Занятия пролетели на одном дыхании. Адалин вспомнила теорию, которую сама проходила в школе и то, что объяснял ей отец, но как практикующий медик, она часто вставляла в своё повествование истории из практики приготовления лекарств. К концу урока она пообещала ученикам в следующий раз получше подготовиться и захватить с собой кое-какие препараты для проведения наглядных опытов. Идея была встречена всеобщим одобрением и ребята чуть не опоздали к началу следующего предмета, прощаясь с девушкой.
Ближе к вечеру дождь и ветер стихли. За окном сияла радуга, когда профессор и его спасительница отмечали завершение трудового дня чаем с печеньем, то и дело поглядывая на живописное природное явление.
— Когда мост будет готов, поеду в столицу. Письма мои они игнорируют, значит сам поеду, до премьер-министра дойду! Так больше не может продолжаться, — Йозеф сделал глоток чая.
— Сколько вас не будет?
— Не знаю, не знаю, — протянул старик. - Неделю, может, две... К счастью, скоро каникулы. Сестра моей покойной жены обещала принять меня на столько, на сколько потребуется, но мне больно думать, что я обременю своей персоной это обширное семейство. Надо купить что-нибудь племянникам.
— Мне кажется, вы никого не можете обременить. С вами так интересно, — Адалин отпила из своей чашки.
— Ох, милая, их пятнадцать человек в одном доме — зятья, невестки, внуки... это не считая младенцев. Матильда — добрая душа — никогда мне не отказывает в приёме и муж её — хороший еврей, добрый и бескорыстный — никогда с ней не спорит и во всём соглашается. Я не знаю, радоваться за него или волноваться. Но какое это имеет значение, когда все мы уже прожили свои жизни.
— Вы думаете, государство даст субсидию? — вернулась к теме Адалин.
— У меня есть только надежда, милая, больше ничего. — Он с минуту разглядывал радугу, которая уже рассеивалась в воздухе. — Тут нужен спонсор. Но кто в здравом уме согласится вкладываться в сельскую школу? Они скажут: «Ваша школа нам ничего не даст. Ваши выпускники обречены пахать землю и стоять за прилавком сельского магазина. Какой в них толк?» Так они мне скажут и будут правы.
— Насколько я знаю, вы ведёте факультатив по основам работы мозга для всех желающих.
— Да, и желающих становится всё больше. Они платят, кто сколько сможет, как и ваши пациенты, но я вижу огонь в их глазах и благие устремления. Верю, и да услышит меня Бог, они поступят в университет и добьются небывалых высот в науке. Раз в месяц я провожу для них занятия и читаю лекции в университете. Там меня помнят. Декан Мейер — мой хороший друг — любезно предоставляет нам лабораторию и все материалы для исследования. Ах, скорее бы уже закончили этот проклятый мост.
— Не отчаивайтесь, Йозеф. Вы делаете большое дело и вам обязательно воздастся за труды.
— Мне бы хотелось верить в это, дорогая моя. Скажи, как чувствует себя ваш высокочтимый пациент?
При упоминании о генерале кровь хлынула к лицу девушки. С того дня, как он пришёл в себя, Адалин не находила себе места, опасаясь, что он заметит, как она неуклюже возится со стиркой или перепачканная в крови после операции предстанет перед его колким взглядом. Её впервые в жизни волновало, что о ней подумает некий мужчина, помимо отца, и это расстраивало девушку.
— У него вчера поднялась температура, — ответила она. — Не похоже на инфекцию. Возможно, пьёт мало жидкости. Он снова слёг, и мы за ним ухаживаем.
Некоторое время старик внимательно следил за переменой настроения девушки, после чего сказал:
— Мы задержались, дорогая, и отец тебя, наверное, обыскался. Иди домой! Подожди! Я дам тебе галоши, чтобы не запачкать ноги. Вернёшь потом, а можешь и не возвращать. Вы с отцом столько делаете для меня, что мои потуги отплатить вам ничтожны. Вот возьми, — он вынул из нижней полки старенького комода пару небольших чёрных калош. Адалин натянула их на свои ботинки и, прикинув, что обновка немного великовата, но вполне сойдёт, попрощалась с профессором и направилась к дому, хлюпая на ходу по мокрой земле.
Спустя полчаса она вышла на свою улицу. Ноги гудели от напряжения и всё ещё утопали в мокрой земле. Адалин придерживала край плаща и юбку, чтобы не запачкать их и последние шаги до крыльца преодолела уже, наплевав на то, как она выглядела со стороны. Девушка плюхнулась на ступеньку и громко выдохнула. В деревне, конечно, всё прекрасно, кроме похожих на самое настоящее болото дорог после сильного дождя. Она с усилием стянула ботинки и вытянула перед собой уставшие ноги. Вот бы лечь сейчас в горячую ванну. Мечты-мечты.
Внезапно сбоку послышались шаги. Адалин выпрямилась и взглянула на источник шума. Она очень удивилась, завидев, как к крыльцу неспешной вальяжной походкой приближался генерал, раздетый по пояс. У неискушённой девушки от открывшегося ей зрелища дух перехватило. Это понятно, ведь обычно мужчин осматривал отец. Чуть опомнившись, она сообразила, что пациенту не следовало бы так легкомысленно раздеваться после двухдневной температуры, даже если сейчас он хорошо себя чувствовал. Но она не находила в себе сил заговорить, а просто любовалась этим телом, украшенным бугристыми мышцами и шрамами, которые, как известно, тоже украшают мужчин.
Он заметил её, приблизился и опустился рядом.
— Тебя долго не было, Ада, мы уже начали волноваться и подумывали отправить кого-нибудь на поиски, — он слегка откинулся, сидя на ступеньке лестницы и обозревая спину девушки.
Делать ему сейчас какие-то замечания было бесполезно — всё равно не стал бы слушать. Тем не менее Адалин не могла себе позволить пустить на самотёк их с отцом работу и как бы ни смущал её вид полуобнажённого мужчины, она развернулась к нему и бесцеремонно положила ладонь на открытый лоб. Виктор опешил от неожиданности, но сопротивляться не стал.
— Небольшая температура ещё сохраняется. Вернитесь в дом и оденьтесь, генерал. — Она отвела руку, поднялась и не глядя на него скрылась за дверями дома.
— Просто Виктор, — поправил он её, поравнявшись в коридоре.
— Простите, но я не могу, это слишком фамильярно, — она уже чувствовала, как краснеет и очень надеялась, что скоро всё-таки получится сбежать.
— Глупости, — отрезал он. — И с чего ты решила, что вправе указывать мне, что делать? — Голос его обрёл суровый оттенок.
В это время они как раз проходили мимо приемной доктора и, к своей радости, Адалин обнаружила, что посетителей этим вечером было совсем немного. Она не стала устраивать сцен на глазах посторонних и поспешно юркнула в кухню. Генерал неотступно следовал за ней.
— Всё, что я прошу вас сделать носит рекомендательный характер, — продолжила она, когда лишних свидетелей не осталось. — Мы с отцом потратили много сил на то, чтобы вернуть вас к нормальной жизни, и я не прощу себе, если из-за моего недосмотра вы снова пострадаете.
Виктор хмыкнул:
— Вы, врачи, такие дотошные, это очень нервирует. Сбежал бы от вас при первой же возможности. — Он гордо прошествовал к столу, стоявшему посреди кухни, и тяжело приземлился на один из стульев, — чтоб ты знала, — он глянул на неё из-под сведённых бровей, — меня обливали кипящим маслом, я неделю брёл пешком по пояс в болотной грязи, не ел и не пил по много дней и ничего! Живой. Так, ладно, — он перевёл дух, глядя на то, как впечатлилась девушка его словами. — Что у нас на ужин, Ада?
Девушка опомнилась не сразу, рисуя в воображении жуткие картины тяжёлых полевых условий, в которых вынуждены существовать солдаты. Мгновение спустя, она тряхнула головой, огляделась по сторонам и подошла к корзине, стоявшей возле печи. Там находилось несколько крупных рыбин. Видимо, кто-то из пациентов именно так решил расплатиться за приём. Она вынула рыбий хвост и многозначительно взглянула на генерала. Тот лишь рукой махнул, предоставляя ей делать свою работу.
— Знаешь, как я стал генералом? — Начал Виктор, спустя несколько минут тишины. Девушка лишь мельком взглянула на него, ничего не ответив. — Во время одного из сражений, — продолжал он, — нашего главнокомандующего серьезно ранили. Похоже, была диверсия, ведь он находился на дальнем фланге. Так вышло, что мы — кучка офицеров рангом ниже — остались без командира. Счёт шёл на часы и нужно было принимать решение. В итоге мнения разделились: одни голосовали за отступление, другие — за рискованный манёвр, который грозил всем нам гибелью, если что-то пойдёт не так.
— Вы это предложили? — уточнила Адалин.
— Да и осознавал риски, — он нервно постучал пальцами по столу. — Как видишь, я жив и вернулся с победой. — Он замолчал, погрузившись в свои размышления.
Адалин поставила рыбу в печь и вымыв руки, тоже села за стол. Она внимательно вглядывалась в плавные черты его лица, поймала себя на мысли, что не замечала до этого лёгкой горбинки на носу и тонкой пряди седых волос у виска, затем она спросила:
— А что стало с вашим главнокомандующим? Он умер?
Виктор вышел из забытья и взглянув на неё, продолжил:
— Нет, он ещё жив. Его привезли домой и насколько я знаю, сейчас он только ест, спит и гадит под себя. Кажется, будто жив, а на самом деле уже мёртв, только смерть его не принимает и обрекает жену с детьми на нескончаемую муку. Лучше бы мы его тогда добили, чтоб не мучился.
— Что вы такое говорите? — шёпотом спросила изумленная девушка. — Вы что правда могли бы?
— Нет, конечно. Но если бы со мной произошло что-нибудь подобное, я был бы рад, если бы нашёлся такой смельчак.
— Насколько я успела понять за время работы, никогда не бывает одинаковых случаев. Даже здесь один после тяжёлого приступа или травмы лежит всю жизнь до самой смерти, а другой, казалось, что овощ и никаких надежд нет на выздоровление, а он вдруг зашевелил ногой, через месяц сел, заговорил, ещё через два — встал и так далее. Никогда нельзя отчаиваться, — она пыталась поймать взгляд человека, который основательно погрузился в свои размышления.
Тишина постепенно стала заполняться треском углей в печи и приятным запахом рыбы. Адалин больше не лезла с вопросами. Она поняла, что сейчас лучшим решением будет оставить генерала в покое. Она встала и продолжила готовить ужин, не замечая внимательного взгляда голубых глаз, изучавшего её с ног до головы.
Две девушки в нежно голубых платьях и ажурных чепчиках неспешно прогуливались по оживлённой улице, взяв друг друга под руки. Одна из них поминутно останавливалась около очередной витрины и тянула подругу ко входу в магазин. Напарница каждый раз тяжело вздыхала, но от приглашения не отказывалась.
— Как же приятно получать жалование! А тратить еще приятнее! — Лора уже протягивала продавщице несколько купюр.
— Может, и так, — буркнула подруга, с интересом разглядывая голубые перчатки с белым узором.
— Тебе подойдут, — Лора уже была тут как тут, успевая разглядывать со всех сторон прелестную бежевую шляпку, которую только что купила, и наблюдать за выбором подруги.
— Мне не с чем их носить, — пояснила Бьянка. — Если я сейчас куплю перчатки, то потом придётся покупать к ним платье, сапоги, пальто и шляпу. Нет уж.
— Вот и зря. Одна — две зарплаты и ты сможешь позволить себе всё это. Даже ещё останется, — девушка подошла к высокому зеркалу и немного повертелась. Когда обе снова вышли на залитую солнцем улицу, Лора продолжила. — Это я сейчас шикую. Дальше буду половину оклада матери отправлять.
— Где она? — поинтересовалась Бьянка.
— Осталась в Эмберли — глушь, каких не сыскать. Нас у неё двенадцать детей, и она похоже не собирается на этом останавливаться — рожает каждый год непонятно, от кого, — Лора замолкла.
— Ты у неё старшая?
— Нет, Дориан и Рита давно уехали. Рита вышла замуж за какого-то иностранца. Раньше высылала деньги и писала нам, но потом пропала. Ни слуху, ни духу. Дориан служит лейтенантом в нашей армии. Мать им очень гордится.
Девушки прошли мимо тёмного здания с незатейливой вывеской «Кабаре Клариче» над входом. Из открытых дверей доносился громкий женский смех. Невольно внимание подруг привлекла пара, переступившая порог заведения: элегантного вида мужчина и девушка, одетая в яркое платье с глубоким вырезом и довольно короткой по меркам общественного представления о приличиях юбкой. Мужчина, не стесняясь, обнимал свою спутницу за талию в то время как девушка игриво грозила ему пальчиком.
— Ты же догадываешься, куда мы попали, Бьянка? — спросила Лора, когда парочка скрылась из виду. Она молчала, не решаясь подтвердить то, что уже давно было им известно. — Ты была права, нам много платят, при этом не утруждают работой. Отрабатывать все свои блага мы будем потом.
— Но они же не станут нас принуждать? — девушка вопросительно уставилась на подругу. — Местные не похожи на измученных рабынь. Мы же не вещи в конце-то концов!
— Какая ты наивная, — протянула Лора. — Надо будет, придут и возьмут с тебя плату за всё. Я давно догадывалась, только сейчас примирилась. Лучше так, чем... — она обернулась в сторону полулегального борделя, оставшегося позади них. — После заседания коллегии посмотришь и увидишь, что я была права. — Она улыбнулась грустной улыбкой.
— Нужно уходить оттуда, — тихо проговорила Бьянка. — Я не смирюсь, лучше покончу с собой, чем... — она вспомнила те недвусмысленные намеки, которые выказывал глава гильдии при их первой и последней встрече. Ей стало противно даже думать о том, что этот здоровенный бородатый мужик будет нагло прижимать её к себе и касаться своими огромными ручищами. Девушку передернуло. Настроение приятного выходного дня улетучилось и дальше подруги шли уже менее бодрым шагом, особо не интересуясь витринами ближайших магазинов.
— Куда мы уйдём? — решила продолжить разговор Лора. — Вот что ты умеешь? — они остановились.
— Я преподавала историю и искусствоведение у нас в приюте, могу быть учительницей, но без гражданства мне на такую профессию рассчитывать не приходится.
— Вот видишь. Всегда есть «но».
— А ты что умеешь?
Лора задумалась.
— Мать научила меня шить и ткать.
— Отлично!
— Ничего подобного! Ткачихи стирают руки в кровь, а на те деньги, которые получают, не могут даже обувь себе нормальную купить. Мать уже много лет босая ходит. Зимой вообще на улицу не высовывается. — они помолчали. — Остаётся только выскочить замуж и надеяться, что муж не превратится с годами в пропойцу и его не придётся содержать.
— Вместе с оравой детишек, — дополнила Бьянка. Они вышли к городской площади, посреди которой высилась статуя некоего храброго воина верхом на коне. По сторонам от него отходили дорожки, прорезавшие городской сквер насквозь. Девушки, не сговариваясь, направились вдоль одной из аллей, стараясь по возможности не думать о грустном.
Отдалённый шум, который с каждым шагом приближался, они приняли за какой-то местный праздник или выступление бродячих артистов. Но чем ближе подходили, тем более тревожной становилась атмосфера вокруг. В стороне от тропинки, окружённые рядами цветочных клумб, стояли люди. Некоторые из них громко выкрикивали нечто односложное в поддержку или против чего-то, что доносилось до них из центра собравшейся толпы. Чаще всего крики сопровождались нецензурной бранью. Подойдя ближе, подруги обратили внимание, что толпа поделена на два лагеря. Сами они оказались в той, где группа молодых людей в простой потёртой одежде, вероятно, рабочие с хлопковой мануфактуры, с пеной у рта доказывали что-то группе предводителей другой толпы. Девушки прислушались.
Ближе к вечеру дождь и ветер стихли. За окном сияла радуга, когда профессор и его спасительница отмечали завершение трудового дня чаем с печеньем, то и дело поглядывая на живописное природное явление.
— Когда мост будет готов, поеду в столицу. Письма мои они игнорируют, значит сам поеду, до премьер-министра дойду! Так больше не может продолжаться, — Йозеф сделал глоток чая.
— Сколько вас не будет?
— Не знаю, не знаю, — протянул старик. - Неделю, может, две... К счастью, скоро каникулы. Сестра моей покойной жены обещала принять меня на столько, на сколько потребуется, но мне больно думать, что я обременю своей персоной это обширное семейство. Надо купить что-нибудь племянникам.
— Мне кажется, вы никого не можете обременить. С вами так интересно, — Адалин отпила из своей чашки.
— Ох, милая, их пятнадцать человек в одном доме — зятья, невестки, внуки... это не считая младенцев. Матильда — добрая душа — никогда мне не отказывает в приёме и муж её — хороший еврей, добрый и бескорыстный — никогда с ней не спорит и во всём соглашается. Я не знаю, радоваться за него или волноваться. Но какое это имеет значение, когда все мы уже прожили свои жизни.
— Вы думаете, государство даст субсидию? — вернулась к теме Адалин.
— У меня есть только надежда, милая, больше ничего. — Он с минуту разглядывал радугу, которая уже рассеивалась в воздухе. — Тут нужен спонсор. Но кто в здравом уме согласится вкладываться в сельскую школу? Они скажут: «Ваша школа нам ничего не даст. Ваши выпускники обречены пахать землю и стоять за прилавком сельского магазина. Какой в них толк?» Так они мне скажут и будут правы.
— Насколько я знаю, вы ведёте факультатив по основам работы мозга для всех желающих.
— Да, и желающих становится всё больше. Они платят, кто сколько сможет, как и ваши пациенты, но я вижу огонь в их глазах и благие устремления. Верю, и да услышит меня Бог, они поступят в университет и добьются небывалых высот в науке. Раз в месяц я провожу для них занятия и читаю лекции в университете. Там меня помнят. Декан Мейер — мой хороший друг — любезно предоставляет нам лабораторию и все материалы для исследования. Ах, скорее бы уже закончили этот проклятый мост.
— Не отчаивайтесь, Йозеф. Вы делаете большое дело и вам обязательно воздастся за труды.
— Мне бы хотелось верить в это, дорогая моя. Скажи, как чувствует себя ваш высокочтимый пациент?
При упоминании о генерале кровь хлынула к лицу девушки. С того дня, как он пришёл в себя, Адалин не находила себе места, опасаясь, что он заметит, как она неуклюже возится со стиркой или перепачканная в крови после операции предстанет перед его колким взглядом. Её впервые в жизни волновало, что о ней подумает некий мужчина, помимо отца, и это расстраивало девушку.
— У него вчера поднялась температура, — ответила она. — Не похоже на инфекцию. Возможно, пьёт мало жидкости. Он снова слёг, и мы за ним ухаживаем.
Некоторое время старик внимательно следил за переменой настроения девушки, после чего сказал:
— Мы задержались, дорогая, и отец тебя, наверное, обыскался. Иди домой! Подожди! Я дам тебе галоши, чтобы не запачкать ноги. Вернёшь потом, а можешь и не возвращать. Вы с отцом столько делаете для меня, что мои потуги отплатить вам ничтожны. Вот возьми, — он вынул из нижней полки старенького комода пару небольших чёрных калош. Адалин натянула их на свои ботинки и, прикинув, что обновка немного великовата, но вполне сойдёт, попрощалась с профессором и направилась к дому, хлюпая на ходу по мокрой земле.
Спустя полчаса она вышла на свою улицу. Ноги гудели от напряжения и всё ещё утопали в мокрой земле. Адалин придерживала край плаща и юбку, чтобы не запачкать их и последние шаги до крыльца преодолела уже, наплевав на то, как она выглядела со стороны. Девушка плюхнулась на ступеньку и громко выдохнула. В деревне, конечно, всё прекрасно, кроме похожих на самое настоящее болото дорог после сильного дождя. Она с усилием стянула ботинки и вытянула перед собой уставшие ноги. Вот бы лечь сейчас в горячую ванну. Мечты-мечты.
Внезапно сбоку послышались шаги. Адалин выпрямилась и взглянула на источник шума. Она очень удивилась, завидев, как к крыльцу неспешной вальяжной походкой приближался генерал, раздетый по пояс. У неискушённой девушки от открывшегося ей зрелища дух перехватило. Это понятно, ведь обычно мужчин осматривал отец. Чуть опомнившись, она сообразила, что пациенту не следовало бы так легкомысленно раздеваться после двухдневной температуры, даже если сейчас он хорошо себя чувствовал. Но она не находила в себе сил заговорить, а просто любовалась этим телом, украшенным бугристыми мышцами и шрамами, которые, как известно, тоже украшают мужчин.
Он заметил её, приблизился и опустился рядом.
— Тебя долго не было, Ада, мы уже начали волноваться и подумывали отправить кого-нибудь на поиски, — он слегка откинулся, сидя на ступеньке лестницы и обозревая спину девушки.
Делать ему сейчас какие-то замечания было бесполезно — всё равно не стал бы слушать. Тем не менее Адалин не могла себе позволить пустить на самотёк их с отцом работу и как бы ни смущал её вид полуобнажённого мужчины, она развернулась к нему и бесцеремонно положила ладонь на открытый лоб. Виктор опешил от неожиданности, но сопротивляться не стал.
— Небольшая температура ещё сохраняется. Вернитесь в дом и оденьтесь, генерал. — Она отвела руку, поднялась и не глядя на него скрылась за дверями дома.
— Просто Виктор, — поправил он её, поравнявшись в коридоре.
— Простите, но я не могу, это слишком фамильярно, — она уже чувствовала, как краснеет и очень надеялась, что скоро всё-таки получится сбежать.
— Глупости, — отрезал он. — И с чего ты решила, что вправе указывать мне, что делать? — Голос его обрёл суровый оттенок.
В это время они как раз проходили мимо приемной доктора и, к своей радости, Адалин обнаружила, что посетителей этим вечером было совсем немного. Она не стала устраивать сцен на глазах посторонних и поспешно юркнула в кухню. Генерал неотступно следовал за ней.
— Всё, что я прошу вас сделать носит рекомендательный характер, — продолжила она, когда лишних свидетелей не осталось. — Мы с отцом потратили много сил на то, чтобы вернуть вас к нормальной жизни, и я не прощу себе, если из-за моего недосмотра вы снова пострадаете.
Виктор хмыкнул:
— Вы, врачи, такие дотошные, это очень нервирует. Сбежал бы от вас при первой же возможности. — Он гордо прошествовал к столу, стоявшему посреди кухни, и тяжело приземлился на один из стульев, — чтоб ты знала, — он глянул на неё из-под сведённых бровей, — меня обливали кипящим маслом, я неделю брёл пешком по пояс в болотной грязи, не ел и не пил по много дней и ничего! Живой. Так, ладно, — он перевёл дух, глядя на то, как впечатлилась девушка его словами. — Что у нас на ужин, Ада?
Девушка опомнилась не сразу, рисуя в воображении жуткие картины тяжёлых полевых условий, в которых вынуждены существовать солдаты. Мгновение спустя, она тряхнула головой, огляделась по сторонам и подошла к корзине, стоявшей возле печи. Там находилось несколько крупных рыбин. Видимо, кто-то из пациентов именно так решил расплатиться за приём. Она вынула рыбий хвост и многозначительно взглянула на генерала. Тот лишь рукой махнул, предоставляя ей делать свою работу.
— Знаешь, как я стал генералом? — Начал Виктор, спустя несколько минут тишины. Девушка лишь мельком взглянула на него, ничего не ответив. — Во время одного из сражений, — продолжал он, — нашего главнокомандующего серьезно ранили. Похоже, была диверсия, ведь он находился на дальнем фланге. Так вышло, что мы — кучка офицеров рангом ниже — остались без командира. Счёт шёл на часы и нужно было принимать решение. В итоге мнения разделились: одни голосовали за отступление, другие — за рискованный манёвр, который грозил всем нам гибелью, если что-то пойдёт не так.
— Вы это предложили? — уточнила Адалин.
— Да и осознавал риски, — он нервно постучал пальцами по столу. — Как видишь, я жив и вернулся с победой. — Он замолчал, погрузившись в свои размышления.
Адалин поставила рыбу в печь и вымыв руки, тоже села за стол. Она внимательно вглядывалась в плавные черты его лица, поймала себя на мысли, что не замечала до этого лёгкой горбинки на носу и тонкой пряди седых волос у виска, затем она спросила:
— А что стало с вашим главнокомандующим? Он умер?
Виктор вышел из забытья и взглянув на неё, продолжил:
— Нет, он ещё жив. Его привезли домой и насколько я знаю, сейчас он только ест, спит и гадит под себя. Кажется, будто жив, а на самом деле уже мёртв, только смерть его не принимает и обрекает жену с детьми на нескончаемую муку. Лучше бы мы его тогда добили, чтоб не мучился.
— Что вы такое говорите? — шёпотом спросила изумленная девушка. — Вы что правда могли бы?
— Нет, конечно. Но если бы со мной произошло что-нибудь подобное, я был бы рад, если бы нашёлся такой смельчак.
— Насколько я успела понять за время работы, никогда не бывает одинаковых случаев. Даже здесь один после тяжёлого приступа или травмы лежит всю жизнь до самой смерти, а другой, казалось, что овощ и никаких надежд нет на выздоровление, а он вдруг зашевелил ногой, через месяц сел, заговорил, ещё через два — встал и так далее. Никогда нельзя отчаиваться, — она пыталась поймать взгляд человека, который основательно погрузился в свои размышления.
Тишина постепенно стала заполняться треском углей в печи и приятным запахом рыбы. Адалин больше не лезла с вопросами. Она поняла, что сейчас лучшим решением будет оставить генерала в покое. Она встала и продолжила готовить ужин, не замечая внимательного взгляда голубых глаз, изучавшего её с ног до головы.
Глава 9
Две девушки в нежно голубых платьях и ажурных чепчиках неспешно прогуливались по оживлённой улице, взяв друг друга под руки. Одна из них поминутно останавливалась около очередной витрины и тянула подругу ко входу в магазин. Напарница каждый раз тяжело вздыхала, но от приглашения не отказывалась.
— Как же приятно получать жалование! А тратить еще приятнее! — Лора уже протягивала продавщице несколько купюр.
— Может, и так, — буркнула подруга, с интересом разглядывая голубые перчатки с белым узором.
— Тебе подойдут, — Лора уже была тут как тут, успевая разглядывать со всех сторон прелестную бежевую шляпку, которую только что купила, и наблюдать за выбором подруги.
— Мне не с чем их носить, — пояснила Бьянка. — Если я сейчас куплю перчатки, то потом придётся покупать к ним платье, сапоги, пальто и шляпу. Нет уж.
— Вот и зря. Одна — две зарплаты и ты сможешь позволить себе всё это. Даже ещё останется, — девушка подошла к высокому зеркалу и немного повертелась. Когда обе снова вышли на залитую солнцем улицу, Лора продолжила. — Это я сейчас шикую. Дальше буду половину оклада матери отправлять.
— Где она? — поинтересовалась Бьянка.
— Осталась в Эмберли — глушь, каких не сыскать. Нас у неё двенадцать детей, и она похоже не собирается на этом останавливаться — рожает каждый год непонятно, от кого, — Лора замолкла.
— Ты у неё старшая?
— Нет, Дориан и Рита давно уехали. Рита вышла замуж за какого-то иностранца. Раньше высылала деньги и писала нам, но потом пропала. Ни слуху, ни духу. Дориан служит лейтенантом в нашей армии. Мать им очень гордится.
Девушки прошли мимо тёмного здания с незатейливой вывеской «Кабаре Клариче» над входом. Из открытых дверей доносился громкий женский смех. Невольно внимание подруг привлекла пара, переступившая порог заведения: элегантного вида мужчина и девушка, одетая в яркое платье с глубоким вырезом и довольно короткой по меркам общественного представления о приличиях юбкой. Мужчина, не стесняясь, обнимал свою спутницу за талию в то время как девушка игриво грозила ему пальчиком.
— Ты же догадываешься, куда мы попали, Бьянка? — спросила Лора, когда парочка скрылась из виду. Она молчала, не решаясь подтвердить то, что уже давно было им известно. — Ты была права, нам много платят, при этом не утруждают работой. Отрабатывать все свои блага мы будем потом.
— Но они же не станут нас принуждать? — девушка вопросительно уставилась на подругу. — Местные не похожи на измученных рабынь. Мы же не вещи в конце-то концов!
— Какая ты наивная, — протянула Лора. — Надо будет, придут и возьмут с тебя плату за всё. Я давно догадывалась, только сейчас примирилась. Лучше так, чем... — она обернулась в сторону полулегального борделя, оставшегося позади них. — После заседания коллегии посмотришь и увидишь, что я была права. — Она улыбнулась грустной улыбкой.
— Нужно уходить оттуда, — тихо проговорила Бьянка. — Я не смирюсь, лучше покончу с собой, чем... — она вспомнила те недвусмысленные намеки, которые выказывал глава гильдии при их первой и последней встрече. Ей стало противно даже думать о том, что этот здоровенный бородатый мужик будет нагло прижимать её к себе и касаться своими огромными ручищами. Девушку передернуло. Настроение приятного выходного дня улетучилось и дальше подруги шли уже менее бодрым шагом, особо не интересуясь витринами ближайших магазинов.
— Куда мы уйдём? — решила продолжить разговор Лора. — Вот что ты умеешь? — они остановились.
— Я преподавала историю и искусствоведение у нас в приюте, могу быть учительницей, но без гражданства мне на такую профессию рассчитывать не приходится.
— Вот видишь. Всегда есть «но».
— А ты что умеешь?
Лора задумалась.
— Мать научила меня шить и ткать.
— Отлично!
— Ничего подобного! Ткачихи стирают руки в кровь, а на те деньги, которые получают, не могут даже обувь себе нормальную купить. Мать уже много лет босая ходит. Зимой вообще на улицу не высовывается. — они помолчали. — Остаётся только выскочить замуж и надеяться, что муж не превратится с годами в пропойцу и его не придётся содержать.
— Вместе с оравой детишек, — дополнила Бьянка. Они вышли к городской площади, посреди которой высилась статуя некоего храброго воина верхом на коне. По сторонам от него отходили дорожки, прорезавшие городской сквер насквозь. Девушки, не сговариваясь, направились вдоль одной из аллей, стараясь по возможности не думать о грустном.
Отдалённый шум, который с каждым шагом приближался, они приняли за какой-то местный праздник или выступление бродячих артистов. Но чем ближе подходили, тем более тревожной становилась атмосфера вокруг. В стороне от тропинки, окружённые рядами цветочных клумб, стояли люди. Некоторые из них громко выкрикивали нечто односложное в поддержку или против чего-то, что доносилось до них из центра собравшейся толпы. Чаще всего крики сопровождались нецензурной бранью. Подойдя ближе, подруги обратили внимание, что толпа поделена на два лагеря. Сами они оказались в той, где группа молодых людей в простой потёртой одежде, вероятно, рабочие с хлопковой мануфактуры, с пеной у рта доказывали что-то группе предводителей другой толпы. Девушки прислушались.
