Проснулся Иван-царевич, а от коня только косточки остались. Крепко он опечалился:
— За что же ты, серый волк, коня моего верного умертвил?
— Не гневайся на меня, добрый молодец, — молвила я в ответ. — Не по злому умыслу, голод лютый замучил.
А сама аж обмерла: никогда прежде не случалось мне такого пригожего молодца видывать. Высокий, стройный, кудри золотом на солнце переливаются, глаза как небо синие, как море бездонные.
По уму-то бежать отсюда со всех ног надобно — а ну как за меч схватится — да как будто держит что. Да и глядел молодец не со злобой, а печально.
— Не уберёг я товарища верного. Ну хоть похороню его как полагается, — сказал так, взял лопату и давай яму рыть.
А я помогать взялась. Пусть и не по чину царевне такое занятие, да только бегать в звериной шкуре и коней чужих жрать тоже «этикетой» порицается.
За работой мы знакомство и свели. Рассказал мне Иван-царевич кто он таков и куда путь держит. Я обрадовалась, доводилось мне про жар-птицу слыхивать, а поболей, чем в энциклопедии. Ещё обрадовалась я, что не заприметила царевича на полянке раньше, а то бы международный скандал выйти мог.
— Тут я тебе пособить могу. За тридевять земель в Тридевятом царстве правит царь Акакий. Есть у царя сад, а в том саду в клетке золотой сидит жар-птица.
С пол-года назад сватался ко мне этот самый царь. Шестой десяток разменял, сыновья уже взрослые, а туда же — женихаться! Ох и хвастал он тогда, соловьём разливался: и про палаты свои, из чистого золота выстроенные, и про сокровищницу, до верху златом и каменьями драгоценными набитую, и про жар-птицу, в золотой клетке томящуюся. Подчас пытается птица волшебная из неволи вырваться, улетает, да всегда возвращаться ей приходится, потому как зачарована золотая клетка колдовством могучим.
На этом месте я и расплакалась: очень уж птичку жалко мне было — а батюшка вытолкнул хвастуна взашей.
Прода от 30.06.2021, 16:13
Схоронили мы конские косточки, и начал царевич в путь-дорогу собираться. А я к с ним проситься стала:
— Возьми меня, Иван-царевич, с собой. Я тебе пригожусь, — тут, конечно, бабка надвое сказала, да был у меня резон в попутчики набиваться.
За три дня и три ночи в шкуре звериной ни полсловечка вымолвить я не смогла, а тут разговоры веду как ни в чём не бывало. Прежним своим сладкозвучным голоском похвалиться, вестимо, не могу, да и то хлеб.
— Отчего бы и не взять, — молвил Иван-царевич. — Вдвоём и сподручней, и веселей будет.
Только мы в путь дальнейший отправились, выскочило на полянку чудо-юдо огромное, страховидло неописуемое.
— Фу-ты, ну-ты, конским духом несёт, а коня не видать. Что за диво?
Стало чудо-юдо высматривать и вынюхивать, да конские косточки и обнаружило. Озлилось оно крепко:
— Это что за тать по моим владениям шнырял да мою добычу ел?! Ух, найду поганца и разорву на мелкие кусочки! И в общество защиты тварей жутких жалобу напишу!
Мы с Иваном-царевичем тогда о том не ведали. У нас другая проблема нашлась. Если куда глаза глядят идти, дойти можно совсем не туда, куда сперва собирался. Как до Тридевятого царства добраться, никто из нас не знал. Не помогла ни карта политическая, ни знание, наставниками мне в голову вложенное, про тамошние месторождения каменьев драгоценных и руды полезной.
— Ох, Иван-царевич, — сокрушалась я. — Лучше бы ты дорожную карту у батюшки своего спёр.
— Это кто здесь карту дорожную помянул?
Глядь: вышла из чащи косая, горбатая старуха с вязанкой хвороста. Да не какая-то старуха, а ведьма та самая.
Прода от 05.07.2021, 16:26
— Что, добрый молодец, никак с пути сбился?
— Есть маленько, бабушка, — отвечал царевич вежливо.
— Это дело поправимое, — старуха прошамкала. — Ну-ка, милок, донеси-ка мне хворост до дому.
— Изволь, — согласился Иван и взвалил вязанку на спину.
Нет, ну какова? Прямо у меня перед носом козни свои мерзкие проворачивает! Не признала?! Или решила, что я ей не помеха?! Ну, это мы еще поглядим! Сейчас-то я её на чистую воду выведу!
— Иван-царевич! Иван-царевич! — закричала я. — Это ведьма злопакостная! Бежим отсюда скорее, пока она и тебя не прокляла!
Закричать-то закричала, да только опять у меня рык звериный вышел. Попробовала другой раз — снова рык. Третий — то же самое выходит.
— Чего это, милок, собачка у тебя такая злющая?
Глумится, зараза эдакая! Ну ничего, зубы-то у меня теперь острые, сейчас она у меня попрыгает! Кинулась я на старуху — та увернулась. Кинулась другой раз — старуха за спину царевича схоронилась. А Иван и рад, дурень, руки раскинул, ведьму обороняет.
— Ты почто, серый волк, старушку обижаешь?! Ну-ка охолони!
— Да какая же это старушка? — попыталась я объясниться. — Это ведьма проклятущая!
Толку, правда, не было: рыком да воем много не объяснишь.
А бабка ещё из-за спины царевича выглядывает да причитает:
— Ой, ноженьки мои не ходят, спину скрутило, сердечко шалит, давление скачет, а меня собачкой гоняют! Неси-ка, молодец, теперь и меня на спине.
И этот… царевич… посадил ведьму на закорки поверх хвороста да и потопал по тропинке. Я следом побежала, вдруг помочь чем сумею. Жалко же дурня, не ведает, что творит.
Старуха на закорках уместилась и давай командовать:
— Плавней иди, касатик, пожалей мои старые косточки. Да не шатайся, меня укачивает.
Тут бы Ивану гордость свою царскую вспомнить, да отправить охальницу за тридевять земель, да куда там.
— Не серчай, бабусь, сейчас исправлюсь.
Вот дурень! Ещё бы в ноженьки ей поклонился!
А старуха меж тем за поучения взялась:
— Осиновый дубец в воспитании — первое дело. Ты, касатик, если хочешь, чтобы собачка покладистой была, осинового дубца не жалей, — тут старуха обернулась и мне подмигнула.
Ууу, ведьма!
Тут не согласился с ней царевич:
— Эх, бабуля, живую тварь лупцевать — последнее дело.
За такими разговорами мы до старухиного жилья и добрались.
Прода от 14.08.2021, 14:26
Жила старуха в покосившейся избёнке в самой чаще леса.
Только мы издали её завидели, как бабка со спины Ивана соскочила да резвой козой к жилищу понеслась, да так, что не угнаться. Заглянули мы с царевичем внутрь, а та уже в кресле-качалке развалилась, да покряхтывает:
— Ох, старость — не радость… Ноженьки мои не ходят, косточки мои ноют, давление скачет…
— Бабуль, куда хворост-то класть?
— Оставь, милок, на дворе, сейчас, отойду чуть и разберусь. Ох, жаль, хворост сам в печку не складывается, а печка сама не затапливается.
Иван-царевич намёк истолковал верно и пошёл печь топить.
— Вот спасибо, милок. С огоньком-то оно всяко веселее. Сейчас бы ещё самовар поставить да испить горяченького.
Иван-царевич и поскакал самовар раскочегаривать. Чай заварил и лично старухе чашку поднёс. А та и рада.
— Вот уважил так уважил. Зря всё-таки на молодёжь нашу наговаривают, что, дескать, все они нытики инфантильные, к тяготам жизни не приспособленные.
Вот коза безрогая! Ох, дождётся, цапну и не побрезгую!
— Ты, милок, не стесняйся, и себе чайку налей, и собачке своей. Попотчевать бы вас как полагается, да в доме шаром покати.
Иван тут же из сумы перемётной снедь достал и сам давай старуху потчевать. Та, не будь дура — не то, что некоторые — всё до крошки и слопала. Лопала, причмокивала и на житие тяжкое жаловаться успевала. А этот… царевич уши и развесил. Я и глазом моргнуть не успела, а он уже двор старухин в порядок приводит.
Я к нему:
— Что же ты, Иван-царевич, делаешь?
— Как что, серый волк? Нужно ведь бабушке помочь.
Ага, «бабушка» сама себе так может помочь, что мы костей не соберём. Но начать я решила издалека. А то скажу прямо, как есть — чего доброго опять только рычать и смогу:
— Ох, Иван-царевич, разве царское это дело, метлой махать?
— А ты думаешь, раз царский сын, то ни с метлой сладить не могу, ни пользы принести не способный. В честном труде и помощи ближнему, серый волк, ничего зазорного нет.
Мне даже как-то стыдно от слов подобных сделалось. И в страшном сне мне пригрезиться не могло, что я тряпку в руки возьму, или метлой махать стану. Пристало ли это царевне, да и девки тогда на что? А тут вон как рассуждать можно было.
От смущения я даже от царевича отвернулась.
И с размаху на хвост села… Старухина хибарка от земли оторвалась. Ноги куриные разминает…
— Иван-царевич! Иван-царевич! Бежать надо, мы к бабе-яге попали!
Иван-царевич ожидаемо ничего не уразумел.
— Да что с тобой опять, серый волк?! Чего опять рычишь?!
Как же мне не рычать, коли говорить не дают! Да что ж ты делать будешь! Сцапала я этого дурня за ногу: сам спасаться не хочет, потащу волоком!
А он — брыкаться! Ууу, неблагодарный! Я ему, значит, помогаю, а он мне сапогом по морде?! И в бок! Вот же вёрткая зараза.
— Вот это правильно. Строже надо быть, милок, а то скушает тебя собачка твоя и не подавится.
Прода от 14.08.2021, 21:15
Это к нам бабка подкралась. Я от неожиданности даже ногу царевича выпустила.
— Я тебе, касатик, больше скажу. Я бы такую агрессивную собачку умертвила бы от греха подальше. Вдруг она у тебя бешеная?
Не согласился царевич:
— Как же я могу тварь живую умертвить, — а ударение-то на слове «тварь» сделал. — Да и не бешеный он вовсе, просто…
Замялся царевич, слово подбирает.
— Дурной? — подсказала бабка.
Ну, ведьма… Яга ты там, али не яга, а отплачу я тебе за свои обиды. Как-нибудь… Когда-нибудь… Но не раз ты про меня ещё вспомнишь!
Да хоть и обувку сгрызу, раз уж я дурная!
Никакую я обувку, конечно, грызть не собиралась, не пристало такое царевне. И день весь оставшийся сидела тише воды, ниже травы. Наблюдала, как бы не приключилось чего.
Но яга вела себя смирно: сидела на солнышке да покряхтывала. А царевич, как двор убрал да дров наколол, — вот зачем старухе хворост, ежели у неё полно дров — полез крышу чинить. Старуха оживилась: и инструменты подаст, и советом поможет. Как только совсем не доломали — не ведомо. Затем Иван баньку истопил: яге охота была попарить старые косточки. А там и спать пришла пора ложиться.
За всю ночь глаз я ни разу не сомкнула. Царевича сторожила. Тот-то, дурень, за день уработавшись, дрых без задних ног да похрапывал. Бери да ешь, он и не почешется. Тем более, что он чистый, сразу после старухи в баньку сходил.
Бабка явно ждала, пока и я засну. Ещё и бдительность мою притупляла: специально храпела на печи пуще царевича. Но не на ту напала. Тем более, что кот её скакал всю ночь, как укушенный. И комары звенели. И душно было, дома я всегда летом с открытыми ставнями спала. Так что ничего у старухи не вышло.
Наутро стали мы с царевичем в путь дорогу собираться. Баба-яга расстаралась. Стол накрыла обильный — и где только вчера вся эта снедь была — попотчевала, как на убой.
— Подсобил ты мне вчера, касатик, знатно, — завела разговор бабка.
— Чем смог, помог, бабушка, — отвечал царевич.
— А я за это тебя отблагодарю. Вот тебе клубочек волшебный, в любое место дорогу показать может. Только скажи «Клубочек-клубочек, укажи путь» и место это назови. А вот скатерть-самобранка. Расстелешь её, тут тебе и пир готов.
Вот так диво! С чего бы это старухе с такими диковинками расставаться? Какой-то тут подвох, не иначе.
— Вот спасибо, бабушка, — Иван в пояс поклонился.
— Бери, не стесняйся, владей на здоровье. Заслужил, — тут старуха мне прямо в глаза глянула, подмигнула, и такую речь повела:
— А коли кто в беде окажется, да помочь больше будет некому, пусть идёт, куда глаза глядят, а как семь сапог железных исходит, семь посохов железных изотрёт, тогда и поговорим.
К чему это она?
На том и распрощались.
