Идунн и Яблоки Вечной Юности
В Асгарде золотом сияющем, где боги пируют и пьют,
Хранительница юности вечной, Идунн, свой сад бережёт.
В корзине плетёной из лозы, что солнцем и росами полна,
Лежат яблоки дивные, что старят души, но не тела.
Она, богиня весны и рассвета, с улыбкой лучистой в очах,
Вручает плоды золотые, даруя бессмертие в веках.
Один, мудрейший из асов, вкушает яблоко с рук Идунн,
И Тор, громовержец могучий, забывает про бремя седин.
Но зависть змеёй подколодной в сердце Локи коварном ползла.
Он замыслил злодейство тёмное, чтоб юность богов унесла.
С великаном Тьяцци сговорившись, он Идунн заманил в леса,
И там, в пещере холодной, богиню с яблоками заточил.
Померкли лица у асов, морщины легли на чела,
И сила покинула мышцы, и старость в Асгард пришла.
Один, прозревая коварство, Локи к ответу призвал,
И тот, испугавшись гнева, соколом быстро взлетел.
Он мчался над миром, как ветер, к пещере, где Идунн томилась,
И, превратив богиню в ласточку, от Тьяцци её укрыл.
Великан, в ярости слепой, за ними в облике орла,
Но асы костер разожгли, и пламя его пожрало дотла.
Вернулась Идунн в Асгард, и снова яблоки засияли,
И боги, вкусив их сладость, вновь юность свою обретали.
И с тех пор, как символ бессмертия, как дар божественной любви,
Яблоки Идунн хранят Асгард, от старости вечной храня.
Так помните, смертные люди, что юность, лишь миг, что дарован,
Цените мгновенья прекрасные, пока ваш путь не закован.
И пусть легенда об Идунн и яблоках вечной весны,
Напоминает вам о чуде, что в каждом мгновении жизни.
Песнь о Сигурде и Драконьем Злате
В древних землях, где горы в небо вздымались,
Где эльфы пели, а тролли в тени таились,
Жил юный Сигурд, храбрейший из смертных,
Чей меч был остр, а дух был бессмертен.
Воспитан Регином, кузнецом коварным,
Он меч ковал, что звался Грам, не знавшим равных.
Регин шептал о золоте, о кладе дракона,
О Фафнире, чудовище, что спит в одиноком уклоне.
«Фафнир был братом мне, – Регин говорил, –
Но жажда золота его разум затмила.
Он стал драконом, злым и могучим,
И клад Андвари стережёт, как волк голодный».
Сигурд, не ведая козней Регина,
В сердце хранил лишь отвагу и силу недюжинную.
Он сел на Гране, коня своего быстрого,
И в путь отправился, к логову дракона, к месту гиблому.
Долго ли, коротко, добрался он до пещеры,
Где Фафнир спал, окутанный тьмой и скверной.
Земля дрожала под тяжестью зверя,
И смрадный дым из ноздрей его веял.
Сигурд, не дрогнув, вырыл яму глубокую,
Под тропой дракона, зная его повадку.
И когда Фафнир, к реке ползущий,
Над ямой прополз, Сигурд меч вонзил, не дрогнув.
Грам пронзил сердце дракона злобного,
И кровь хлынула, как лава из жерла вулкана.
Фафнир, в предсмертной агонии корчась,
Проклял Сигурда, предрёк ему горе и муку.
Умирая, дракон открыл тайну клада,
О кольце Андвари, что проклято навеки.
Сигурд, не слушая, взял золото, сверкающее,
И с Регином вернулся, к кузнецу коварному.
Регин, увидев золото, жадностью ослеплённый,
Потребовал сердце дракона, чтоб съесть его.
Сигурд, послушный, сердце на костре жарил,
И, обжегшись, палец в рот потянул, нечаянно.
И тут он услышал птиц щебетанье,
Что говорили о коварстве Регина, о его обмане.
Сигурд понял, что кузнец его предал,
И мечом своим Регина он тут же обезглавил.
Так Сигурд победил дракона Фафнира,
И золото Андвари в руки заполучил он.
Но проклятие клада уже начало действовать,
И судьба его, как и многих, была предрешена.
Эта песнь о храбрости и о жадности,
О золоте, что приносит лишь горе и несчастье.
О Сигурде, герое, что дракона сразил,
И о проклятии, что его жизнь омрачило.
Регин: Песнь Кузнеца и Змея
В кузнечной печи, где пляшет огонь,
Регин ковал судьбу, день за днём.
Не золото лил, не мечи для войны,
А замыслы тёмные, в сердце одни.
Он был из рода Хрейдмара, гордый и жадный,
Братьев своих предал, в жажде наградной.
Фафнир, драконом ставший от злобы,
Сокровище Хрейдмара в пещере хоронит.
Регин же, изгнанный, в скитаньях блуждал,
И мести огонь в душе разжигал.
Он Сигурда встретил, героя молодого,
И хитростью в сердце его поселился.
«Убей Фафнира, – шептал он ему, –
И золото Хрейдмара вернёшь ты себе.
Я меч тебе выкую, что дракона сразит,
И слава твоя в веках загремит».
И выковал Регин Грам, меч легендарный,
Что сталь рассекал, как ветер январский.
Сигурд, послушав коварного гнома,
Отправился в логово дракона угрюмо.
Фафнир пал от меча, кровь хлынула рекой,
И Сигурд, омытый победой святой,
Сердце дракона на жару жарил,
А Регин, довольный, на подвиг взирал.
«Дай мне отведать, – просил он героя, –
Сердца дракона, что силы утроит.
А сам отдохни, ты славно сражался,
И золотом Хрейдмара ты будешь награждён».
Но сок драконий, коснувшись языка,
Открыл Сигурду правду, что так далека.
Он услышал птиц, что Регина клянут,
И замыслы тёмные его предают.
И понял Сигурд, что кузнец коварный,
Лишь золота жаждет, и власти угарной.
И меч свой поднял, не дрогнула рука,
И голову Регина срубил с плеча.
Так кончил Регин, кузнец и предатель,
В жажде наживы, в коварстве старатель.
И золото Хрейдмара, проклятое кровью,
Принесло лишь горе, смерть, и злословье.
И помнят потомки, сквозь толщу веков,
О Регине жадном, и силе оков,
Что алчность куёт, и месть порождает,
И к гибели верной всегда направляет.
Хрейдмар: Песнь о Жадности и Проклятии
В долине гор, где тень ложится густо,
Жил Хрейдмар, могучий и богатый.
Король гномов, владелец дивных руд,
Чей гнев был страшен, а кошель слабый.
Три сына было у него, три воина,
Отважных Фафнир, Отра и Регин.
Отра любил он больше всех, за кротость,
За тихий нрав и золотые руки.
Однажды боги, Один, Хёнир, Локи,
Блуждали по миром, голодны и злы.
Увидев Отра, что рыбой наслаждался,
Локи убил его, не ведая беды.
Пришли к Хрейдмару, прося ночлега,
Не зная, кто перед ними, кто убит.
Узнал отец, в ком кровь его застыла,
И в ярость страшную, как пламя, был разлит.
«За жизнь Отра, платите золотом чистым!
Покройте шкуру, до последнего клочка!»
Так Хрейдмар взвыл, и боги в страхе диком,
Пошли искать сокровище, дрожа.
Локи, хитрец, поймал Андвари в реке,
И вырвал кольцо, что проклято навек.
Андвари проклял золото то жадно,
Чтоб смерть и горе приносило всем.
Наполнили шкуру Отра золотом,
Но кончик уса остался не покрыт.
Локи отдал кольцо, проклятое жаждой,
И Хрейдмар жадностью был навсегда убит.
Фафнир, брат старший, жаждой ослеплённый,
Отца убил, чтоб завладеть сокровищем.
В дракона страшного он превратился,
И золото стерёг, проклятое навечно.
Регин, брат младший, мстил за отца,
И Сигурда нанял, храброго героя.
Сигурд убил дракона Фафнира,
И проклятое золото забрал с собою.
Так жадность Хрейдмара, его проклятый клад,
Принесли смерть и горе всем вокруг.
И помнят люди, эту песнь печальную,
О жадности, что превращает в прах.
И шепчут ветры в долине горной,
О Хрейдмаре, что жадностью убит.
И предостерегают всех живущих,
От золота, что проклято лежит.
Песнь о Семаргле, Крылатом Страже
В небесах лазурных, где сплетаются звёзды в нить,
Рожден был Семаргл, пёс с крыльями, чтоб мир хранить.
Не зверь он дикий, не бог надменный, но страж меж миров,
Сплетённый из пламени, ветра и древних снов.
Шерсть его – искры костра, что вечно пылает в ночи,
Глаза – два сапфира, в которых все тайны ключи.
Крылья – из перьев рассвета, окрашенных в золото дня,
И каждый их взмах – это песня, что будит уснувшую Землю.
Он страж семян, что в земле таятся, надежду храня,
Он шепчет росткам, чтоб пробились, весну возродя.
Он слышит молитвы деревьев, что к солнцу тянутся ввысь,
И защищает их корни от злобы, что прячется в тишь.
Когда над Русью сгущаются тучи, и воет злой ветер,
Семаргл взмывает в небо, как молния, яростен и светел.
Он разгоняет тьму своим пламенем, своим грозным рыком,
И возвращает свет и покой в дома, где царит лишь уныние.
Он видит сквозь время, он знает судьбу каждого дня,
И мудрость веков в его сердце, как искра, храня.
Он верный слуга Рода, хранитель земли и людей,
И имя его – Семаргл – эхом звучит средь полей.
Так славься, Семаргл, крылатый страж, пёс огненный!
Твой подвиг бессмертен, твой дух непорочен, сердечный.
Ты символ надежды, ты свет во тьме, ты сила и мощь,
И память о тебе в наших сердцах никогда не истощится.
Тугарин: Песнь о Змее и Земле
В степях широких, где ветер гуляет,
Где ковыль серебрится под солнцем палящим,
Восстал из мрака, из тьмы вековечной,
Тугарин Змей – чудище, землю глотающее.
Не человек он, не зверь, не птица,
А сплав кошмара, из глины и пламени слеплённый.
Голова змеиная, пасть ненасытная,
Тело чешуйчатое, броней закованное.
Дыханье его – засуха, мор и погибель,
Глаза – два уголья, взирающие злобно.
Копыта коня топчут нивы золотые,
Хвост, словно плеть, рушит города и веси.
Он вызов бросил земле русской святой,
Потребовал дани – девиц прекрасных,
Золота и серебра, хлеба и соли,
Иначе – огнём всё обратит в пепел.
И дрогнула земля, испугались люди,
Заплакали матери, завыли сироты.
Но не сломился дух богатырский,
Восстал супротив Змея Добрыня Никитич.
Три дня и три ночи бились они люто,
Земля стонала, небо трещало от грома.
Добрыня копьём пронзал чешую змеиную,
Тугарин огнём отвечал, ядом брызгал.
Но сила правды, сила земли родной,
В Добрыне крепла, как солнце восходящее.
И вот, в решающий миг, богатырь могучий,
Отсек Змею голову, злобу и ненависть.
Кровь чёрная хлынула, землю оскверняя,
Но Добрыня очистил её молитвой и верой.
И воссияло солнце над Русью свободной,
И воспели люди победу над Змеем проклятым.
Так помните, люди, о подвиге славном,
О Добрыне храбром, о Змее коварном.
И знайте, что зло всегда будет повержено,
Когда за землю свою стоишь ты отважно!
Тавр, сын Земли и Бури
Из пены морской, что плескалась у скал,
Где Крымские горы вздымались стеной,
Рождён был Тавр – исполин, дикий и зол,
Сын Геи-Земли и бури морской.
Не ведал он ласки, не знал он любви,
Лишь грохот стихии в душе его жил.
В пещерах глубоких, где тени густы,
Он ярость свою, словно пламя, хранил.
Глаза его – угли, горящие тьмой,
И голос – как гром, что раскатывал высь.
Он правил Тавридой, землёй неродной,
Где жертвы людские рекой пролились.
Богиня Артемида, в гневе слепа,
Заставила жрецов кровь невинных лить,
И Тавр, как палач, исполнял их дела,
На алтарь богине людей волочить.
Но помнится миф о Ифигении, той,
Что жрицей богини невольно была.
Она, словно луч, пробиваясь сквозь строй,
В душе у Тавра искру сострадания зажгла.
И, может быть, в миг, когда брат её, Орест,
Приплыл к берегам, чтоб сестру свою спасти,
В душе у Тавра проснулся протест,
И он перестал богине угождать.
Легенды молчат, что случилось потом,
Но шепчут ветра, что Тавр был сражён.
И кровь его, смешавшись с морским песком,
В горах Тавриды навеки погребён.
И ныне, когда над Крымом гроза,
И волны бушуют, о скалы крушась,
В том громе и ветре слышны голоса,
Напоминающие о Тавре, что жил когда-то здесь.
Ифигения: Песнь о жертве и надежде
В Авлиде тихой, где Эвбейский пролив
Вздыхал под ветром, словно зверь томимый,
Стоял стан греков, яростью кипя,
Готовый плыть к троянским стенам высоким.
Но ветер стих, и море замерло,
Корабли словно вкопанные стояли.
Пророк Калхас, чей взор пронзал века,
Изрек проклятье, что сердца терзало.
«Артемида, дева-охотница, гневна!
Ей жертва нужна, чтоб ветер вновь подул.
Ифигения, дочь царя Агамемнона,
Должна на алтарь в жертву быть положена!»
Отец, герой, властитель над людьми,
В отчаянии метался, словно раненый зверь.
Любовь к дочери, долг перед войском,
В его душе вели борьбу нещадную.
И вот, обманом, под предлогом брака,
Ифигению в Авлиду привезли.
Невеста, полная надежд и счастья,
Не знала, что её ждёт впереди.
Когда же правда ей открылась горькая,
Когда увидела алтарь и жреца,
В её глазах застыл ужас нестерпимый,
Но в сердце вспыхнула и искра храбрости.
Она поняла, что жертва её спасёт
Отчизну, братьев, мужей и матерей.
И, гордо голову склонив перед роком,
Взошла на алтарь, как ангел в плоти.
Но в миг последний, когда нож сверкнул,
Артемида, тронутая её душой,
Послала лань, чтоб жертву заменить,
А Ифигению в Тавриду унесла.
Там, жрицей девы, долгие года
Она служила, тоскуя по родным.
Но память о жертве, о её любви,
В сердцах греков жила, как свет во тьме.
Ифигения, символ жертвенности,
Надежды луч в кромешной темноте.
Её история – урок для поколений,
О силе духа, о любви и красоте.
Так пусть же ветер, что попутным стал,
Напомнит нам о жертве той святой.
И пусть Ифигении имя прозвучит,
Как песнь о вере, что ведёт нас за собой.
Пророк Калхас: Песнь о Видящем
В тени священной рощи, где шепчутся дубы,
Родился Калхас, дитя судьбы.
Не просто смертный, избранник богов,
Он видел нити, сплетающие снов.
С младенчества взор его был глубок и чист,
В нём отражался звёздный, небесный лист.
Он слышал шёпот ветра, понимал язык зверей,
И тайны будущего открывались перед ним ясней.
Аполлон, златокудрый, коснулся его чела,
И дар пророчества в сердце зажёг.
Он видел Трою, пылающую в огне,
И гнев Ахилла, что горел в его душе.
Когда ахейский флот застыл у берегов,
И ветер стих, не слышно было слов,
Лишь Калхас, мудрый, поднял свой голос ввысь:
«Артемида гневается! Жертву ей принеси!»
И дрогнули сердца, и страх сковал людей,
Но жертва Ифигении открыла путь морей.
Он видел битвы, кровь и смерть впереди,
И знал, что Трое суждено пасть, увы.
Он предсказал судьбу Одиссея, долгий путь домой,
И хитрость с конём, что станет роковой.
Он видел гнев богов, их прихоти и страсть,
И знал, что смертным не дано над ними власть.
Но дар пророчества – тяжёлый, горький крест,
Он видел боль, страдания, и людской протест.
Он знал, что знание – это и проклятье, и дар,
И в одиночестве нёс свой тяжкий, звездный шар.
И вот, однажды, встретил он пророка,
Что превзошёл его, и это было строго
Наказано судьбой, ведь Калхас поклялся,
Что не встретит никого, кто был бы лучше, чем он сам.
И умер Калхас, не выдержав позора,
Оставив миру мудрость и укоры.
Он был пророком, видящим сквозь тьму,
Но даже он не смог обмануть свою судьбу.
Так помните о Калхасе, о даре и цене,
О том, что знание – это бремя наравне
С великой силой, что дарована с небес,
И что судьбу не обмануть, как ни проси.
Гефьён: Песнь о Пахоте и Земле
В чертогах Асов, где злато сияет,
Жила дева Гефьён, мудростью полна.
Ей Один доверил дар величайший,
Чтоб земли бесплодные в плодородье обратить могла.
И вот, явилась Гефьён к Гюльви, конунгу,
Владыке земель, что скованы льдом.
Просила она лишь клочок небольшой,
Чтоб пашню создать, даровать жизнь потом.
Гюльви усмехнулся, в глазах его хитрость:
«Возьми столько земли, сколько волы за день вспашут твои.
Но знай, дева, если обманешь меня,
То гнев мой обрушится, и не сносить головы!»
Гефьён улыбнулась, в ней сила таилась,
В Асгарде золотом сияющем, где боги пируют и пьют,
Хранительница юности вечной, Идунн, свой сад бережёт.
В корзине плетёной из лозы, что солнцем и росами полна,
Лежат яблоки дивные, что старят души, но не тела.
Она, богиня весны и рассвета, с улыбкой лучистой в очах,
Вручает плоды золотые, даруя бессмертие в веках.
Один, мудрейший из асов, вкушает яблоко с рук Идунн,
И Тор, громовержец могучий, забывает про бремя седин.
Но зависть змеёй подколодной в сердце Локи коварном ползла.
Он замыслил злодейство тёмное, чтоб юность богов унесла.
С великаном Тьяцци сговорившись, он Идунн заманил в леса,
И там, в пещере холодной, богиню с яблоками заточил.
Померкли лица у асов, морщины легли на чела,
И сила покинула мышцы, и старость в Асгард пришла.
Один, прозревая коварство, Локи к ответу призвал,
И тот, испугавшись гнева, соколом быстро взлетел.
Он мчался над миром, как ветер, к пещере, где Идунн томилась,
И, превратив богиню в ласточку, от Тьяцци её укрыл.
Великан, в ярости слепой, за ними в облике орла,
Но асы костер разожгли, и пламя его пожрало дотла.
Вернулась Идунн в Асгард, и снова яблоки засияли,
И боги, вкусив их сладость, вновь юность свою обретали.
И с тех пор, как символ бессмертия, как дар божественной любви,
Яблоки Идунн хранят Асгард, от старости вечной храня.
Так помните, смертные люди, что юность, лишь миг, что дарован,
Цените мгновенья прекрасные, пока ваш путь не закован.
И пусть легенда об Идунн и яблоках вечной весны,
Напоминает вам о чуде, что в каждом мгновении жизни.
***
Песнь о Сигурде и Драконьем Злате
В древних землях, где горы в небо вздымались,
Где эльфы пели, а тролли в тени таились,
Жил юный Сигурд, храбрейший из смертных,
Чей меч был остр, а дух был бессмертен.
Воспитан Регином, кузнецом коварным,
Он меч ковал, что звался Грам, не знавшим равных.
Регин шептал о золоте, о кладе дракона,
О Фафнире, чудовище, что спит в одиноком уклоне.
«Фафнир был братом мне, – Регин говорил, –
Но жажда золота его разум затмила.
Он стал драконом, злым и могучим,
И клад Андвари стережёт, как волк голодный».
Сигурд, не ведая козней Регина,
В сердце хранил лишь отвагу и силу недюжинную.
Он сел на Гране, коня своего быстрого,
И в путь отправился, к логову дракона, к месту гиблому.
Долго ли, коротко, добрался он до пещеры,
Где Фафнир спал, окутанный тьмой и скверной.
Земля дрожала под тяжестью зверя,
И смрадный дым из ноздрей его веял.
Сигурд, не дрогнув, вырыл яму глубокую,
Под тропой дракона, зная его повадку.
И когда Фафнир, к реке ползущий,
Над ямой прополз, Сигурд меч вонзил, не дрогнув.
Грам пронзил сердце дракона злобного,
И кровь хлынула, как лава из жерла вулкана.
Фафнир, в предсмертной агонии корчась,
Проклял Сигурда, предрёк ему горе и муку.
Умирая, дракон открыл тайну клада,
О кольце Андвари, что проклято навеки.
Сигурд, не слушая, взял золото, сверкающее,
И с Регином вернулся, к кузнецу коварному.
Регин, увидев золото, жадностью ослеплённый,
Потребовал сердце дракона, чтоб съесть его.
Сигурд, послушный, сердце на костре жарил,
И, обжегшись, палец в рот потянул, нечаянно.
И тут он услышал птиц щебетанье,
Что говорили о коварстве Регина, о его обмане.
Сигурд понял, что кузнец его предал,
И мечом своим Регина он тут же обезглавил.
Так Сигурд победил дракона Фафнира,
И золото Андвари в руки заполучил он.
Но проклятие клада уже начало действовать,
И судьба его, как и многих, была предрешена.
Эта песнь о храбрости и о жадности,
О золоте, что приносит лишь горе и несчастье.
О Сигурде, герое, что дракона сразил,
И о проклятии, что его жизнь омрачило.
***
Регин: Песнь Кузнеца и Змея
В кузнечной печи, где пляшет огонь,
Регин ковал судьбу, день за днём.
Не золото лил, не мечи для войны,
А замыслы тёмные, в сердце одни.
Он был из рода Хрейдмара, гордый и жадный,
Братьев своих предал, в жажде наградной.
Фафнир, драконом ставший от злобы,
Сокровище Хрейдмара в пещере хоронит.
Регин же, изгнанный, в скитаньях блуждал,
И мести огонь в душе разжигал.
Он Сигурда встретил, героя молодого,
И хитростью в сердце его поселился.
«Убей Фафнира, – шептал он ему, –
И золото Хрейдмара вернёшь ты себе.
Я меч тебе выкую, что дракона сразит,
И слава твоя в веках загремит».
И выковал Регин Грам, меч легендарный,
Что сталь рассекал, как ветер январский.
Сигурд, послушав коварного гнома,
Отправился в логово дракона угрюмо.
Фафнир пал от меча, кровь хлынула рекой,
И Сигурд, омытый победой святой,
Сердце дракона на жару жарил,
А Регин, довольный, на подвиг взирал.
«Дай мне отведать, – просил он героя, –
Сердца дракона, что силы утроит.
А сам отдохни, ты славно сражался,
И золотом Хрейдмара ты будешь награждён».
Но сок драконий, коснувшись языка,
Открыл Сигурду правду, что так далека.
Он услышал птиц, что Регина клянут,
И замыслы тёмные его предают.
И понял Сигурд, что кузнец коварный,
Лишь золота жаждет, и власти угарной.
И меч свой поднял, не дрогнула рука,
И голову Регина срубил с плеча.
Так кончил Регин, кузнец и предатель,
В жажде наживы, в коварстве старатель.
И золото Хрейдмара, проклятое кровью,
Принесло лишь горе, смерть, и злословье.
И помнят потомки, сквозь толщу веков,
О Регине жадном, и силе оков,
Что алчность куёт, и месть порождает,
И к гибели верной всегда направляет.
***
Хрейдмар: Песнь о Жадности и Проклятии
В долине гор, где тень ложится густо,
Жил Хрейдмар, могучий и богатый.
Король гномов, владелец дивных руд,
Чей гнев был страшен, а кошель слабый.
Три сына было у него, три воина,
Отважных Фафнир, Отра и Регин.
Отра любил он больше всех, за кротость,
За тихий нрав и золотые руки.
Однажды боги, Один, Хёнир, Локи,
Блуждали по миром, голодны и злы.
Увидев Отра, что рыбой наслаждался,
Локи убил его, не ведая беды.
Пришли к Хрейдмару, прося ночлега,
Не зная, кто перед ними, кто убит.
Узнал отец, в ком кровь его застыла,
И в ярость страшную, как пламя, был разлит.
«За жизнь Отра, платите золотом чистым!
Покройте шкуру, до последнего клочка!»
Так Хрейдмар взвыл, и боги в страхе диком,
Пошли искать сокровище, дрожа.
Локи, хитрец, поймал Андвари в реке,
И вырвал кольцо, что проклято навек.
Андвари проклял золото то жадно,
Чтоб смерть и горе приносило всем.
Наполнили шкуру Отра золотом,
Но кончик уса остался не покрыт.
Локи отдал кольцо, проклятое жаждой,
И Хрейдмар жадностью был навсегда убит.
Фафнир, брат старший, жаждой ослеплённый,
Отца убил, чтоб завладеть сокровищем.
В дракона страшного он превратился,
И золото стерёг, проклятое навечно.
Регин, брат младший, мстил за отца,
И Сигурда нанял, храброго героя.
Сигурд убил дракона Фафнира,
И проклятое золото забрал с собою.
Так жадность Хрейдмара, его проклятый клад,
Принесли смерть и горе всем вокруг.
И помнят люди, эту песнь печальную,
О жадности, что превращает в прах.
И шепчут ветры в долине горной,
О Хрейдмаре, что жадностью убит.
И предостерегают всех живущих,
От золота, что проклято лежит.
***
Песнь о Семаргле, Крылатом Страже
В небесах лазурных, где сплетаются звёзды в нить,
Рожден был Семаргл, пёс с крыльями, чтоб мир хранить.
Не зверь он дикий, не бог надменный, но страж меж миров,
Сплетённый из пламени, ветра и древних снов.
Шерсть его – искры костра, что вечно пылает в ночи,
Глаза – два сапфира, в которых все тайны ключи.
Крылья – из перьев рассвета, окрашенных в золото дня,
И каждый их взмах – это песня, что будит уснувшую Землю.
Он страж семян, что в земле таятся, надежду храня,
Он шепчет росткам, чтоб пробились, весну возродя.
Он слышит молитвы деревьев, что к солнцу тянутся ввысь,
И защищает их корни от злобы, что прячется в тишь.
Когда над Русью сгущаются тучи, и воет злой ветер,
Семаргл взмывает в небо, как молния, яростен и светел.
Он разгоняет тьму своим пламенем, своим грозным рыком,
И возвращает свет и покой в дома, где царит лишь уныние.
Он видит сквозь время, он знает судьбу каждого дня,
И мудрость веков в его сердце, как искра, храня.
Он верный слуга Рода, хранитель земли и людей,
И имя его – Семаргл – эхом звучит средь полей.
Так славься, Семаргл, крылатый страж, пёс огненный!
Твой подвиг бессмертен, твой дух непорочен, сердечный.
Ты символ надежды, ты свет во тьме, ты сила и мощь,
И память о тебе в наших сердцах никогда не истощится.
***
Тугарин: Песнь о Змее и Земле
В степях широких, где ветер гуляет,
Где ковыль серебрится под солнцем палящим,
Восстал из мрака, из тьмы вековечной,
Тугарин Змей – чудище, землю глотающее.
Не человек он, не зверь, не птица,
А сплав кошмара, из глины и пламени слеплённый.
Голова змеиная, пасть ненасытная,
Тело чешуйчатое, броней закованное.
Дыханье его – засуха, мор и погибель,
Глаза – два уголья, взирающие злобно.
Копыта коня топчут нивы золотые,
Хвост, словно плеть, рушит города и веси.
Он вызов бросил земле русской святой,
Потребовал дани – девиц прекрасных,
Золота и серебра, хлеба и соли,
Иначе – огнём всё обратит в пепел.
И дрогнула земля, испугались люди,
Заплакали матери, завыли сироты.
Но не сломился дух богатырский,
Восстал супротив Змея Добрыня Никитич.
Три дня и три ночи бились они люто,
Земля стонала, небо трещало от грома.
Добрыня копьём пронзал чешую змеиную,
Тугарин огнём отвечал, ядом брызгал.
Но сила правды, сила земли родной,
В Добрыне крепла, как солнце восходящее.
И вот, в решающий миг, богатырь могучий,
Отсек Змею голову, злобу и ненависть.
Кровь чёрная хлынула, землю оскверняя,
Но Добрыня очистил её молитвой и верой.
И воссияло солнце над Русью свободной,
И воспели люди победу над Змеем проклятым.
Так помните, люди, о подвиге славном,
О Добрыне храбром, о Змее коварном.
И знайте, что зло всегда будет повержено,
Когда за землю свою стоишь ты отважно!
***
Тавр, сын Земли и Бури
Из пены морской, что плескалась у скал,
Где Крымские горы вздымались стеной,
Рождён был Тавр – исполин, дикий и зол,
Сын Геи-Земли и бури морской.
Не ведал он ласки, не знал он любви,
Лишь грохот стихии в душе его жил.
В пещерах глубоких, где тени густы,
Он ярость свою, словно пламя, хранил.
Глаза его – угли, горящие тьмой,
И голос – как гром, что раскатывал высь.
Он правил Тавридой, землёй неродной,
Где жертвы людские рекой пролились.
Богиня Артемида, в гневе слепа,
Заставила жрецов кровь невинных лить,
И Тавр, как палач, исполнял их дела,
На алтарь богине людей волочить.
Но помнится миф о Ифигении, той,
Что жрицей богини невольно была.
Она, словно луч, пробиваясь сквозь строй,
В душе у Тавра искру сострадания зажгла.
И, может быть, в миг, когда брат её, Орест,
Приплыл к берегам, чтоб сестру свою спасти,
В душе у Тавра проснулся протест,
И он перестал богине угождать.
Легенды молчат, что случилось потом,
Но шепчут ветра, что Тавр был сражён.
И кровь его, смешавшись с морским песком,
В горах Тавриды навеки погребён.
И ныне, когда над Крымом гроза,
И волны бушуют, о скалы крушась,
В том громе и ветре слышны голоса,
Напоминающие о Тавре, что жил когда-то здесь.
***
Ифигения: Песнь о жертве и надежде
В Авлиде тихой, где Эвбейский пролив
Вздыхал под ветром, словно зверь томимый,
Стоял стан греков, яростью кипя,
Готовый плыть к троянским стенам высоким.
Но ветер стих, и море замерло,
Корабли словно вкопанные стояли.
Пророк Калхас, чей взор пронзал века,
Изрек проклятье, что сердца терзало.
«Артемида, дева-охотница, гневна!
Ей жертва нужна, чтоб ветер вновь подул.
Ифигения, дочь царя Агамемнона,
Должна на алтарь в жертву быть положена!»
Отец, герой, властитель над людьми,
В отчаянии метался, словно раненый зверь.
Любовь к дочери, долг перед войском,
В его душе вели борьбу нещадную.
И вот, обманом, под предлогом брака,
Ифигению в Авлиду привезли.
Невеста, полная надежд и счастья,
Не знала, что её ждёт впереди.
Когда же правда ей открылась горькая,
Когда увидела алтарь и жреца,
В её глазах застыл ужас нестерпимый,
Но в сердце вспыхнула и искра храбрости.
Она поняла, что жертва её спасёт
Отчизну, братьев, мужей и матерей.
И, гордо голову склонив перед роком,
Взошла на алтарь, как ангел в плоти.
Но в миг последний, когда нож сверкнул,
Артемида, тронутая её душой,
Послала лань, чтоб жертву заменить,
А Ифигению в Тавриду унесла.
Там, жрицей девы, долгие года
Она служила, тоскуя по родным.
Но память о жертве, о её любви,
В сердцах греков жила, как свет во тьме.
Ифигения, символ жертвенности,
Надежды луч в кромешной темноте.
Её история – урок для поколений,
О силе духа, о любви и красоте.
Так пусть же ветер, что попутным стал,
Напомнит нам о жертве той святой.
И пусть Ифигении имя прозвучит,
Как песнь о вере, что ведёт нас за собой.
***
Пророк Калхас: Песнь о Видящем
В тени священной рощи, где шепчутся дубы,
Родился Калхас, дитя судьбы.
Не просто смертный, избранник богов,
Он видел нити, сплетающие снов.
С младенчества взор его был глубок и чист,
В нём отражался звёздный, небесный лист.
Он слышал шёпот ветра, понимал язык зверей,
И тайны будущего открывались перед ним ясней.
Аполлон, златокудрый, коснулся его чела,
И дар пророчества в сердце зажёг.
Он видел Трою, пылающую в огне,
И гнев Ахилла, что горел в его душе.
Когда ахейский флот застыл у берегов,
И ветер стих, не слышно было слов,
Лишь Калхас, мудрый, поднял свой голос ввысь:
«Артемида гневается! Жертву ей принеси!»
И дрогнули сердца, и страх сковал людей,
Но жертва Ифигении открыла путь морей.
Он видел битвы, кровь и смерть впереди,
И знал, что Трое суждено пасть, увы.
Он предсказал судьбу Одиссея, долгий путь домой,
И хитрость с конём, что станет роковой.
Он видел гнев богов, их прихоти и страсть,
И знал, что смертным не дано над ними власть.
Но дар пророчества – тяжёлый, горький крест,
Он видел боль, страдания, и людской протест.
Он знал, что знание – это и проклятье, и дар,
И в одиночестве нёс свой тяжкий, звездный шар.
И вот, однажды, встретил он пророка,
Что превзошёл его, и это было строго
Наказано судьбой, ведь Калхас поклялся,
Что не встретит никого, кто был бы лучше, чем он сам.
И умер Калхас, не выдержав позора,
Оставив миру мудрость и укоры.
Он был пророком, видящим сквозь тьму,
Но даже он не смог обмануть свою судьбу.
Так помните о Калхасе, о даре и цене,
О том, что знание – это бремя наравне
С великой силой, что дарована с небес,
И что судьбу не обмануть, как ни проси.
***
Гефьён: Песнь о Пахоте и Земле
В чертогах Асов, где злато сияет,
Жила дева Гефьён, мудростью полна.
Ей Один доверил дар величайший,
Чтоб земли бесплодные в плодородье обратить могла.
И вот, явилась Гефьён к Гюльви, конунгу,
Владыке земель, что скованы льдом.
Просила она лишь клочок небольшой,
Чтоб пашню создать, даровать жизнь потом.
Гюльви усмехнулся, в глазах его хитрость:
«Возьми столько земли, сколько волы за день вспашут твои.
Но знай, дева, если обманешь меня,
То гнев мой обрушится, и не сносить головы!»
Гефьён улыбнулась, в ней сила таилась,
