Земля содрогнулась.
Аркам не успел начать восхваление, – чужая мощь окатила, едва не сбила с ног. Позади застонали священные опоры, звякнула утварь на алтаре. Ветер хлестнул, захлопали полотнища шатров, молитвенные ленты взмыли в небо. И все стихло.
Аркам прислушался, но различил лишь эхо в глубине, льдистый след ведовской силы. Это не обычное землетрясение.
Собравшиеся не повскакали с циновок, не разбежались кто куда. Но озирались, чертили охранные знаки, беспокойно перебирали костяные четки. Все прихожане – сплошь старики, помнят страшную подземную бурю. Это случилось давно, задолго до рождения Аркама, но рассказы он слышал. О погибших людях, разрушенных домах, деревнях, погребенных под оползнем. Весь остров шатался тогда, негде было укрыться.
Солнце выглянуло из-за гряды холмов, заря налилась алым. Не раздумывая, Аркам выхватил жреческий нож, полоснул ладонь, протянул руки к небу.
– Госпожа! – позвал он. – Защити нас!
Кровь, нестерпимо яркая в утреннем свете, потекла, оставляя извилистый след, запятнала рукав. Прихожане замерли. Ждали, и Аркам ждал вместе с ними, почти верил, – сейчас она появится, воплощенная богиня, настоящая, та, что должна быть здесь!
Но знал, что этого не случится. Как всегда, из шатра выйдет Миора.
За спиной зашуршал откинутый полог, донеслась легкая поступь. Аркам прижал окровавленную руку к сердцу, повернулся, читая хвалу:
– Огнеглазая, Хранительница, Разогнавшая тьму...
Миора прошла мимо, направилась к возвышению. Длинные одежды струились – золото, багрянец и пламя. На лодыжках звенели браслеты, колыхалось прозрачное покрывало, осколки свет-камня сверкали в короне.
– ...Снизойди, озари, вспомни о нас!
Аркам замолк. Миора остановилась, раскинула руки и запела.
Ее голос, глубокий и ясный, взлетел над склоном, и почудилось – воздух стал слаще. Звуки и чары окутывали душу, смывали боль, дарили уверенность и радость. Аркам не противился, дышал полной грудью, но не мог обмануться. Богиня не сошла к ним, Заря не воплотилась в жрице. Миора делала лишь то, чему ее научили: утешала, лечила, отдавала свою силу. Ту, что пришлые называли магией.
Но прихожане этого не замечали. Кланялись до земли, шептали молитвы, смотрели завороженно.
Будто Миора была настоящей жрицей.
*
Потоки бушевали, грозили разорвать сердце Вийви. Она была готова, ждала, и душа не сжалась, страх не коснулся и не коснется, нет, нет, никогда. Но заискрились оковы, шлем надавил на виски, голос волн обрушился, столько памяти в нем было, столько воли. Морское дно застонало в ответ, корни острова содрогнулись, и Вийви не выдержала, закричала.
Вершитель Приливов предупредил ее, она знала, – с полной водой придет сила, и нужно утаить ее от пришлых, не отдавать. И Вийви не отпустит, удержит эту мощь, кипящую яростью, смертями, изломанными судьбами, след их тянется издалека, с берегов архипелага и большой земли, там, на ненужной войне, случилось что-то страшное.
Неважно, все неважно, нужно лишь исполнить его наказ, остальное потом.
– Отключайте, скорее! Вийви! Что же это…
Оковы разжались, и Вийви выпала из капсулы усилителя. Жадно глотнула воздух, – он пах грозой и солью, звал в сумрачную чащу, в затерянную лощину. Скорее, Вийви, успокой их, ускользни, беги к тому, кто тебя ждет.
Вийви слепо пошарила руками – в глазах было темно. Ее подняли и усадили. Вийви ненавидела время после смены: быстрые прикосновения, чужие пальцы, отдирающие электроды от кожи, уговоры и требования. Выпей раствор, прими таблетки, сиди смирно, всего один укол.
Но сегодня Вийви не вырывалась, не пыталась увернуться. Откинулась на мягкую спинку кресла, не вздрогнула, когда игла ужалила ниже локтя. Мир светлел, зрение возвращалось, Вийви видела столпивших рядом пришлых, их серые комбинезоны и встревоженные лица. Разговоры сливались в единый гул, слова и фразы теряли смысл. Вийви попыталась прислушаться.
– Землетрясение?
– Приборы фиксируют магический всплеск.
– Она его усилила? Перевела на турбины?
– Нет, конечно, видишь, что с ней? Едва жива.
Вийви улыбнулась. Глупые люди, так гордятся своими машинами, думают, что разгадали все тайны мира, а сами ничего не чувствуют. Не замечают, что в ее крови течет мощь, принесенная морем. Не слышат эхо, оставшееся в глубинах земли.
Скорей бы выбраться отсюда, оказаться в лесу.
*
– Зачем ты это сделал? – Миора встряхнула флакон, промокнула салфетку и прижала к ладони Аркама. – У тебя и так уже вся рука в шрамах.
Он поморщился – рану защипало, белая пена запузырилась на коже. Говорить не хотелось, да Миора и не ждала ответа. По дороге домой она молчала, а когда пришли, не позволила Аркаму даже снять жреческие одежды, усадила на скамью у окна, а сама вытащила ящик с лекарствами.
Аркам смотрел, как она бинтует порез, как уверенно скользят ее пальцы, тонкие, все еще перевитые золотыми цепочками. Знала, как остановить кровь, какие таблетки убьют заразу, даже пули вынимать умела. Миоре было семь, когда пришлые забрали ее к себе на архипелаг, и там она провела одиннадцать лет. Служила в поддержке и на фронте успела побывать, но не любила рассказывать об этом. А потом Миору вернули сюда, на родной остров, и совет старейшин признал ее достойным сосудом для богини. На праздничном собрании почетные места занимали чужаки в военной форме, улыбались, поздравляли Миору. Но за каждым их словом Аркаму слышалась невысказанная мысль: «Раз уж вам нужна жрица, пусть это будет та, которую выбрали мы, наша воспитанница».
Вместо настоящей.
– Придется ждать, пока само заживет. – Миора закрепила повязку и отпустила его ладонь. – Эти ритуальные раны магией не вылечить.
Аркам поднял глаза, но она уже отвернулась, встала. Размотала дорожное покрывало, сняла венец – освобожденные волосы упали черной волной. Принялась расстегивать браслеты, и тут Аркам заметил, какими усталыми и изломанными стали ее движения.
– Ты почувствовала? – тихо спросил он.
Миора обернулась, кивнула. Взгляд у нее был растерянный, далекий, а губы – всегда яркие, будто окрашенные зарей – теперь потеряли цвет. Даже золотистый загар побледнел. Сколько сил она отдала, пока пела для прихожан? Жалость кольнула сердце, Аркам хотел заговорить, но не нашел слов.
– Такое мощное эхо. – Голос Миоры звучал спокойно, не выдавал усталость. – Со стороны архипелага или с большой земли за проливом. Что это, Аркам?
Он зажмурился, пытаясь вспомнить чужой след, отблеск беспощадной силы. Теперь ее было уже не различить.
– Оружие, – проговорил он наконец. – Магическое оружие.
– Нет, не может быть, даже когда на фронте очень сильную магию применяют, здесь ничего не слышно, и… – Миора замолкла и тут же добавила: – Сейчас должны передавать сводки, нужно включить!
Ее шаги затихли в глубине дома.
Миора так ясно чувствует, так далеко слышит, почему же не может ощутить прикосновение богини? Аркам спрашивал себя об этом снова и снова и не находил ответов. Его наставник, прежний жрец, объяснял: «Ей нужно открыться Заре, отдать себя без остатка, тогда она станет поющей струной на ветру, лампадой с божественным светом». Это было три года назад, в день свадьбы Аркама и Миоры, накануне посвящения. А потом наставник поднялся в горы, ушел в последнее отшельничество. Больше не мог помочь советом.
С тех пор ничего не изменилось. Миора пела на обрядах, благословляла собравшихся, но тратила лишь свою силу, говорила лишь своим голосом. Аркам знал, – если бы она поверила и потянулась к богине, та озарила бы ее изнутри. Но любой ритуал оставался для Миоры представлением, а прихожане – доверчивыми зрителями.
Из-за стены донесся хруст помех, обрывки музыки, долгие гудки позывных и снова помехи. Аркам почувствовал, как разрастается тревога, подползает к горлу, не дает дышать. Приемник всегда был настроен на одну станцию. Та вещала с архипелага, рассказывала о боях, и, что бы там ни творилось, голоса дикторов оставались сдержанными, ровными, а треск и шорохи налетали лишь во время грозы. Может, просто сломалось радио, замкнулись диковинные провода и цепи?
Аркам поднялся, толкнул полуприкрытую дверь.
Радио работало. Свет-камни и лампы сияли в огромном коробе, мерцали за стеклянной шкалой. Отблески ложились на руки Миоры. Она – босая, в наспех накинутой домашней одежде – сидела на полу перед приемником, крутила колесо настройки, щелкала потрескавшимися желтыми клавишами. Аркам опустился рядом.
Стрелка бегала по шкале, замирала у каждой цифры, возле названия каждого острова. Динамик то хрипел и кашлял, то окатывал беззвучной пустотой. Аркам уже хотел перехватить пальцы Миоры, сказать: «Хватит, попробуем позже», и тут приемник заговорил.
– … сохранять спокойствие. Сведения уточняются, пока что известно…
Слова прерывались свистящим скрипом, тонули и выныривали. Аркам подался вперед, невольно стиснул ладонь Миоры.
– ...урон по предварительным подсчетам…
Аркам слышал, как колотится ее пульс и как грохочет собственное сердце. Рассказ диктора медленно обретал смысл, рисовал страшную картину.
Противник нанес удар. Выжег побережье большой земли – его с таким трудом отвоевали недавно, – уничтожил флот, поразил северную оконечность архипелага. Пролив не остановил новое оружие. Новую магию. Связи с боевыми частями на континенте нет.
– Нет связи, – повторила Миора. Ее шепот был тише шорохов и хруста эфира. – Но там же…
Не перечислить всех, кто там, на фронте. Всех, кого пришлые забрали на свою войну, заставили сражаться – и ради чего? Врагов с большой земли здесь никогда и не видели.
На фронте остались двоюродные братья Миоры и ее сестра. Друзья Аркама, его старший брат. Дети и внуки тех, кто был на обряде сегодня. Почти треть людей острова.
Там осталась та, кого Аркам с детства звал своей нареченной. Та, что должна была надеть венец жрицы, но пришлые решили по-своему. Сказали: она будет боевым магом, такой сильный дар, а вам пришлем другую, у нас есть подходящая девочка, тоже способная, она справится.
Если бы они не вмешались…
Аркам мотнул головой, отгоняя дурные мысли, и привлек к себе Миору. Она уткнулась ему в плечо.
– Связь починят. – Хотел успокоить, ободрить, но слова звучали беспомощно, кто им поверит. – Скоро все узнаем.
В дверь постучали, когда солнце коснулось полудня.
Миора давно скрылась на заднем дворе, не могла больше сидеть в доме, ждать новостей. Аркам не стал ее удерживать. Ему и самому хотелось уйти, хоть обратно к священным шатрам, хоть на тропы, карабкающиеся к пастбищам. Лишь бы подальше от радио, от невнятного бормотания.
Аркам успел переодеться, стал неотличим от простых жителей острова. Все давно уже ходили в одежде, завезенной пришлыми, она и правда была удобной: штаны с множеством карманов, широкие рубахи, сандалии на прочной подошве. А шаровары и многослойные покрывала превратились в наряды жрецов и старейшин, в облачения для ритуалов и больших собраний.
Стук повторился, настойчивый, резкий, и Аркам поспешил к двери.
На крыльце стоял Кеват, слуга и помощник отца. Взглянул исподлобья, вынул изо рта изжеванную травинку и, словно нехотя, поклонился и начертил в воздухе знак Зари. Сколько Аркам себя помнил, Кеват всегда был таким, немногословным и хмурым. Слышал ли уже сводки с фронта или больше не включает радио? Он ждал с войны сына, но два года назад узнал, что не дождется.
– Вождь зовет тебя, – сказал Кеват.
Должно быть, отец тревожится, хочет, чтобы Аркам был рядом. Или сегодня соберутся старейшины, будут решать, что делать, им нужно услышать волю богини. Если так, то и Миоре придется придти.
– Вниз поедете, – пояснил Кеват.
Больше ничего говорить не стал. Кивнул на прощанье, спрятал руки в карманы, спустился по скрипучим ступеням и побрел прочь.
Отец собрался вниз, к бухте, в селение пришлых! Конечно, они должны что-то знать.
Аркам вбежал в комнату, огляделся, пытаясь вспомнить, куда положил пропуск. Солнце исчезло из окон, воздух потускнел, и разбросанные по полу подушки казались выцветшими и пыльными. Приемник шипел и взвизгивал, сквозь шум прорывались прежние слова: вражеский удар, потери, связи нет.
Бумажник нашелся на полке среди книг. Аркам открыл его, проверил документы, закатанные в прозрачную пленку. Освобождение от воинского призыва, пропуск на закрытую территорию, удостоверение личности. Все было на месте.
Уже снаружи Аркам замешкался, едва не вернулся за Миорой. Она расстроится, если он уедет без нее, даже не предупредив. Но он не сможет объяснить, почему так невыносимо ее видеть среди пришлых, на асфальтированных дорогах, в бетонных жилищах. Нет, пусть остается дома. Вождь не звал Миору.
Уличная глина рассохлась, пылила от шагов. Горячий ветер царапал песчинками кожу, над изгородями перешептывались усталые смоковницы. Уже осень, а так жарко, впору начинать молиться о дожде. Но кто придет на обряд, кто вместе со жрецом напоит землю кровью? Только старики.
Аркам невольно окинул взглядом дома: кровли из пальмовых листьев, вьюнки, ползущие по стенам, темные провалы окон. Тихо, ни разговоров, ни смеха, хозяева далеко. Трудятся на пастбищах, в поле, в порту и в шахтах за перевалом. А многие жилища и вовсе стоят пустые, никто в них не возвращался уже много лет.
С окраины донесся вой мотора, и Аркам ускорил шаг.
Машина ждала на обычном месте, за последними оградами. Каждый раз Аркам удивлялся, почему она еще на ходу, почему не превратилась в мертвый остов. Давным-давно ее подарили отцу пришлые, она была старше Аркама. Но не сдавалась и сейчас тарахтела, готовая сорваться с места. Брезентовая крыша дрожала, в воздухе плыл ядовитый привкус выхлопа.
Отец сидел за рулем, листал толстую растрепанную тетрадь. Аркам помнил: там списки тех, кого забрали на фронт, погибшие подчеркнуты красным. Отец водил пальцем по строкам, бормотал что-то, но расслышать не удавалось. И лица его Аркам не мог разглядеть, – видел лишь волосы, седые пряди вперемежку с черными.
Аркам ухватился за борт, заглянул внутрь машины.
– Заря благословляет вождя.
Отец поднял голову, скороговоркой ответил:
– В ее свете живем. – И кивнул на место рядом с собой.
Аркам распахнул исписанную обережными знаками дверь, – как она держится до сих пор, – и забрался на сиденье.
Мотор закашлялся, взревел, и машина покатилась вниз по склону, прочь из деревни.
Этот путь всегда завораживал Аркама. Одно дело отправиться пешком, выйти затемно, смотреть, как медленно меняется мир. И совсем другое – мчаться по дороге, петляющей над обрывом. Один поворот, другой – и вот уже берег как на ладони, синяя гладь бухты, черная нить плотины вдалеке, а за ней – сияющий простор, море и небо тонут друг в друге.
Дорога вновь вильнула, и глаза обожгло раскаленными бликами. Солнечные батареи вереницей лепились к горному склону, одна за одной. Пришлым было мало приливной турбины, они хотели больше электричества, всего хотели больше: свет-камней, рабочих для шахт и фабрики, солдат для фронта.
– Радио слушал? – спросил отец. Встречный ветер рвал его слова.
– Да. – Аркам замешкался, но все же договорил: – Мы с Миорой почувствовали удар, чужую силу. Там что-то очень серьезное случилось.
– Заставим этих уродов признаться, – отозвался отец. Он не отрываясь смотрел на дорогу и сжимал руль крепко, слишком крепко. – Пусть говорят все, как есть. Ну а если ничего не знают… Тогда хотя бы увидимся с Вийви.
Аркам не успел начать восхваление, – чужая мощь окатила, едва не сбила с ног. Позади застонали священные опоры, звякнула утварь на алтаре. Ветер хлестнул, захлопали полотнища шатров, молитвенные ленты взмыли в небо. И все стихло.
Аркам прислушался, но различил лишь эхо в глубине, льдистый след ведовской силы. Это не обычное землетрясение.
Собравшиеся не повскакали с циновок, не разбежались кто куда. Но озирались, чертили охранные знаки, беспокойно перебирали костяные четки. Все прихожане – сплошь старики, помнят страшную подземную бурю. Это случилось давно, задолго до рождения Аркама, но рассказы он слышал. О погибших людях, разрушенных домах, деревнях, погребенных под оползнем. Весь остров шатался тогда, негде было укрыться.
Солнце выглянуло из-за гряды холмов, заря налилась алым. Не раздумывая, Аркам выхватил жреческий нож, полоснул ладонь, протянул руки к небу.
– Госпожа! – позвал он. – Защити нас!
Кровь, нестерпимо яркая в утреннем свете, потекла, оставляя извилистый след, запятнала рукав. Прихожане замерли. Ждали, и Аркам ждал вместе с ними, почти верил, – сейчас она появится, воплощенная богиня, настоящая, та, что должна быть здесь!
Но знал, что этого не случится. Как всегда, из шатра выйдет Миора.
За спиной зашуршал откинутый полог, донеслась легкая поступь. Аркам прижал окровавленную руку к сердцу, повернулся, читая хвалу:
– Огнеглазая, Хранительница, Разогнавшая тьму...
Миора прошла мимо, направилась к возвышению. Длинные одежды струились – золото, багрянец и пламя. На лодыжках звенели браслеты, колыхалось прозрачное покрывало, осколки свет-камня сверкали в короне.
– ...Снизойди, озари, вспомни о нас!
Аркам замолк. Миора остановилась, раскинула руки и запела.
Ее голос, глубокий и ясный, взлетел над склоном, и почудилось – воздух стал слаще. Звуки и чары окутывали душу, смывали боль, дарили уверенность и радость. Аркам не противился, дышал полной грудью, но не мог обмануться. Богиня не сошла к ним, Заря не воплотилась в жрице. Миора делала лишь то, чему ее научили: утешала, лечила, отдавала свою силу. Ту, что пришлые называли магией.
Но прихожане этого не замечали. Кланялись до земли, шептали молитвы, смотрели завороженно.
Будто Миора была настоящей жрицей.
*
Потоки бушевали, грозили разорвать сердце Вийви. Она была готова, ждала, и душа не сжалась, страх не коснулся и не коснется, нет, нет, никогда. Но заискрились оковы, шлем надавил на виски, голос волн обрушился, столько памяти в нем было, столько воли. Морское дно застонало в ответ, корни острова содрогнулись, и Вийви не выдержала, закричала.
Вершитель Приливов предупредил ее, она знала, – с полной водой придет сила, и нужно утаить ее от пришлых, не отдавать. И Вийви не отпустит, удержит эту мощь, кипящую яростью, смертями, изломанными судьбами, след их тянется издалека, с берегов архипелага и большой земли, там, на ненужной войне, случилось что-то страшное.
Неважно, все неважно, нужно лишь исполнить его наказ, остальное потом.
– Отключайте, скорее! Вийви! Что же это…
Оковы разжались, и Вийви выпала из капсулы усилителя. Жадно глотнула воздух, – он пах грозой и солью, звал в сумрачную чащу, в затерянную лощину. Скорее, Вийви, успокой их, ускользни, беги к тому, кто тебя ждет.
Вийви слепо пошарила руками – в глазах было темно. Ее подняли и усадили. Вийви ненавидела время после смены: быстрые прикосновения, чужие пальцы, отдирающие электроды от кожи, уговоры и требования. Выпей раствор, прими таблетки, сиди смирно, всего один укол.
Но сегодня Вийви не вырывалась, не пыталась увернуться. Откинулась на мягкую спинку кресла, не вздрогнула, когда игла ужалила ниже локтя. Мир светлел, зрение возвращалось, Вийви видела столпивших рядом пришлых, их серые комбинезоны и встревоженные лица. Разговоры сливались в единый гул, слова и фразы теряли смысл. Вийви попыталась прислушаться.
– Землетрясение?
– Приборы фиксируют магический всплеск.
– Она его усилила? Перевела на турбины?
– Нет, конечно, видишь, что с ней? Едва жива.
Вийви улыбнулась. Глупые люди, так гордятся своими машинами, думают, что разгадали все тайны мира, а сами ничего не чувствуют. Не замечают, что в ее крови течет мощь, принесенная морем. Не слышат эхо, оставшееся в глубинах земли.
Скорей бы выбраться отсюда, оказаться в лесу.
*
– Зачем ты это сделал? – Миора встряхнула флакон, промокнула салфетку и прижала к ладони Аркама. – У тебя и так уже вся рука в шрамах.
Он поморщился – рану защипало, белая пена запузырилась на коже. Говорить не хотелось, да Миора и не ждала ответа. По дороге домой она молчала, а когда пришли, не позволила Аркаму даже снять жреческие одежды, усадила на скамью у окна, а сама вытащила ящик с лекарствами.
Аркам смотрел, как она бинтует порез, как уверенно скользят ее пальцы, тонкие, все еще перевитые золотыми цепочками. Знала, как остановить кровь, какие таблетки убьют заразу, даже пули вынимать умела. Миоре было семь, когда пришлые забрали ее к себе на архипелаг, и там она провела одиннадцать лет. Служила в поддержке и на фронте успела побывать, но не любила рассказывать об этом. А потом Миору вернули сюда, на родной остров, и совет старейшин признал ее достойным сосудом для богини. На праздничном собрании почетные места занимали чужаки в военной форме, улыбались, поздравляли Миору. Но за каждым их словом Аркаму слышалась невысказанная мысль: «Раз уж вам нужна жрица, пусть это будет та, которую выбрали мы, наша воспитанница».
Вместо настоящей.
– Придется ждать, пока само заживет. – Миора закрепила повязку и отпустила его ладонь. – Эти ритуальные раны магией не вылечить.
Аркам поднял глаза, но она уже отвернулась, встала. Размотала дорожное покрывало, сняла венец – освобожденные волосы упали черной волной. Принялась расстегивать браслеты, и тут Аркам заметил, какими усталыми и изломанными стали ее движения.
– Ты почувствовала? – тихо спросил он.
Миора обернулась, кивнула. Взгляд у нее был растерянный, далекий, а губы – всегда яркие, будто окрашенные зарей – теперь потеряли цвет. Даже золотистый загар побледнел. Сколько сил она отдала, пока пела для прихожан? Жалость кольнула сердце, Аркам хотел заговорить, но не нашел слов.
– Такое мощное эхо. – Голос Миоры звучал спокойно, не выдавал усталость. – Со стороны архипелага или с большой земли за проливом. Что это, Аркам?
Он зажмурился, пытаясь вспомнить чужой след, отблеск беспощадной силы. Теперь ее было уже не различить.
– Оружие, – проговорил он наконец. – Магическое оружие.
– Нет, не может быть, даже когда на фронте очень сильную магию применяют, здесь ничего не слышно, и… – Миора замолкла и тут же добавила: – Сейчас должны передавать сводки, нужно включить!
Ее шаги затихли в глубине дома.
Миора так ясно чувствует, так далеко слышит, почему же не может ощутить прикосновение богини? Аркам спрашивал себя об этом снова и снова и не находил ответов. Его наставник, прежний жрец, объяснял: «Ей нужно открыться Заре, отдать себя без остатка, тогда она станет поющей струной на ветру, лампадой с божественным светом». Это было три года назад, в день свадьбы Аркама и Миоры, накануне посвящения. А потом наставник поднялся в горы, ушел в последнее отшельничество. Больше не мог помочь советом.
С тех пор ничего не изменилось. Миора пела на обрядах, благословляла собравшихся, но тратила лишь свою силу, говорила лишь своим голосом. Аркам знал, – если бы она поверила и потянулась к богине, та озарила бы ее изнутри. Но любой ритуал оставался для Миоры представлением, а прихожане – доверчивыми зрителями.
Из-за стены донесся хруст помех, обрывки музыки, долгие гудки позывных и снова помехи. Аркам почувствовал, как разрастается тревога, подползает к горлу, не дает дышать. Приемник всегда был настроен на одну станцию. Та вещала с архипелага, рассказывала о боях, и, что бы там ни творилось, голоса дикторов оставались сдержанными, ровными, а треск и шорохи налетали лишь во время грозы. Может, просто сломалось радио, замкнулись диковинные провода и цепи?
Аркам поднялся, толкнул полуприкрытую дверь.
Радио работало. Свет-камни и лампы сияли в огромном коробе, мерцали за стеклянной шкалой. Отблески ложились на руки Миоры. Она – босая, в наспех накинутой домашней одежде – сидела на полу перед приемником, крутила колесо настройки, щелкала потрескавшимися желтыми клавишами. Аркам опустился рядом.
Стрелка бегала по шкале, замирала у каждой цифры, возле названия каждого острова. Динамик то хрипел и кашлял, то окатывал беззвучной пустотой. Аркам уже хотел перехватить пальцы Миоры, сказать: «Хватит, попробуем позже», и тут приемник заговорил.
– … сохранять спокойствие. Сведения уточняются, пока что известно…
Слова прерывались свистящим скрипом, тонули и выныривали. Аркам подался вперед, невольно стиснул ладонь Миоры.
– ...урон по предварительным подсчетам…
Аркам слышал, как колотится ее пульс и как грохочет собственное сердце. Рассказ диктора медленно обретал смысл, рисовал страшную картину.
Противник нанес удар. Выжег побережье большой земли – его с таким трудом отвоевали недавно, – уничтожил флот, поразил северную оконечность архипелага. Пролив не остановил новое оружие. Новую магию. Связи с боевыми частями на континенте нет.
– Нет связи, – повторила Миора. Ее шепот был тише шорохов и хруста эфира. – Но там же…
Не перечислить всех, кто там, на фронте. Всех, кого пришлые забрали на свою войну, заставили сражаться – и ради чего? Врагов с большой земли здесь никогда и не видели.
На фронте остались двоюродные братья Миоры и ее сестра. Друзья Аркама, его старший брат. Дети и внуки тех, кто был на обряде сегодня. Почти треть людей острова.
Там осталась та, кого Аркам с детства звал своей нареченной. Та, что должна была надеть венец жрицы, но пришлые решили по-своему. Сказали: она будет боевым магом, такой сильный дар, а вам пришлем другую, у нас есть подходящая девочка, тоже способная, она справится.
Если бы они не вмешались…
Аркам мотнул головой, отгоняя дурные мысли, и привлек к себе Миору. Она уткнулась ему в плечо.
– Связь починят. – Хотел успокоить, ободрить, но слова звучали беспомощно, кто им поверит. – Скоро все узнаем.
В дверь постучали, когда солнце коснулось полудня.
Миора давно скрылась на заднем дворе, не могла больше сидеть в доме, ждать новостей. Аркам не стал ее удерживать. Ему и самому хотелось уйти, хоть обратно к священным шатрам, хоть на тропы, карабкающиеся к пастбищам. Лишь бы подальше от радио, от невнятного бормотания.
Аркам успел переодеться, стал неотличим от простых жителей острова. Все давно уже ходили в одежде, завезенной пришлыми, она и правда была удобной: штаны с множеством карманов, широкие рубахи, сандалии на прочной подошве. А шаровары и многослойные покрывала превратились в наряды жрецов и старейшин, в облачения для ритуалов и больших собраний.
Стук повторился, настойчивый, резкий, и Аркам поспешил к двери.
На крыльце стоял Кеват, слуга и помощник отца. Взглянул исподлобья, вынул изо рта изжеванную травинку и, словно нехотя, поклонился и начертил в воздухе знак Зари. Сколько Аркам себя помнил, Кеват всегда был таким, немногословным и хмурым. Слышал ли уже сводки с фронта или больше не включает радио? Он ждал с войны сына, но два года назад узнал, что не дождется.
– Вождь зовет тебя, – сказал Кеват.
Должно быть, отец тревожится, хочет, чтобы Аркам был рядом. Или сегодня соберутся старейшины, будут решать, что делать, им нужно услышать волю богини. Если так, то и Миоре придется придти.
– Вниз поедете, – пояснил Кеват.
Больше ничего говорить не стал. Кивнул на прощанье, спрятал руки в карманы, спустился по скрипучим ступеням и побрел прочь.
Отец собрался вниз, к бухте, в селение пришлых! Конечно, они должны что-то знать.
Аркам вбежал в комнату, огляделся, пытаясь вспомнить, куда положил пропуск. Солнце исчезло из окон, воздух потускнел, и разбросанные по полу подушки казались выцветшими и пыльными. Приемник шипел и взвизгивал, сквозь шум прорывались прежние слова: вражеский удар, потери, связи нет.
Бумажник нашелся на полке среди книг. Аркам открыл его, проверил документы, закатанные в прозрачную пленку. Освобождение от воинского призыва, пропуск на закрытую территорию, удостоверение личности. Все было на месте.
Уже снаружи Аркам замешкался, едва не вернулся за Миорой. Она расстроится, если он уедет без нее, даже не предупредив. Но он не сможет объяснить, почему так невыносимо ее видеть среди пришлых, на асфальтированных дорогах, в бетонных жилищах. Нет, пусть остается дома. Вождь не звал Миору.
Уличная глина рассохлась, пылила от шагов. Горячий ветер царапал песчинками кожу, над изгородями перешептывались усталые смоковницы. Уже осень, а так жарко, впору начинать молиться о дожде. Но кто придет на обряд, кто вместе со жрецом напоит землю кровью? Только старики.
Аркам невольно окинул взглядом дома: кровли из пальмовых листьев, вьюнки, ползущие по стенам, темные провалы окон. Тихо, ни разговоров, ни смеха, хозяева далеко. Трудятся на пастбищах, в поле, в порту и в шахтах за перевалом. А многие жилища и вовсе стоят пустые, никто в них не возвращался уже много лет.
С окраины донесся вой мотора, и Аркам ускорил шаг.
Машина ждала на обычном месте, за последними оградами. Каждый раз Аркам удивлялся, почему она еще на ходу, почему не превратилась в мертвый остов. Давным-давно ее подарили отцу пришлые, она была старше Аркама. Но не сдавалась и сейчас тарахтела, готовая сорваться с места. Брезентовая крыша дрожала, в воздухе плыл ядовитый привкус выхлопа.
Отец сидел за рулем, листал толстую растрепанную тетрадь. Аркам помнил: там списки тех, кого забрали на фронт, погибшие подчеркнуты красным. Отец водил пальцем по строкам, бормотал что-то, но расслышать не удавалось. И лица его Аркам не мог разглядеть, – видел лишь волосы, седые пряди вперемежку с черными.
Аркам ухватился за борт, заглянул внутрь машины.
– Заря благословляет вождя.
Отец поднял голову, скороговоркой ответил:
– В ее свете живем. – И кивнул на место рядом с собой.
Аркам распахнул исписанную обережными знаками дверь, – как она держится до сих пор, – и забрался на сиденье.
Мотор закашлялся, взревел, и машина покатилась вниз по склону, прочь из деревни.
Этот путь всегда завораживал Аркама. Одно дело отправиться пешком, выйти затемно, смотреть, как медленно меняется мир. И совсем другое – мчаться по дороге, петляющей над обрывом. Один поворот, другой – и вот уже берег как на ладони, синяя гладь бухты, черная нить плотины вдалеке, а за ней – сияющий простор, море и небо тонут друг в друге.
Дорога вновь вильнула, и глаза обожгло раскаленными бликами. Солнечные батареи вереницей лепились к горному склону, одна за одной. Пришлым было мало приливной турбины, они хотели больше электричества, всего хотели больше: свет-камней, рабочих для шахт и фабрики, солдат для фронта.
– Радио слушал? – спросил отец. Встречный ветер рвал его слова.
– Да. – Аркам замешкался, но все же договорил: – Мы с Миорой почувствовали удар, чужую силу. Там что-то очень серьезное случилось.
– Заставим этих уродов признаться, – отозвался отец. Он не отрываясь смотрел на дорогу и сжимал руль крепко, слишком крепко. – Пусть говорят все, как есть. Ну а если ничего не знают… Тогда хотя бы увидимся с Вийви.
