— Давно это началось?
— Она пришла час назад. Сидела завывала в коридоре — мы не сразу услышали. Потом миссис Фултон вышла, увидела её и велела мне бежать к вам! Пожалуйста, скорее, это так ужасно! — Девушка закрыла лицо руками и расплакалась.
К тому времени Патриция и Адалин заканчивали приводить себя в порядок. Они оделись по-простому и не стали утруждать себя битвой с военным обмундированием, чем ощутимо сэкономили время. По пути к комнате миссис Фултон, где уложили роженицу, их встретила сама кухарка. Адалин велела ей принести чистую воду и полотенца, после чего женщина, охая и причитая, скрылась на кухне.
Врачи зашли в маленькую тесную комнату. Всё тело в ту же секунду обдало духотой и Пати, недолго думая, бросилась открывать окно. Предрассветное зарево осветило узкую постель, окрашенную широкими кровавыми пятнами. На ней лежала очень бледная девушка. Тёмные круги под глазами сообщали о том, что мучалась она уже не первый час. В миг, когда очередная схватка пронзила тело дикой болью, врачи услышали истошный оглушающий вопль. Фани приподнялась в попытке рассмотреть новоприбывших. Всклокоченные светлые пряди облепляли лицо и шею, серые глаза светились злобным огнём. Казалось, что сейчас эта женщина ненавидит весь мир.
— Кто вы такие? — злобно выпалила она.
— Мы врачи, — спокойно ответила Адалин. — Мы пришли помочь. Всё будет хорошо. Позвольте осмотреть вас. — Она села у Фани в ногах.
— Делайте, что хотите, только вытащите его! — бросила она, ощущая новую волну подступающей схватки. Крик разнёсся по комнате.
Адалин легонько прикоснулась к животу. Ей совершенно не хотелось усугублять болезненное состояние пациентки, но осмотр необходимо было провести по всем правилам.
— Чёрт бы тебя побрал! — закричала Фани. — Убери руки! И без тебя всё болит! — Фани запрокинула голову от бессилия. Адалин не останавливалась. За время жизни в столице она привыкла иметь дело со сложными пациентами.
— Пати, — позвала она подругу, когда та приняла воду и полотенца от миссис Фултон. — Посмотри, — мисс Виндлоу уступила место подруге.
Патриция сменила её и уже порядком уставшая от наглости Фани, провела осмотр без лишних церемоний, чем вызвала новый поток криков и оскорблений. Закончив манипуляции, она повернулась к подруге.
— Он поперёк лежит, сам точно не выйдет, — констатировала она, чеканя каждое слово, чтобы роженица тоже всё слышала. — Ты когда-нибудь делала кесарево?
— Никогда, — призналась Адалин.
— Я что-то смутно припоминаю из учебника анатомии, — Пати намеренно прикидывалась глупенькой болтушкой, ощущая на себе гневный взгляд надоевшей пациентки.
— Что вы там несёте? Что со мной? Говорите! — Фани в приступе снова откинулась на постели с воплем.
— Нам придётся вас прооперировать, Фани, — спокойно проговорила Адалин. — Плод расположен неправильно, вы сами не родите.
Фани, опираясь руками о кровать позади себя, переводила злобный взгляд с одного лица на другое.
— Я не позволю вам уродовать моё тело! Вы стервы! Позовите Габе! — она взревела от болезненного спазма.
— Ты умрёшь, если не позволишь нам помочь тебе. Выбирай, — Пати сурово глянула в измождённое лицо. — Сколько ты ещё готова терпеть это? Подумай, мы подождём. — Она ехидно сощурилась.
Фани выругалась, не подбирая слов, из чего врачи сделали логичный вывод и Пати направилась обратно в их комнату, чтобы принести всё необходимое для проведения операции. За время её отсутствия Фани ещё раз обругала Адалин, на чём свет стоит, а от очередной схватки чуть не потеряла сознание. Когда Пати вернулась, она вынула из чемоданчика бутыль с прозрачной жидкостью, смочила ею небольшое полотенце и прижала его к лицу Фани. После этих нехитрых манипуляций в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь звоном инструментов, краткими комментариями и просьбами, а полчаса спустя — пронзительным криком новорождённого.
Фани ещё спала. В комнату то и дело заглядывали соседки, кто из любопытства, а кто и из искреннего волнения за малыша. Фани здесь никто не любил, но все были рады тому, что она пришла за помощью, а не родила где-то в поле. На столике у кровати, обмотанный чистыми полотенцами, лежал прелестный мальчик и издавал непонятные звуки, ловя свои первые реакции на новый мир, открывшийся ему. Несколько женщин с умилением разглядывали его. Каждой хотелось подержать малыша на руках, но врачи предельно вежливо, хоть и настойчиво, отваживали посетителей.
— Нам ещё нужно пупок обработать, — объяснила Адалин. Немного подождите. Миссис Фултон. — обратилась она к кухарке, — на Фани рассчитывать не приходится. — Она кинула взгляд на беззаботно спящую женщину, — здесь в хозяйстве есть коза?
— Была, была, милая, — участливо проговорила женщина. — Но это не у нас, а у деревенских. У нас только корова.
— Нам потребуется козье молоко до тех пор, пока не найдём ему семью.
— Кстати о семье, — вступила Пати. — Кто занимался этим вопросом?
Старушка и её помощница горестно переглянулись.
— Из деревни почти все ушли, — пояснила Камилла. — Положение тяжелое, сами понимаете. Многим не до детей, даже если бы захотели, — девушка грустно опустила взгляд, но в ту же секунду опомнилась. — В пятницу будет ярмарка. Приедут из соседних деревень. Надо будет у них поспрашивать. Я уверена, кто-нибудь возьмёт себе это маленькое чудо, — она вновь склонилась над младенцем и мягко погладила его животик.
Малыш действительно был прелестным: пухлые щёчки, носик пуговка, тёмный пушок на голове. Невозможно было оставаться равнодушным рядом с этим чудесным ангелочком, а потому почти сразу, как Фани открыла глаза, Адалин взяла ребёнка на руки и поднесла к ней. Она уже неоднократно проделывала это и матери после нескольких часов испытаний каждый раз реагировали одинаково — умильный взгляд, неловкое прикосновение, опасение причинить вред и трепетное волнение от первой встречи. Ничего подробного не случилось в комнате кухарки в тот день. Материнские чувства Фани оставила при себе, если они вообще у неё были. Женщина безучастно взглянула на ребёнка, потом на Адалин и, морщась от боли после кесарева, повернулась на другой бок.
Фани получила сухой инструктаж от Патриции о том, как ей дальше жить и как ухаживать за швом, после чего девушки собрали вещи и поднялись к себе. Ребёнка Адалин забрала. Тяжело было осознавать, что только что на её глазах мать отказалась от него — от того, кто так нуждался в ней сейчас и рисковал никогда в своей жизни не испытать материнской любви.
Козу для мальчика отыскали довольно быстро. Больше времени ушло на то, чтобы его накормить. Насколько проще всё было бы, окажись рядом кормящая мать. Но её не было и не ожидалось, а потому приходилось выкручиваться. Когда ребёнок наелся, Адалин села вместе с ним у окна. Она покачивала его на руках, напевая песенку из своего далёкого детства, которую мама когда-то пела ей и думала о том, что так и не попрощалась с Виктором. Она смотрела то на залитый солнцем полуденный пейзаж, то на Пати, устало растянувшуюся на постели, то на крохотное личико, на котором светилась пара прелестных сонных глаз цвета лазурного неба.
Когда новый человек приходит в мир, он не понимает ничего из того, что происходит вокруг. А вот взрослые, коим судьба вверила заботу о милой крохе, убеждаются как минимум в одном — жизнь больше не будет прежней. Адалин много раз принимала роды, когда жила в деревне. И потом — когда работала в больнице. Но всякий раз, распрощавшись со счастливым семейством, она слабо представляла себе, что же происходит в их жизни после того, как ребёнок благополучно родился. А происходило всякий раз примерно следующее: в течении нескольких месяцев малыш спал, ел, перебирал ручками и ножками, пытался держать голову, справлял нужду и большую часть этих действий сопровождал требовательными криками. Со всем этим можно было ужиться и ко всему привыкнуть, но в случае, когда подобное происходило на фронте, требовалось куда больше терпения и выдержки.
Габриэль, уезжая, взял с помощниц слово, что они будут регулярно посещать госпиталь и помогать тамошним бойцам, что продолжат вести приём в медпункте, а также — заготавливать, сортировать лекарства и следить за тем, чтобы застоявшиеся препараты утилизировались в срок. Пати регулярно ворчала на подругу, обвиняя её в чрезмерной сердобольности. Та останавливала её, напоминая о том, что у всех тут дел по горло, а ребёнка бросать нельзя.
Им, конечно, было тяжело, но через несколько дней девушки освоились. Они по очереди стали ходить в госпиталь, а та, что оставалась в медпункте, вела приём и одновременно присматривала за малышом. Им пригодился опыт Аямэ Хадсон и в один прекрасный день Адалин далеко не с первого раза намотала на себя старую простынь, куда удобно положила малыша. Ему такое положение очень понравилось, а потому в ту же секунду он обмочил чудо пытливой мысли, что заставило девушку переодеться и начать всё сначала. Как бы то ни было, Адалин понравилось носить ребёнка на себе и при любой удобной возможности она надевала самодельную переноску, ощущая приятные шевеления тёплого комочка под грудью. Пати неожиданно для себя тоже прониклась нежными чувствами и не отказывалась сменить подругу. Они могли пройтись по улицам деревни с малышом и спустя пару недель никто уже не удивлялся их виду. Девочки из общежития тоже участвовали в жизни ребёнка. Они стирали пелёнки и переноску, кормили и доили козочку, когда появлялась свободная минутка, присматривали за крохой, а Камилла иногда даже оставляла его у себя до утра, чтобы врачи хоть немного выспались. К сожалению, бывало это крайне редко. Малыш чаще всего спал вместе с девушками в их постелях тоже по очереди. Если в какую-то из ночей он слишком часто просыпался, одна из подруг могла забрать его себе, чтобы дать другой возможность отдохнуть, насколько это позволял звонкий крик, вызванный коликами или типичным для младенцев желанием заявить о себе.
Однажды утром Адалин и Патриция, традиционно окончив кормление малыша, собирались на работу. В этот день наступала очередь мисс Виндлоу идти в госпиталь, а от мисс Шарк требовалось вести приём на месте. Ребёнок лежал на столике, застеленном простынями и полотенцами и, казалось, находился в приятном расположении духа. Патриция склонилась над ним.
— Да кто это у нас тут такой весёлый? Да такой красивый? — она поглаживала его по ладошке, вызывая хватательный рефлекс. — Да кто нам тут спать не давал пол ночи? — она рассмеялась. — Ада, веришь или нет, никогда не думала, что скажу такое мужчине.
Адалин цыкнула и кинула на подругу взгляд, полный укоризны.
— Завтра ярмарка, — начала она. — Прошлый раз обещали рассказать о нём какой-то бездетной семье из дальней деревни. Возможно, они приедут. Хоть бы приехали, — она тоже склонилась над столиком.
— Ты знаешь, а я уже к нему привыкла. Давай себе оставим.
— Ты смеешься? Я уже третий день засыпаю на ходу. Он, конечно, прелесть. Я тоже к нему привыкла, но ему нужна семья, — Адалин смотрела на ребёнка, склонив голову на бок.
— Если завтра не заберут, предлагаю уже дать ему имя, — предложила Пати. — А то не по-человечески как-то. Может, Кевин?
— Думаю, что если дать ему имя, мы ещё сильнее к нему привяжемся, — ответила Адалин, глядя на карапуза, который пытался засунуть в беззубый ротик всю свою руку.
— Глаза у него красивые, — протянула Патриция, посматривая на коллегу. — Такие голубые, прям как небо.
Адалин вздохнула, отошла от стола и вернулась к сборам. Она явно изменилась в лице после слов подруги.
— Он вполне может быть его ребёнком, и я не вижу в этом ничего, что стоило бы внимания, — она нервно встряхнула сумку.
— Ну да, — прокомментировала Пати, не сводя с подруги проницательного прищура. — И тебя это ни капли не волнует.
— Он свободный человек и мне ничего не должен.
— Да кто ж спорит? Свободный и ничего не должен. — повторила Патриция, надевая на себя платок.
— И даже хорошо, что у него родился ребёнок от другой. Это лишнее доказательство того, что он не создан для семьи и нечего даже надеяться.
— Угу, — промычала Пати.
— Что «Угу»? — не выдержала Адалин. — Сама начала про глаза, теперь угукаешь. Ты думаешь, я не вижу? Мне каждый раз смотреть больно. Я, может, поэтому хочу, чтобы он поскорее обрёл семью, — девушка шмыгнула носом, удерживаясь от подступивших слёз.
Патриция смотрела на неё с высокомерием, свойственным тем, кто не терпит проявления слабости, но в душе она сочувствовала несчастной, которую угораздило влюбиться. Сама-то она ни секунды не сомневалась в том, что её это страшное заболевание обойдёт стороной.
— Слушай, — она нарушила тишину. — Надо у этой Фани допытаться, кто отец. Тут же много солдат и офицеров. Тем более, что цвет глаз не всегда передаётся по наследству. Вспомни курс генетики.
— Да? И кто пойдёт спрашивать? Мне прошлого раза навсегда хватило. Больше я встречаться с ней не готова. К счастью, беременность этой женщине больше не грозит, — Адалин осеклась, поняв, что сболтнула лишнего.
Патриция уже успела уместить малыша в широкой простыне, когда слова подруги заставили её замереть. Голосом, который больше подошёл бы демону из ада, она спросила:
— Что ты сделала?
Адалин прижала ладонь к лицу и ответила не сразу:
— Я перевязала ей трубы.
Патриция медленно подошла к подруге вплотную так, что та плечом ощущала шевеления младенца в платке на её груди.
— Ты совсем сдурела? — процедила она. — Такое не делают без ведома пациента! Это преступление!
— Да тише ты! — Адалин сурово взглянула на неё. — Ты помнишь, что они говорили? Камилла как-то обмолвилась, что одного из детей Фани оставила возле хлева со свиньями. Это по-твоему не преступление?! Ей нельзя иметь детей!
— Ты слишком много на себя взяла! А если она выйдет замуж? Ты подумала об этом?
— Значит будет наказана сполна, — в глазах мисс Виндлоу сверкнул недобрый огонёк. — Пусть и дальше развлекается с мужиками без последствий. Уверена, что я оказала ей неоценимую услугу, но не ради неё, — она взглянула на малыша. — Так не должно быть. Мы с тобой не должны лезть вон из кожи, выхаживая её ребёнка, когда родная мать о нём даже не вспоминает. Ты должна меня понять.
Некоторое время подруги прожигали друг друга гневными взглядами, затем малыш издал писк и обе смягчились. Патриция отошла на шаг.
— Да, я понимаю, но не одобряю. Теперь мы связаны с тобой этой тайной, а значит, я твоя сообщница. Зря ты рассказала мне, — она поставила руки на пояс и глубоко вздохнула. — Ничего уже не изменить. Не вздумай больше никому проболтаться, иначе нам обеим конец, — она отвернулась, взяла со стола сумку и направилась к выходу.
— Спасибо, — только и успела сказать Адалин, перед тем как дверь за Патрицией захлопнулась.
С тех пор, как генерал с его отрядом отправился на задание, прошёл месяц. Всем хотелось верить в то, что дела идут хорошо хотя бы потому, что вокруг было тихо и спокойно. За это время дозорная группа поймала парочку вражеских разведчиков в ближнем лесу, и подполковник Адамсон довольно быстро со знанием дела выбил из парней кое-какие полезные сведения. Теперь он ждал возвращения генерала, чтобы отчитаться, скучал, заполняя отчёты и принимая новобранцев. Всё чаще в штаб прибывало пополнение.
— Она пришла час назад. Сидела завывала в коридоре — мы не сразу услышали. Потом миссис Фултон вышла, увидела её и велела мне бежать к вам! Пожалуйста, скорее, это так ужасно! — Девушка закрыла лицо руками и расплакалась.
К тому времени Патриция и Адалин заканчивали приводить себя в порядок. Они оделись по-простому и не стали утруждать себя битвой с военным обмундированием, чем ощутимо сэкономили время. По пути к комнате миссис Фултон, где уложили роженицу, их встретила сама кухарка. Адалин велела ей принести чистую воду и полотенца, после чего женщина, охая и причитая, скрылась на кухне.
Врачи зашли в маленькую тесную комнату. Всё тело в ту же секунду обдало духотой и Пати, недолго думая, бросилась открывать окно. Предрассветное зарево осветило узкую постель, окрашенную широкими кровавыми пятнами. На ней лежала очень бледная девушка. Тёмные круги под глазами сообщали о том, что мучалась она уже не первый час. В миг, когда очередная схватка пронзила тело дикой болью, врачи услышали истошный оглушающий вопль. Фани приподнялась в попытке рассмотреть новоприбывших. Всклокоченные светлые пряди облепляли лицо и шею, серые глаза светились злобным огнём. Казалось, что сейчас эта женщина ненавидит весь мир.
— Кто вы такие? — злобно выпалила она.
— Мы врачи, — спокойно ответила Адалин. — Мы пришли помочь. Всё будет хорошо. Позвольте осмотреть вас. — Она села у Фани в ногах.
— Делайте, что хотите, только вытащите его! — бросила она, ощущая новую волну подступающей схватки. Крик разнёсся по комнате.
Адалин легонько прикоснулась к животу. Ей совершенно не хотелось усугублять болезненное состояние пациентки, но осмотр необходимо было провести по всем правилам.
— Чёрт бы тебя побрал! — закричала Фани. — Убери руки! И без тебя всё болит! — Фани запрокинула голову от бессилия. Адалин не останавливалась. За время жизни в столице она привыкла иметь дело со сложными пациентами.
— Пати, — позвала она подругу, когда та приняла воду и полотенца от миссис Фултон. — Посмотри, — мисс Виндлоу уступила место подруге.
Патриция сменила её и уже порядком уставшая от наглости Фани, провела осмотр без лишних церемоний, чем вызвала новый поток криков и оскорблений. Закончив манипуляции, она повернулась к подруге.
— Он поперёк лежит, сам точно не выйдет, — констатировала она, чеканя каждое слово, чтобы роженица тоже всё слышала. — Ты когда-нибудь делала кесарево?
— Никогда, — призналась Адалин.
— Я что-то смутно припоминаю из учебника анатомии, — Пати намеренно прикидывалась глупенькой болтушкой, ощущая на себе гневный взгляд надоевшей пациентки.
— Что вы там несёте? Что со мной? Говорите! — Фани в приступе снова откинулась на постели с воплем.
— Нам придётся вас прооперировать, Фани, — спокойно проговорила Адалин. — Плод расположен неправильно, вы сами не родите.
Фани, опираясь руками о кровать позади себя, переводила злобный взгляд с одного лица на другое.
— Я не позволю вам уродовать моё тело! Вы стервы! Позовите Габе! — она взревела от болезненного спазма.
— Ты умрёшь, если не позволишь нам помочь тебе. Выбирай, — Пати сурово глянула в измождённое лицо. — Сколько ты ещё готова терпеть это? Подумай, мы подождём. — Она ехидно сощурилась.
Фани выругалась, не подбирая слов, из чего врачи сделали логичный вывод и Пати направилась обратно в их комнату, чтобы принести всё необходимое для проведения операции. За время её отсутствия Фани ещё раз обругала Адалин, на чём свет стоит, а от очередной схватки чуть не потеряла сознание. Когда Пати вернулась, она вынула из чемоданчика бутыль с прозрачной жидкостью, смочила ею небольшое полотенце и прижала его к лицу Фани. После этих нехитрых манипуляций в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь звоном инструментов, краткими комментариями и просьбами, а полчаса спустя — пронзительным криком новорождённого.
Фани ещё спала. В комнату то и дело заглядывали соседки, кто из любопытства, а кто и из искреннего волнения за малыша. Фани здесь никто не любил, но все были рады тому, что она пришла за помощью, а не родила где-то в поле. На столике у кровати, обмотанный чистыми полотенцами, лежал прелестный мальчик и издавал непонятные звуки, ловя свои первые реакции на новый мир, открывшийся ему. Несколько женщин с умилением разглядывали его. Каждой хотелось подержать малыша на руках, но врачи предельно вежливо, хоть и настойчиво, отваживали посетителей.
— Нам ещё нужно пупок обработать, — объяснила Адалин. Немного подождите. Миссис Фултон. — обратилась она к кухарке, — на Фани рассчитывать не приходится. — Она кинула взгляд на беззаботно спящую женщину, — здесь в хозяйстве есть коза?
— Была, была, милая, — участливо проговорила женщина. — Но это не у нас, а у деревенских. У нас только корова.
— Нам потребуется козье молоко до тех пор, пока не найдём ему семью.
— Кстати о семье, — вступила Пати. — Кто занимался этим вопросом?
Старушка и её помощница горестно переглянулись.
— Из деревни почти все ушли, — пояснила Камилла. — Положение тяжелое, сами понимаете. Многим не до детей, даже если бы захотели, — девушка грустно опустила взгляд, но в ту же секунду опомнилась. — В пятницу будет ярмарка. Приедут из соседних деревень. Надо будет у них поспрашивать. Я уверена, кто-нибудь возьмёт себе это маленькое чудо, — она вновь склонилась над младенцем и мягко погладила его животик.
Малыш действительно был прелестным: пухлые щёчки, носик пуговка, тёмный пушок на голове. Невозможно было оставаться равнодушным рядом с этим чудесным ангелочком, а потому почти сразу, как Фани открыла глаза, Адалин взяла ребёнка на руки и поднесла к ней. Она уже неоднократно проделывала это и матери после нескольких часов испытаний каждый раз реагировали одинаково — умильный взгляд, неловкое прикосновение, опасение причинить вред и трепетное волнение от первой встречи. Ничего подробного не случилось в комнате кухарки в тот день. Материнские чувства Фани оставила при себе, если они вообще у неё были. Женщина безучастно взглянула на ребёнка, потом на Адалин и, морщась от боли после кесарева, повернулась на другой бок.
Фани получила сухой инструктаж от Патриции о том, как ей дальше жить и как ухаживать за швом, после чего девушки собрали вещи и поднялись к себе. Ребёнка Адалин забрала. Тяжело было осознавать, что только что на её глазах мать отказалась от него — от того, кто так нуждался в ней сейчас и рисковал никогда в своей жизни не испытать материнской любви.
Козу для мальчика отыскали довольно быстро. Больше времени ушло на то, чтобы его накормить. Насколько проще всё было бы, окажись рядом кормящая мать. Но её не было и не ожидалось, а потому приходилось выкручиваться. Когда ребёнок наелся, Адалин села вместе с ним у окна. Она покачивала его на руках, напевая песенку из своего далёкого детства, которую мама когда-то пела ей и думала о том, что так и не попрощалась с Виктором. Она смотрела то на залитый солнцем полуденный пейзаж, то на Пати, устало растянувшуюся на постели, то на крохотное личико, на котором светилась пара прелестных сонных глаз цвета лазурного неба.
Глава 44
Когда новый человек приходит в мир, он не понимает ничего из того, что происходит вокруг. А вот взрослые, коим судьба вверила заботу о милой крохе, убеждаются как минимум в одном — жизнь больше не будет прежней. Адалин много раз принимала роды, когда жила в деревне. И потом — когда работала в больнице. Но всякий раз, распрощавшись со счастливым семейством, она слабо представляла себе, что же происходит в их жизни после того, как ребёнок благополучно родился. А происходило всякий раз примерно следующее: в течении нескольких месяцев малыш спал, ел, перебирал ручками и ножками, пытался держать голову, справлял нужду и большую часть этих действий сопровождал требовательными криками. Со всем этим можно было ужиться и ко всему привыкнуть, но в случае, когда подобное происходило на фронте, требовалось куда больше терпения и выдержки.
Габриэль, уезжая, взял с помощниц слово, что они будут регулярно посещать госпиталь и помогать тамошним бойцам, что продолжат вести приём в медпункте, а также — заготавливать, сортировать лекарства и следить за тем, чтобы застоявшиеся препараты утилизировались в срок. Пати регулярно ворчала на подругу, обвиняя её в чрезмерной сердобольности. Та останавливала её, напоминая о том, что у всех тут дел по горло, а ребёнка бросать нельзя.
Им, конечно, было тяжело, но через несколько дней девушки освоились. Они по очереди стали ходить в госпиталь, а та, что оставалась в медпункте, вела приём и одновременно присматривала за малышом. Им пригодился опыт Аямэ Хадсон и в один прекрасный день Адалин далеко не с первого раза намотала на себя старую простынь, куда удобно положила малыша. Ему такое положение очень понравилось, а потому в ту же секунду он обмочил чудо пытливой мысли, что заставило девушку переодеться и начать всё сначала. Как бы то ни было, Адалин понравилось носить ребёнка на себе и при любой удобной возможности она надевала самодельную переноску, ощущая приятные шевеления тёплого комочка под грудью. Пати неожиданно для себя тоже прониклась нежными чувствами и не отказывалась сменить подругу. Они могли пройтись по улицам деревни с малышом и спустя пару недель никто уже не удивлялся их виду. Девочки из общежития тоже участвовали в жизни ребёнка. Они стирали пелёнки и переноску, кормили и доили козочку, когда появлялась свободная минутка, присматривали за крохой, а Камилла иногда даже оставляла его у себя до утра, чтобы врачи хоть немного выспались. К сожалению, бывало это крайне редко. Малыш чаще всего спал вместе с девушками в их постелях тоже по очереди. Если в какую-то из ночей он слишком часто просыпался, одна из подруг могла забрать его себе, чтобы дать другой возможность отдохнуть, насколько это позволял звонкий крик, вызванный коликами или типичным для младенцев желанием заявить о себе.
Однажды утром Адалин и Патриция, традиционно окончив кормление малыша, собирались на работу. В этот день наступала очередь мисс Виндлоу идти в госпиталь, а от мисс Шарк требовалось вести приём на месте. Ребёнок лежал на столике, застеленном простынями и полотенцами и, казалось, находился в приятном расположении духа. Патриция склонилась над ним.
— Да кто это у нас тут такой весёлый? Да такой красивый? — она поглаживала его по ладошке, вызывая хватательный рефлекс. — Да кто нам тут спать не давал пол ночи? — она рассмеялась. — Ада, веришь или нет, никогда не думала, что скажу такое мужчине.
Адалин цыкнула и кинула на подругу взгляд, полный укоризны.
— Завтра ярмарка, — начала она. — Прошлый раз обещали рассказать о нём какой-то бездетной семье из дальней деревни. Возможно, они приедут. Хоть бы приехали, — она тоже склонилась над столиком.
— Ты знаешь, а я уже к нему привыкла. Давай себе оставим.
— Ты смеешься? Я уже третий день засыпаю на ходу. Он, конечно, прелесть. Я тоже к нему привыкла, но ему нужна семья, — Адалин смотрела на ребёнка, склонив голову на бок.
— Если завтра не заберут, предлагаю уже дать ему имя, — предложила Пати. — А то не по-человечески как-то. Может, Кевин?
— Думаю, что если дать ему имя, мы ещё сильнее к нему привяжемся, — ответила Адалин, глядя на карапуза, который пытался засунуть в беззубый ротик всю свою руку.
— Глаза у него красивые, — протянула Патриция, посматривая на коллегу. — Такие голубые, прям как небо.
Адалин вздохнула, отошла от стола и вернулась к сборам. Она явно изменилась в лице после слов подруги.
— Он вполне может быть его ребёнком, и я не вижу в этом ничего, что стоило бы внимания, — она нервно встряхнула сумку.
— Ну да, — прокомментировала Пати, не сводя с подруги проницательного прищура. — И тебя это ни капли не волнует.
— Он свободный человек и мне ничего не должен.
— Да кто ж спорит? Свободный и ничего не должен. — повторила Патриция, надевая на себя платок.
— И даже хорошо, что у него родился ребёнок от другой. Это лишнее доказательство того, что он не создан для семьи и нечего даже надеяться.
— Угу, — промычала Пати.
— Что «Угу»? — не выдержала Адалин. — Сама начала про глаза, теперь угукаешь. Ты думаешь, я не вижу? Мне каждый раз смотреть больно. Я, может, поэтому хочу, чтобы он поскорее обрёл семью, — девушка шмыгнула носом, удерживаясь от подступивших слёз.
Патриция смотрела на неё с высокомерием, свойственным тем, кто не терпит проявления слабости, но в душе она сочувствовала несчастной, которую угораздило влюбиться. Сама-то она ни секунды не сомневалась в том, что её это страшное заболевание обойдёт стороной.
— Слушай, — она нарушила тишину. — Надо у этой Фани допытаться, кто отец. Тут же много солдат и офицеров. Тем более, что цвет глаз не всегда передаётся по наследству. Вспомни курс генетики.
— Да? И кто пойдёт спрашивать? Мне прошлого раза навсегда хватило. Больше я встречаться с ней не готова. К счастью, беременность этой женщине больше не грозит, — Адалин осеклась, поняв, что сболтнула лишнего.
Патриция уже успела уместить малыша в широкой простыне, когда слова подруги заставили её замереть. Голосом, который больше подошёл бы демону из ада, она спросила:
— Что ты сделала?
Адалин прижала ладонь к лицу и ответила не сразу:
— Я перевязала ей трубы.
Патриция медленно подошла к подруге вплотную так, что та плечом ощущала шевеления младенца в платке на её груди.
— Ты совсем сдурела? — процедила она. — Такое не делают без ведома пациента! Это преступление!
— Да тише ты! — Адалин сурово взглянула на неё. — Ты помнишь, что они говорили? Камилла как-то обмолвилась, что одного из детей Фани оставила возле хлева со свиньями. Это по-твоему не преступление?! Ей нельзя иметь детей!
— Ты слишком много на себя взяла! А если она выйдет замуж? Ты подумала об этом?
— Значит будет наказана сполна, — в глазах мисс Виндлоу сверкнул недобрый огонёк. — Пусть и дальше развлекается с мужиками без последствий. Уверена, что я оказала ей неоценимую услугу, но не ради неё, — она взглянула на малыша. — Так не должно быть. Мы с тобой не должны лезть вон из кожи, выхаживая её ребёнка, когда родная мать о нём даже не вспоминает. Ты должна меня понять.
Некоторое время подруги прожигали друг друга гневными взглядами, затем малыш издал писк и обе смягчились. Патриция отошла на шаг.
— Да, я понимаю, но не одобряю. Теперь мы связаны с тобой этой тайной, а значит, я твоя сообщница. Зря ты рассказала мне, — она поставила руки на пояс и глубоко вздохнула. — Ничего уже не изменить. Не вздумай больше никому проболтаться, иначе нам обеим конец, — она отвернулась, взяла со стола сумку и направилась к выходу.
— Спасибо, — только и успела сказать Адалин, перед тем как дверь за Патрицией захлопнулась.
С тех пор, как генерал с его отрядом отправился на задание, прошёл месяц. Всем хотелось верить в то, что дела идут хорошо хотя бы потому, что вокруг было тихо и спокойно. За это время дозорная группа поймала парочку вражеских разведчиков в ближнем лесу, и подполковник Адамсон довольно быстро со знанием дела выбил из парней кое-какие полезные сведения. Теперь он ждал возвращения генерала, чтобы отчитаться, скучал, заполняя отчёты и принимая новобранцев. Всё чаще в штаб прибывало пополнение.
