Пролог
– Допрыгалась, – пробормотала я, разглядывая снег на ладони. – Ничего не понимаю.
«Конечно, это сон. Иначе и быть не может. Во-первых, вчера было лето: цвели фиолетовые ирисы, сбивался в комья тополиный пух, я чихала, стоял июнь. Если лето, то недавно я праздновала день рождения. И сколько годочков мне исполнилось?»
Память не спешила отзываться, а пятой точке было люто холодно и подозрительно влажно. Но я с видом деревенской дурочки продолжала сидеть в сугробе.
– Точно сплю, – соображала вслух, разглядывая сиреневых котиков на штанах, – потому что я в пижаме. Сейчас проснусь. Уже, уже… ау-у!
Зря орала. Впереди расстилалась идеально-белая снежная равнина без признаков жизни.
– Вот и сказочке конец, а кто выжил, молодец. Я умерла и п-попала в-в ад?
На всякий случай ущипнула себя за руку, подпрыгнула от боли, но не проснулась. Ноги заледенели, плечи тряслись, зубы стучали. С величайшим трудом заставила тело двигаться, но сил хватило только на то, чтобы встать на четвереньки.
В полном ошеломлении совершила разворот на сто восемьдесят градусов и еще больше удивилась. Позади меня возвышался дом: добротный, облицованный дорогим серым камнем, с мансардой под черепичной крышей, множеством разных окон, странным образом сочетающихся, с крылечком, ведущим на веранду, и, наконец, входной дверью, к которой я, приняв вертикальное положение, побежала по сугробам.
Босиком побежала. Конечно, можно было еще посидеть в снегу, размышляя о страшном:
«А вдруг там жуткие маньяки с подлыми грабителями засели?»
Рассудив в дороге, что дважды не умру, жизнь не бесконечна и всегда заканчивается одним и тем же, я преодолела веранду и рванула дверь на себя.
«Верую, что люди в доме живут прекрасные и добрые, а в комнатах – центральное отопление».
Тепло здесь было, а вот людей, кроме меня, не наблюдалось. И дом какой-то необжитый, хотя интересный. Из квадратной прихожей я попала в огромный застекленный зал, который я назвала гостиной. Она была пуста, но под ногами поскрипывал смутно знакомый дубовый паркет. Невысокая арка соединяла гостиную с небольшой комнаткой, имеющую дверь в глухое подсобное помещение.
Еще одна дверь вела в просторный, но сумрачный зал без обоев и мебели, дальше коридор и огромная задняя веранда, сплошь застекленная.
«С ума сойти! Две веранды!»
Полукруглые окна второй веранды демонстрировали вид на башню и две соседние постройки: та, что слева от башни, смахивала на охотничью избушку, а двухэтажный домик справа – на современный таунхаус. В пяти метрах от заднего крыльца моего временного пристанища имелся прозрачный забор из штакетника с такой же ажурной калиткой.
Я прошлась вдоль окон. Их облезлый вид не вызывал у меня большого доверия, скорее, тревогу. Я подергала ручки и уставилась на заднюю дверь с железным засовом вместо замка. Чтобы исключить вторжение с тыла, я с усилием задвинула засов.
«Кто их знает, тех хозяев и соседей? Пока я здесь живу, это мой дом и мои правила. Кстати, кухни, туалета и ванной я так и не обнаружила. Должно быть, удобства находятся в мансарде. Впрочем, есть не хочется. Наверное, я бесприютная душа в пижаме, которой ничего не надо. Или надо? Взглянуть бы на свое личико в зеркало».
Зеркал в доме не было. Воды в доме не было. Телевизора тоже не было! Скажите пожалуйста, как себя увидеть? В оконном стекле вроде что-то отразилось, но это что-то смахивало на патлатое привидение неопределенного возраста.
– Молодая я или старая?
– Тридцать восемь, – фыркнули на меня.
«Вот же досада, немолода!»
– Красивая?
– На любителя.
«Что же такое? Даже во сне ни юности, ни красоты и зафутболили это несчастье…»
– ...к чертям в снежный ад. Что теперь делать?
– Ремонт. Здесь надо делать ремонт.
Я оглядывалась и вздыхала.
«Угу. Зачем еще нужна немолодая, босая баба в пижаме, которую жизнь, похоже, гнула и ломала. Бесплатная рабочая сила, умеющая все. Бери больше, кидай дальше. Ремонт они захотели. А ничего, что здесь ни краски нет, ни инструментов, ни воды. Но дом хорош! Всю жизнь о таком шикарном метраже мечтала. И детям было бы где побегать».
– У меня есть дети?
– Есть. Совсем умом тронулась? И не прикидывайся, будто не помнишь!
Я с подозрением уставилась на говорящую дверь, что отделяла веранду от коридора. Подобралась бочком и пнула для острастки ногой.
«Получи, чертово отродье!»
За дверью сидел огромный кот. Дьявольски зеленоглазый, черный от лап до хвоста, с белоснежной манишкой в районе шеи. Аристократ.
– Маленькая лошадь, это ты говоришь?
– Я, – зевнуло некопытное и лениво потянулось, царапнув коготками драгоценные паркетные доски. – В обморок будешь падать или погодишь?
– Чего мне падать, не красавице? – пробормотала я, разглядывая говорящий экземпляр усатого-хвостатого. – Граф не поднимет.
И застыла, внезапно прозревшая. Вспомнила все.
Например, что в настоящей жизни кошки меня уважали. Петьку-сибиряка, красавца лохматого, на шею закину, он и лежит на манер лисьего воротника: пушистый хвост с моего левого плеча свисает и морда сытая с правого. Хороший был кот. А от этого с манжетами уважения не дождешься. Может, он и есть хозяин дома с двумя верандами?
– Тебя как зовут, черный? Или черная?
Меня бабы с юности на дух не переносили: с парнями мои отношения складывались несравнимо лучше. С одноклассницами же, приятельницами, соседками – с этими держи ухо востро. Однажды по глупости доверила я маленькую тайну подруге детства – моей соседке с пятого этажа – так девка в ажитации ногу сломала, разнося благую весть по подъездам. В качестве советчицы я признавала лишь Нинон, свою дальнюю родственницу по материнской линии. Она мегера, конечно, но не сплетница.
– Зови меня Хосемануэль Бустаманте, – выдал котяра.
– Мужик, – обрадовалась я, – но с претензиями. Слушай, Буста… Буся, в чем смысл закидывать сюда немолодую мать двоих детей?
– О чудо! Она вспомнила! Ваши дети, уважаемая Елена Пална, уже выросли, так что делайте ремонт.
«Вот прицепился! Из-за дрянного ремонта меня в зиму притащил? Я этим летом еще на море не была. Последнее утешение, гад, забирает».
– Марку восемнадцать исполнится осенью. Как я его брошу?
– Отрезайте ломоть. Пусть идет в люди.
– Он только школу закончил и ничего не умеет.
– Зато дочурка ваша несравненная… за ее плечами целый колледж, курсы одни, вторые и тоже ничего не умеет. И сынок – полный ноль, и девица – балбеска.
Такое обесценивание моих сверхусилий бесило и печалило. Вот же, подлец, режет чистую правду, а чувства материнские пускает побоку.
– Еве надо помочь, хорошенько подтолкнуть на старте. Чтобы оперилась и вылетела в жизнь. Лапушка Буся, возвращай меня в мой мир. Обещаю, лет через пять прибуду сюда с инвентарем капитальный ремонт делать. Не вовремя ты явился со своими облупленными окнами и верандами.
– Меня зовут Хосемануэль…
– Не продолжай, – попросила я, хватаясь за внезапно заболевшую голову.
– И не мои это облупленные веранды, – шипел котяра, – а твои. Кстати, никаких пяти лет у тебя нет.
Я схватилась за сердце, попутно выяснив, что грудь у меня в этом мире такая же эфемерная, как и в том. Близка к нулю.
– Я жива, но я скоро умру? О, горе-то какое, горюшко горькое…
– Почему умрешь? – удивился Хосемануэль. – Будешь жить долго. Только в сорок удача от тебя отвернется.
– Так вся моя жизнь – это сплошная удача? – поразилась я. – В двадцать один год остаться вдовой, самой поднимать двоих детей, горбатиться на трех работах без выходных, шить все, даже верхнюю одежду, бешено экономить, чтобы раз в год на море съездить…
Я сползла спиной по стене, ноги не выдержали захлестнувшего меня седьмого вала счастья. Сначала две минуты взахлеб смеялась, потом столько же истерически рыдала. Если это удача и успех, то, что меня ждет через пять лет?
– Ровно в сорок, и-ик, я охромею, окривею и оглохну? Дети выгонят страшилище из дома, и я нечесаная в рубище буду обивать чужие пороги с протянутой рукой?
Кот разлегся рядом с дверью и глядел на Елену Палну о-очень серьезно. А у меня в голове внезапно прозвучало загадочное «кот судьбы».
– …не кот, а «код судьбы»! – поправил Буся. – Как же с такими трудно, неверующая вы наша. Этот код описывает программу, которую вам, Елена Пална, суждено осуществить. Последнее десятилетие, от тридцати до сорока, ваша цифра – девятка. Вы – баловень судьбы, вас преследует тотальный успех. Всегда здоровы, ум в наличии, упорства – прорва. Помниться, на поезд один раз опоздали и то лишь потому, что сами не хотели уезжать. Дети вас по-своему любят, иногда слушаются, родственники помогают, грабители обходят вашу дверь седьмой дорогой, хотя соседние квартиры подчистую обносили.
– Да-а? – удивлялась я. – И что у нас брать? Ни машины, ни золота завалящего, ни ключей от сейфа с бриллиантами. Вот у несчастливых соседей – полный фарш.
– Еще признаки удачи перечислить? – скучал Буся.
– Жги, дорогой.
– В супермаркете за вашим углом каждый день скидки!
«Издевается хвостатый. Выходит, от тридцати до сорока меня ждет удача. Еще два года, а дальше?»
– Что все-таки будет после сорока?
– У Пифагора спроси. Это его гениальный алгоритм.
– Какие циферки были у меня от десяти до двадцати лет и от двадцати до тридцати?
– Один и три. Сначала ты боролась за место под солнцем целое десятилетие, а потом шевелила извилинами и… и демонстрировала фантастическую работоспособность.
Лучшее время – Хосемануэлю под хвост. У кого-то молодость – зашибись: девки напиваются в хлам, выплясывают на барных стойках и закидывают красные труселя на люстру, а у меня ежедневные думы о хлебе насущном, сексуальный аскетизм и фантастическая, вашу испанскую дивизию, работоспособность.
Захотелось снова плакать.
«Нет. Не доставлю дрянному коту такого удовольствия. Чего улыбаемся? У-у…»
– Ты мысли читаешь, сволочь мохнатая?
Перестал скалиться, потому что слова мои стали непечатными.
– Не буду делать ремонт, – уперлась рогом. – Раз мне два года счастья и удачи осталось, хочу вернуться домой и удариться в разгул с блудом, а там трава не расти.
Котяра довольно потянулся, перевернулся на спину и подставил мохнатое пузо под желтые лучи хлынувшего на веранду солнца.
– Как скажешь.
Глава 1, в которой жизнь моя летит под откос
Над головой грохнуло, будто потолок развалился на части.
– Гроза начинается, – прозвучал высокий голос дочери, и я с перепуга дернула всеми четырьмя конечностями, после чего свалилась с дивана на пол.
«Сон! Все-таки сон. Я в своей квартире. Никакого дома с окнами, верандами и говорящими котами».
Возле балкона стояла бледная Ева и торопливо поворачивала дверные ручки. Дочь жутко боялась грозы. Сейчас шторы задвинет, все вилки из розеток выдернет и заберется с головой под плед пережидать громы и молнии. На диване появился высокий клетчатый холмик, где пряталась трясущаяся девица.
– Твоя мать только что побывала в другом мире, – неожиданно призналась я. – Там сейчас зима со снегом и сугробами. Кухонь и туалетов в домах нет, потому что никто ничего не ест и не пьет. Мебели там тоже нет, коты разговаривают, а власть захватил покойный Пифагор со своим дурацким алгоритмом. Счастливой жизни мне осталось – кот наплакал, а дальше разверзнется черная бездна и…
– Что случится-то? – глухо поинтересовалась из-под одеяла дочь.
– Не знаю. Наверное, с работы выгонят, свяжусь с альфонсом и впаду в распутство.
– Лучше к тете Нине сходи, – посоветовал заглянувший в комнату сынок. – Вдвоем впадать в распутство веселее и познавательнее.
Тетя Нина или Нинон – та самая дальняя родственница и моя единственная подруга. Она на целый год меня старше, зато в три раза умнее, красивее и богаче. Работает сестрой-хозяйкой в нашей районной больничке, счастлива замужем, но представители сильного пола, в лице плотников, сантехников и электриков, не оставляют попыток приударить за начальницей.
Спустя сорок минут я добралась до Нинон, причем молнии яростно полосовали небо, гром ужасающе гремел, а ветер лютовал, выворачивая из моих рук крепкий заслуженный зонт. В гости я прибыла наполовину мокрая, но не сдавшаяся. Мой рассказ изобиловал деталями, синяк на руке красноречиво темнел, а душа восставала против отмеренных мне двух лет счастья.
Родственница слушала и недоверчиво хмыкала, временами впадая в задумчивость. Потом долго смотрела на меня и вынесла вердикт:
– Буся прав, надо отдать Марка на сварщика.
– Нет.
– Дура, ты, Элен! – Нинон превратила Елену Палну в Элен. У нее все имена переиначены на французский манер. – Не станет он учиться, а будет придумывать оправдания, бездельничать. Одним словом, намучаешься.
– Он мечтает стать программистом и…
– …и грести деньги лопатой. Какой из него программист? Он в первом классе задачку, где два плюс три, так и не решил. Сколько у него птиц на ветке получилось?
– Три. Но потом Маркуша стал лучшим математиком в классе. Еще он добрый и хороший.
Нинон хмуро взболтала чай в бокале и выдала свою трактовку «сна»:
– Дом – это ты. Ты нуждаешься в ремонте, потому что свои потребности отодвинула на задний план. Бьешься рыбой об лед, хватаешься за любую работу, а все деньги в детей вкладываешь. Ева закончила колледж. Тебе спасибо сказала?
– Она была счастлива убраться из общежития. Представляешь, девочка Ася, что жила с ними в комнате, забрала чужое ведерко майонеза, общую пачку соли и туалетную бумагу, когда съезжала. Девчонки утром пропажу обнаружили. Соль и туалетная бумага для бедных студентов – это святое.
Моя дочь строила большие планы на будущее. Она разослала резюме повсюду, куда дотянулась, и уже неделю ждала ответа. Мне вменялось прямо сейчас снять достойную квартиру в областном центре, чтобы будущему офисному работнику было, где отдохнуть после напряженного трудового дня. Уф-ф, мои деньги, как вода в дырявом ведерке, быстро и бесследно утекают.
– Ева нашла работу? – читала мои мысли Нинон.
– Нет еще.
– Когда найдет, тогда и квартиру снимешь. Не вздумай сейчас, а то знаю тебя сердобольную. Дочурка там приживется, будет спать до полудня, жаловаться на разные недомогания, и на какую работу ты ее не вытолкнешь.
– Хорошо. Не сниму. Марку надо сдать документы в университет до двадцать пятого июля. Нинон, мне бы четверть ставки! Могу полы мыть… ночью. Все счастливчики так делают.
Подруга запыхтела чайником и начала отправлять на работу мою дочь, моего сына и всех вокруг, включая своего не вовремя заглянувшего муженька. За окном сверкали молнии, а в квартире громыхала Нинон, поучая «глупую мать, которая слишком любит своих детей».
Через месяц с небольшим Ева нашла себе желанную работу офис-менеджера на предприятии ООО «Айсберг». Там ей вменялось вести документацию, разбираться с электронной почтой, отвечать на звонки, консультировать клиентов и – высочайшая степень доверия – даже отправлять готовую продукцию.
– От меня требуется быть собранной, коммуникабельной, ответственной и уметь найти подход к любому клиенту, – увлеченно рассказывала дочь. – Я должна знать компьютерные программы и работать с офисной техникой. Меня похвалили за приятную внешность.
Последнее заявление насторожило, но так как впереди маячил отпуск в две недели, я решила лично проконтролировать первые трудовые шаги дочери. Сниму ей квартиру, поживу в городе. Поддержка Еве несомненно понадобится.
