Автор, являющийся армейским офицером
не ставит своей целью дискредитацию
Вооруженных Сил СССР или РФ, а пишет
исключительно для развлечения читателя
и себя.
СОН РОТНОГО
Нет той чепухи, которая не нашла
бы себе подходящего читателя.
А.П.Чехов
Невыносимо зажгло грудь, и Ротный, дернувшись, с трудом разлепил глаза. Солнечный луч сквозь дыру в офицерской палатке упёрся в тело и методично сверлил в нем отверстие. Во рту было сухо, в голове- безрадостно. Многолетняя привычка оставлять у кровати воду ускорила метаболизм и охладила рану, но сознание возвращалось медленно и болезненно. Ротный сел в кровати и попытался восстановить цепь вчерашних событий, но о них напомнило лишь стоящее у кровати ведро, из которого несло рвотой. Значит, вчера опять пили,- здраво рассудил болезный и, сунув ноги в шлепанцы, двинулся к выходу.
Шел пятый день учений. Августовское солнце стояло высоко, цепляясь за верхушки немецких сосен, лихо маскировавших антенно-мачтовые устройства радиостанций. Передающий радиоцентр узла связи был развернут в полутора десятках километрах от основного узла и пункта управления, что давало Ротному относительную самостоятельность: начальство, в лице командира батальона, заезжало крайне редко. Да и заезжало оно лишь для того, чтобы отдохнуть от суеты учений и вышестоящего командования, да закусить не пуганной зайчатиной, коей в этих окрестностях развелось знатно.
К слову сказать, командование редко пользовались радиосвязью- видом связи непредсказуемым и неустойчивым и, зачастую, не обращало внимания на его отсутствие: черт знает что с этими интерференциями радиоволн и солнечными протуберанцами.
Все, что в эту минуту требовалось Ротному- это сто грамм водки, и вернуть его к жизни мог только старшина роты. Почесав под майкой грудь и подтянув трусы, капитан, как был, шагнул из палатки. Немецкое солнце, как уже было замечено, стояло высоко, многократно отражаясь от зеркал и фар автомобилей, от развернутых мачт радиостанций и от всего другого, от чего, согласно законам физики, обязано было отражаться. Пахло хвоей и невнятной тревогой.
Освежив лицо из рукомойника и прополоскав рот, Ротный увидел одного из разгильдяев роты, готовившегося к осенней демобилизации и, в связи с этим, окончательно плюющего на армейские устои: боец проверял работоспособность кабельной катушки.
Однако, внешний вид и поведение «деда» удивило Ротного: тот был одет по всей форме, при свежем подворотничке и пилотке, с туго затянутым ремнем и при полной выкладке, только без вещмешка. На груди солдата комплектом разместились значки: комсомольский, отличника Советской армии, специалиста первого класса и военно-спортивного комплекса, что никак не соответствовало действительности.
Увидев Ротного, солдат выпучил глаза, вытянулся в струнку, отдал честь и застыл, по- уставному поздоровавшись.
- Ты чего уставился на меня глазами срущей собаки?!- рявкнул Ротный и схватился за больную голову. - Где старшина?
- Не могу знать, товарищ капитан,- солдат ещё пуще выпучил глаза. – А что это с вами? Ротному хотелось и послать солдата подальше, и ткнуть его носом в нагрудные значки, которые тот явно не заслужил, но критическое состояние души и тела заставило махнуть на все рукой, наскоро одеться и начать поиски Старшины.
Помочившись на кусты поодаль, Ротный увидел машущего одной рукой, а другой прижимающего палец к губам, Старшину. Тот семафорил, как дед Митяй в любимой комедии, из соседних кустов. Полбутылки водки, бережно сохранённой Старшиной, влили в голову Ротного покой, а телу, в молодости закалённому по методу Порфирия Иванова и усовершенствованному командирами, вернули гибкость и координацию. Старшина уже был более чем подшофе; он периодически прикладывался к бутылке, озирался по сторонам и, почему-то, говорил полушепотом.
Тут самое время заметить, что есть люди принципиально не матерящиеся; есть матерящиеся иногда, по делу и есть злоупотребляющие матом. Старшина же, матом разговаривал: свободно и безобидно. Кто-то об'яснял это сознательным выбором для выражения сильных эмоций, кто-то- для создания неформальной атмосферы, а начальник медицинской службы полка настаивал на неконтролируемом проявлении neurological disorders, а точнее- синдроме Туретта и пописывал статьи, выбрав Старшину об'ектом исследования.
Как оказалось, вчера отмечали День огненной воды (есть такой праздник- убедитесь сами), разумеется, ею же. То есть, сначала допили спирт, предназначенный для проведения технического обслуживания аппаратуры, а уж потом перешли на нее, родимую. Потом под лозунгом: «Индивид, не умеющий обращаться с автоматом Калашникова, не имеет права называться культурным человеком» проводили со свободной от дежурства сменой занятие по разборке- сборке автомата под хит группы Status Quo «In the army now». Потом устали, добавили ещё «корновской» и с пистолетами и фонариками охотились на зайцев, изрядно их посмешив. К счастью, ни одно животное, включая охотников, не пострадало.
Но то, что рассказал об'ект начмедовского исследования дальше, поразило Ротного. Не доверять Старшине не было никаких оснований: знакомы они были давно, да и выпили вместе- дай бог каждому. Свалить же все на количество выпитого вчера- было тем более было смешно: какие наши годы!
Итак, со слов Старшины, в семь часов его подняли (именно подняли, а не разбудили) сержанты и потребовали провести утренний осмотр, чего ранее за младшим командным составом замечено не было. Старшина от такой наглости опешил, но списав сержантские требования на издержки административно-командной системы, послал их по матери (на этот раз зло и обидно) и снова завалился на кровать.
Рассказывая, Старшина продолжал с тревогой посматривать по сторонам и посасывать из бутылки. Поспать, как оказалось, в это тяжёлое утро ему так и не удалось, ибо сержанты силой подняли его с кровати, хорошенько встряхнули и предупредили о том, что если Старшина немедленно не приступит к исполнению своих служебных обязанностей, то они рапортуют об этом по инстанции, вплоть до командира полка.
Командира полка звали Рексом, то есть фамилия, имя и отчество у него, конечно, были (иначе как бы он подписывал документы?), но внешнее сходство и собачьи повадки не оставляли полковнику никаких шансов числиться человеком: полкан рыскал, делал стойку, охотился, преследовал, вынюхивал, рычал и лаял на всех: от солдат до своих заместителей, и перспектива быть в очередной раз облаянным Старшину никак не радовала.
Поэтому, дав слово через пять минут быть на месте проведения осмотра и убедившись в том, что Ротный крепко спит (командиры взводов в палатке отсутствовали), он наскоро оделся в то, что нашел (ни сапог, ни фуражки нигде не было), достал из тумбочки две бутылки водки, из одной сделал большой глоток, а остатки спиртного засунул в сумку от противогаза. И с чуть потеплевшим сознанием, в тапочках и мыслью: «Ну, я вам, суки, сейчас устрою осмотр» пошел к солдатской палатке, благо- она находилась метрах в тридцати от офицерской.
Но, чем ближе Старшина подходил к выстроившимся в две шеренги бойцам, тем больше невнятная тревога, тревога на грани ужаса охватывала его. И предчувствие непонятного и непостижимого, уже немолодого и многое видевшего прапорщика, не обмануло. Он увидел не старую потрёпанную годами, но новую солдатскую, накрытую масксетью, палатку, по периметру обкопанную с противопожарной целью. Рядом с палаткой находился по всем правилам оборудованный противопожарный щит, которого в роте с роду-то и не было, а также оборудованное место для курения. Издалека было видно, что планируемое мероприятие не вызывает, как обычно, у бойцов отторжения: они были бодры, а увидев Старшину, стали ещё и веселы.
Тут к Старшине быстрым шагом приблизился заместитель командира первого взвода сержант Герасимов и тоном, не терпящим возражений, потребовал, чтобы прапорщик не позорил высокое имя офицера, а немедленно привел свою форму одежды в соответствие уставу, и что-то там ещё: долго и нудно. По мере того, как сержант говорил, морда лица прапора принимала цвета национального флага Франции, причем в произвольной последовательности, а затем из его рта полилась такая отборная матерная брань, что из солдатского строя посыпались возмущенные возгласы и требования связать прапорщика и сдать его в комендатуру, а Герасимов в одно мгновение ловко выхватил из кобуры прапорщика пистолет.
- И тогда я рванул на..й, к е….й матери, через заячье поле, едва не расх….в бутылки- закончил свой рассказ Старшина.
Ротный сопоставил поведение старослужащего у офицерской палатки с фактами старшинского рассказа и высказал мнение о том, что они либо одновременно сошли с ума от некачественной водки, либо переместились в параллельное измерение.
Старшина, икнув, позволил себе не согласиться с этим мнением, во-первых потому, что чистоплюйская немчура не позволяет себе реализовывать «паленку», а во-вторых, - если бы они были в параллельное мире, то солдаты были бы зелёного цвета.
Выпили ещё, чисто для разгона мозга, и было решено аккуратно обойти весь радиоцентр и ещё раз удостовериться в своей дееспособности.
Когда-то давно, в другой жизни Ротного звали Володей. Родители души не чаяли в единственном ребенке, прививая ему любовь к литературе и музыке, но не упуская и физическое развитие.
- Будешь вторым Валерием Попенченко,- однажды заявил отец, и отдал сына в секцию бокса.
Через несколько лет его стали называть курсантом Рясовым, и рота гордилась своим чемпионом училища, а высшее военное командное училище связи- призером первенства военного округа в полусреднем весе.
На выпускном курсе Владимир получил травму, несовместимую с занятием боксом, и тогда он впервые в жизни попробовал спиртное, а чуть позже- и пристрастился к табаку.
Потом учеба закончилась, и радиотелеграфист первого класса лейтенант В.И.Рясов, предвосхищая романтику армейских будней, прибыл в небольшой городок неподалеку от монгольской границы.
С первого дня знакомства с личным составом взвода стало ясно, что воинская дисциплина в подразделении находится в зачаточном состоянии, и бойцы откровенно, что называется, «кладут на службу». Надо заметить, что, хотя в войска связи отбирали солдат со тщанием (всё-таки работа с серьезной техникой, а зачастую- и с засекречивающей аппаратурой связи),- здесь служили не лучшие представители советской молодежи.
Многодневные и многочасовые попытки призвать воинов к совести психологическими и педагогическими методами результатов не давали (старослужащие уже откровенно издевались), и командир роты уже предложил комбату вернуть дурака в училище по гарантии, и молодой лейтенант от безысходности начал практиковать педагогические приемы в виде апперкотов и хуков, и это стало приносить положительные результаты, и взводом стало возможно управлять.
Боевая подготовка в батальоне сводилась к работе с техникой в автопарке, для контроля качества которой достаточно было и выдрессированных мордобоем сержантов. Очень быстро командир взвода примкнул к офицерам и прапорщикам, кои коротали трудовые будни на контрольно-техническом пункте автопарка под игру в карты и шампанское: никаким другим спиртосодержащим в магазине части не торговали.
Рясов потихоньку втянулся в военную жизнь, пришло осознание того, что романтика и армия несовместимыми, и что военные мораль и этика имеют мало шансов на улучшение. Ежевечерние холостяцкие походы в рестораны и многочисленные доступные женщины скрашивали жизнь в той мере, в какой тюремная баланда скрашивает жизнь арестанту.
Года через три старший лейтенант Рясов, продолжающий поддерживать дисциплину мордобоем (благо- на это никто не обращал пристального внимания, да никто и не жаловался), стал заместителем командира роты. С повышением по службе в его жизни мало что изменилось. Командир роты решал личные задачи, но и Рясова своими служебными не загружал. «Незаменимость» района службы висела десятилетним грузом, и разгульная жизнь прочно вошла в его бытие, а увещевания родителей о женитьбе навевали тоску. В это же время, по-пьяни, старлей набил себе на предплечье тату в форме солнца и луны, как символа баланса света и тьмы, в которых он пребывал. Коньяк ни в ресторанах, ни в общаге никогда не переводился, и настало то время, когда пьянство старлея стало тяготить его командиров и начальников.
Интересно то, что в армии на повышение идут несколькими путями. Самый верный из них- иметь весомого родственника (оптимально- генерала), который поддержит и направит. Сложнее- путь лизоблюда и жополиза: здесь нужно уметь не презирать себя. Основную же группу растущих в должности составляют «рексы»: офицеры грамотные и умные, рвущиеся к власти и идущие к ней по головам подчиненных и параллельно идущих.
Рясов же составлял малую толику офицерства, идущего на повышение, что называется «на дурачка»: никто не хотел иметь в подчинении идиотов и пьяниц, и спихивал их нетривиальными, но действенными способами. А вот и один из них: партком батальона в кратчайшие сроки принял старлея кандидатом в члены КПСС, а командование батальона расторопно составило на него служебную характеристику и включило в списки на скорую замену. Если бы Рясов прочел эту характеристику, то неделю не просыхал бы, гордясь своими деловыми и моральными качествами. Характеристику венчала фраза о готовности старлея к командованию ротой, и вскоре Рясов принял радиороту в одном из полков связи Группы советских войск в Германии, коей и командовал уже без малого три года, готовясь к скорой замене и мечтая о военкомате, службу в которой, по словам отца, должен был ему «пробить» знакомый полковник главного организационно- мобилизационного управления генштаба.
Итак, собутыльники, решив обойти весь радиоцентр, аккуратно двинулись по его внешнему периметру, отхлебывая из бутылки и здраво рассудив, что в эпицентр пока соваться глупо.
- «Они, б…., хоть и советские солдаты,- размышлял Старшина,- но может и смутировали, к е….й матери, от радиоволн. – И какого х.. людям спокойно не живётся?».
