- Что вы предлагаете, мой дорогой племянник?
- Прежде всего, ваше высочество, продолжать нашу политику в Тоскане. А также прибрать к своим рукам то, о чем Рим сейчас на время позабыл.
Бургундская родня Гуго совещалась вместе с ним еще добрых два дня, возбуждая любопытство своих слуг. На третий день королевский двор в Павии занялся военными приготовлениями, а еще сутки спустя распахнулись южные ворота города и по старому мосту через Тичино прогрохотал внушительный воинский отряд. А еще через день триста конных рыцарей поднялись по крутому холму к замку в Сполето и замок герцога послушно распахнул перед ними ворота, так как возглавлявший это воинство юный висконт Теобальд держал в своей руке королевский указ о назначении его, Теобальда, наместником здешнего феода.
Манассия был абсолютно прав в своих ожиданиях. Весть о захвате Сполето и появлении новоиспеченного наместника герцогства, стала для Мароции тяжелейшим ударом. Ее положение, казавшееся после папской коронации абсолютно выигрышным, в один миг оказалось абсолютно проигрышным. Гуго сделал ответный ход, и этот ход был чрезвычайно сильным. Еще более Мароцию изумил тот факт, что тосканские графы дали возможность Теобальду беспрепятственно добраться до Сполето. Ее муж, очевидно, в своей обиде зашел слишком далеко, Мароция расценила это как самое настоящее предательство, и весь вечер того дня, когда ей пришло столь печальное известие, она провела в одиночестве в своей башне, заливая горе слезами и вином.
К чести, или, наоборот, к бесчестью ее мужа, стоит отметить, что Гвидо получил известие о продвижении через свое графство бургундских рыцарей слишком поздно. Прибыв в Лукку, он сам впал в жуткую депрессию и, подобно Мароции, компанию в эти дни ему составляли только коварные слуги Вакха. Никогда прежде за Гвидо не замечалось подобного, а потому он болел тяжело и долго. Что касается его младшего брата Ламберта, то его преподобие, отец Манассия, не ради красного словца упомянул о политике Гуго в Тоскане. Ядовитые семена розни, обильно рассеиваемые из Павии, постепенно давали всходы, и висконт Ламберт, получив известие о походе бургундцев, совершенно не воспылал желанием обнажать свой меч ради интересов беспутной жены родного брата. Он только зорко проследил за перемещением чужих войск и с удовлетворением убедился, что владения Тосканы не являются их целью.
Долго оплакивать вновь ускользнувшее от нее Сполето Мароции не представлялось возможным, также как не представлялось возможным ей покинуть сейчас только-только попавший под ее каблук Рим и попытаться вернуть Сполето силой. Она лишь смогла максимально смягчить удар и решила при этом действовать подвластными ей отныне методами. Папа Лев немедленно утвердил в сане епископа Сполето верного ему священника Иоанна и это стало первым шагом папы на пути его противодействия королю. Подобные шаги, по задумке Его Святейшества и Мароции, Святой престол должен был предпринять и в дальнейшем, чтобы уменьшить власть короля и нивелировать последствия решений покойного папы Тоссиньяно, щедро раздарившего епископские митры бургундским священникам.
Но это в дальнейшем, а пока Мароция, оставшись в считанные дни без сполетского герцогства формально и фактически, а без тосканской марки только де-факто, вскоре убедилась, что даже в Риме она не может чувствовать себя полностью защищенной. В один из последних летних дней в ее покои на самом верху башни Ангела бесцеремонно вломилась ее сестра Теодора. Распространяя вокруг себя удушливый смрад перегара, младшая сестра заплетающимся языком потребовала исполнения от Мароции своих обещаний относительно Гуго, сопровождая все это щекотливыми воспоминаниями о печальной судьбе их матери. Мароции, как никогда ранее, жгуче хотелось отхлестать свою сестру по щекам, но, с трудом преодолевая раздражение, она вынуждена была просить ту набраться терпения и подождать. Еле выпроводив Теодору за порог, Мароция с горечью подумала, что перед ней встает новая проблема, которую необходимо как-то решать.
И это проблема, возникшая в ее доме, была не единственной, ибо еще ранее Мароция со смешанным чувством радости и тревоги обнаружила в себе, что предсмертное проклятие папы Иоанна Десятого, не исполнилось. Сомнений не было – у них с Гвидо скоро будет ребенок.
(октябрь 928 года от Рождества Христова).
Король Гуго снова, в который уже раз, получил повод гордиться собой. Лихим кавалерийским проходом через лесистые холмы Умбрии его люди решили проблему южных границ королевства. Захватив Сполето и утвердив там власть молодого графа Теобальда, Гуго не только нанес серьезный урон своей давней обидчице, но и запер Мароцию в ее любимом Риме. Вторым шагом короля в укрепление собственных позиций стало спешно сформированное посольство к своим тосканским братьям, которое возглавил граф Бозон, брат короля и его правая рука. Тем самым, Гуго демонстрировал Гвидо и Ламберту Тосканским всю миролюбивость своих намерений, наделяя графа Бозона своеобразными, но весьма распространенными для того времени, обязанностями почетного заложника. В тоже время хитроумный граф Бозон, помимо праздной жизни в Лукке с ежедневным участием в богатых трапезах тосканских графов, имел при себе дальновидный план действий, главным объектом которых становился Ламберт.
После всех этих энергичных мер королю теперь надлежало обратить внимание на свои северные границы, но, прежде всего, спешно поднять максимальное число корон, упавших с бессильной головы Людовика Слепого, ведь помимо императорского титула последний являлся также сюзереном Нижнебургундского королевства и королем Прованса. В конце августа Гуго покинул Павию и, вместе со своим восьмилетним сыном Умберто, рожденным от давно пригретой им конкубины Вандельмоды, вместе с Сансоном, графом дворца, и под охраной двух сотен рыцарей отправился на свою родину. К себе в дружину Гуго взял и знакомого нам графа Эверарда, несмотря на ворчание графа Сансона, не приветствовавшего подле короля присутствия наемников из германских земель, тем более когда-то служивших их беспокойному бургундскому соседу.
Путь короля, по обычаю тех лет, лежал в обход захваченного маврами Фраксинета, через Турин и Иврею, где Гуго безо всякого удовольствия пообщался с графом Беренгарием и лишний раз убедился в строптивости и тайных амбициях последнего. Гуго, будучи известным гордецом и честолюбцем, тем не менее, умел, когда надо, проявлять известную дипломатичность, в то же время память его аккуратно фиксировала все случаи неучтивости, проявленной к его персоне, рассчитывая однажды выставить графу Ивреи немалый счет с набежавшими процентами.
Родные земли приняли Гуго весьма холодно и настороженно, как ветреного любовника, решившего вернуться к давно отвергнутой пассии. Немалую роль в таком приеме сыграли коварные хлопоты соседнего короля Рудольфа, неудачливого конкурента Гуго в борьбе за лангобардскую корону. Прошло немало времени, прежде чем Рудольф оправился от позора, понесенного им в Италии. Восстановление своих позиций он начал с примирения со своей женой Бертой и ее швабской родней, перед которой Рудольф прилюдно покаялся за гибель герцога Бурхарда. Король был прощен, его трону в Верхней Бургундии ничто не угрожало, а посему можно было с аппетитом посматривать и ронять слюни на соседские земли, где медленно угасал слепой Людовик. В последние месяцы жизни Людовика Рудольф уже осмелел настолько, что начал откровенно мутить воду среди провансальских баронов, упирая на отсутствие у Людовика законных наследников, ведь не считать же таковым, право слово, восемнадцатилетнего королевского бастарда Карла-Константина ? Но тут вернулся Гуго.
Первым делом итальянский монарх пустил скупую слезу на могиле своего незабвенного патрона, захороненного во вьеннском монастыре Святого Андрея, том самом, где, по легенде, окончил свои дни грешный Понтий Пилат. Стены монастыря он покидал, впившись длинными пальцами в хилые плечи Карла-Константина и жарко нашептывая тому на ухо неоспоримые доказательства своего к нему участия. Затем, собрав собственных вассалов и вассалов Людовика, Гуго очень быстро разбил намечавшуюся «фронду», напомнив многим из баронов их обязательства и, особо, денежные долги перед ним. Для продолжающих сомневаться у Гуго была заготовлена тяжелая артиллерия в лице почтенного Одона Клюнийского, за которым был отправлен внушительный кортеж с обозом, везущим дары смиренным братьям аббатства. Отец Одон был красноречив и искренен в своих речах, преподнеся перед народом Прованса все невероятные достоинства единственного, по его мнению, кандидата в их сюзерены. Карл-Константин все это время, прельщенный обещаниями Гуго подарить ему впоследствии вьеннские земли, тихо и застенчиво сопел в сторонке. В итоге, в конце сентября, в старой вьеннской церкви святых Петра и Павла, Гуго был единогласно коронован нижнебургундской знатью и Рудольфу Второму ничего не оставалось, как направить прыткому соседу сдержанное поздравительное письмо. Во время коронационного пиршества по правую руку от Гуго сидел юный Карл-Константин, продолжавший мечтательно хлопать ресницами. Он не перестал ими хлопать даже тогда, когда во время пира нетерпеливый Гуго широким жестом пожаловал вьеннский феод Эду Вексену , своему старательному и верному вассалу. Как сказали бы сейчас, ничего личного – Гуго просто поспешил на будущее заручиться поддержкой всесильного на французских просторах Герберта Вермандуа, которому Эд приходился сыном.
Сразу после коронации Гуго заторопился обратно в Италию, оставив в качестве формального управителя Нижнебургундского королевства своего малолетнего бастарда Умберто под покровительством графов Раймунда и Бонифация. Первый граф был одним из немногих вассалов, на чью честь и преданность Гуго мог всегда рассчитывать, второй обладал недюжинной дипломатической гибкостью, в свое время обеспечившей Бонифацию хорошие отношения и с Гуго, и с Рудольфом. Оба графа имели высокий авторитет среди всей бургундской знати, и за обоими простирался шлейф славы талантливых полководцев, ведь в свое время именно атака дружины графа Бонифация помогла Рудольфу при Фьоренцуоле переломить в свою пользу неудачно складывающийся ход битвы против императора Беренгария.
Граф Бонифаций проводил своего короля до границ Нижнебургундского королевства и вернулся обратно во Вьенн. Гуго торопил своих людей, так как боялся, что начавшая ухудшаться погода окончательно разобьет дороги. Однако Небо вняло его мольбам, и в первых числах октября поезд Гуго благополучно достиг перевала Мон-Ченизо, где остановился на пару дней в приюте Людовика Благочестивого, а затем продолжил путь.
Узкая дорога, протоптанная многочисленными трудолюбивыми ногами усердных пилигримов, даже омывшись всеми пестрыми красками осени, выглядела довольно мрачно. Как-то само собой в королевском войске стихли разговоры и песни, и все, не исключая самого короля, тревожно оглядывали густые завесы лесов, с обеих сторон грозивших поглотить эту съежившуюся до узкой тропы дорогу. Граф Сансон, руководивший походом королевского войска, без устали направлял вперед и позади кортежа разведку. Та, по счастью, находила в зарослях, как правило, лишь невинных пилигримов или негоциантов, в свою очередь самих испугавшихся приближения значительного вооруженного отряда и норовивших теперь спрятаться в чащобе леса.
В этот день граф Сансон рассчитывал к вечеру достичь замка Суза. Однако король вовремя остановил его людей, готовившихся выехать в Сузу, чтобы оповестить тамошнего хозяина о грядущей для него милости, обещающей с одной стороны почет, а с другой немалые расходы.
- Я имею намерение посетить Новалезский монастырь, – объявил он, и услышавший эти слова граф Эверард заметно встрепенулся.
Королевская свита свернула налево, повинуясь указаниям нанятого накануне проводника, и начала карабкаться на холмы. Теперь пропало даже подобие дороги, а окружающая местность приобрела совсем уже дикий вид. Немало пришлось потрудиться королевским плотникам, конюхам и кучерам, чтобы переправить своего дражайшего монарха с его свитой через норовистую реку Ченичио, после чего двор увидел восхитительную в своей нетронутой красоте одноименную с рекой долину, зажатую альпийскими горами и изобилующую прекраснейшими водопадами. Над всем этим нерукотворным шедевром природы распростерлось удивительной синевы небо, восхищающее любого путешественника и пугающее местных жителей, так как цветом своим обещало скорый приход трамонтаны .
- Это место просто рай для охотников! – воскликнул неизвестно чем воодушевившийся за последние часы граф Эверард. Король неопределенно хмыкнул. Эверард вытянул руку вперед, указывая на низенькие строения, окруженные каменной, полуразрушенной стеной.
- Новалезский монастырь! – торжественно объявил Эверард.
Почти в то же самое мгновение послышался звон монастырского колокола. Очевидно, монахи также заметили приближение военного отряда, и это событие их ничуть не обрадовало. Двадцать лет назад монастырь претерпел налет арабов и мувалладов Фраксинета, забравших с собой почти все имущество монастыря и рассеявших святых братьев по всей долине. Долгие годы монастырь пребывал в полнейшем запустении, пока стараниями вернувшихся монахов, заинтересованных в перевалочном пункте негоциантов и при поддержке казны Адальберта Иврейского не начал приводить себя в порядок. Однако и по сию пору монастырь Новалезе представлял собой легкую добычу для иноверцев, живущие там монахи ежедневно возносили мольбы Господу, чтобы тот отводил глаза бессовестным пунийцам, рыскающим в поисках наживы вдоль дороги, носившей, между прочим, имя их самого знаменитого предка .
Группа наиболее отчаянных монахов, не более десяти человек, вышла за пределы монастыря и жалобно срывающимися голосами запела псалмы, надеясь святыми гимнами отвадить непрошеных гостей. Гуго засмеялся и приказал графу Эверарду направиться к ним навстречу и успокоить их. К моменту приближения государя монахи опустились на колени, но их пение теперь зазвучало куда бодрее и жизнерадостнее прежнего.
- Мир вам во Христе, святые отцы! – приветствовал Гуго согбенных монахов.
В числе прочих, склонившихся перед ним, Гуго увидел старого рыцаря с длинными, совсем седыми волосами.
- Мессер Вальперт, мой благородный слуга, какое счастье видеть вас целым и невредимым! – вскричал Гуго.
- К вашим услугам, ваше высочество, – ответствовал Вальперт.
- До меня доходили слухи, что ты служишь моей сестре, графине Ирменгарде, вопреки обязанностям моего вассала.
- Я принес клятву ее милости, графине Ирменгарде, что буду ей защитой до последних дней своих. Мои вассальные обязанности исполняет перед вами брат мой, граф Алерам.
- Полно, мессер Вальперт. Это не упрек вам, а моя хвала вашей доблести и чести. Я только сожалею, что подле меня не состоит отныне столь славный и благородный рыцарь.
Вальперт молча поклонился. Тем временем неуклюже распахнулись перекошенные ворота, и монастырь любезно принял в свое пространство благородных людей из королевской свиты. Прочим надлежало обустраиваться вне стен.
- Прежде всего, ваше высочество, продолжать нашу политику в Тоскане. А также прибрать к своим рукам то, о чем Рим сейчас на время позабыл.
Бургундская родня Гуго совещалась вместе с ним еще добрых два дня, возбуждая любопытство своих слуг. На третий день королевский двор в Павии занялся военными приготовлениями, а еще сутки спустя распахнулись южные ворота города и по старому мосту через Тичино прогрохотал внушительный воинский отряд. А еще через день триста конных рыцарей поднялись по крутому холму к замку в Сполето и замок герцога послушно распахнул перед ними ворота, так как возглавлявший это воинство юный висконт Теобальд держал в своей руке королевский указ о назначении его, Теобальда, наместником здешнего феода.
Манассия был абсолютно прав в своих ожиданиях. Весть о захвате Сполето и появлении новоиспеченного наместника герцогства, стала для Мароции тяжелейшим ударом. Ее положение, казавшееся после папской коронации абсолютно выигрышным, в один миг оказалось абсолютно проигрышным. Гуго сделал ответный ход, и этот ход был чрезвычайно сильным. Еще более Мароцию изумил тот факт, что тосканские графы дали возможность Теобальду беспрепятственно добраться до Сполето. Ее муж, очевидно, в своей обиде зашел слишком далеко, Мароция расценила это как самое настоящее предательство, и весь вечер того дня, когда ей пришло столь печальное известие, она провела в одиночестве в своей башне, заливая горе слезами и вином.
К чести, или, наоборот, к бесчестью ее мужа, стоит отметить, что Гвидо получил известие о продвижении через свое графство бургундских рыцарей слишком поздно. Прибыв в Лукку, он сам впал в жуткую депрессию и, подобно Мароции, компанию в эти дни ему составляли только коварные слуги Вакха. Никогда прежде за Гвидо не замечалось подобного, а потому он болел тяжело и долго. Что касается его младшего брата Ламберта, то его преподобие, отец Манассия, не ради красного словца упомянул о политике Гуго в Тоскане. Ядовитые семена розни, обильно рассеиваемые из Павии, постепенно давали всходы, и висконт Ламберт, получив известие о походе бургундцев, совершенно не воспылал желанием обнажать свой меч ради интересов беспутной жены родного брата. Он только зорко проследил за перемещением чужих войск и с удовлетворением убедился, что владения Тосканы не являются их целью.
Долго оплакивать вновь ускользнувшее от нее Сполето Мароции не представлялось возможным, также как не представлялось возможным ей покинуть сейчас только-только попавший под ее каблук Рим и попытаться вернуть Сполето силой. Она лишь смогла максимально смягчить удар и решила при этом действовать подвластными ей отныне методами. Папа Лев немедленно утвердил в сане епископа Сполето верного ему священника Иоанна и это стало первым шагом папы на пути его противодействия королю. Подобные шаги, по задумке Его Святейшества и Мароции, Святой престол должен был предпринять и в дальнейшем, чтобы уменьшить власть короля и нивелировать последствия решений покойного папы Тоссиньяно, щедро раздарившего епископские митры бургундским священникам.
Но это в дальнейшем, а пока Мароция, оставшись в считанные дни без сполетского герцогства формально и фактически, а без тосканской марки только де-факто, вскоре убедилась, что даже в Риме она не может чувствовать себя полностью защищенной. В один из последних летних дней в ее покои на самом верху башни Ангела бесцеремонно вломилась ее сестра Теодора. Распространяя вокруг себя удушливый смрад перегара, младшая сестра заплетающимся языком потребовала исполнения от Мароции своих обещаний относительно Гуго, сопровождая все это щекотливыми воспоминаниями о печальной судьбе их матери. Мароции, как никогда ранее, жгуче хотелось отхлестать свою сестру по щекам, но, с трудом преодолевая раздражение, она вынуждена была просить ту набраться терпения и подождать. Еле выпроводив Теодору за порог, Мароция с горечью подумала, что перед ней встает новая проблема, которую необходимо как-то решать.
И это проблема, возникшая в ее доме, была не единственной, ибо еще ранее Мароция со смешанным чувством радости и тревоги обнаружила в себе, что предсмертное проклятие папы Иоанна Десятого, не исполнилось. Сомнений не было – у них с Гвидо скоро будет ребенок.
Глава 9 - Эпизод 9. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(октябрь 928 года от Рождества Христова).
Король Гуго снова, в который уже раз, получил повод гордиться собой. Лихим кавалерийским проходом через лесистые холмы Умбрии его люди решили проблему южных границ королевства. Захватив Сполето и утвердив там власть молодого графа Теобальда, Гуго не только нанес серьезный урон своей давней обидчице, но и запер Мароцию в ее любимом Риме. Вторым шагом короля в укрепление собственных позиций стало спешно сформированное посольство к своим тосканским братьям, которое возглавил граф Бозон, брат короля и его правая рука. Тем самым, Гуго демонстрировал Гвидо и Ламберту Тосканским всю миролюбивость своих намерений, наделяя графа Бозона своеобразными, но весьма распространенными для того времени, обязанностями почетного заложника. В тоже время хитроумный граф Бозон, помимо праздной жизни в Лукке с ежедневным участием в богатых трапезах тосканских графов, имел при себе дальновидный план действий, главным объектом которых становился Ламберт.
После всех этих энергичных мер королю теперь надлежало обратить внимание на свои северные границы, но, прежде всего, спешно поднять максимальное число корон, упавших с бессильной головы Людовика Слепого, ведь помимо императорского титула последний являлся также сюзереном Нижнебургундского королевства и королем Прованса. В конце августа Гуго покинул Павию и, вместе со своим восьмилетним сыном Умберто, рожденным от давно пригретой им конкубины Вандельмоды, вместе с Сансоном, графом дворца, и под охраной двух сотен рыцарей отправился на свою родину. К себе в дружину Гуго взял и знакомого нам графа Эверарда, несмотря на ворчание графа Сансона, не приветствовавшего подле короля присутствия наемников из германских земель, тем более когда-то служивших их беспокойному бургундскому соседу.
Путь короля, по обычаю тех лет, лежал в обход захваченного маврами Фраксинета, через Турин и Иврею, где Гуго безо всякого удовольствия пообщался с графом Беренгарием и лишний раз убедился в строптивости и тайных амбициях последнего. Гуго, будучи известным гордецом и честолюбцем, тем не менее, умел, когда надо, проявлять известную дипломатичность, в то же время память его аккуратно фиксировала все случаи неучтивости, проявленной к его персоне, рассчитывая однажды выставить графу Ивреи немалый счет с набежавшими процентами.
Родные земли приняли Гуго весьма холодно и настороженно, как ветреного любовника, решившего вернуться к давно отвергнутой пассии. Немалую роль в таком приеме сыграли коварные хлопоты соседнего короля Рудольфа, неудачливого конкурента Гуго в борьбе за лангобардскую корону. Прошло немало времени, прежде чем Рудольф оправился от позора, понесенного им в Италии. Восстановление своих позиций он начал с примирения со своей женой Бертой и ее швабской родней, перед которой Рудольф прилюдно покаялся за гибель герцога Бурхарда. Король был прощен, его трону в Верхней Бургундии ничто не угрожало, а посему можно было с аппетитом посматривать и ронять слюни на соседские земли, где медленно угасал слепой Людовик. В последние месяцы жизни Людовика Рудольф уже осмелел настолько, что начал откровенно мутить воду среди провансальских баронов, упирая на отсутствие у Людовика законных наследников, ведь не считать же таковым, право слово, восемнадцатилетнего королевского бастарда Карла-Константина ? Но тут вернулся Гуго.
Первым делом итальянский монарх пустил скупую слезу на могиле своего незабвенного патрона, захороненного во вьеннском монастыре Святого Андрея, том самом, где, по легенде, окончил свои дни грешный Понтий Пилат. Стены монастыря он покидал, впившись длинными пальцами в хилые плечи Карла-Константина и жарко нашептывая тому на ухо неоспоримые доказательства своего к нему участия. Затем, собрав собственных вассалов и вассалов Людовика, Гуго очень быстро разбил намечавшуюся «фронду», напомнив многим из баронов их обязательства и, особо, денежные долги перед ним. Для продолжающих сомневаться у Гуго была заготовлена тяжелая артиллерия в лице почтенного Одона Клюнийского, за которым был отправлен внушительный кортеж с обозом, везущим дары смиренным братьям аббатства. Отец Одон был красноречив и искренен в своих речах, преподнеся перед народом Прованса все невероятные достоинства единственного, по его мнению, кандидата в их сюзерены. Карл-Константин все это время, прельщенный обещаниями Гуго подарить ему впоследствии вьеннские земли, тихо и застенчиво сопел в сторонке. В итоге, в конце сентября, в старой вьеннской церкви святых Петра и Павла, Гуго был единогласно коронован нижнебургундской знатью и Рудольфу Второму ничего не оставалось, как направить прыткому соседу сдержанное поздравительное письмо. Во время коронационного пиршества по правую руку от Гуго сидел юный Карл-Константин, продолжавший мечтательно хлопать ресницами. Он не перестал ими хлопать даже тогда, когда во время пира нетерпеливый Гуго широким жестом пожаловал вьеннский феод Эду Вексену , своему старательному и верному вассалу. Как сказали бы сейчас, ничего личного – Гуго просто поспешил на будущее заручиться поддержкой всесильного на французских просторах Герберта Вермандуа, которому Эд приходился сыном.
Сразу после коронации Гуго заторопился обратно в Италию, оставив в качестве формального управителя Нижнебургундского королевства своего малолетнего бастарда Умберто под покровительством графов Раймунда и Бонифация. Первый граф был одним из немногих вассалов, на чью честь и преданность Гуго мог всегда рассчитывать, второй обладал недюжинной дипломатической гибкостью, в свое время обеспечившей Бонифацию хорошие отношения и с Гуго, и с Рудольфом. Оба графа имели высокий авторитет среди всей бургундской знати, и за обоими простирался шлейф славы талантливых полководцев, ведь в свое время именно атака дружины графа Бонифация помогла Рудольфу при Фьоренцуоле переломить в свою пользу неудачно складывающийся ход битвы против императора Беренгария.
Граф Бонифаций проводил своего короля до границ Нижнебургундского королевства и вернулся обратно во Вьенн. Гуго торопил своих людей, так как боялся, что начавшая ухудшаться погода окончательно разобьет дороги. Однако Небо вняло его мольбам, и в первых числах октября поезд Гуго благополучно достиг перевала Мон-Ченизо, где остановился на пару дней в приюте Людовика Благочестивого, а затем продолжил путь.
Узкая дорога, протоптанная многочисленными трудолюбивыми ногами усердных пилигримов, даже омывшись всеми пестрыми красками осени, выглядела довольно мрачно. Как-то само собой в королевском войске стихли разговоры и песни, и все, не исключая самого короля, тревожно оглядывали густые завесы лесов, с обеих сторон грозивших поглотить эту съежившуюся до узкой тропы дорогу. Граф Сансон, руководивший походом королевского войска, без устали направлял вперед и позади кортежа разведку. Та, по счастью, находила в зарослях, как правило, лишь невинных пилигримов или негоциантов, в свою очередь самих испугавшихся приближения значительного вооруженного отряда и норовивших теперь спрятаться в чащобе леса.
В этот день граф Сансон рассчитывал к вечеру достичь замка Суза. Однако король вовремя остановил его людей, готовившихся выехать в Сузу, чтобы оповестить тамошнего хозяина о грядущей для него милости, обещающей с одной стороны почет, а с другой немалые расходы.
- Я имею намерение посетить Новалезский монастырь, – объявил он, и услышавший эти слова граф Эверард заметно встрепенулся.
Королевская свита свернула налево, повинуясь указаниям нанятого накануне проводника, и начала карабкаться на холмы. Теперь пропало даже подобие дороги, а окружающая местность приобрела совсем уже дикий вид. Немало пришлось потрудиться королевским плотникам, конюхам и кучерам, чтобы переправить своего дражайшего монарха с его свитой через норовистую реку Ченичио, после чего двор увидел восхитительную в своей нетронутой красоте одноименную с рекой долину, зажатую альпийскими горами и изобилующую прекраснейшими водопадами. Над всем этим нерукотворным шедевром природы распростерлось удивительной синевы небо, восхищающее любого путешественника и пугающее местных жителей, так как цветом своим обещало скорый приход трамонтаны .
- Это место просто рай для охотников! – воскликнул неизвестно чем воодушевившийся за последние часы граф Эверард. Король неопределенно хмыкнул. Эверард вытянул руку вперед, указывая на низенькие строения, окруженные каменной, полуразрушенной стеной.
- Новалезский монастырь! – торжественно объявил Эверард.
Почти в то же самое мгновение послышался звон монастырского колокола. Очевидно, монахи также заметили приближение военного отряда, и это событие их ничуть не обрадовало. Двадцать лет назад монастырь претерпел налет арабов и мувалладов Фраксинета, забравших с собой почти все имущество монастыря и рассеявших святых братьев по всей долине. Долгие годы монастырь пребывал в полнейшем запустении, пока стараниями вернувшихся монахов, заинтересованных в перевалочном пункте негоциантов и при поддержке казны Адальберта Иврейского не начал приводить себя в порядок. Однако и по сию пору монастырь Новалезе представлял собой легкую добычу для иноверцев, живущие там монахи ежедневно возносили мольбы Господу, чтобы тот отводил глаза бессовестным пунийцам, рыскающим в поисках наживы вдоль дороги, носившей, между прочим, имя их самого знаменитого предка .
Группа наиболее отчаянных монахов, не более десяти человек, вышла за пределы монастыря и жалобно срывающимися голосами запела псалмы, надеясь святыми гимнами отвадить непрошеных гостей. Гуго засмеялся и приказал графу Эверарду направиться к ним навстречу и успокоить их. К моменту приближения государя монахи опустились на колени, но их пение теперь зазвучало куда бодрее и жизнерадостнее прежнего.
- Мир вам во Христе, святые отцы! – приветствовал Гуго согбенных монахов.
В числе прочих, склонившихся перед ним, Гуго увидел старого рыцаря с длинными, совсем седыми волосами.
- Мессер Вальперт, мой благородный слуга, какое счастье видеть вас целым и невредимым! – вскричал Гуго.
- К вашим услугам, ваше высочество, – ответствовал Вальперт.
- До меня доходили слухи, что ты служишь моей сестре, графине Ирменгарде, вопреки обязанностям моего вассала.
- Я принес клятву ее милости, графине Ирменгарде, что буду ей защитой до последних дней своих. Мои вассальные обязанности исполняет перед вами брат мой, граф Алерам.
- Полно, мессер Вальперт. Это не упрек вам, а моя хвала вашей доблести и чести. Я только сожалею, что подле меня не состоит отныне столь славный и благородный рыцарь.
Вальперт молча поклонился. Тем временем неуклюже распахнулись перекошенные ворота, и монастырь любезно принял в свое пространство благородных людей из королевской свиты. Прочим надлежало обустраиваться вне стен.
