Папе срочно потребовался новый кубок. К такому повороту он был совершенно не готов. Он вновь тянул вино, Мароция и Гуго молчали, не сводя с него глаз.
Долго это продолжаться не могло. Иоанн отстранил от себя кубок и еле прошептал вмиг просохшими губами.
— Матушка, мне надо поговорить с вами наедине.
— Что ещё? — вскричал Гуго, теряя остатки хладнокровия и награждая свою жену и пасынка злющими взглядами. — Что вы ещё удумали?
— Умоляю вас, друг мой, умерьте гнев ваш. Оставьте нас, я уверяю, что ни одна из наших договорённостей не претерпит изменений.
Гуго поколебался, затем зло махнул рукой и вышел вон, напоследок непочтительно хлопнув дверью. Надо полагать, что первым встречным на его пути из резиденции папы досталось немало лестных и энергичных эпитетов, столь редко звучащих в этих намоленных стенах, более привыкших к благоговейному шёпоту. Король не стал дожидаться Мароции, а, вскочив на коня, галопом пустился к Замку Ангела, поднимая позади себя клубы пылевой завесы.
Вместе с тем уход сварливого короля не принёс ожидаемого Мароцией успокоения в душу её сына. Иоанн встал со своего места и распахнул ставни окна, однако тут же захлопнул их, испугавшись удушливой волны римской жары, в тот же миг обрушившейся на него. Он вернулся за стол и закрыл лицо руками.
— Я слушаю вас, сын мой.
Как, она не ушла? Не растворилась от жары, не развеялась по ветру? Значит, более никакой надежды нет. Конец!
— Есть ещё одно условие для моего согласия на императорскую коронацию.
— Та-а-ак, — протянула Мароция, а взгляд её стал едва ли добрее, чем у Гуго.
— Альбериху должно быть возвращено герцогство Сполетское.
Мароция от неожиданности хмыкнула. Стало быть, Гуго был абсолютно прав в своём предположении, что Иоанн говорит устами младшего брата.
— Что за вздор? Что за внезапная забота об Альберихе?
— Альбериху должно быть возвращено герцогство Сполетское, — повторил папа, обречённо вздохнул и добавил: — Иначе он погубит нас. Вас и меня.
— Ты болен? Погубит нас? Да ты точно бредишь! — Мароция даже нервно рассмеялась от столь неожиданного заявления.
— Альберих знает о нашей связи с вами.
Смех оборвался. Мароция ахнула и в свою очередь схватилась руками за виски.
— Как? Каким образом?
— Ему рассказал об этом Игнатий, наш учитель греческого. Он случайно зашёл в мою спальню, когда мы были вместе.
— Его надо немедленно разыскать и заставить замолчать навеки.
— Не получится. Альберих спрятал его в Риме и держит возможным вторым свидетелем своего обвинения.
— Вторым? Значит, есть и первый?
— Да, он сам. Не доверившись словам Игнатия, он подкараулил вас в крипте базилики Святого Петра и собственными глазами видел нас в постели.
— Господи Святый! Господи Святый! — Мароция поднялась из-за стола и заметалась по кабинету, суматошно всплёскивая руками. — Господи, мы пропали!
Резко остановившись на месте, она произнесла:
— Надо немедленно поговорить с Альберихом.
— Бесполезно. Он будет стоять на своём.
— Но он разрушит все мои планы. Все наши планы!
— У него теперь есть только свои планы. И с вашими они не пересекаются.
— Страшно даже подумать, что случится в Риме, если Альберих решится распространить слух об этом.
— Он это прекрасно понимает, но, по его словам, он будет идти до конца.
— Но ведь должен быть какой-то выход. Должен! Должен! Должен! — С Мароцией случилась настоящая истерика, с каждым словом она отвешивала самой себе пощёчину.
— Его нет, выхода нет. — Сенатрисса растеряла все силы и безвольно опустилась на своё место за столом. — Почему же ты, глупец, не признался мне в этом раньше? — сказала она, подняв на Иоанна сверкающие слезами глаза.
— Что бы это изменило? — пролепетал Иоанн.
— Хотя бы то, что я сегодня не пришла бы к тебе с королём. Хотя бы то, что мне не придётся сейчас, выйдя за дверь, ломать голову над тем, что сказать королю за ужином. Что мне ему сказать, а?
— Что есть ещё одно небольшое условие.
— «Небольшое»! — Мароция горестно покачала головой. — Ох, он убьёт меня. Я на его месте убила бы.
— Что же делать?
— Тебе? Нести свой крест, возложенный на тебя небом и Римом. Мне? Получать сполна за все содеянное, без шансов искупить.
Утренний нервный срыв, приключившийся с королём, оказался лёгким капризом подростка по сравнению с тем, что произошло с Гуго, когда Мароция, оставшись с ним наедине в своей спальне в Замке Ангела, передала ему условие Альбериха. Едва только она произнесла слова о Сполето, едва только ошеломлённый король попросил ему повторить их, как его длинные пальцы замкнули в кольцо горло Мароции и начали медленно сжиматься. Второй рукой король отвешивал своей коварной супруге одну пощёчину за другой. Та не сопротивлялась и только нелепо размахивала руками и клекотала, как раненая птица, затем этот клёкот перешёл в хрип, и только при виде закатившихся глаз сенатриссы король разжал свои пальцы, и тело Мароции рухнуло на ковёр спальни.
Гуго, как водится в кризисных ситуациях, залил в себя кубок вина, принялся за второй. Не допив, остаток вина вылил на лицо Мароции. Та пришла в себя, села на пол возле их супружеской кровати и со страхом ждала продолжения экзекуции.
— Я уверен, что эта мысль была в твоей голове с самого начала, — заявил король.
— Была, но я прогнала её ради нашего союза. Клянусь тебе.
— Как можно верить клятвам шлюхи?! Ведь кто ты есть? Грязная шлюха!
— Да, шлюха, — спокойно ответила Мароция и начала подниматься с пола, — шлюха, и тебе, мой дорогой, придётся смириться с тем, что ты муж шлюхи.
Новый удар в лицо застал её врасплох, и она вновь упала на пол.
— Как сильно любят мужчины бить таких, как я, после того как воспользовались нами! Откуда эта вечная ярость? Ведь ещё минуту назад они, задыхаясь, шептали нам на ухо всякие глупости и пошлости и теряли ум от одного только вида нашей груди! С вашей стороны это месть за свою минутную слабость, когда вы навеки губите душу грехом прелюбодеяния?
— Не строй из себя мученицу. Ты знаешь, за что сейчас разбито твоё лицо. И я превращу его в кашу, если ты мне не объяснишь причину твоих новых условий.
— Ты можешь забить меня до смерти, но я не скажу тебе ничего более. Ты должен вернуть моему сыну Сполето.
Мароция пережила ещё несколько тяжёлых для себя минут. Король имел явную склонность к садизму по отношению к женщинам, чувствуя после таких экзекуций высвобождение невероятной энергии и изумительное прояснение сознания. В его гареме обязательно находилась жертва, которую он отмечал особо. До недавнего времени таковой являлась Роза, дочь Вальперта, но вот уже два месяца король находился в Риме, где до сего дня успешно разыгрывал из себя страстного, но всегда внимательного и чуткого любовника. Сегодня же Мароция открывала в своём муже неизвестные ей черты. Хотя и подозреваемые.
Не стоит описывать все приёмы, к которым прибег король для наказания и унижения своей жены. Наконец он остановился, испытывая прилив вышеназванных чувств от удовлетворения своих тайных наклонностей. Мароция вновь села на пол, отвела рукой прилипшие ко лбу волосы и прошептала разбитыми губами.
— Если ты думаешь, что удивил и оскорбил меня этим, то ты ошибаешься. Мне нравятся такие игры.
— Обещаю устраивать тебе их почаще. Отныне ты мне не супруга, разделяющая со мной горе и радости, а одна из моих наложниц, ибо другой пользы в тебе не вижу.
— Гнев у тебя всегда затмевает разум. Твоя горячность однажды тебя погубит. А я… Возможно, ты удивишься и вновь набросишься с кулаками, но именно я сейчас пытаюсь спасти наш союз. Я, а не ты. И я сделаю всё, чтобы остаться подле тебя, но ты станешь цезарем только если отдашь Альбериху Сполето.
— Какая хитрая тварь! Зря я польстился на разговоры с тобой, надо было идти до конца и придушить тебя в твоём Риме, но твои сладкие песни опьянили меня.
— Не приписывай себе лишнее. Ты не Арнульф, тебе Рим не по зубам. Ты вошёл сюда только с моего волеизъявления. А я ради тебя даже закрыла глаза на убийство тобой Гвидо!
Гуго рванулся к ней и замахнулся на неё. Мароция защитила лицо руками, но удара не последовало.
— Ты сейчас избил меня и совершенно не подумал, как я завтра покажусь перед своими людьми.
— А ты не подумала, как я могу теперь доверять тебе? Кто мне сейчас может обещать, что за твоим условием не последует второе, третье, десятое? Как мне сейчас вот просто взять и отобрать герцогство у своего племянника Теобальда и отдать твоему сыну? В лучшем случае моя дружина на следующий день разбежится, а в худшем поднимет меня на копья. Мне и так уже приходилось не единожды успокаивать своих воинов после пьяных потасовок в Риме, в которых твой младший сын, между прочим, всегда встаёт на сторону римлян!
— Давай думать об этом вместе. Но это условие необходимо выполнить. Оно мне претит не менее, чем тебе, но я не в силах игнорировать его.
— Ну хорошо, — смягчился Гуго и даже попытался обнять Мароцию, но та, вздрогнув, резко отстранилась от него. — Все сейчас успокоились, я даже готов просить у тебя прощения.
При слове «даже» Мароция горько усмехнулась.
— Только скажи, что произошло, откуда взялось это условие и почему Альберих имеет право требовать восстановления своих прав, которых у него, согласно моим сведениям, в своё время полученным от папы Тоссиньяно, отродясь не было?
— Не скажу, на самой предсмертной исповеди не скажу. На плахе не скажу.
Гуго молчал долго, прежде чем прийти к окончательному решению.
— Я не верю тебе. Ни единому слову не верю. С сегодняшнего дня рядом с тобой всегда будут находиться мои люди. Я поручу тебя графу Сансону. При первом же вновь возникшем подозрении на обман я перережу тебе горло. Сам же я уезжаю в лагерь к своему войску. Хотя нет! Вот ещё! Я не доставлю тебе и твоим лживым ублюдкам такую радость. Я останусь в Риме, ибо, как ты верно подметила, только находясь внутри его стен, я смогу дотянуться до ваших изворотливых шей.
Король Гуго принадлежал к той породе упрямцев, которые, совершив в порыве страсти очевиднейшую для всех и для себя самого глупость, по прошествии времени ни за что не признают своей вины, а напротив, заставят себя и своё окружение следовать по заведомо ложному и опасному для всех пути. В течение всей последующей недели Мароция не покидала покоев, доверяясь только старой, верной и подслеповатой Ксении и не позволяя прочим слугам заходить к себе и видеть себя в виде, способном породить множество ненужных в данный момент слухов. Слухи и без того возникли, быстро распространившись среди небольшого пространства Замка Ангела. Вскоре эти слухи загуляли по римским улицам, однако среди множества версий преобладали версии о болезни или новой беременности сенатриссы. Её младший сын Альберих, узнав о предполагаемых причинах добровольного затворничества матери, только саркастически усмехнулся в душе и не проявил никакого интереса увидеть её лично. Зато старший сын, папа Иоанн, оставшись без привычной опеки в делах своих, через несколько дней окончательно растерялся и не нашёл ничего лучшего, чем приостановить практически полностью деятельность своей канцелярии, решив, что бездействие в данной ситуации лучше и безопаснее, чем ошибочные решения. Быть может, в этом он проявил определённую мудрость, ибо бургундские священники, пользуясь протекцией короля, все эти дни продолжали настырно атаковать его своими просьбами и прожектами, требующими точного знания политического ландшафта и состояния своей казны. Однако долго так продолжаться не могло, и папа Иоанн с каждым днём всё настойчивее требовал от матери встречи.
Наконец Мароция решилась вновь выйти в свет и отправиться в Ватикан. Несмотря на жару, продолжающую царить в Риме, она перед выходом во двор предусмотрительно укрыла свои руки и шею, все ещё продолжавшие свидетельствовать о крутом характере её супруга. Однако возле выхода из башни её поджидал сюрприз: бургундские охранники, сославшись на приказ короля, задержали её у дверей и поспешили уведомить графа Сансона о желании сенатриссы прогуляться. Сансон немедля явился к Мароции, пряча в усах не то издевательскую, не то виноватую улыбку. Пробормотав извинения, он также сослался на Гуго и сообщил, что отныне либо он, либо граф Бозон будут присутствовать при всех поездках Мароции по Риму, в том числе даже к её детям.
Итак, Гуго остался верен своим угрозам. Это уже сильно походило на арест, причём король совершенно не считался с тем, какую реакцию это может иметь в Риме. Мароция, вынужденная теперь лавировать между Сциллой и Харибдой в лице собственных мужа и сына, быстро взяв себя в руки, постаралась дать решению короля логическое объяснение.
— Мой добрый супруг проявляет поистине трогательную заботу после болезни, приключившейся со мной. Конечно, я не должна сейчас подвергать себя риску, в одиночку путешествуя по Риму в такую невыносимую жару.
Те же слова она повторила во время аудиенции у папы, когда Иоанн удивился присутствию Сансона подле своей матери. Быть может, молодому понтифику было что сказать матери наедине, но в итоге ему пришлось довольствоваться сообщением Мароции официальных новостей, которые требовали решения. Не смущаясь присутствия Сансона и, может быть, даже преследуя цель позлить короля, Мароция порекомендовала своему сыну отклонить все притязания бургундских священников на хлебные места в итальянских церквях.
Следующей новостью, озвученной папой, стало зачитанное им письмо от базилевса Романа. Письмо предваряло цветистое и многословное перечисление всех мыслимых достоинств Гуго и Мароции, отчего последняя только печально вздохнула, быстро догадавшись о дальнейшем содержимом. Как и ожидалось, восточный владыка в переводе на современный сленг включил динамо в вопросе о будущем браке Берты Теофилакт с царевичем Константином и, не говоря ни да ни нет, ожидал конкретных действий от потенциальных сватов.
— Будучи наслышана о вашей необыкновенной памяти, мессер Сансон, прошу вас лично донести текст этого письма до внимания нашего могущественного государя. — Это был единственный момент за время разговора, когда присутствие графа дворца было на руку Мароции.
Сенатрисса не осталась на обед в Ватикане, а поспешила вернуться в Замок Ангела, ожидая, что король, извещённый о её выходе в Рим, пожелает встретиться с ней. Однако король был упёртым малым, и напрасно Мароция, кусая губы, до темноты ожидала его появления в своих покоях. Король, конечно, узнал о её «выздоровлении» и решил, что настал черёд нового унижения для своей строптивой супруги. В полдень следующего дня в замок прибыл обоз из бургундского военного лагеря, продолжавшего стоять на Нероновом поле. Помимо обычного провианта, снаряжения и требовавшей королевского перстня документации, из повозок выгрузились пять женщин, скрытых под разноцветными блио. К вечеру все они разместились этажом ниже спален короля и сенатриссы, причём у последней никто разрешения не запрашивал. В конце дня в спальню Мароции постучался королевский кубикуларий.
— Его высочество просит вас, благородная сенатрисса, навестить его перед сном.
Мароции, утром наблюдавшей за прибывшими и быстро догадавшейся о роли, отведённой им, истинные намерениях короля были предельно ясны.
Долго это продолжаться не могло. Иоанн отстранил от себя кубок и еле прошептал вмиг просохшими губами.
— Матушка, мне надо поговорить с вами наедине.
— Что ещё? — вскричал Гуго, теряя остатки хладнокровия и награждая свою жену и пасынка злющими взглядами. — Что вы ещё удумали?
— Умоляю вас, друг мой, умерьте гнев ваш. Оставьте нас, я уверяю, что ни одна из наших договорённостей не претерпит изменений.
Гуго поколебался, затем зло махнул рукой и вышел вон, напоследок непочтительно хлопнув дверью. Надо полагать, что первым встречным на его пути из резиденции папы досталось немало лестных и энергичных эпитетов, столь редко звучащих в этих намоленных стенах, более привыкших к благоговейному шёпоту. Король не стал дожидаться Мароции, а, вскочив на коня, галопом пустился к Замку Ангела, поднимая позади себя клубы пылевой завесы.
Вместе с тем уход сварливого короля не принёс ожидаемого Мароцией успокоения в душу её сына. Иоанн встал со своего места и распахнул ставни окна, однако тут же захлопнул их, испугавшись удушливой волны римской жары, в тот же миг обрушившейся на него. Он вернулся за стол и закрыл лицо руками.
— Я слушаю вас, сын мой.
Как, она не ушла? Не растворилась от жары, не развеялась по ветру? Значит, более никакой надежды нет. Конец!
— Есть ещё одно условие для моего согласия на императорскую коронацию.
— Та-а-ак, — протянула Мароция, а взгляд её стал едва ли добрее, чем у Гуго.
— Альбериху должно быть возвращено герцогство Сполетское.
Мароция от неожиданности хмыкнула. Стало быть, Гуго был абсолютно прав в своём предположении, что Иоанн говорит устами младшего брата.
— Что за вздор? Что за внезапная забота об Альберихе?
— Альбериху должно быть возвращено герцогство Сполетское, — повторил папа, обречённо вздохнул и добавил: — Иначе он погубит нас. Вас и меня.
— Ты болен? Погубит нас? Да ты точно бредишь! — Мароция даже нервно рассмеялась от столь неожиданного заявления.
— Альберих знает о нашей связи с вами.
Смех оборвался. Мароция ахнула и в свою очередь схватилась руками за виски.
— Как? Каким образом?
— Ему рассказал об этом Игнатий, наш учитель греческого. Он случайно зашёл в мою спальню, когда мы были вместе.
— Его надо немедленно разыскать и заставить замолчать навеки.
— Не получится. Альберих спрятал его в Риме и держит возможным вторым свидетелем своего обвинения.
— Вторым? Значит, есть и первый?
— Да, он сам. Не доверившись словам Игнатия, он подкараулил вас в крипте базилики Святого Петра и собственными глазами видел нас в постели.
— Господи Святый! Господи Святый! — Мароция поднялась из-за стола и заметалась по кабинету, суматошно всплёскивая руками. — Господи, мы пропали!
Резко остановившись на месте, она произнесла:
— Надо немедленно поговорить с Альберихом.
— Бесполезно. Он будет стоять на своём.
— Но он разрушит все мои планы. Все наши планы!
— У него теперь есть только свои планы. И с вашими они не пересекаются.
— Страшно даже подумать, что случится в Риме, если Альберих решится распространить слух об этом.
— Он это прекрасно понимает, но, по его словам, он будет идти до конца.
— Но ведь должен быть какой-то выход. Должен! Должен! Должен! — С Мароцией случилась настоящая истерика, с каждым словом она отвешивала самой себе пощёчину.
— Его нет, выхода нет. — Сенатрисса растеряла все силы и безвольно опустилась на своё место за столом. — Почему же ты, глупец, не признался мне в этом раньше? — сказала она, подняв на Иоанна сверкающие слезами глаза.
— Что бы это изменило? — пролепетал Иоанн.
— Хотя бы то, что я сегодня не пришла бы к тебе с королём. Хотя бы то, что мне не придётся сейчас, выйдя за дверь, ломать голову над тем, что сказать королю за ужином. Что мне ему сказать, а?
— Что есть ещё одно небольшое условие.
— «Небольшое»! — Мароция горестно покачала головой. — Ох, он убьёт меня. Я на его месте убила бы.
— Что же делать?
— Тебе? Нести свой крест, возложенный на тебя небом и Римом. Мне? Получать сполна за все содеянное, без шансов искупить.
Утренний нервный срыв, приключившийся с королём, оказался лёгким капризом подростка по сравнению с тем, что произошло с Гуго, когда Мароция, оставшись с ним наедине в своей спальне в Замке Ангела, передала ему условие Альбериха. Едва только она произнесла слова о Сполето, едва только ошеломлённый король попросил ему повторить их, как его длинные пальцы замкнули в кольцо горло Мароции и начали медленно сжиматься. Второй рукой король отвешивал своей коварной супруге одну пощёчину за другой. Та не сопротивлялась и только нелепо размахивала руками и клекотала, как раненая птица, затем этот клёкот перешёл в хрип, и только при виде закатившихся глаз сенатриссы король разжал свои пальцы, и тело Мароции рухнуло на ковёр спальни.
Гуго, как водится в кризисных ситуациях, залил в себя кубок вина, принялся за второй. Не допив, остаток вина вылил на лицо Мароции. Та пришла в себя, села на пол возле их супружеской кровати и со страхом ждала продолжения экзекуции.
— Я уверен, что эта мысль была в твоей голове с самого начала, — заявил король.
— Была, но я прогнала её ради нашего союза. Клянусь тебе.
— Как можно верить клятвам шлюхи?! Ведь кто ты есть? Грязная шлюха!
— Да, шлюха, — спокойно ответила Мароция и начала подниматься с пола, — шлюха, и тебе, мой дорогой, придётся смириться с тем, что ты муж шлюхи.
Новый удар в лицо застал её врасплох, и она вновь упала на пол.
— Как сильно любят мужчины бить таких, как я, после того как воспользовались нами! Откуда эта вечная ярость? Ведь ещё минуту назад они, задыхаясь, шептали нам на ухо всякие глупости и пошлости и теряли ум от одного только вида нашей груди! С вашей стороны это месть за свою минутную слабость, когда вы навеки губите душу грехом прелюбодеяния?
— Не строй из себя мученицу. Ты знаешь, за что сейчас разбито твоё лицо. И я превращу его в кашу, если ты мне не объяснишь причину твоих новых условий.
— Ты можешь забить меня до смерти, но я не скажу тебе ничего более. Ты должен вернуть моему сыну Сполето.
Мароция пережила ещё несколько тяжёлых для себя минут. Король имел явную склонность к садизму по отношению к женщинам, чувствуя после таких экзекуций высвобождение невероятной энергии и изумительное прояснение сознания. В его гареме обязательно находилась жертва, которую он отмечал особо. До недавнего времени таковой являлась Роза, дочь Вальперта, но вот уже два месяца король находился в Риме, где до сего дня успешно разыгрывал из себя страстного, но всегда внимательного и чуткого любовника. Сегодня же Мароция открывала в своём муже неизвестные ей черты. Хотя и подозреваемые.
Не стоит описывать все приёмы, к которым прибег король для наказания и унижения своей жены. Наконец он остановился, испытывая прилив вышеназванных чувств от удовлетворения своих тайных наклонностей. Мароция вновь села на пол, отвела рукой прилипшие ко лбу волосы и прошептала разбитыми губами.
— Если ты думаешь, что удивил и оскорбил меня этим, то ты ошибаешься. Мне нравятся такие игры.
— Обещаю устраивать тебе их почаще. Отныне ты мне не супруга, разделяющая со мной горе и радости, а одна из моих наложниц, ибо другой пользы в тебе не вижу.
— Гнев у тебя всегда затмевает разум. Твоя горячность однажды тебя погубит. А я… Возможно, ты удивишься и вновь набросишься с кулаками, но именно я сейчас пытаюсь спасти наш союз. Я, а не ты. И я сделаю всё, чтобы остаться подле тебя, но ты станешь цезарем только если отдашь Альбериху Сполето.
— Какая хитрая тварь! Зря я польстился на разговоры с тобой, надо было идти до конца и придушить тебя в твоём Риме, но твои сладкие песни опьянили меня.
— Не приписывай себе лишнее. Ты не Арнульф, тебе Рим не по зубам. Ты вошёл сюда только с моего волеизъявления. А я ради тебя даже закрыла глаза на убийство тобой Гвидо!
Гуго рванулся к ней и замахнулся на неё. Мароция защитила лицо руками, но удара не последовало.
— Ты сейчас избил меня и совершенно не подумал, как я завтра покажусь перед своими людьми.
— А ты не подумала, как я могу теперь доверять тебе? Кто мне сейчас может обещать, что за твоим условием не последует второе, третье, десятое? Как мне сейчас вот просто взять и отобрать герцогство у своего племянника Теобальда и отдать твоему сыну? В лучшем случае моя дружина на следующий день разбежится, а в худшем поднимет меня на копья. Мне и так уже приходилось не единожды успокаивать своих воинов после пьяных потасовок в Риме, в которых твой младший сын, между прочим, всегда встаёт на сторону римлян!
— Давай думать об этом вместе. Но это условие необходимо выполнить. Оно мне претит не менее, чем тебе, но я не в силах игнорировать его.
— Ну хорошо, — смягчился Гуго и даже попытался обнять Мароцию, но та, вздрогнув, резко отстранилась от него. — Все сейчас успокоились, я даже готов просить у тебя прощения.
При слове «даже» Мароция горько усмехнулась.
— Только скажи, что произошло, откуда взялось это условие и почему Альберих имеет право требовать восстановления своих прав, которых у него, согласно моим сведениям, в своё время полученным от папы Тоссиньяно, отродясь не было?
— Не скажу, на самой предсмертной исповеди не скажу. На плахе не скажу.
Гуго молчал долго, прежде чем прийти к окончательному решению.
— Я не верю тебе. Ни единому слову не верю. С сегодняшнего дня рядом с тобой всегда будут находиться мои люди. Я поручу тебя графу Сансону. При первом же вновь возникшем подозрении на обман я перережу тебе горло. Сам же я уезжаю в лагерь к своему войску. Хотя нет! Вот ещё! Я не доставлю тебе и твоим лживым ублюдкам такую радость. Я останусь в Риме, ибо, как ты верно подметила, только находясь внутри его стен, я смогу дотянуться до ваших изворотливых шей.
Глава 40 - Эпизод 40. 1686-й год с даты основания Рима, 12-й год правления базилевса Романа Лакапина (июль 932 года от Рождества Христова)
Король Гуго принадлежал к той породе упрямцев, которые, совершив в порыве страсти очевиднейшую для всех и для себя самого глупость, по прошествии времени ни за что не признают своей вины, а напротив, заставят себя и своё окружение следовать по заведомо ложному и опасному для всех пути. В течение всей последующей недели Мароция не покидала покоев, доверяясь только старой, верной и подслеповатой Ксении и не позволяя прочим слугам заходить к себе и видеть себя в виде, способном породить множество ненужных в данный момент слухов. Слухи и без того возникли, быстро распространившись среди небольшого пространства Замка Ангела. Вскоре эти слухи загуляли по римским улицам, однако среди множества версий преобладали версии о болезни или новой беременности сенатриссы. Её младший сын Альберих, узнав о предполагаемых причинах добровольного затворничества матери, только саркастически усмехнулся в душе и не проявил никакого интереса увидеть её лично. Зато старший сын, папа Иоанн, оставшись без привычной опеки в делах своих, через несколько дней окончательно растерялся и не нашёл ничего лучшего, чем приостановить практически полностью деятельность своей канцелярии, решив, что бездействие в данной ситуации лучше и безопаснее, чем ошибочные решения. Быть может, в этом он проявил определённую мудрость, ибо бургундские священники, пользуясь протекцией короля, все эти дни продолжали настырно атаковать его своими просьбами и прожектами, требующими точного знания политического ландшафта и состояния своей казны. Однако долго так продолжаться не могло, и папа Иоанн с каждым днём всё настойчивее требовал от матери встречи.
Наконец Мароция решилась вновь выйти в свет и отправиться в Ватикан. Несмотря на жару, продолжающую царить в Риме, она перед выходом во двор предусмотрительно укрыла свои руки и шею, все ещё продолжавшие свидетельствовать о крутом характере её супруга. Однако возле выхода из башни её поджидал сюрприз: бургундские охранники, сославшись на приказ короля, задержали её у дверей и поспешили уведомить графа Сансона о желании сенатриссы прогуляться. Сансон немедля явился к Мароции, пряча в усах не то издевательскую, не то виноватую улыбку. Пробормотав извинения, он также сослался на Гуго и сообщил, что отныне либо он, либо граф Бозон будут присутствовать при всех поездках Мароции по Риму, в том числе даже к её детям.
Итак, Гуго остался верен своим угрозам. Это уже сильно походило на арест, причём король совершенно не считался с тем, какую реакцию это может иметь в Риме. Мароция, вынужденная теперь лавировать между Сциллой и Харибдой в лице собственных мужа и сына, быстро взяв себя в руки, постаралась дать решению короля логическое объяснение.
— Мой добрый супруг проявляет поистине трогательную заботу после болезни, приключившейся со мной. Конечно, я не должна сейчас подвергать себя риску, в одиночку путешествуя по Риму в такую невыносимую жару.
Те же слова она повторила во время аудиенции у папы, когда Иоанн удивился присутствию Сансона подле своей матери. Быть может, молодому понтифику было что сказать матери наедине, но в итоге ему пришлось довольствоваться сообщением Мароции официальных новостей, которые требовали решения. Не смущаясь присутствия Сансона и, может быть, даже преследуя цель позлить короля, Мароция порекомендовала своему сыну отклонить все притязания бургундских священников на хлебные места в итальянских церквях.
Следующей новостью, озвученной папой, стало зачитанное им письмо от базилевса Романа. Письмо предваряло цветистое и многословное перечисление всех мыслимых достоинств Гуго и Мароции, отчего последняя только печально вздохнула, быстро догадавшись о дальнейшем содержимом. Как и ожидалось, восточный владыка в переводе на современный сленг включил динамо в вопросе о будущем браке Берты Теофилакт с царевичем Константином и, не говоря ни да ни нет, ожидал конкретных действий от потенциальных сватов.
— Будучи наслышана о вашей необыкновенной памяти, мессер Сансон, прошу вас лично донести текст этого письма до внимания нашего могущественного государя. — Это был единственный момент за время разговора, когда присутствие графа дворца было на руку Мароции.
Сенатрисса не осталась на обед в Ватикане, а поспешила вернуться в Замок Ангела, ожидая, что король, извещённый о её выходе в Рим, пожелает встретиться с ней. Однако король был упёртым малым, и напрасно Мароция, кусая губы, до темноты ожидала его появления в своих покоях. Король, конечно, узнал о её «выздоровлении» и решил, что настал черёд нового унижения для своей строптивой супруги. В полдень следующего дня в замок прибыл обоз из бургундского военного лагеря, продолжавшего стоять на Нероновом поле. Помимо обычного провианта, снаряжения и требовавшей королевского перстня документации, из повозок выгрузились пять женщин, скрытых под разноцветными блио. К вечеру все они разместились этажом ниже спален короля и сенатриссы, причём у последней никто разрешения не запрашивал. В конце дня в спальню Мароции постучался королевский кубикуларий.
— Его высочество просит вас, благородная сенатрисса, навестить его перед сном.
Мароции, утром наблюдавшей за прибывшими и быстро догадавшейся о роли, отведённой им, истинные намерениях короля были предельно ясны.
