СЕРДЦЕ МЕРТВОЙ БОГИНИ
Юлия Рудышина
Древняя земля, напоенная кровью и болью, еще помнит колдунов, приносивших жертвы на алтарях юкатанских пирамид, и хранит магию. По легенде, сердце женщины, сотни лет назад отданной богу Смерти, стало рубином и в нем заключена волшебная сила. И когда артефакт похищают из музея Акапулько, начинаются странности – оживают призраки и демоны Запределья, мертвецы устраивают танцы на старом кладбище, а власти и полиция сбились с ног, пытаясь найти охотника за древностями, который не останавливается ни перед чем, и вот уже во время осеннего карнавала найдена первая жертва.
Слишком реалистичные сны о прошлом видит Джованна Фальконе, работающая в местном детективном агентстве. Но все окончательно закружится в безумной пляске, когда появляется таинственный незнакомец, утверждая, что он Мастер Смерти, а она – служительница культа Ла Муэрто, который может избавить город от кошмаров. Мигель Альварес де Санто – кто он, виновник разгула нечисти или посланная духами любовь?
Огромные опахала пальм закрывают небо.
Сапфир, на который легла тень.
Бирюза, покрытая вуалью призрачных грез.
Изумрудные листья — острые, будто кинжалы, которые держат колдуны, стоя на вершине пирамиды. Они совсем юные, с бронзовыми скуластыми лицами и длинными носами — будто клювами попугаев. И перья торчат на накидках, и сверкают шкуры ягуаров, из которых сшиты праздничные одежды. А глаза колдунов черные как оникс.
Или как бездна, куда отправляться той, чье имя было Чан К’ин, солнечное небо.
А стало — Га-Уциль, благая вода.
Вода, которая так нужна сейчас их земле, иссохшей от безжалостного солнца. К’ин жестоко и беспощадно, его янтарные стрелы ранили людей Неба. А иногда и убивали.
И ей, Воде, уйти, истечь кровавой рекой, что будет струиться по желобам с пирамиды… впитаться в трещины и песок, омыть камни и траву — чтобы подарить людям жизнь. И умилостивить бога Тлалока.
И ее сердцу — алому трепещущему рубину — лечь на алтарь, раскрыться Вечному Небу, Отцу-Солнцу... Сердцу, которое пока еще бьется в груди всполошенной птицей. Раскроются ее ребра, и руки шамана вынут из нее жизнь. Чтобы она могла подарить ее своему народу.
Взгляд на небо — все еще синее, без единого облачка. Как чистой воды камень, что находят в горах. Но вот Га-Уциль делает первый шаг, и первый порыв ветра подхватывает ее легкие белые одежды, а за спиной слышится благодарный рев толпы. Люди тоже услышали ветер.
Шаг. Еще один. Ступени дрожат перед глазами, словно бы туман ползет змеями по пирамиде. Га-Уциль — пища для Земли и Неба, для богов в их ритуальном танце. Они должны родить дождь. Она им поможет.
Кто-то должен жертвовать собой, чтобы жили другие.
Но почему она — Га-Уциль? Разве мало красивых и юных в их племени? Почему она?..
Обернулась, легко вдохнув ароматы орхидей и масел, которыми натерли ее гибкое тело утром, готовя к ритуалу. Обернулась, бросив прощальный взгляд на сестер и отца. Никто не плачет по ней. Все радуются. Ведь ей, Га-Уциль, досталась почетная и важная роль.
На вершине пирамиды длинный камень, возле него — колдуны. Там же лежат грудами черепа тех, кто уже ушли в Небо. Но дождя люди так и не дождались. И здесь же будет лежать выжженный Солнцем череп Га-Уциль.
Стало больно дышать — будто проглотила острое каменное крошево. Замерла. Застыла каменным изваянием, как идолы в долине, притаившиеся среди высоких папоротников. Закашлялась. Поднесла руку к губам и выплюнула на ладонь три острых призрачных хрустальных осколка, испачканных в крови. Испуганно уставилась на них.
— Боги не принимают эту жертву! — как будто из тумана послышался глухой голос шамана. Колдун злобно смотрел на Чан К’ин, недостойную называться Га-Уциль.
Недостойную, чтобы ее череп занял место на пирамиде.
А она увидела, что нужно сделать, чтобы умилостивить бога. Колдуны ошиблись, когда хотели дать Небу ее сердце. Не нужна богам ее кровь. Чан К’ин увидела в грезах огромную пещеру, заполненную водой — она далеко отсюда, но именно она — ворота в иной мир, и именно она ждет подношения. И Чан К’ин открылась дорога к пещере и знание о том, что нужно делать.
И она повернулась и указала окровавленной рукой на мальчика, стоящего у подножия пирамиды возле своей худой изможденной матери.
Вот кого хотят боги.
Острые осколки невиданного прежде камня упали с тонким звоном на ступени пирамиды.
Резко проснувшись, я села на кровати, вся дрожа от пережитого в кошмарном сне ужаса. Сердце билось так испуганно, так всполошенно, будто его и правда едва не вырезали из моей груди. Совсем как та легенда про колдовской рубин, которую знают в Акапулько даже дети. Камень этот хранится в музее древностей, и смотритель любит рассказывать страшные истории про принесенную в жертву богиню — отданную богу Смерти две тысячи лет назад. Якобы в этом камне заключена ее бессмертная душа, и пока рубин находится в городе – Акапулько огражден от зла. Камень-хранитель. Камень-душа.
Только почему в глухую ночь я думаю о старинных артефактах, а не о том, что нужно быстрее заснуть? Завтра предстоит тяжелый день, Джованна, ложись и не думай о жутком. Не думай о снах. Ты ведь знаешь, как хрупка эта грань между мирами. Ты знаешь, как легко оказаться в мире мертвых.
Ты там бывала. И у тебя больше нет желания испытать это еще раз.
На часах светилось четыре двадцать. Самое глухое время, час до рассвета. Бабушка говорила, я родилась в этот час. Волчий. Точно, она называла это время волчьим. Почему я сейчас это вспомнила?
Не мигая, смотрела на циферблат. Еще пару часов я могу поспать перед работой, но после жуткого сна не хотелось закрывать глаза. Я все еще видела огромную пирамиду, перевитую лианами, у подножия которой среди папоротников толпились полуголые люди в перьях и шкурах. Я все еще видела блестящие черепа, ступени, крошащиеся от времени, на которых я стояла. И слышала крики, видела кровь на своей ладони. Горло першило и кололо, будто я чем-то подавилась и долго не могла откашляться. Или у меня ангина.
Я медленно вытянула вперед руку, и лунный луч скользнул от окна, как живой. В руке разгоралась, пекла боль. Вспышка острой, невыносимой боли взрезала ладонь, но я боялась смотреть…
В призрачном серебристом свете я все же посмотрела на свою сжатую ладонь. По запястью текли тонкие струйки крови. Раскрыла пальцы, дрожа. На простынь упали три осколка.
Хрусталь?
Я закричала, вскочив на постели и отшвырнув осколки, будто это были опасные ядовитые насекомые. Крик перешел в тонкий визг, а потом – в хрипы. Баюкала руку, прижимала к себе. Потом перемотала простынею, чтобы остановить кровь. Боль стала глуше. Пульсировала. Отзывалась во всем теле.
Часы тихо тикали, отдаваясь в ушах раскатами грома. Я слышала плеск воды, крик мальчика, который тонул в огромном каменном колодце, слышала стук дождевых капель — гулкий, страшный.
Паника накрыла волной, я не могла дышать и упала на кровать без сил, не понимая уже, где нахожусь. В темной пещере с бронзовокожими людьми или своей комнате. Тьма хищным зверем скалилась в окна, рычала проезжающими по дороге автомобилями, смеялась дальним лаем собак... Потом послышался вой, похожий на волчий.
Я посмотрела на часы. Четыре двадцать. Ни на минуту не сдвинулась стрелка. А мне показалось, что я минут пять лежала и пыталась справиться с панической атакой и дикой болью. Вспомнилось, что про это страшное время говорила мне когда-то бабушка, рассказывая сказки своего народа... Что в это время, волчье время, чудища и духи сильней всего, а люди беззащитны. В это время, самое темное перед рассветом, истончается грань между реальностями и совершается больше всего самоубийств... Я тяжело вздохнула, размотав простынь и вытирая окровавленную ладонь.
Это был только сон. Только сон. Только сон. А кровь... порезалась во сне. А осколки? Нечаянно попали в кровать?.. Или кто-то подбросил? Учитывая, как меня ненавидит сестренка, которую бабушка лишила наследства, я уже и гадюкам в постели не удивлюсь. Или скорпионам. Их здесь проще достать...
Но сестренка в прошлом году уехала в Штаты. Вряд ли ей теперь есть дело до меня.
— Не спи...
Голос шел от окна. Послышалось?
— Разбуди меня в четыре двадцать...
Я закрыла лицо ладонями, чувствуя приторно-сладкий запах крови.
Если я не буду видеть чудищ, то и чудища не увидят меня.
Это тоже я слышала от бабушки.
Не смотри в бездну, не смотри в бездну...
Получается, бабуля не пыталась нагнать таинственности и напугать меня своими россказнями? А защищала и обучала?.. Но для чего?..
Но думать об этом сейчас я не могла. Потом, я вспомню все потом. Завтра. Вернее, уже сегодня — но позже... Сейчас я была сосредоточена лишь на том, чтобы дышать.
Четыре двадцать. Время злого колдовства, ведьм и призраков. Время, когда мертвые могут стоять у твоей кровати. Время, когда злые духи могут поработить тебя и увести дорогами волчьего времени.
В мир мертвых.
Снова раздался душераздирающий вой. Скрипнула половица. Еще раз. И еще. Шаги остановились у двери моей спальни.
Стук.
Сердце замерло.
Я моргнула — и время снова полетело, отсчитывая секунды. Я слышала дыхание зверя за дверью, ощущала запах мокрой шерсти и гнилой древесины, запах болота и кладбищенской земли. Запах горьких трав. Ветер качнул прозрачную занавеску. У меня открыто окно?.. Я посмотрела на часы. Четыре двадцать один.
За дверью было тихо.
Тьма отступала.
Бездна закрылась.
Сверкали в лунном свете три хрустальных осколка.
Это был не первый сон о юкатанских пирамидах и жертвах древних богам. Но первый раз он был так ярок. Первый раз он был — как наяву. Первый раз я ощутила боль так, будто меня ранили в реальности... И первый раз я вытащила в свой мир что-то из грез.
Потому что оказалось, некому было подбрасывать мне в спальню те сверкающие льдистые камни, да и зачем? Кто-то настолько ненавидит меня, чтобы свести с ума?.. Но у меня нет золота или драгоценных камней, банковский счет почти пуст... От бабушки достался этот дом и фазенда, пара побрякушек.
И я не знаю никаких тайн, за которые меня можно хотеть уничтожить... У меня нет врагов. Или я думаю, что нет.
Ведь я работаю в опасном месте. В детективном агентстве, которое по большей части занимается поисками потерянных вещей или людей. Кто-то может ненавидеть моего шефа, не так ли? Вдруг он перешел дорогу каким-то бандидос?
Но нет, те не действовали бы так тонко. Они не пытались бы свести меня с ума. Они просто перерезали бы мне горло – и дело с концом. Мало ли подобных убийств происходит в Мексике, да и по всей Америке?
Тот, кто пытается пробраться в мои сны – одарен. И вовсе не умением размахивать мачете и метко стрелять.
До утра я больше не спала. Считала мгновения, уставившись в окно, на темную улицу. Редкие фонари разгоняли мрак, но мне все равно мерещились чудища — в каждом кривом дереве или странном кусте... А когда у крыльца дома заорала соседская кошка, спрыгнув с глухим звуком с козырька на ступени, я сама едва не закричала следом.
И вспомнила, когда впервые ощутила такой дикий первобытный страх.
Первый раз подобное жуткое ощущение посетило меня во время поездки в Египет пару лет назад. Тогда я уже работала в детективном агентстве и самыми "веселыми" делами, за которые брался мой начальник, Аугусто Лопес, были слежки за неверными супругами. Но однажды он взялся найти наследницу изумрудного скарабея, изящной броши, последний владелец которой желал передать ее только своей внучке. Так мы с Лопесом и попали в Каир.
Этот город сразу ошеломил буйством красок и новыми для меня запахами. Здесь даже небо оказалось ярче. Я была поражена этим городом тысячи минаретов и небоскребов, мавзолеев и шумных восточных базаров, где шла бойкая торговля специями, пряностями, изделиями из керамики и драгоценных металлов. Не зря Каир – значит "победоносный". Но вместо роскошных отелей мы наблюдали узкие старинные улочки и оборванных детей, которые еще квартал бежали следом, клянча доллары. Их странные черные глаза казались пустыми. Или осколками камушков. Я боялась смотреть в их глаза, и этот страх был необъяснимым и иррациональным.
Оттуда смотрела бездна.
Мы нашли наследницу в одном из бедных кварталов, она снимала там комнатушку в многоквартирном перенаселенном доме, а сама подрабатывала гидом в какой-то фирме для туристов. После того, как девушка получила скарабея — подарок из-за океана от деда, которого почти не помнила, – она какое-то время задумчиво рассматривала брошь, словно решая, стоит ли память о прошлом роскошной жизни. Если она продаст скарабея, то сможет покинуть нищий квартал, сменить работу, даже переехать куда-то, ей хватит на десяток лет безбедной жизни.
Я так и не узнала, какое решение она приняла, впрочем, это было мне безразлично. Но зато я увидела пирамиды. Я хорошо помню страх, который охватил меня, когда в желто-оранжевом мареве пустыни я рассмотрела эти громадные гробницы. Ступенчатые и невероятно величественные, они почему-то казались мне невероятно страшными. Будто войдешь внутрь — и навеки останешься в мертвом мире. Можно ли тревожить покой ушедших? Не совершают ли люди ошибку, коснувшись запределья? Это были могилы. Это были ворота в мир иной. И нечего людям делать в этом мире.
Элизабет — таково было имя нашей наследницы — называла пирамиду по-местному, Хуфу, и очень ярко и вдохновленно рассказывала нам историю этого места. Было видно, она любит Египет и его мрачные легенды.
И только нежелание показать Лопесу, что я струсила, заставило меня спуститься с верблюда и отправиться вслед за нашей проводницей в черный зев распахнувшегося хода. Пирамида хорошо сохранилась, и иногда мне даже казалось — не было всех этих тысяч лет, и я спускаюсь в тот мир, который давно занесен песками.
В мертвое царство древнего бога, в мир, где нет места живым.
Пустыня, через которую мы добирались, напугала меня — безжизненная, равнодушная, она видела рождения и гибель царств, величие древних фараонов... Что ей я — песчинка?.. Исчезну — и никто не заметит.
Как будто издалека я слышала голос нашего гида и вопросы моего начальника, который казался искренне заинтересованным, но что-то мне подсказывало — самой Элизабет, а не ее экскурсией.
Слова девушки были сухими, казались просто историческими сводками, ничего нового я пока не услышала. Будто она заучила учебник или свой туристический проспект.
– Считается, что воплощением царских амбиций в жизнь занимался Хемион – племянник и визирь фараона, придворный архитектор. Пирамида была построена около 2540 года до нашей эры. Более двух миллионов огромных камней понадобилось, чтобы соорудить ее, и гранитные глыбы доставляли из карьера, который располагался на расстоянии почти тысячи километров от Гиз. Ученые до сих пор не могут найти ответа на вопрос, как переносились эти камни и как строили пирамиду...
Мы шли дальше узким коридором по стертым от времени камням. А мне все тяжелее было дышать, и я так жалела, что согласилась спускаться в это мрачное царство мертвецов! Казалось, во рту у меня песок, а в горле — каменное крошево...
– Много споров вызывает и предназначение этой пирамиды. Согласно самому распространенному мнению, это действительно гробница Хеопса и членов его семьи.
Юлия Рудышина
Аннотация
Древняя земля, напоенная кровью и болью, еще помнит колдунов, приносивших жертвы на алтарях юкатанских пирамид, и хранит магию. По легенде, сердце женщины, сотни лет назад отданной богу Смерти, стало рубином и в нем заключена волшебная сила. И когда артефакт похищают из музея Акапулько, начинаются странности – оживают призраки и демоны Запределья, мертвецы устраивают танцы на старом кладбище, а власти и полиция сбились с ног, пытаясь найти охотника за древностями, который не останавливается ни перед чем, и вот уже во время осеннего карнавала найдена первая жертва.
Слишком реалистичные сны о прошлом видит Джованна Фальконе, работающая в местном детективном агентстве. Но все окончательно закружится в безумной пляске, когда появляется таинственный незнакомец, утверждая, что он Мастер Смерти, а она – служительница культа Ла Муэрто, который может избавить город от кошмаров. Мигель Альварес де Санто – кто он, виновник разгула нечисти или посланная духами любовь?
ГЛАВА 1
Огромные опахала пальм закрывают небо.
Сапфир, на который легла тень.
Бирюза, покрытая вуалью призрачных грез.
Изумрудные листья — острые, будто кинжалы, которые держат колдуны, стоя на вершине пирамиды. Они совсем юные, с бронзовыми скуластыми лицами и длинными носами — будто клювами попугаев. И перья торчат на накидках, и сверкают шкуры ягуаров, из которых сшиты праздничные одежды. А глаза колдунов черные как оникс.
Или как бездна, куда отправляться той, чье имя было Чан К’ин, солнечное небо.
А стало — Га-Уциль, благая вода.
Вода, которая так нужна сейчас их земле, иссохшей от безжалостного солнца. К’ин жестоко и беспощадно, его янтарные стрелы ранили людей Неба. А иногда и убивали.
И ей, Воде, уйти, истечь кровавой рекой, что будет струиться по желобам с пирамиды… впитаться в трещины и песок, омыть камни и траву — чтобы подарить людям жизнь. И умилостивить бога Тлалока.
И ее сердцу — алому трепещущему рубину — лечь на алтарь, раскрыться Вечному Небу, Отцу-Солнцу... Сердцу, которое пока еще бьется в груди всполошенной птицей. Раскроются ее ребра, и руки шамана вынут из нее жизнь. Чтобы она могла подарить ее своему народу.
Взгляд на небо — все еще синее, без единого облачка. Как чистой воды камень, что находят в горах. Но вот Га-Уциль делает первый шаг, и первый порыв ветра подхватывает ее легкие белые одежды, а за спиной слышится благодарный рев толпы. Люди тоже услышали ветер.
Шаг. Еще один. Ступени дрожат перед глазами, словно бы туман ползет змеями по пирамиде. Га-Уциль — пища для Земли и Неба, для богов в их ритуальном танце. Они должны родить дождь. Она им поможет.
Кто-то должен жертвовать собой, чтобы жили другие.
Но почему она — Га-Уциль? Разве мало красивых и юных в их племени? Почему она?..
Обернулась, легко вдохнув ароматы орхидей и масел, которыми натерли ее гибкое тело утром, готовя к ритуалу. Обернулась, бросив прощальный взгляд на сестер и отца. Никто не плачет по ней. Все радуются. Ведь ей, Га-Уциль, досталась почетная и важная роль.
На вершине пирамиды длинный камень, возле него — колдуны. Там же лежат грудами черепа тех, кто уже ушли в Небо. Но дождя люди так и не дождались. И здесь же будет лежать выжженный Солнцем череп Га-Уциль.
Стало больно дышать — будто проглотила острое каменное крошево. Замерла. Застыла каменным изваянием, как идолы в долине, притаившиеся среди высоких папоротников. Закашлялась. Поднесла руку к губам и выплюнула на ладонь три острых призрачных хрустальных осколка, испачканных в крови. Испуганно уставилась на них.
— Боги не принимают эту жертву! — как будто из тумана послышался глухой голос шамана. Колдун злобно смотрел на Чан К’ин, недостойную называться Га-Уциль.
Недостойную, чтобы ее череп занял место на пирамиде.
А она увидела, что нужно сделать, чтобы умилостивить бога. Колдуны ошиблись, когда хотели дать Небу ее сердце. Не нужна богам ее кровь. Чан К’ин увидела в грезах огромную пещеру, заполненную водой — она далеко отсюда, но именно она — ворота в иной мир, и именно она ждет подношения. И Чан К’ин открылась дорога к пещере и знание о том, что нужно делать.
И она повернулась и указала окровавленной рукой на мальчика, стоящего у подножия пирамиды возле своей худой изможденной матери.
Вот кого хотят боги.
Острые осколки невиданного прежде камня упали с тонким звоном на ступени пирамиды.
***
Резко проснувшись, я села на кровати, вся дрожа от пережитого в кошмарном сне ужаса. Сердце билось так испуганно, так всполошенно, будто его и правда едва не вырезали из моей груди. Совсем как та легенда про колдовской рубин, которую знают в Акапулько даже дети. Камень этот хранится в музее древностей, и смотритель любит рассказывать страшные истории про принесенную в жертву богиню — отданную богу Смерти две тысячи лет назад. Якобы в этом камне заключена ее бессмертная душа, и пока рубин находится в городе – Акапулько огражден от зла. Камень-хранитель. Камень-душа.
Только почему в глухую ночь я думаю о старинных артефактах, а не о том, что нужно быстрее заснуть? Завтра предстоит тяжелый день, Джованна, ложись и не думай о жутком. Не думай о снах. Ты ведь знаешь, как хрупка эта грань между мирами. Ты знаешь, как легко оказаться в мире мертвых.
Ты там бывала. И у тебя больше нет желания испытать это еще раз.
На часах светилось четыре двадцать. Самое глухое время, час до рассвета. Бабушка говорила, я родилась в этот час. Волчий. Точно, она называла это время волчьим. Почему я сейчас это вспомнила?
Не мигая, смотрела на циферблат. Еще пару часов я могу поспать перед работой, но после жуткого сна не хотелось закрывать глаза. Я все еще видела огромную пирамиду, перевитую лианами, у подножия которой среди папоротников толпились полуголые люди в перьях и шкурах. Я все еще видела блестящие черепа, ступени, крошащиеся от времени, на которых я стояла. И слышала крики, видела кровь на своей ладони. Горло першило и кололо, будто я чем-то подавилась и долго не могла откашляться. Или у меня ангина.
Я медленно вытянула вперед руку, и лунный луч скользнул от окна, как живой. В руке разгоралась, пекла боль. Вспышка острой, невыносимой боли взрезала ладонь, но я боялась смотреть…
В призрачном серебристом свете я все же посмотрела на свою сжатую ладонь. По запястью текли тонкие струйки крови. Раскрыла пальцы, дрожа. На простынь упали три осколка.
Хрусталь?
Я закричала, вскочив на постели и отшвырнув осколки, будто это были опасные ядовитые насекомые. Крик перешел в тонкий визг, а потом – в хрипы. Баюкала руку, прижимала к себе. Потом перемотала простынею, чтобы остановить кровь. Боль стала глуше. Пульсировала. Отзывалась во всем теле.
Часы тихо тикали, отдаваясь в ушах раскатами грома. Я слышала плеск воды, крик мальчика, который тонул в огромном каменном колодце, слышала стук дождевых капель — гулкий, страшный.
Паника накрыла волной, я не могла дышать и упала на кровать без сил, не понимая уже, где нахожусь. В темной пещере с бронзовокожими людьми или своей комнате. Тьма хищным зверем скалилась в окна, рычала проезжающими по дороге автомобилями, смеялась дальним лаем собак... Потом послышался вой, похожий на волчий.
Я посмотрела на часы. Четыре двадцать. Ни на минуту не сдвинулась стрелка. А мне показалось, что я минут пять лежала и пыталась справиться с панической атакой и дикой болью. Вспомнилось, что про это страшное время говорила мне когда-то бабушка, рассказывая сказки своего народа... Что в это время, волчье время, чудища и духи сильней всего, а люди беззащитны. В это время, самое темное перед рассветом, истончается грань между реальностями и совершается больше всего самоубийств... Я тяжело вздохнула, размотав простынь и вытирая окровавленную ладонь.
Это был только сон. Только сон. Только сон. А кровь... порезалась во сне. А осколки? Нечаянно попали в кровать?.. Или кто-то подбросил? Учитывая, как меня ненавидит сестренка, которую бабушка лишила наследства, я уже и гадюкам в постели не удивлюсь. Или скорпионам. Их здесь проще достать...
Но сестренка в прошлом году уехала в Штаты. Вряд ли ей теперь есть дело до меня.
— Не спи...
Голос шел от окна. Послышалось?
— Разбуди меня в четыре двадцать...
Я закрыла лицо ладонями, чувствуя приторно-сладкий запах крови.
Если я не буду видеть чудищ, то и чудища не увидят меня.
Это тоже я слышала от бабушки.
Не смотри в бездну, не смотри в бездну...
Получается, бабуля не пыталась нагнать таинственности и напугать меня своими россказнями? А защищала и обучала?.. Но для чего?..
Но думать об этом сейчас я не могла. Потом, я вспомню все потом. Завтра. Вернее, уже сегодня — но позже... Сейчас я была сосредоточена лишь на том, чтобы дышать.
Четыре двадцать. Время злого колдовства, ведьм и призраков. Время, когда мертвые могут стоять у твоей кровати. Время, когда злые духи могут поработить тебя и увести дорогами волчьего времени.
В мир мертвых.
Снова раздался душераздирающий вой. Скрипнула половица. Еще раз. И еще. Шаги остановились у двери моей спальни.
Стук.
Сердце замерло.
Я моргнула — и время снова полетело, отсчитывая секунды. Я слышала дыхание зверя за дверью, ощущала запах мокрой шерсти и гнилой древесины, запах болота и кладбищенской земли. Запах горьких трав. Ветер качнул прозрачную занавеску. У меня открыто окно?.. Я посмотрела на часы. Четыре двадцать один.
За дверью было тихо.
Тьма отступала.
Бездна закрылась.
Сверкали в лунном свете три хрустальных осколка.
***
Это был не первый сон о юкатанских пирамидах и жертвах древних богам. Но первый раз он был так ярок. Первый раз он был — как наяву. Первый раз я ощутила боль так, будто меня ранили в реальности... И первый раз я вытащила в свой мир что-то из грез.
Потому что оказалось, некому было подбрасывать мне в спальню те сверкающие льдистые камни, да и зачем? Кто-то настолько ненавидит меня, чтобы свести с ума?.. Но у меня нет золота или драгоценных камней, банковский счет почти пуст... От бабушки достался этот дом и фазенда, пара побрякушек.
И я не знаю никаких тайн, за которые меня можно хотеть уничтожить... У меня нет врагов. Или я думаю, что нет.
Ведь я работаю в опасном месте. В детективном агентстве, которое по большей части занимается поисками потерянных вещей или людей. Кто-то может ненавидеть моего шефа, не так ли? Вдруг он перешел дорогу каким-то бандидос?
Но нет, те не действовали бы так тонко. Они не пытались бы свести меня с ума. Они просто перерезали бы мне горло – и дело с концом. Мало ли подобных убийств происходит в Мексике, да и по всей Америке?
Тот, кто пытается пробраться в мои сны – одарен. И вовсе не умением размахивать мачете и метко стрелять.
До утра я больше не спала. Считала мгновения, уставившись в окно, на темную улицу. Редкие фонари разгоняли мрак, но мне все равно мерещились чудища — в каждом кривом дереве или странном кусте... А когда у крыльца дома заорала соседская кошка, спрыгнув с глухим звуком с козырька на ступени, я сама едва не закричала следом.
И вспомнила, когда впервые ощутила такой дикий первобытный страх.
Первый раз подобное жуткое ощущение посетило меня во время поездки в Египет пару лет назад. Тогда я уже работала в детективном агентстве и самыми "веселыми" делами, за которые брался мой начальник, Аугусто Лопес, были слежки за неверными супругами. Но однажды он взялся найти наследницу изумрудного скарабея, изящной броши, последний владелец которой желал передать ее только своей внучке. Так мы с Лопесом и попали в Каир.
Этот город сразу ошеломил буйством красок и новыми для меня запахами. Здесь даже небо оказалось ярче. Я была поражена этим городом тысячи минаретов и небоскребов, мавзолеев и шумных восточных базаров, где шла бойкая торговля специями, пряностями, изделиями из керамики и драгоценных металлов. Не зря Каир – значит "победоносный". Но вместо роскошных отелей мы наблюдали узкие старинные улочки и оборванных детей, которые еще квартал бежали следом, клянча доллары. Их странные черные глаза казались пустыми. Или осколками камушков. Я боялась смотреть в их глаза, и этот страх был необъяснимым и иррациональным.
Оттуда смотрела бездна.
Мы нашли наследницу в одном из бедных кварталов, она снимала там комнатушку в многоквартирном перенаселенном доме, а сама подрабатывала гидом в какой-то фирме для туристов. После того, как девушка получила скарабея — подарок из-за океана от деда, которого почти не помнила, – она какое-то время задумчиво рассматривала брошь, словно решая, стоит ли память о прошлом роскошной жизни. Если она продаст скарабея, то сможет покинуть нищий квартал, сменить работу, даже переехать куда-то, ей хватит на десяток лет безбедной жизни.
Я так и не узнала, какое решение она приняла, впрочем, это было мне безразлично. Но зато я увидела пирамиды. Я хорошо помню страх, который охватил меня, когда в желто-оранжевом мареве пустыни я рассмотрела эти громадные гробницы. Ступенчатые и невероятно величественные, они почему-то казались мне невероятно страшными. Будто войдешь внутрь — и навеки останешься в мертвом мире. Можно ли тревожить покой ушедших? Не совершают ли люди ошибку, коснувшись запределья? Это были могилы. Это были ворота в мир иной. И нечего людям делать в этом мире.
Элизабет — таково было имя нашей наследницы — называла пирамиду по-местному, Хуфу, и очень ярко и вдохновленно рассказывала нам историю этого места. Было видно, она любит Египет и его мрачные легенды.
И только нежелание показать Лопесу, что я струсила, заставило меня спуститься с верблюда и отправиться вслед за нашей проводницей в черный зев распахнувшегося хода. Пирамида хорошо сохранилась, и иногда мне даже казалось — не было всех этих тысяч лет, и я спускаюсь в тот мир, который давно занесен песками.
В мертвое царство древнего бога, в мир, где нет места живым.
Пустыня, через которую мы добирались, напугала меня — безжизненная, равнодушная, она видела рождения и гибель царств, величие древних фараонов... Что ей я — песчинка?.. Исчезну — и никто не заметит.
Как будто издалека я слышала голос нашего гида и вопросы моего начальника, который казался искренне заинтересованным, но что-то мне подсказывало — самой Элизабет, а не ее экскурсией.
Слова девушки были сухими, казались просто историческими сводками, ничего нового я пока не услышала. Будто она заучила учебник или свой туристический проспект.
– Считается, что воплощением царских амбиций в жизнь занимался Хемион – племянник и визирь фараона, придворный архитектор. Пирамида была построена около 2540 года до нашей эры. Более двух миллионов огромных камней понадобилось, чтобы соорудить ее, и гранитные глыбы доставляли из карьера, который располагался на расстоянии почти тысячи километров от Гиз. Ученые до сих пор не могут найти ответа на вопрос, как переносились эти камни и как строили пирамиду...
Мы шли дальше узким коридором по стертым от времени камням. А мне все тяжелее было дышать, и я так жалела, что согласилась спускаться в это мрачное царство мертвецов! Казалось, во рту у меня песок, а в горле — каменное крошево...
– Много споров вызывает и предназначение этой пирамиды. Согласно самому распространенному мнению, это действительно гробница Хеопса и членов его семьи.
