– Пятый раз одно и то же, – фыркнула Громова – Напряг у тебя с креативом.
– Двигай тост, – разрешил Филимон.
– Ветра в спину!
– А чо? Нормально. Давай.
Она как раз приложилась к фляге, когда из темноты вынырнул Эдик. Пойманная с поличным, сестрица поперхнулась и глухо закашляла.
– Может, не стоит пить? – вежливо поинтересовался брат.
Склонившись, он постучал преступницу по спине.
Даша вытерла выступившие слезы и ткнула флягой в грудь Филимонову.
– Ты у нас, оказывается, еще маленькая, – насмешливо протянул тот, поднося «живительное» к губам. – Под присмотром.
«Маленькая» раздраженно отмахнулась и поднялась с травы.
– Не проболтайся Алиске, – приказала она Эдику.
– Не проболтаюсь… но только запах. Наверняка спросит, а ты соврешь. Или правду скажешь? В любом случае, обещание ты нарушила.
– Я же держусь, не курю.
– Давай закурим! – обрадовался Филимон.
– Она залупится, вещи утром соберет и уедет. Графин с огромным удовольствием проводит ее до полустанка.
– Сильно пахнет?
– Как от бочки.
– Трындец. Что делать?
– Окуни башку в озеро или покушай зубной пасты.
Проштрафившаяся топнула ногой и ударила себя по щеке.
– Чо киксуешь? – Филимонова корчило от смеха. – Подружка сильно правильная? Так мы можем…
Громова опустила голову. Веселый напарник заерзал по траве, прикрывая лицо ладонью.
– Не твое дело, клубень хренов, кого я испугалась. Я титановый болт…
– Балин! – свет фонаря беспощадно слепил глаза. – Прикрути прожектор. Если надо, для таких случаев у меня есть «Антиполицай».
Он приподнялся, опершись спиной о колесо мотоцикла, похлопал себя по бокам и достал из джинсового кармана пачку леденцов.
– Давай свой антиполицай! – Громова вырвала упаковку из ослабевших пальцев, слегка обидев спасителя:
– Я здесь при чем? Сама согласилась.
Эдик издал стон разочарования: на подобные фразы у сестры выработался условный рефлекс. Будет просто замечательно, если она всего лишь припомнит услужливый титановый болт, а не врежет с носка придурку между ног.
Громова же толкнула незадачливое счастье обеими руками – он так и прилег в траву – и проорала на весь лес:
– Во-от! Натворите дел, паршивцы, и в кусты!
– Каких дел? – испугался паршивец.
– Таких! – прорычала фурия и обернулась к брату. – Пошли к озеру. Макнешь меня.
Обиженный Филимон довольно долго лежал в одиночестве возле мотоцикла. Потом поднялся с травы, хлебнул из фляги, пробормотал нечто обидное про всех контуженых женщин и, слегка покачиваясь, отправился в лес.
Поляна медленно погружалась в полумрак: огонь уже не был высоким и оранжевым. Насупленная Кристина сидела с гитарой в руках возле догорающего костра. Она неумело трогала струны, извлекая тоскливое «дзынь». Графин страдальчески держался за щеку, мечтая об окончании банкета. Данила с полотенцем вокруг шеи вернулся от озера, присел на стульчик и подбросил хвороста в огонь. Казалось, он не замечал экспериментов с расстроенной гитарой.
– С утра искупаемся, – повернулась к нему Кристина. – Потом можно устроить покатушки на мотоциклах.
– Без меня, – мотнул головой Данила. – Ребята просили дорогу показать.
– Куда это? – ревниво откликнулся Графин.
– В Плакиду сходим.
Следующие два вопроса прозвучали одновременно:
– Почему не я?
– С ними? – Кристина изменилась в лице, потом перевела взгляд на кусты, которые разделяли две полянки, и сильно дернула за струну, извлекая пронзительно-высокий звук. – Это неправильно! Ты - наш проводник.
– Я привел вас к озеру.
Она ударила кулаком по деревянной деке. Инструмент возмущенно загудел.
– Пусть Граф идет!
– Я знаю дорогу в эту деревню, – с готовностью согласился тот. – Она уже лет пятьдесят, как заброшена.
Данила потянул гитару, но Кристина упрямо цеплялась за гриф, не желая сдаваться. Эти двое будто занимались перетягиванием каната.
– Отпусти, – попросил он. – Я давно не был в тех местах. Самому интересно.
Кристина вырвала гитару у него из рук, швырнула инструмент в траву и вскочила. Данила не мог разобрать выражение ее лица: она и не дала такой возможности, скрывшись в темноте через пару секунд.
– Все из-за царевны! – неожиданно обозлился Графин. – Меня не попросили.
Недовольно бормоча, он поднялся с коврика и побрел вслед за Кристиной.
Полночь – зыбкое время суток, магическая граница. Один день уже закончился, второй не начался, момент будущего. Говорят, что в полночь рождаются дети-философы, но тогда же являются самые сильные страхи и задумываются ужасные преступления. Время разгула темных сил.
Без четверти двенадцать на полянке кладоискателей объявился Человек в ветровке с капюшоном. Для начала он провел несколько минут в палатке у Эдика, потом подошел к холодному кострищу и застыл, остановленный светом дежурного фонаря. Яркий луч до мелочей освещал узкий сектор, захватывал белесую колоду и выделял в траве что-то бесхозное, лежащее подле коряги серым камнем.
Человек подобрался к коряге с неосвещенной стороны, потянул «камень» за ремешок. Бесхозным оказался фотоаппарат в футляре. В темноте было слышно, как расстегнули кнопку. Последующий шорох, щелчок крышки, шелест пленки. Футляр и фотоаппарат друг за другом мягко упали на землю и зарылись в траве. Человек перешагнул через них и направился к палатке девушек, стараясь держаться поодаль от белого луча.
Подойдя с тыла, Человек протянул руку и отвернул фонарь в сторону, прислушался. Шелест тростника и кваканье лягушек вполне сочетались с сонным бормотанием внутри палатки, негромким смехом Дашуни, приглушенным баском Эдика и плеском воды на озере. Глупые! Человек бухнулся на колени возле палатки и принялся быстро завязывать шнурки двух передних полотнищ на узлы, оставив справа небольшую щель. Покончив с подлым делом, порылся в кармане и достал продолговатый предмет. Раздался щелчок, и оранжево-синий язык огня лизнул свисающий конец пленки: она мгновенно загорелась. Горящая спираль упала в траву. Человек затоптал огонь и поддал катушку с пленкой ногой, пропихнув дымовуху через щель внутрь.
Сдавленный смешок, и он погасил фонарь, после чего уверенно шагнул за палатку. Однако везение изменило ему. В кромешной темноте он споткнулся о растяжку, зацепил колышек и упал на брезентовое крыло.
– Кто? – выкрикнула Алиса. – Что случилось?
Она закашлялась. Послышался звук расстегиваемой молнии. Человек торопливо поднялся, шагнул прочь и снова налетел на колышек. Уже не соблюдая тишину, практически на четвереньках, он уползал в тень деревьев.
Все это время Алиса надрывно кашляла, мечась по палатке в дыму и темноте. Куда бы она ни бросалась, ее повсюду встречала брезентовая стена.
– Дышать!
Дым и кашель раздирали легкие, в голове мутилось. Спросонья трудно было сообразить, где находится выход.
Громовы медленно поднимались от озера по коварному склону. Теперь уже Эдик стал хозяином налобного фонарика, щедро освещающего непростой путь. Даша шла следом, яростно отмахиваясь от дивизиона комаров. Ее выпады и телодвижения напоминали мудреную китайскую борьбу.
– Факел бы вам в рожу, хобот прижечь.
Брат не отвечал, сосредоточенно одолевая склон.
– Эдик, не злись. Я больше не буду. Честно!
Даша запрыгала мячиком вокруг брата: теперь она изображала боксера, нокаутирующего комаров. Досталось, понятное дело, брату.
– Только Шуйской не проболтайся. Кофейку бы гор-ряченького!
Эдик морщился и принюхивался.
– Запах знакомый.
– Супер, сейчас она меня спалит. Вот я лохушка! Чуть не забыла: жвачка же ментоловая есть!
– Пластмассу в детстве палили.
Даша выскочила вперёд и вдохнула воздух.
– Я думала… да-а, воняет. Слышишь, кашляют?
– Помогите! Кх! Выпустите… кх, кх, меня!
Эдик замер, вытянув шею.
– Алиска кричит.
– Шуйская!
Они бежали вперед, не разбирая дороги. Луч фонарика, словно обезумевший, плясал по брезенту палатки.
– Трындец! Оттуда дым валит! – крикнула Даша и упала, зацепившись за лямку футляра. Мгновенно подхватившись, с грузом на ноге нырнула в светлую пелену дыма.
– Выпустите… кх, пожалу… кх, кх.
Мечущаяся внутри Шуйская выглядела сущим кошмаром: ее пальцы, выпирающие через брезентовые стены, голова, конвульсивно бьющаяся в гулкий потолок. Эдик вытер испарину ужаса со лба, рванул за полог и не смог его откинуть: луч фонаря прошелся по завязкам.
– Дашка, тут узлы, блин!
Сестра упала на колени рядом с ним.
– Ты с ума сошла, кх, Шуйская, – бормотала-кашляла она, теребя затянутые завязки.
Из щели между нижним полотнищем и пологом высунулась скрюченная рука и схватила Дашу за голое колено.
– А-а! – заорала Громова и повалилась набок, сбив с ног перепуганного Эдика.
– Двигай тост, – разрешил Филимон.
– Ветра в спину!
– А чо? Нормально. Давай.
Она как раз приложилась к фляге, когда из темноты вынырнул Эдик. Пойманная с поличным, сестрица поперхнулась и глухо закашляла.
– Может, не стоит пить? – вежливо поинтересовался брат.
Склонившись, он постучал преступницу по спине.
Даша вытерла выступившие слезы и ткнула флягой в грудь Филимонову.
– Ты у нас, оказывается, еще маленькая, – насмешливо протянул тот, поднося «живительное» к губам. – Под присмотром.
«Маленькая» раздраженно отмахнулась и поднялась с травы.
– Не проболтайся Алиске, – приказала она Эдику.
– Не проболтаюсь… но только запах. Наверняка спросит, а ты соврешь. Или правду скажешь? В любом случае, обещание ты нарушила.
– Я же держусь, не курю.
– Давай закурим! – обрадовался Филимон.
– Она залупится, вещи утром соберет и уедет. Графин с огромным удовольствием проводит ее до полустанка.
– Сильно пахнет?
– Как от бочки.
– Трындец. Что делать?
– Окуни башку в озеро или покушай зубной пасты.
Проштрафившаяся топнула ногой и ударила себя по щеке.
– Чо киксуешь? – Филимонова корчило от смеха. – Подружка сильно правильная? Так мы можем…
Громова опустила голову. Веселый напарник заерзал по траве, прикрывая лицо ладонью.
– Не твое дело, клубень хренов, кого я испугалась. Я титановый болт…
– Балин! – свет фонаря беспощадно слепил глаза. – Прикрути прожектор. Если надо, для таких случаев у меня есть «Антиполицай».
Он приподнялся, опершись спиной о колесо мотоцикла, похлопал себя по бокам и достал из джинсового кармана пачку леденцов.
– Давай свой антиполицай! – Громова вырвала упаковку из ослабевших пальцев, слегка обидев спасителя:
– Я здесь при чем? Сама согласилась.
Эдик издал стон разочарования: на подобные фразы у сестры выработался условный рефлекс. Будет просто замечательно, если она всего лишь припомнит услужливый титановый болт, а не врежет с носка придурку между ног.
Громова же толкнула незадачливое счастье обеими руками – он так и прилег в траву – и проорала на весь лес:
– Во-от! Натворите дел, паршивцы, и в кусты!
– Каких дел? – испугался паршивец.
– Таких! – прорычала фурия и обернулась к брату. – Пошли к озеру. Макнешь меня.
Обиженный Филимон довольно долго лежал в одиночестве возле мотоцикла. Потом поднялся с травы, хлебнул из фляги, пробормотал нечто обидное про всех контуженых женщин и, слегка покачиваясь, отправился в лес.
Поляна медленно погружалась в полумрак: огонь уже не был высоким и оранжевым. Насупленная Кристина сидела с гитарой в руках возле догорающего костра. Она неумело трогала струны, извлекая тоскливое «дзынь». Графин страдальчески держался за щеку, мечтая об окончании банкета. Данила с полотенцем вокруг шеи вернулся от озера, присел на стульчик и подбросил хвороста в огонь. Казалось, он не замечал экспериментов с расстроенной гитарой.
– С утра искупаемся, – повернулась к нему Кристина. – Потом можно устроить покатушки на мотоциклах.
– Без меня, – мотнул головой Данила. – Ребята просили дорогу показать.
– Куда это? – ревниво откликнулся Графин.
– В Плакиду сходим.
Следующие два вопроса прозвучали одновременно:
– Почему не я?
– С ними? – Кристина изменилась в лице, потом перевела взгляд на кусты, которые разделяли две полянки, и сильно дернула за струну, извлекая пронзительно-высокий звук. – Это неправильно! Ты - наш проводник.
– Я привел вас к озеру.
Она ударила кулаком по деревянной деке. Инструмент возмущенно загудел.
– Пусть Граф идет!
– Я знаю дорогу в эту деревню, – с готовностью согласился тот. – Она уже лет пятьдесят, как заброшена.
Данила потянул гитару, но Кристина упрямо цеплялась за гриф, не желая сдаваться. Эти двое будто занимались перетягиванием каната.
– Отпусти, – попросил он. – Я давно не был в тех местах. Самому интересно.
Кристина вырвала гитару у него из рук, швырнула инструмент в траву и вскочила. Данила не мог разобрать выражение ее лица: она и не дала такой возможности, скрывшись в темноте через пару секунд.
– Все из-за царевны! – неожиданно обозлился Графин. – Меня не попросили.
Недовольно бормоча, он поднялся с коврика и побрел вслед за Кристиной.
Полночь – зыбкое время суток, магическая граница. Один день уже закончился, второй не начался, момент будущего. Говорят, что в полночь рождаются дети-философы, но тогда же являются самые сильные страхи и задумываются ужасные преступления. Время разгула темных сил.
Без четверти двенадцать на полянке кладоискателей объявился Человек в ветровке с капюшоном. Для начала он провел несколько минут в палатке у Эдика, потом подошел к холодному кострищу и застыл, остановленный светом дежурного фонаря. Яркий луч до мелочей освещал узкий сектор, захватывал белесую колоду и выделял в траве что-то бесхозное, лежащее подле коряги серым камнем.
Человек подобрался к коряге с неосвещенной стороны, потянул «камень» за ремешок. Бесхозным оказался фотоаппарат в футляре. В темноте было слышно, как расстегнули кнопку. Последующий шорох, щелчок крышки, шелест пленки. Футляр и фотоаппарат друг за другом мягко упали на землю и зарылись в траве. Человек перешагнул через них и направился к палатке девушек, стараясь держаться поодаль от белого луча.
Подойдя с тыла, Человек протянул руку и отвернул фонарь в сторону, прислушался. Шелест тростника и кваканье лягушек вполне сочетались с сонным бормотанием внутри палатки, негромким смехом Дашуни, приглушенным баском Эдика и плеском воды на озере. Глупые! Человек бухнулся на колени возле палатки и принялся быстро завязывать шнурки двух передних полотнищ на узлы, оставив справа небольшую щель. Покончив с подлым делом, порылся в кармане и достал продолговатый предмет. Раздался щелчок, и оранжево-синий язык огня лизнул свисающий конец пленки: она мгновенно загорелась. Горящая спираль упала в траву. Человек затоптал огонь и поддал катушку с пленкой ногой, пропихнув дымовуху через щель внутрь.
Сдавленный смешок, и он погасил фонарь, после чего уверенно шагнул за палатку. Однако везение изменило ему. В кромешной темноте он споткнулся о растяжку, зацепил колышек и упал на брезентовое крыло.
– Кто? – выкрикнула Алиса. – Что случилось?
Она закашлялась. Послышался звук расстегиваемой молнии. Человек торопливо поднялся, шагнул прочь и снова налетел на колышек. Уже не соблюдая тишину, практически на четвереньках, он уползал в тень деревьев.
Все это время Алиса надрывно кашляла, мечась по палатке в дыму и темноте. Куда бы она ни бросалась, ее повсюду встречала брезентовая стена.
– Дышать!
Дым и кашель раздирали легкие, в голове мутилось. Спросонья трудно было сообразить, где находится выход.
Громовы медленно поднимались от озера по коварному склону. Теперь уже Эдик стал хозяином налобного фонарика, щедро освещающего непростой путь. Даша шла следом, яростно отмахиваясь от дивизиона комаров. Ее выпады и телодвижения напоминали мудреную китайскую борьбу.
– Факел бы вам в рожу, хобот прижечь.
Брат не отвечал, сосредоточенно одолевая склон.
– Эдик, не злись. Я больше не буду. Честно!
Даша запрыгала мячиком вокруг брата: теперь она изображала боксера, нокаутирующего комаров. Досталось, понятное дело, брату.
– Только Шуйской не проболтайся. Кофейку бы гор-ряченького!
Эдик морщился и принюхивался.
– Запах знакомый.
– Супер, сейчас она меня спалит. Вот я лохушка! Чуть не забыла: жвачка же ментоловая есть!
– Пластмассу в детстве палили.
Даша выскочила вперёд и вдохнула воздух.
– Я думала… да-а, воняет. Слышишь, кашляют?
– Помогите! Кх! Выпустите… кх, кх, меня!
Эдик замер, вытянув шею.
– Алиска кричит.
– Шуйская!
Они бежали вперед, не разбирая дороги. Луч фонарика, словно обезумевший, плясал по брезенту палатки.
– Трындец! Оттуда дым валит! – крикнула Даша и упала, зацепившись за лямку футляра. Мгновенно подхватившись, с грузом на ноге нырнула в светлую пелену дыма.
– Выпустите… кх, пожалу… кх, кх.
Мечущаяся внутри Шуйская выглядела сущим кошмаром: ее пальцы, выпирающие через брезентовые стены, голова, конвульсивно бьющаяся в гулкий потолок. Эдик вытер испарину ужаса со лба, рванул за полог и не смог его откинуть: луч фонаря прошелся по завязкам.
– Дашка, тут узлы, блин!
Сестра упала на колени рядом с ним.
– Ты с ума сошла, кх, Шуйская, – бормотала-кашляла она, теребя затянутые завязки.
Из щели между нижним полотнищем и пологом высунулась скрюченная рука и схватила Дашу за голое колено.
– А-а! – заорала Громова и повалилась набок, сбив с ног перепуганного Эдика.
