В каком-то смысле для меня ситуация была просто фантастическая. К годам, когда любые семейные отношения, мягко говоря, стабилизируются, когда выросли дети и выросла собственная жизнь, точнее две собственных жизни выросли и, ведомые умелыми руками, пересекались кругами – и не пересекались, давая отношениям дистанцию, которая позволяла не теснить друг друга – в этот момент мне судьба протягивает странный подарок: в моей уже много пережившей жизни вдруг появляется человек, невероятно похожий на моего молодого мужа. То есть у меня в жизни их становится двое, – двое похожих красивых и сильных мужчин, один – с седеющей головой и другой – молодой, черноволосый, как тридцать лет назад его отец, и который смотрит на меня теми же ласковыми карими глазами. И заметьте, – он мне не сын – пасынок.
Мы гуляли по городу, и он провожал меня домой по Фонтанке под мокрым снегом. И я смеялась – машина времени: «Вот так же вдоль этой покрытой льдом реки я шла к Египетскому мостику, держа под руку твоего отца».
Мы уехали на Балканы втроем, не считая собаки, а наш старший остался в Петербурге. Он, как и я, такое же петербургское творение, которое хорошо смотрится на фоне Летнего сада, не любит жару и хочет строить дома только вдоль Финского залива, – он у нас архитектор. Но прилетает к нам в Черногорию часто и с удовольствием. И всегда вовремя. Когда соскучился без него отец, когда Аня болеет, когда со мной начинает что-то происходить – а рассказать некому.
Понимаешь, не в том дело, что мне здесь скучно. Я даже вида не могу показать, что что-то не так. Они оба – посмотри – особенно Анюта, – так прижились здесь, да и мне все хорошо, но это как тогда в Швейцарии, –помнишь, я тебе рассказывала? Мы сначала уехали в Женеву, и я ходила неделю вокруг знаменитого озера и понимала, что еще пару дней – и я сверну шею этим лебедям… Здесь на Балканах, среди славянской речи и обшарпанных, как на Владимирской, белградских фасадов, – роднее и понятней. Но я не могу жить в стране вечных каникул. Да, правильно, четыре книги за два года, и еще три сейчас выйдут… но я не могу жить, как в комнате с ватными стенами.
Ты хочешь вернуться в Москву?
Нет, я хочу, чтобы у меня здесь была жизнь, как в Москве.
Аня стояла лицом к окну, и я видела, как на ее милом личике вдруг проявилось совсем взрослое выражение.
Но мы же отпускаем тебя в Сербию... – сказала она глухо, и у меня сжалось сердце.
Два грустных человека сидели в комнате и слушали мой монолог.
После моего возвращения из Белграда они как-то притихли. Меньше наседали на меня с домашними делами, сами чего-то готовили себе по утрам и выходили из комнаты, когда в моем телефоне раздавался характерный звонок…
Вы же знаете: не могу даже вида вашему отцу показать! Я должна быть перманентно счастлива, что каждое утро вижу море! Я на этом балконе как в вольере! Вокруг меня решетки из невозможности: невозможно снова пройтись по Тверской, невозможно посидеть с подружками в Пушкине, невозможно выйти в прямой эфир или встать рядом с А.М. на сцене, невозможно нестись во Внуково и ругаться на пробки, прибегать в последнюю минуту на спектакль, некуда носить вечерние платья и даже нормальные украшения!
Это я еще не могу им рассказать о самой невыносимой невозможности – о той, которая ускользала от меня, или я от нее, и которая каждый день звучала в телефоне веселым голосом с балканским акцентом: «Когда ты приедешь в Белград?»
Вы еще прикиньте, сколько мне лет! Как и где я проведу остаток дня?
С нами…
60.
А как тебе моя выставка? – спросила Аня.
Анюта, ты у меня неиссякаемый источник положительных эмоций.
Огромные картонные квадраты с фотографиями для выставки уже стояли готовые у стены в ее комнате.
Прогресс, – шутили мы. Первая ее фотовыставка была про насекомых: страшные монстры упирались в зрителя огромными нездешними глазами, вторая – на радость участникам – о черногорских котах, и, наконец, на этот раз – люди!
На другой день открывался в нашей теплой Будве Форум русских европейцев, и наша Аня намеревалась получить там свои пятнадцать минут славы – шесть портретов на выставке фотографии.
Выбор был странный, как и все, что делает Аня. Я-то только радовалась, что не пауки. Шесть портретов – шесть наших общих балканских приключений. Портрет, которым Аня особенно гордится и цены которому я, конечно, определить не могу, – это какая-то, как говорит Аня, супер известная американская певица, которая выступает под псевдонимом LP. Смешная девчонка в лихо заломленной шляпе, – Аня впервые получила заказ на съемки концерта, причем в Хорватии.
И мы с ней поехали – в самую жару, сначала на автобусе, а потом на кораблике, через древний Сплит, в городок Шибеник, с крепостью на горе, средневековым замком и садом с лекарственными травами у монастыря святого Лаврентия. Певица честно отработала под оглушительный рев поклонников, а потом так же добросовестно принимала в специально отведенном месте журналистов и фотографов. Я даже из- за угла – меня не пустили – щелкнула Анну на телефон. Со знаменитостью. Но на выставке, конечно, будет портрет – на сцене, в ковбойской шляпе, с сияющим взглядом.
Вот тоже из Хорватии – пианист – видны только лицо и руки, а рояль сливается с темнотой. Это мы на концерте на церемонии, где мне давали какую-то награду за мои усилия – скромные – вернуть на Балканах интерес к русской литературе. Мой любимый – добродушный краснощекий кондитер в поварском колпаке с белоснежным тортом в руках, – это уже из нашего летнего путешествия по Сербии. Два портрета с прошлогоднего форума – Борис Гребенщиков и Владимир Сорокин. Да, не скучно Анна год провела.
А в завершение – безымянный портрет – Бокельский стрелок. На картине – Боко-Которский залив, и в его прекрасных водах на маленьком плотике качается привязанный петух – это не просто петух – это символ турецких захватчиков. Со спины снят стрелок в черном, шитым золотом жилете с красным поясом, у него на плече ружье, поза схвачена – это как они, черногорцы, умеют: спокойная и напряженная одновременно – враг не пройдет!
Мужчины наши пакуют картины, пора ехать и монтировать Анину выставку. Завтра сюда съедется народ, который поразбросало по Европе. Анне – слава, а мне – московские друзья, которых не видела уже несколько лет.
61.
…Дорогой, я улетаю в Москву. Прости, что не сказала заранее. Роман окончен, сегодня ставлю точку, название придумала. Мне нечего здесь делать. Вся моя жизнь там, в Москве. Друзья, с которыми вместе я еду в аэропорт, говорят, что я напрасно надеюсь вернуть то, что прервалось моим отлетом, что той Москвы, которая теперь манит меня огнями, больше нет, и что мне вряд ли понравится этот особяненный город. Я им верю, но хочу посмотреть своими глазами, – возможно ли восстановить разорванную ткань.
Я наготовила своим зимних запасов, и они отпустили меня.
Ты не думай, я полюбила Балканы и привязалась к тебе. Мы с тобой обязательно доделаем все, что вместе придумали, – и покажем в Москве. Приезжай! Конечно, из Белграда до Москвы подальше, чем до Черногории, но ты ведь легок на подъем. Может, и вернемся вместе. Может, ты еще свозишь меня на Тару, и я снова увижу восход над золотыми соснами, нарву желтых цветов и вдохну этот запах – печали и счастья.
Мы гуляли по городу, и он провожал меня домой по Фонтанке под мокрым снегом. И я смеялась – машина времени: «Вот так же вдоль этой покрытой льдом реки я шла к Египетскому мостику, держа под руку твоего отца».
Мы уехали на Балканы втроем, не считая собаки, а наш старший остался в Петербурге. Он, как и я, такое же петербургское творение, которое хорошо смотрится на фоне Летнего сада, не любит жару и хочет строить дома только вдоль Финского залива, – он у нас архитектор. Но прилетает к нам в Черногорию часто и с удовольствием. И всегда вовремя. Когда соскучился без него отец, когда Аня болеет, когда со мной начинает что-то происходить – а рассказать некому.
Понимаешь, не в том дело, что мне здесь скучно. Я даже вида не могу показать, что что-то не так. Они оба – посмотри – особенно Анюта, – так прижились здесь, да и мне все хорошо, но это как тогда в Швейцарии, –помнишь, я тебе рассказывала? Мы сначала уехали в Женеву, и я ходила неделю вокруг знаменитого озера и понимала, что еще пару дней – и я сверну шею этим лебедям… Здесь на Балканах, среди славянской речи и обшарпанных, как на Владимирской, белградских фасадов, – роднее и понятней. Но я не могу жить в стране вечных каникул. Да, правильно, четыре книги за два года, и еще три сейчас выйдут… но я не могу жить, как в комнате с ватными стенами.
Ты хочешь вернуться в Москву?
Нет, я хочу, чтобы у меня здесь была жизнь, как в Москве.
Аня стояла лицом к окну, и я видела, как на ее милом личике вдруг проявилось совсем взрослое выражение.
Но мы же отпускаем тебя в Сербию... – сказала она глухо, и у меня сжалось сердце.
Два грустных человека сидели в комнате и слушали мой монолог.
После моего возвращения из Белграда они как-то притихли. Меньше наседали на меня с домашними делами, сами чего-то готовили себе по утрам и выходили из комнаты, когда в моем телефоне раздавался характерный звонок…
Вы же знаете: не могу даже вида вашему отцу показать! Я должна быть перманентно счастлива, что каждое утро вижу море! Я на этом балконе как в вольере! Вокруг меня решетки из невозможности: невозможно снова пройтись по Тверской, невозможно посидеть с подружками в Пушкине, невозможно выйти в прямой эфир или встать рядом с А.М. на сцене, невозможно нестись во Внуково и ругаться на пробки, прибегать в последнюю минуту на спектакль, некуда носить вечерние платья и даже нормальные украшения!
Это я еще не могу им рассказать о самой невыносимой невозможности – о той, которая ускользала от меня, или я от нее, и которая каждый день звучала в телефоне веселым голосом с балканским акцентом: «Когда ты приедешь в Белград?»
Вы еще прикиньте, сколько мне лет! Как и где я проведу остаток дня?
С нами…
60.
А как тебе моя выставка? – спросила Аня.
Анюта, ты у меня неиссякаемый источник положительных эмоций.
Огромные картонные квадраты с фотографиями для выставки уже стояли готовые у стены в ее комнате.
Прогресс, – шутили мы. Первая ее фотовыставка была про насекомых: страшные монстры упирались в зрителя огромными нездешними глазами, вторая – на радость участникам – о черногорских котах, и, наконец, на этот раз – люди!
На другой день открывался в нашей теплой Будве Форум русских европейцев, и наша Аня намеревалась получить там свои пятнадцать минут славы – шесть портретов на выставке фотографии.
Выбор был странный, как и все, что делает Аня. Я-то только радовалась, что не пауки. Шесть портретов – шесть наших общих балканских приключений. Портрет, которым Аня особенно гордится и цены которому я, конечно, определить не могу, – это какая-то, как говорит Аня, супер известная американская певица, которая выступает под псевдонимом LP. Смешная девчонка в лихо заломленной шляпе, – Аня впервые получила заказ на съемки концерта, причем в Хорватии.
И мы с ней поехали – в самую жару, сначала на автобусе, а потом на кораблике, через древний Сплит, в городок Шибеник, с крепостью на горе, средневековым замком и садом с лекарственными травами у монастыря святого Лаврентия. Певица честно отработала под оглушительный рев поклонников, а потом так же добросовестно принимала в специально отведенном месте журналистов и фотографов. Я даже из- за угла – меня не пустили – щелкнула Анну на телефон. Со знаменитостью. Но на выставке, конечно, будет портрет – на сцене, в ковбойской шляпе, с сияющим взглядом.
Вот тоже из Хорватии – пианист – видны только лицо и руки, а рояль сливается с темнотой. Это мы на концерте на церемонии, где мне давали какую-то награду за мои усилия – скромные – вернуть на Балканах интерес к русской литературе. Мой любимый – добродушный краснощекий кондитер в поварском колпаке с белоснежным тортом в руках, – это уже из нашего летнего путешествия по Сербии. Два портрета с прошлогоднего форума – Борис Гребенщиков и Владимир Сорокин. Да, не скучно Анна год провела.
А в завершение – безымянный портрет – Бокельский стрелок. На картине – Боко-Которский залив, и в его прекрасных водах на маленьком плотике качается привязанный петух – это не просто петух – это символ турецких захватчиков. Со спины снят стрелок в черном, шитым золотом жилете с красным поясом, у него на плече ружье, поза схвачена – это как они, черногорцы, умеют: спокойная и напряженная одновременно – враг не пройдет!
Мужчины наши пакуют картины, пора ехать и монтировать Анину выставку. Завтра сюда съедется народ, который поразбросало по Европе. Анне – слава, а мне – московские друзья, которых не видела уже несколько лет.
61.
…Дорогой, я улетаю в Москву. Прости, что не сказала заранее. Роман окончен, сегодня ставлю точку, название придумала. Мне нечего здесь делать. Вся моя жизнь там, в Москве. Друзья, с которыми вместе я еду в аэропорт, говорят, что я напрасно надеюсь вернуть то, что прервалось моим отлетом, что той Москвы, которая теперь манит меня огнями, больше нет, и что мне вряд ли понравится этот особяненный город. Я им верю, но хочу посмотреть своими глазами, – возможно ли восстановить разорванную ткань.
Я наготовила своим зимних запасов, и они отпустили меня.
Ты не думай, я полюбила Балканы и привязалась к тебе. Мы с тобой обязательно доделаем все, что вместе придумали, – и покажем в Москве. Приезжай! Конечно, из Белграда до Москвы подальше, чем до Черногории, но ты ведь легок на подъем. Может, и вернемся вместе. Может, ты еще свозишь меня на Тару, и я снова увижу восход над золотыми соснами, нарву желтых цветов и вдохну этот запах – печали и счастья.
