АННОТАЦИЯ
Странные дела творятся на севере.
Боги покинули Нотрад, а снежные чудища прячут сокровища от людей.
Среди запретных гор порой раздается детский плач.
Страшные сказки, рассказанные ночью под завывания вьюги – вовсе даже не сказки.
Вдова Хелмайн, что правит суровым северным краем, не любит гостей и не доверяет мужчинам.
Но Талгор, пришедший с юга, верит в добро, а его сердце полно надежды вернуть утраченную любовь.
ГЛАВА 1. Незваный гость
– Сокровищ не будет. Убирайся отсюда, пока цел, пес когана. И свору свою забери.
Хелмайн придержала норовистого коня и надменно вскинула голову. Светлые локоны покрывалом рассыпались поверх меховой накидки, заискрили на солнце.
Красивая.
Но дерзкая. Рот изогнут в насмешливой полуулыбке, голубые глаза замораживают льдом.
Именно такой Талгору она и запомнилась.
И эти волосы, которые мягким шелком падали ему на грудь. И вкус дерзких, сочных губ. И белизна нежной кожи под слоями одежды.
И то, как она, забывшись в порыве чувств, шептала его имя.
Злиться на нее не получалось.
Талгор зябко повел плечами под суконным плащом, оказавшимся слишком легким для здешних морозов, и, прищурившись, окинул взглядом бескрайние снежные просторы, за которыми виднелся бревенчатый частокол, скрывающий поселение северян.
– Холодно здесь у вас, кунна Хелмайн. Мои люди мерзнут. Может, пригласишь в дом, поговорим? И о сокровищах, и о планах когана.
Она презрительно фыркнула.
– Не считай меня дурой, Талгор Эйтри. Я прекрасно знаю, чего хочет коган, и уже давненько ждала от него посланцев. Когда он перестал получать сокровища с севера, то решил, что я прячу их под своей юбкой.
Взгляд Талгора опустился к ее ноге, продетой в стремя. Юбкой там и не пахло: стеганые штаны с кожаными нашивками на коленях, высокие меховые сапоги, которым не страшны сугробы. Легкий топорик, красноречиво пристегнутый к боку. За спиной – круглый щит.
Она готовилась к битве, а не к разговорам.
– И вот явился ты – чтобы отобрать у меня власть и засесть в Нотраде кунном. Только зря надеешься: придя с мечом, порог моего дома ты не переступишь.
Строптивая. Но даже это ее не портит. Если женщина правит диким северным краем, да еще взяла в руки оружие, глупо ожидать от нее покорности.
И… неинтересно?
Тем не менее, проливать кровь отчаянно не хотелось.
– Ты верно все поняла, кунна Хелмайн. В последнем обозе с данью из Нотрада коган не обнаружил так полюбившихся ему самоцветов, и это ему не понравилось. Поэтому он поручил мне приехать в Нотрад и поискать их получше.
На молочно-белых щеках вспыхнул гневный румянец.
– Самоцветов больше нет. Я отправила вам всё, что нашла в сундуках мужа после его смерти. Коган обвиняет меня в воровстве, даже не ведая, что именно Гридиг обкрадывал его годами.
Талгор невольно поморщился. Отчего-то даже сомнений не возникло, что она говорит правду. Гридига Талля, второго мужа Хелмайн, он видел всего раз, и уже тогда между ними не возникло взаимопонимания. Массивная стать и крупная косматая голова в сочетании с низким лбом и глубоко посаженными темными глазами придавали Гридигу сходство с диким кабаном, а ужасающая жестокость, причем не только по отношению к врагам, но и к собственным людям, лишь усиливала это впечатление.
Коган, впрочем, ценил кунна Талля за верность и крепкую руку, благодаря которой в северном куннате царил порядок, а нотрадцы безропотно пополняли объединенные войска.
Но главным образом – за бесценные сокровища снежных хексов, которые Гридиг неизменно поставлял в коганат в качестве ежегодной дани.
Смерть такого важного человека опечалила когана. Однако до поры он не трогал вдову Талля, пока та продолжала выполнять обязательства и присылать самоцветы.
Теперь же всё изменилось, а Талгору предстояло разобраться в причинах.
– Я верю тебе, кунна Хелмайн. Так может, расскажешь, куда подевались сокровища? Может, горы иссякли? Или снежные хексы разлюбили загадывать загадки?
Он понадеялся ослабить напряжение шуткой, но Хелмайн нервно повела бровью.
– Вы там, на юге, совсем повредились умом? Верите в детские сказки о хексах?
Талгор примирительно вскинул ладонь, промерзавшую даже в теплой кожаной перчатке.
– Ладно, давай начистоту: у когана всего два предположения. Первое – что ты оставляешь сокровища себе, обманывая коганат. В этом случае ты будешь строго наказана.
Она презрительно фыркнула, и ее конь, уловив настроение хозяйки, грозно встряхнул густой гривой.
– Второе – что ты попросту боишься торговаться с хексами. Если так, никто тебя не осудит, ведь все понимают, что правление куннатом слишком тяжелое бремя для женщины, и уж тем паче переговоры с чудовищами. И с этим я могу помочь.
– Помочь? И чем же? Вышвырнув меня пинком под зад, как старую псину, и усевшись на мое место?
Ну, старой ее точно не назовешь. Сколько ей сейчас? Двадцать пять или немногим больше?
А к собакам у нее, похоже, какие-то личные счеты.
– Никто тебя не гонит, Хелмайн. Ты можешь остаться в Нотраде.
– В качестве кого?
В прищуренных глазах вспыхнул обжигающий холод.
А ненормальное сердце Талгора дрогнуло и принялось таять, как льдинка на этом ярком северном солнце.
– В качестве верной подданной коганата. А если пожелаешь остаться кунной – то в качестве моей жены.
Голубые глаза изумленно распахнулись. Губы дрогнули, а стройное тело под мехами мелко затряслось – Хелмайн даже не попыталась скрыть смех за приступом внезапного кашля.
Это задело.
– Я не стану тебя притеснять, – поспешил заверить он. – Знаю, северяне тебя уважают, и тебе дорог Нотрад, так продолжай заниматься им как хозяйка. А переговоры с хексами, заботу о казне и оборону я возьму на себя.
Но она даже слушать не стала: запрокинула голову и открыто расхохоталась.
Талгор, запрещая обиде завладеть разумом, терпеливо дождался, пока у Хелмайн пройдет охота веселиться.
– Я пережила двух мужей, Талгор Эйтри. Не боишься стать третьим из тех, кого я переживу? – наконец произнесла она, утирая выступившие слезы.
– Я пережил двух жен. – Он зачем-то подхватил эту болезненную для обоих игру. – Проверим, кто окажется удачливей на этот раз?
Напускное веселье с ее лица слетело в одно мгновение. Соблазнительный рот превратился в злую узкую полоску.
– Никогда. Ни один мужчина больше не будет иметь надо мной власти. Вы попадете в Нотрад только на остриях мечей северян, алчные псы когана.
В голубых глазах отразилось северное небо.
И глубокая, едва различимая печаль.
Талгор покачал головой.
– Я не хочу кровопролития. Северян осталась горстка, а у меня много людей. Вчетверо больше, чем у тебя. Неужели ты желаешь смерти своим людям, кунна Хелмайн?
Ее губы дрогнули. Она обернулась, обвела взглядом снежные холмы и горы, выступающие за поселением, сплошь покрытые лесом, и высокий земляной вал, у которого боевым порядком выстроились северяне.
И снова – глаза в глаза. На красивом лице появилась сосредоточенность – такая, какую Талогру не раз доводилось встречать на лицах воинов перед сражением.
– Не желаю. А потому предлагаю тебе поединок один на один. Кто из нас выживет, тот и войдет в Нотрад кунном.
Талгор ощутил неприятное жжение в груди.
– Но тебе не выиграть поединок против меня, Хелмайн. Ты умрешь.
Голубые глаза превратились в щелочки. Прекраснейшая из женщин, шесть лет назад укравшая и позабывшая возвратить его ущербное сердце, спрыгнула с коня и сняла с пояса топор.
– Вот и проверим, Талгор Эйтри.
***
Он дрался вполсилы, как будто для него это просто игра, а не смертный бой, а Хелмайн – всего лишь капризная девчонка, которую следует проучить.
Это должно было злить.
Но злости Хелмайн в себе не находила.
Она легко отразила удар меча, даже не ощутив отдачи. Если бы Талгор Эйтри так бился шесть лет назад, когда они сражались бок о бок против чудовищ, порожденных спятивших колдуном, то сейчас оба пили бы лунный эль в чертогах древних богов, а не топтали снег в Нотраде.
О, то был славный бой! Объединенные силы земель коганата разгромили погань, стеной прущую с востока, и вкус победы тогда пьянил похлеще вина. Мертвым воздали честь, выжившим – славу, и были дикие пляски у костров, и хмельная пирушка, и ясно-серые глаза светловолосого воина светились неприкрытым восторгом, и кровь кипела в жилах, и его руки были сильны, а губы так горячи… Это они породили в Хелмайн безумные мысли, а в сердце – безумные желания.
Нет, она ни о чем не жалела.
Но и вспоминать о той ночи теперь больно.
Она с размаху ударила топором, но Талгор уклонился, как верткая рыба. Ну ясно: намерен ее измотать, заставить сломаться. Обычная тактика для того, кто сам не хочет перетрудиться.
Вот только ему невдомек: Хелмайн и так уже сломана. Всю жизнь ее продавали, передавали из рук в руки, как вещь, использовали и в конце концов предавали.
Сначала родители, подкинувшие свое дитя к воротам приюта.
Затем настоятельницы, радостно продавшие ее первому, кто пожелал заплатить.
Потом первый муж, испугавшийся ее нечеловеческой крови.
За ним и второй, оказавшийся просто жестокой сволочью.
Теперь вот предал и коган, под знаменами которого она не раз рисковала жизнью. И, словно в насмешку, прислал сюда именно Талгора.
Талгор Эйтри – последний человек на свете, которого Хелмайн хотела бы убить.
Но выбора нет. Она ни за что не допустит, чтобы землю севера вновь орошали материнские слезы, а из глубины горных расщелин продолжал доноситься леденящий душу детский плач.
Талгор ошибался. Дело не в том, что горы оскудели, и не в том, что она боялась вести переговоры с хексами, хранителями севера.
Она сама отказалась от чудовищного торга.
Кто бы ни пришел в эту землю кунном, он рано или поздно разнюхает, чем промышлял Гридиг, и захочет того же. Ни один правитель не сможет устоять перед соблазном погрузить пальцы в драгоценные самоцветы, вобравшие в себя все цвета северного сияния.
А потому людям когана придется умереть.
И Талгору тоже.
Но, справедливые боги, почему именно он?
Она случайно поймала теплый, немного насмешливый взгляд ясных глаз – и пропустила удар. Вот если б сейчас не щадил, то пронзил бы живот, защищенный всего лишь кожаным доспехом.
И все бы закончилось.
Нельзя жалеть. Нельзя!
Сам виноват.
Мужчинам нужны только власть, богатство и женщины, готовые по первому зову упасть к их ногам. А то, какую цену приходится платить за все это – их не волнует.
Ей, Хелмайн, удалось невозможное! Почти три года после смерти Гридига она правила северным куннатом по чести и совести. Северяне впервые за долгое время ощутили себя под защитой, вздохнули свободно, без страха растили детей.
Удар меча пришелся в край щита, предплечье загудело. Неплохо, Талгор, но кого ты хочешь обмануть, делая вид, что дерешься взаправду? Нет, ты забавляешься, как с младенцем в учебном бою, не понимая, что ждет тебя очень скоро.
Хелмайн ни о чем не жалела. Только о том, что счастливых лет жизни было так мало. Древние боги, как же сладко стало дышать, когда Гридиг осчастливил ее своей смертью! Столько беспросветных лет унижений, побоев, насилия, ненависти, и всего-то три года свободы…
Ну где справедливость?
Горькая обида придала сил. Хелмайн обрушила топор на голову Талгора – и заледенела от ужаса. Но рука дрогнула в последний момент: лезвие топора отсекло лишь заплетенную в косичку светлую прядь, прежде чем Талгор увернулся.
Удивление в серых глазах.
И наконец-то в ней проснулась злость. Настоящая, от души.
А на что он надеялся? Что она так просто позволит себя убить, как жертвенную овцу? В конце концов Хелмайн тоже воин, и ей тоже может улыбнуться удача! Если Талгор падет от ее руки первым, тогда можно еще немного пожить.
Он ударил мечом плашмя по запястью, и топор вылетел из руки.
Как так?..
Моргнула, ошалев. Мгновенно оценила шансы: нет, уже не поднять, упал далеко. Стоит броситься за ним, и Талгор перерубит ей шею.
Уж лучше встретить смерть глаза в глаза.
Она вскинула голову, губы шевельнулись, беззвучно произнося заветные слова... Но Талгор, усмехнувшись, повел бровью, позволяя поднять топор.
Она медлила, не доверяя. Обманет? Подставит, как и все прочие до него?
Он понял. Отступил, завел меч себе за спину, склонил голову. Хелмайн метнулась к топору, подобрала замерзшими пальцами. Если он думает, что, проявив благородство, получит в ответ милосердие, то ошибается.
Каким бы ни был исход этой битвы, Талгор Эйтри уже проиграл.
– Ты устала, – произнес он с улыбкой, играючи отбив щитом лезвие топора. – Не хочешь отдохнуть?
– Отдохну в чертогах богов, – зло бросила она сквозь зубы, выискивая в нем незащищенное место. – Не играй со мной, Талгор. Уговор дороже денег: выживет лишь один.
– Пусть боги подождут. Выходи за меня, Хелмайн, – скалясь уже в открытую, дразнился он. – Мое сердце давно в твоих руках. Мы можем быть счастливы в Нотраде – оба. Клянусь, что никогда тебя не обижу.
Зря он это сказал.
Гридиг тоже много чего обещал. И в то же время ощупывал плотоядным взглядом ее, тогда еще юную, хрупкую, неспособную себя защитить. А потом – орал, избивал до крови, насиловал. Когда же надоела – пожелал избавиться от нее, отправляя раз за разом на битвы под знаменами когана.
Не знал он тогда, что эти битвы для нее были самыми светлыми днями в их мучительно долгой семейной жизни.
«Даже родить неспособна! Бесполезная потаскуха!»
Хелмайн злобно оскалилась, видя перед собой уже не смеющиеся серые глаза, а перекошенное от ненависти лицо покойного супруга.
Да как у него язык повернулся обвинить ее в блуде? Ее, которая за всю замужнюю жизнь даже взгляда на другого мужчину не бросила? А самому Гридигу при этом кто только не грел постель, пока она проливала кровь во славу коганата.
Рожать от такого выродка? Да лучше сдохнуть в муках!
Вот тогда-то она и решила отомстить. Раз назвал потаскухой – ею она и стала. Выбрала того, кто ей понравился, и провела с ним незабываемую ночь. И очень надеялась, что черная душа Гридига будет вечно терзаться в лабиринтах подземных чертогов от ее слов, услышанных перед смертью: «Кйонар – не твой сын».
Ложный выпад, ошибка противника – и вся ненависть Хелмайн превратилась в разящий удар. Осознание, острая жалость: сейчас останется без руки…
И мгновенная радость: не вышло. Вместо податливой плоти – тяжелый щит, и топор по основание увяз в древесине.
Что-то не так с ее чувствами. Она сожалеть должна, а не радоваться. Она вновь безоружна, а он, улыбаясь криво, уже поднял карающий меч.
«Хексы-хранители, вот мое последнее желание. Примите мою жертву, напейтесь моей крови, возьмите мою жизнь, и пусть бездушные ригги встанут на защиту северян…»
Меч просвистел у уха, срезал прядь волос у виска Хелмайн. Талгор поймал ее на лету и довольно сверкнул зубами.
– В расчете. А ты проиграла, Хелмайн. Признай меня кунном и… выходи за меня.
Ненависть оглушила, ослепила, затмила разум. Хелмайн зарычала, выхватила нож, бросаясь на врага.
– Не убил – так умри сам!
Но даже ненависть не сделала ее быстрее. Враг перехватил запястье, заломил за спину. Серые глаза наполнились тревогой, заглянули в глубину души.
– Что с тобой, Хелмайн?
– До смерти! – закричала она, исступленно вырываясь. – Бой был до смерти, и он не закончен, пока один из нас жив!
