Время, конечная…
Неделя первая. Тишина.
Сидят на рельсах метро туннеля русский, американец и еврей... Американец замечает: "Глядите, в конце туннеля свет". Русский: "Идиот, это поезд". Еврей: "Вы таки верите в теорию заговора?"
Марина
Вновь дождь… Тишина... ни звука в мире. Я медленно выдохнула на оконное стекло, выводя на запотевшем кусочке кривобокое сердце... Холодно. Согреваясь, выдохнула на озябший палец. У соседей завозились в замке, раздались тяжелые шаги соседа.
Да, кто-то мается болью, кто-то дурью, а я... А я не знаю, томит что-то, а что понять не могу.
Щелкнул замок двери, и в сонный дом, словно солнышко в ночную синеву, ворвалась бабушка. Я ее очень люблю, но сегодня мне так хотелось посидеть в тишине у окна, в своих тучах-помыслах.
Вздохнула, хлопнула себя по коленям и поднялась, столько дел, хватит маяться ерундой...
За стеной взвыл телевизор, наш одинокий сосед большой поклонник сериалов. Правда, стоило кому-то в шутку заикнуться об этом, он начинал возмущаться или язвить на тему бурной фантазии современных молодых людей: «Мариночка, ну как вы могли допустить, что я, филолог, заслуженный учитель, я, буду интересоваться столь низкопробной забавой, я бы даже сказал, глупейшим развлечением!» Примерно так все и звучало.
Но, в общем, к старенькому Виктору Павловичу, которого бабушка по доброте душевной угощала горячими пирожками и периодически звала в гости, жалея одинокого человека, у меня неприязни не было. Зато я искренне ненавидела его орущий телевизор. Ненавидела! Когда я в очередной раз озвучивала свое раздражение, бабушка тяжело вздыхала и терпеливо говорила:
— Он так с одиночеством борется, включит, и ему кажется, что дома кто-то есть… А давай его в гости позовем?
— Угу, очень надеюсь, что собираясь сюда, он не забудет выключить своего монстра! — фыркнула я.
— Ну… ты же знаешь он не причем.
Я знала, поэтому накидывала куртку и шла в подъезд, звать Виктора Павловича пить чай. На самом деле, телевизор мешал не из-за плохого слуха соседа, а из-за прихоти бывшего хозяина квартиры. Он владел нашей двушкой и однокомнатной квартирой соседа, и для своего удобства снес часть смежной стены, устроив проход между квартирами.
Когда мы въехали, делать капитальную стену не стали. Мужчин в семье нет, только бабушка, мама и я, так что, выложить новую кирпичную стену было некому, а пока нанять рабочих мы не могли, после покупки квартиры остались долги, и того, что мы все трое получали, едва хватало лишь на самое необходимое.
Тогда новый сосед, Виктор Павлович, предложил прикрепить с двух сторон строительные листы, на чем мы и остановились. Он привез на стареньких «Жигулях» четыре листа гипсокартона и заделал проход, что мы даже отпраздновали бабушкиными пирожками с чаем.
С тех пор Виктор Павлович стал завсегдатаем вечерней кухни и большой поклонник бабушки, точнее, ее пирожков. Мама замкнулась в себе, и хотя прошло уже три года после смерти папы, она часто плакала, когда думала, что ее никто не видит. Бабушка, потерявшая сына, внешне держалась лучше мамы, оптимистично уверяя, что унывать не стоит, мы все еще встретимся.
Бабушка поставила раскрытый зонт сушиться, стянула кремовый плащ, и повесила его на сумочку, уже висевшую на крючке.
Поморщившись от громкого неестественного голоса из-за стены, — кто учит этих актеров, не верю! — я обернулась к бабушке:
— Ты не хочешь позвать его к себе? Сегодняшний сериал просто выводит меня из себя! Мне иногда кажется, что Виктор Павлович таким образом напрашивается в гости…
— Мне очень жаль… но гостей сейчас не надо, весь день сердце не на месте. Да и сон ужасный приснился… Будто на нас туча надвигается, страшная такая… сразу война вспомнилась.
— Бы, ну ты же верующая, в сны верить нельзя… — усмехнулась я, наливая ей чаю. Заодно напомнив горячую тему наших споров, моя бабушка горячо верующая, а я равнодушно атеистичная. Как там у Буратино: «Пациент скорее жив, чем мертв». Так и я, скорее не верю, чем верю. И вообще, мне не до этого… Тут бы с этой жизнью разобраться, а не о будущей думать. Хотя соблазнительно, конечно, ну умрем и там встретимся, и кто не захочет с любимыми людьми никогда не расставаться?
Папу бы увидела, мне плохо без него, я эти годы усиленно работала, заочно заканчивала институт, погружаясь в свои занятия с большим усердием, чтобы хоть как-то отвлечься от потери.
— Маришенька, достань из сумки овощи…
— Бабушка, из-за этого ты таскалась на дачу? Вот же глупость. Билет на автобус дороже стоит, чем эта сумка с овощами.
Раздражение было не унять, чтобы не донимать и так уставшую бабушку, я молча выгрузила овощи в раковину и открыла воду, нависая над потоком гневной глыбой.
— Прости меня, Маришенька, что нагрузила тебя работой… — вздохнула она. — А на дачу меня знакомый отвез, а назад я на автобусе возвращалась, так что овощи вышли как покупные. Не злись, золотая моя.
— Пей чай… там мама что-то испекла, я не смотрела.
Бабушка расцвела.
— Какая она у нас хорошая, правда?
— Очень… — подавляя досаду, отозвалась я. — Вы у меня обе не от мира сего… Одна ездит за сто километров морковку сажать, вторая берет вторую смену в больнице лишь бы дома не появляться. Кажется, папа в этой семье был лишний, словно она дочь твоя, а не невестка.
— Да… Это дар великий…
Злясь, что она опять начнет старую песню о том, что любовь в нашей семье это "Дар Божий", я прервала ее на полуслове.
— Не начинай… прошу. Я все это сотню раз слышала. Да, такая любовь между свекровью и невесткой редкость, но ведь есть еще и другие люди, которые также хорошо ладят. И они могут быть другой веры…
Бабушка не обижалась, она только ласково улыбнулась, и ее улыбка значила: какая ты у меня еще маленькая и глупенькая, вот подрастешь и поймешь! И эта улыбка злила меня еще сильней!
—Ба! — раздраженно прошипела я и ушла из кухни, раздраженно стряхивая капли с рук. Я пошла к себе в комнату. Тут зазвонил мой мобильник. Гневно вытирая руки о джинсы, я достала его из кармана и двум пальцами приложила к уху.
— Да…
— Доченька, у меня тут много дел. Ночевать не приеду. Будете с бабушкой выходить на улицу, накидывайте капюшон и обязательно берите зонты… Обязательно!
— Мам, что случилось? — я не знала, гневаться мне или удивляться, такой просьбе.
Мне тридцать лет. В этом возрасте просить меня «не гулять по лужам без зонта», как-то странно звучит, я бы сказала хуже, ненормально.
— С тобой все в порядке? — настороженно произнесла я.
— Устала… — тихо ответила она.
— Мам… всех денег не заработаешь, откажись от второй смены, приезжай домой. Хочешь, я за тобой приеду?
— Нет! — довольно резко отрезала мама. — Сюда не пускают, карантин, грипп! Не вздумай.
Я секунду помолчала, не понимая, откуда такая нервозность у мамы в голосе, потом нейтрально заметила:
— Народ хилый пошел, всего неделю дождь — и в городе уже карантин по гриппу.
— Да… Так ты помнишь, о чем я просила?
— Не гулять по лужам босиком.
— Марина… неужели ты думаешь, что я третью ночь без сна, стала бы звонить и шутить?
— А что я должна думать после таких предупреждений?! — тем же тоном отозвалась я.
— Делать то, что я сказала. Не забудь передать это бабушке!
— Передам… не переживай, но если она за тобой врачей пришлет, я не при чем…
— Очень смешно! Пока… — и мама прервала связь.
Что это было? Я несколько секунд тупо смотрела на погасший экран телефона, переваривая странный разговор, потом вернулась на кухню, где бабушка, так и не допив чай, домывала овощи над раковиной.
— Ба… мама звонила. Просила не выходить на улицу без зонта и капюшона.
— А что случилось? — обернувшись, спросила ба.
— Понятия не имею, все выглядело так, словно над ней кто-то стоял и она не могла говорить… А, может, я соседских сериалов переслушала. Теория заговора в действии… — засмеялась я.
— Зря смеешься, есть она эта теория. Еще при рождении Христа она называлась Тайна беззакония.
Закатив глаза, я отозвалась:
— О-о-о… Ба… опять ты начала! Ну, я пошла. Тебе бы сюжеты сериальные писать, может, что получше этого бреда бы снимали...
— Наверно… — кротко улыбнулась ба, вернувшись к своим овощам.
Светлана
Глеб появился в нашей семье так давно, что у меня совсем стерлись воспоминания о том времени, когда его не было. При этом он занял так мало места в жизни семьи, что ничего не изменилось.
Его мама разбилась когда ему было десять, а отец, лучший друг моего папы со студенческих времен, начал курить, пить, плюнул на себя, игнорируя предупреждения врачей. Через полгода его нашли в собственном кабинете, схватившимся за сердце.
Как сказал мой папа:
— Сердечная недостаточность пренебрежения не прощает.
Погоревав о друге, они с мамой приняли решение забрать Глеба к себе. Возможно, со стороны мои родители выглядели как герои, но на самом деле, реальность была куда неприглядней.
Они очень занятые люди. Очень. Иногда это очень скверно.
Да, они добрые. Очень. Но если помножить доброту на постоянную занятость, результат выходит совсем не хороший. Нулевой. Лучше быть откровенно равнодушным и черствым, чем вечно занятым. Никто не ждет от эгоиста помощи, от жадного денег, — и разочарования не будет, — а тут добрые люди. Но они всегда заняты.
Папа руководит филиалом большого завода. Мама исследованиями в институте биологии. В общем, они работают. Зарабатывают, чтобы откупаться от меня. На самом деле я поняла это примерно в одно время с появлением Глеба в нашей семье.
Меня перевели в новый кружок, дополнительно к тем, что я посещала раньше. Мне нравилось нанизывать бисер на нитки и вышивать цветными бусами, придумывать и рассчитывать сложные узоры.
Я просила маму отвести меня именно на что-то рукодельное, так как английский и спортшколу я уже посещала. Мама выкроила время и отвела меня на кружок при частной школе.
Когда закончилось первое занятие, Наталья Валентиновна, пожилая дама с добрым взглядом, сказала:
— Когда дома станут вас расспрашивать, как прошло первое занятие и чему вы научились, вы покажите им свои рисунки и расскажите, как правильно нанизывать нитку.
Вернувшись домой, я долго ждала когда мама начнет спрашивать об этом, тем более, она хороша знала, что я давно хотела попасть на подобные занятия. Но мама, раскрыв контейнер с покупной едой, подогрела его в микроволновке и, молча выложив мне на тарелку, ушла в свою комнату.
Я специально ничего не говорила, ожидая ее расспросов, но, так и не дождавшись, ушла спать. Позже пыталась насильно рассказать ей о своих делах, но мама улыбалась, кивала головой, но я точно видела, что она ничего не слышит.
Тогда я заметила, что в моей комнате от изобилия игрушек не пройти, причем покупали их мне без намека на мои пожелания. Для себя долго пыталась понять: они просто откупаются или, покупая ту или иную игрушку, пытаются удовлетворить свой интерес, и выяснить как это работает.
Нет, они не бросали меня одну, и у меня все было: полный холодильник всевозможных вкусняшек, лучший спортивный клуб города, наряды из модных магазинов, каникулы на теплых островах.
Но меня это все не волновало. Попытка поговорить с мамой напрямую привела к неутешительному результату. Она с легким раздражением пояснила, что вокруг нее весь день люди и ей, хотя бы вечером, хочется посидеть молча, а лучше вообще одной. Папа вообще появлялся дома, когда я шла спать, и больше чем на поцелуй в щечку, его не хватало.
Осознав это, протест я выразила тем, что собрала почти все игрушки и отдала с соседний детский сад. Мама этого не заметила, а может просто не стала заострять внимание. Так что Глеб, появившись в нашем доме, мне ни капли не помешал и первое, что я у него спросила: не хочет ли он образовать в нашей семье коалицию детей?
На что он молча покачал головой и ушел в свою комнату, бывший мамин кабинет которым она почти не пользовалась. Перед его появлением там быстро сделали ремонт и купили мебель.
Где я набралась таких мыслей и терминов не знаю, но на тот момент я мечтала иметь кого-то рядом, чтобы… более четкого понимания, зачем мне коалиция и, главное, против кого, я так и не придумала. Я понимала, что мне чего-то не хватает, но выразить не могла.
Его перевели в мою школу, записали в мой спортивный клуб и куда-то еще. Родители оформили усыновление, так что Глеб официально стал мне братом.
Мальчишке, в течение года потерявшему обоих родителей, было очень тяжело и мои родители относились к нему чуть более внимательно, чем ко мне. А я что? По их мнению я счастливый ребенок, у которого все есть.
Дружба у нас началась далеко не сразу. Хотя, я не из тех стервозин, которые стали бы шпынять, пережившего столько горя мальчика за то, что он поселился в моем доме. Да и капризничать не приучена, родители всегда опережали малейшие капризы, так что я толком не знаю, как это делается, первый год я почти к нему не подходила, тем более Глеб и сам был не многословен. Возвращаясь из школы, он здоровался и уходил к себе.
Три года разницы на тот момент было слишком большой, и из-за отличий в расписании занятий мы почти не виделись.
