросил я, как только мне удалось извлечь из кучи матерных слов несколько обычных.
- Ну-у-у, я так подумал, понеже у вас в руке-то меч зажат был, причем так, что я и вынуть едва смог… А мечи – они же только рыцарям по карману… Ну и кольчуга…
И тут я сделал новое открытие: мужик этот говорит не по-русски. И почти самое странное, что и я отвечаю ему не по-русски. А самое странное – я вообще без понятия, что это за язык. Я знаю русский, украинский, пару слов по-белорусски и почти свободно, если не считать акцента, владею английским – но сейчас говорю ни на одном из этих языков.
- Меч? Кольчуга? – растерянно переспрашиваю я, пытаясь между тем как-то осмыслить происходящее.
- А то, - кивает мужик, - да и сами вы лицом на эйдельгартского дворянина похожи. Мужики в Эйдельгарте – вот как я, а дворяне – вот как вы. А что, я… ошибся?
- А Эйдельгарт – это… страна?
- Ага, - кивает он, и тут до него доходит: - погодите, вы что же… ничего не помните?
Я качаю головой:
- Не-а. Помню только кучи трупов и грозу, и не помню, как вообще туда попал.
- Эк вас по голове-то огрели, что даже память отшибли, - посетовал хозяин дома.
Я попытался устало спрятать лицо в ладонях, но внезапно с недоумением обнаружил, что руки-то не мои! Массивные и безволосые, хотя я сам – средней волосатости. И на левой ладони – поперечный шрам, на внутренней стороне фаланг – еще один, такие могли бы образоваться, если схватиться за обоюдоострый клинок.
Несколько секунд я разглядывал руки, словно какого-то невиданного зверя, а потом, снедаемый страшными подозрениями, посмотрел на мужика:
- А это… есть зеркало?
- У дочки есть, маленькое, заморский купец привез, - ответил он и пошел наружу.
Вскоре я услышал, как он зовет по имени дочь, которую звали Зафинка, и спрашивает за зеркальце. Затем он вернулся вместе с нею, Зафинка, не поднимая глаз, скрылась за перегородкой и принесла маленькое круглое зеркальце в оловянной оправе.
Мои бредовейшие опасения, разумеется, сбылись: в зеркале я увидел абсолютно незнакомое лицо.
***
После первого шока я устроил хозяину дома – звали его Зекхан – натуральный допрос и выяснил крайне неприятные вещи. Причем не только для одного себя неприятные, а откровенно паскудные для всех местных жителей.
Насчет конкретно меня, то новость, что я теперь обладатель чужого тела, была еще куда ни шло, и если бы в тот момент, когда я летел на асфальт, мне кто-то шепнул на ухо, что за гранью жизни меня ожидает нечто большее, чем небытие – я бы, наверное, очень обрадовался тогда. Всю малину портил лишь тот факт, что моя «Нангияла» оказалась варварским средневековым миром, раздираемым войнами, и я как раз и оказался в самом центре одной из них.
Судя по всему, устеленное трупами поле боя образовалось, когда эйдельгартский военный отряд, посланный, чтобы защитить Долину – там именовался здешний край – от отряда налетчиков-кочевников, умудрился темной ночью этот самый отряд подстеречь и вырезать. Да только на этот раз налетчики оказались авангардом наступающей орды, и эйдельгартцы, видимо, погибли почти в полном составе, дорого продав свои жизни. По крайней мере, Зекхан уверял, что на каждого эйдельгартского воина там было по три-четыре трупа налетчиков-ханнайцев.
После чего орда беспрепятственно прошла через всю Долину и вторглась в сам Эйдельгарт, оставив здесь свой гарнизон. Правитель Долины, а точнее, князь единственного города Дарбука, ничего не смог поделать: вся его дружина насчитывала меньше ста человек, да и вообще моряне – так именовался здешний народ – не располагали ничем, похожим на войско или ополчение.
Вот это меня поразило.
- Как так-то, Зекхан? У вас буквально за горным перевалом ханнайские степи, а у князя солдат меньше сотни?!! Кочевые разбойники к вам как к себе домой хаживают, а тут, я посмотрю, деревня даже частоколом не огорожена?!!
Тот только развел руками:
- А от кого городиться было? Раньше ведь не хаживали. Оттого и дружина маленькая, что незачем больше… Просто когда колдун два года назад взял да и помер – нас это застало врасплох. Никто и представить не мог, что колдуна однажды не станет, что он тоже может помереть, как и все мы.
Как оказалось, неподалеку стоит старая башня, в которой не то триста, не то четыреста лет жил ужасный колдун. Ну не то чтоб очень, крестьян он не обижал, но как только появлялись разбойники, налетчики или даже просто крупный хищный зверь – шли на поклон к колдуну, колдун приказывал, чтобы никто ночью из дому выйти не смел – и выпускал на охоту что-то ужасное, способное оставить от большой разбойничьей ватаги только залитую кровью поляну. Чаще же от разбойников или хищников не оставалось совсем ничего, и больше их никто никогда не видел.
По этой же причине в том числе, Долину не пытались завоевать крупные соседи. Не стоила узкая лесная территория, зажатая в долине между двумя горными хребтами, не только ссоры с могущественным чародеем, но даже военной кампании, потому как моряне – народ на деньги крайне небогатый. Зекхан рассказал мне забавную историю, как крестьянин из соседнего села повез всякого добра в Эйдельгарт две телеги и неожиданно даже для себя выторговал аж целый золотой ойран. Однако по возвращении он радовался недолго, потому что ничего не мог купить: золотой оказался настолько большой суммой, что при любой покупке продавец был не в состоянии дать сдачу.
В целом же морян – девять прибрежных деревень и не то пятнадцать, не то шестнадцать лесных, да город Дарбук. Лесные кормятся подсечно-огневым и паровым земледелием, две или три живут с рудников. Прибрежные, в одной из которых я и очутился – рыбаки. Город – тысяч на десять народу, не считая купцов, и там изготавливается инструмент и предметы обихода. Вот, ?
глава 3. Последняя охота начинается!
Подойдя ближе к деревне, я увидел столб дыма, несколько великоватый для костра, а дойдя до нее, услышал какой-то недобрый гомон и чей-то плач.
Я ускорил шаг и вскоре увидел толпу крестьян, собравшуюся на небольшом пространстве, игравшем роль площади. А чуть дальше еще человек двадцать просто стояли и смотрели, как горит дом Зекхана, и еще несколько парней таскали туда-сюда ведра, но без особого толку.
- Что случилось?! – спросил я, поставив ведра на землю, - где Зекхан?
Небольшая группа селян расступилась и я увидел Зекхана и Зефина, оба в луже собственной крови.
- Господи… Что случилось?! Кто это сделал?!!
- Собаки кривоногие, - негромко ответил мне один старик, понуро глядя в землю.
Я схватил его за плечи и встряхнул:
- Как это произошло?! Отвечай!!
Двадцать секунд спустя я знал все. Стоило мне отлучиться, как приперся отряд фуражиров: командир на коне, семеро на двух телегах. Они отняли у крестьян рыбу, как обычно, и хотели уже вернуться, откуда пришли, когда заметили Зафинку, неосторожно выглядывавшую из-за угла.
- Забрали ее и еще одну девочку, - сказал, утирая слезу, старик, - а Зекхану, за то, что вступиться пытался, горло перерезали… Зефин весь в отца был, бросился на них с кулаками… И вот.
Я оттолкнул его в сторону и бросился за дом. К старой груше.
Меч и кольчуга, аккуратно завернутые в ткань, пропитанную рыбьим жиром, прикопаны были неглубоко. Я напялил на себя кольчугу и снова вернулся к крестьянам.
- Куда они пошли?! – рявкнул я.
- Я покажу! – вызвался какой-то малый лет пятнадцати.
- Не лезь, Суреф, - сказал стоящий возле него мужик, - этих тварей злить – только больше беды накликать на деревню, придут и перережут…
Уж не знаю, какой черт в меня вселился, но секунду спустя он покатился по земле, роняя в пыль капли крови и осколки зубов.
- И хрен моржовый с тобой, червяк! – крикнул я. – Невелика беда, если хоть всех вас тут перережут, потому что таким, как вы, жить незачем! Вас тут, не считая бабья, полторы сотни стоит, и у каждого в доме рожон или острога! И вы восьмерых испугались?! Два мужика на все село, тьфу! Давай, парень, показывай дорогу! А вы все сидите себе дальше на жопе ровно и ждите, пока у вас всех дочерей не позабирают!
***
У фуражиров было преимущество в час с чем-то, но они потратили его самым гнусным и мерзким образом. Всего пятнадцать минут спустя мы – я и мой проводник – нашли Зафинку и вторую девушку прямо на обочине дороги, нагих, окровавленных и неподвижных: позабавившись, ублюдки убили обеих.
Паренек с завыванием упал на колени возле той, другой, пытаясь прижать ее к себе, но я схватил его за волосы, поднял на ноги, повернул лицом к себе и залепил от души пощечину.
- Нечего нюни распускать, сопляк, надо было заступиться за нее, пока у тебя была такая возможность, а теперь слезами горю не помочь. Потом поплачешь, а пока что надо догнать их. Нельзя дать тварям уйти.
- Но… их восьмеро!
Я посмотрел на него тяжелым взглядом, доставшимся в наследство от предыдущего хозяина тела:
- Да хоть восемьсот, мне плевать.
А про себя мимоходом удивился, что мне действительно плевать.
После ночного дождика лесной большак слегка размок, следы телег и ног отпечатались хорошо, и сами поганцы с него сворачивать и не думали, держа путь на Дарбук, потому мы их вскоре нагнали.
Когда впереди послышался скрип несмазанных деревянных колес и странный, лающий говор кочевников, я повернулся к пареньку:
- В общем, слушай сюда. Вернись в деревню, приведи несколько мужиков, чтобы забрать девушек и похоронить, как положено. И Зекхана и сына его тоже похороните, а потом собирайте припасы и перебирайтесь на остров. Если потом сородичи уродцев придут мстить за то, что я с ними сейчас сделаю – на острове они вас не достанут, эти степняки в море ходят не лучше ослов. А там, глядишь, Невил вас не оставит, сетями и лодками прокормитесь какое-то время.
Он кивнул и припустил обратно, а я свернул с большака в лес и двинулся параллельно, стараясь обогнать фуражиров.
Мне это удалось, потому что телеги тащили по две клячи, да и у кочевников – кривые и короткие ноги, не особо приспособленные к ходьбе. Я рассмотрел их из кустов, и что занятно – из всех семерых у одного пика, у второго конская щека, у остальных пятерых – алебарды, явно трофейные, и у всех – луки и стрелы в колчанах. И только командир гарцует на коне, при нем легкий щит и сабля, и лук со стрелами. Кочевники спешились и вооружились на манер тех, кого завоевали? С их кривыми ножками явно не лучшая идея. Хотя, может быть, эти просто потеряли своих коней, в Долине лошадьми сильно не разживешься, тут из скота волы в почете.
План атаки я выработал быстро, потому как и выбирать-то не из чего.
Один на восьмерых – верное самоубийство, тут вообще не факт, что я хотя бы с одним справиться смогу. В общем, все как в старые добрые времена, лучшей тактики, чем тактика плейеркиллера, я просто не знаю. Одна разница, что возрождения в ближайшем городе не будет, ни для меня, ни для них.
Конечно, меня немного обнадеживал тот факт, что удар, которым я сбил с ног крестьянина, был довольно мастерским и очень быстрым. Я так в прошлой жизни не умел, вообще никогда не учился драться на кулаках. Еще со времен детдома предпочитал пускать в ход тяжелые предметы, потому как особых роста и силы не имел, а в такой ситуации оградить себя от произвола сильных можно только двумя способами: вспомогательными средствами и жестокостью методов боя. Моя манера драться, не думая ни о чем, кроме причинения обидчику максимального вреда, быстро научила всех обходить меня стороной.
И, может быть, обладай эти варвары даром предвидения – они бы предпочли обойти стороной и эту деревню, потому что я прямо сейчас намерен забрать с собой столько их, сколько удастся.
Если я атакую внезапно, из засады – как минимум одного я точно зарублю, а потом, скорее всего, зарубят меня, если не растеряются. Если очень постараюсь – может быть, убью двоих. В самом деле, я высок и силен, и даже поход за водой и преследование меня не очень утомили. А также весьма быстр. Так что, если повезет, и если фактор внезапности сработает как надо… А действительно, отчего бы не сработать? Уродцы чувствуют себя хозяевами, знают, что народец местный малодушен и труслив, если ввосьмером беспределили в деревне, а потом еще и, не отходя далеко, забавлялись с похищенными девушками, нимало не опасаясь погони. И вот теперь, когда на них нападет пусть даже один человек – они будут в шоке. Читал я книжицу одну, о противостоянии казаков-уходников и отрядов крымских татар, так там татарин, перешедший на сторону казаков, прямо говорил, что татары только верхом сильны, коня отбери – и все, он беспомощен.
