ЧАСТЬ 1. Глава 1. Гости с севера
Малене хотелось закрыть ладонями уши, чтобы не слышать звуков, доносившихся со двора. Громкие, властные окрики завоевателей, что топтали благодатную землю Маравы, зловещий звон металла, детский плач, стенания и мольбы перепуганных челядинок – никогда еще на ее памяти беда не подходила так близко к родному дому.
Враг нагрянул с севера, подобно грозовой туче, принес на остриях мечей смерть, кровь и слезы мирному народу Маравы. Отец Малены, бесстрашный воевода Ройн, держал Людов-град без малого два дня, прежде чем отряды граннов предали его и трусливо бежали прочь, на свои пока еще не захваченные земли. Главные городские ворота дрогнули под натиском врага, защитников сокрушили в жестокой схватке, и в Людов-град въехал верхом на белом коне кифийский князь Велигор.
Малена успела рассмотреть князя за то короткое время, пока целилась из лука в один из его наглых водянисто-голубых глаз. Не так уж и молод, как о нем болтали: уже встретил, поди, тридцатую весну. Белобрысый, косматый – даже патлы свои не собрал, дикарь, растрепал по плечам, однако венец из начищенного серебра не забыл на голову нацепить. Северяне-кифийцы любили разрисовывать лица боевыми узорами перед боем, походя при этом на жутких страхолюдин, но этот лицом чист, вот только хотелось стереть с него надменно-довольное выражение, с которым князь взирал на завоеванный город.
Увы, стрела ушла мимо: с небес камнем сверзился огромный коршун, вцепился когтями в кожаный наруч на запястье, забил крыльями, заверещал пронзительно. Защищая голову от смертоносного клюва, Малена выронила лук – и в следующий миг ее сбили с ног, не давая опомниться. Чьи-то руки выхватили ее из-под копыт княжеского коня, сцапали за косу, и ее, дочь воеводы, словно мешок с трухой поволокли к терему.
Без боя она не сдалась: лягалась, брыкалась, кусалась, даже умудрилась выхватить нож, чтобы всадить себе в горло, лишь бы не достаться врагу живой, но руку перехватили и выкрутили, отняв последнее, чем Малена могла защитить себя от поругания.
Теперь оставалось только ждать своей участи вместе с другими женщинами, которых всех без разбору втолкнули в просторную горницу. Ждать – и не впускать в свое сердце липкий, докучливый страх, невзирая на жалобные всхлипы и завывания испуганных женщин да шепот притихших детей.
Жив ли отец? Или его разорвали свирепые волки, которых князь выпустил вперед себя сквозь проломленные ворота? Выглянув в окошко, Малена разглядела только размалеванных страхолюдин-кифийцев да лениво вышагивающих степных наемников. Никого из своих.
– Предвечная Праматерь, смилуйся над нами! – причитала в углу, у алтаря, старая нянька Веста, перебирая дрожащими руками нитку заговоренных бус. – Отведи беду, защити нашего воеводу, нашего юного князя, горлицу нашу Малену и всех нас, недостойных!
– Помолчи, – с досадой прикрикнула на няньку Малена. – Не сотрясай попусту воздух. Где была твоя Предвечная Праматерь, когда кифийцы захватывали можаров, уннов, вердов?
– Говорят, кифийский князь Велигор получил благословение и Камень всевластия от самого Великого Пожинателя, – шевельнула побелевшими от страха губами подружка Малены Либуша.
– Что ж он тогда Анкрету не завоевал? – огрызнулась Малена.
Богатейшие земли Анкреты, раскинувшиеся на северо-западе Срединного Чертога, и впрямь оказались Велигору не по зубам. Поговаривали, будто их оберегает сам бог-чудотворец Мелех, что повелел возвести вокруг Анкреты огромную высокую стену из горного камня, сплавленного драконьим огнем. Великий град, сердце Анкреты, процветал благодаря торговым путям и порту, откуда купцы выходили на кораблях торговать с далеким Мор-Дарханом.
– Потому что тогда он не имел такого большого войска, и с ним наемника Жура не было, – подала голос острая на язык челядинка Исла. – Я от гридней слыхала. Этот Жур точно заговоренный, из каких только переделок не выходил живым, недаром Велигор приманил его на свою сторону.
– Откуда он только взялся на нашу голову!
– То лишь богам ведомо. Говорят, Жур этот когда-то служил воеводой у покойного князя Огнедара в Драконьей Пади. А еще поговаривают, будто у этого наемника Жура в отряде есть самый настоящий дракон!
– Что за вздор! – фыркнула в ответ Малена. – Драконы все вымерли от божьего мора сотню весен тому назад. Драконья кровь оставалась только в жилах князей Огнедаров, но теперь и они все мертвы.
– Первородная тьма обрушилась на наши головы! – запричитала в углу у алтаря старая Веста, осеняя себя защитным знамением. – Вот и дожили мы до тех дней, когда сбывается старая легенда.
Малена досадливо оглянулась на няньку – уж лучше бы промолчала, и без того тошно! Но Веста, не замечая ее взгляда, продолжала бубнить:
– Сказано ведь, что Срединный Чертог будет стоять до тех пор, пока не покинет эти земли последний дракон. Теперь князь Огнедар и юный княжич-дракон мертвы, вот и пророчество сбывается! Горе всем нам!
– А что, если кто-то из них выжил? – упрямо сдвинула брови Исла. – Может, дракон Жура – это и есть тот самый княжич, который сумел спастись?
– Скажешь тоже! Если это княжич, разве стал бы он с наемниками по степям таскаться?
– Может он просто от жнецов скрывается! – не сдавалась Исла. – Оборотням теперь нигде нет житья.
Малена невольно поежилась, скользнув взглядом по Исле.
– При Велигоре каких только оборотней нет, – возразила она. – Да и будь у них дракон, они бы не стали целых два дня ломиться в наши ворота, а просто сожгли бы Людов-град огнем.
– Что теперь с нами будет? – вновь запричитала Либуша, схватившись за голову. – Нас всех убьют?
– Хотели бы убить – уже убили бы, – поспешила ответить Малена, лишь бы не думать о том, что их могла ждать участь куда страшнее смерти. – Говорят, Велигор всегда дает пленникам выбор: встать на его сторону или умереть. И потому его войско только растет с каждым захваченным княжеством.
Вот только сама Малена предпочла бы неволе и бесчестью быструю смерть. Ах, как жаль, что ножа больше нет!
Звякнул снаружи засов, тяжелая дубовая дверь отворилась. На пороге возник размалеванный страхолюд-северянин. Девицы дружно завизжали, женщины похватали детей и сбились кучей в углу, возле алтаря, едва не затоптав старую Весту.
– Которая из вас дочка воеводы Ройна? – выкрикнул кифиец и обвел взглядом притихших маравиек.
Малена ступила вперед, закрывая собою перепуганных женщин. Она боялась, боялась до дрожи в коленях. Но дочери воеводы не подобает выказывать страх перед врагом.
– Я дочь воеводы Ройна. Чего от меня хочешь, вражина?
Кифиец хмыкнул, заинтересованно оглядев ее с головы до ног.
– Мне покамест хотеть не велено. А тебя желает видеть великий князь Велигор.
Малена едва не фыркнула – так он теперь не просто князь, а уже и великий? Но северянин презрительного взгляда не заметил, грубо дернул ее за плечо и пребольно стянул бечевой запястья. Малена все же не удержалась:
– Что, великий князь так велик, что безоружной девки боится?
– Помолчала бы, – вполне добродушно отозвался северянин и добавил: – От вас, змеищи маравские, чего хочешь можно ожидать.
По спине пробежал холодок. Малена с тревогой покосилась на кифийца: про змеищ – это ведь ему просто так на язык пришло?..
– Пошла, девка, – он подтолкнул ее в спину. – Великий князь ждать не любит.
***
Пленный воевода хмуро смотрел в пол перед собою. Ренн не без тайного удовлетворения наблюдал за его опущенным взором, поникшими плечами, сгорбленной спиной, чуть подрагивающими пальцами, сцепленными в замок на коленях. На впалых щеках воеводы серебрилась щетина, меж коротких волосков от разбитого лба до подбородка змеилась бурая полоса запекшейся крови.
Ренн хотел бы понять, что чувствует к пленнику, но не мог в себе разобраться. Горячка недавней битвы все еще бурлила в его жилах, не позволяя мыслям обрести ясность. Воевода Ройн показал себя неплохим воином и командиром, перестраивал людей до последнего, грамотно ведя оборону в штурме. Но силы, разумеется, были неравны. И теперь этот смелый, смекалистый, волевой человек проиграл.
Почему он не дал себя убить? Уж Ренн на его месте не дался бы живым в руки врагу.
Представив себя на месте побежденного воеводы, он на мгновение перестал дышать и отвел глаза.
Нет, все-таки здорово быть на стороне победителей. Сидеть вразвалку, будто между прочим уперев кончик потрепанных ножен в пол и небрежно уронив натруженную кисть на рукоять меча. Видеть страх и обреченность в глазах проигравших. Слушать, как умоляют они о пощаде. С нескрываемым восхищением смотреть на Жура – воплощение спокойствия и безмятежности в доме побежденного чужака. С любопытством – на высокого жилистого князя Велигора, светловолосого красавца, что с надменным прищуром буравил взглядом поверженного соперника.
А еще – гордиться собой. Гордиться тем, что вновь сумел удержать в себе чудовище. Что победу принесла ему не безудержная злоба дикого зверя, а сила человеческих рук, ловкость тренированного тела, а еще вот этот меч, что сегодня испил немало вражеской крови.
Где-то в глубине дома, за деревянными стенами слышались громыхание кованых сапог, громкие окрики воинов, возгласы и причитания напуганных прислужниц, но здесь, в просторной светлой гриднице, царила напряженная тишина.
– Так что же мы теперь будем делать, воевода Ройн? – лениво растягивая слова и расхаживая вдоль лавок, спросил князь Велигор.
Ренну уже доводилось видеть князя в сражении: Жур со своим отрядом примкнул к нему в землях вердов. Еще не старый, но уже овеянный славой, смазливый – такой наверняка должен нравиться женщинам, сладкоречивый и улыбчивый, однако при всем этом кифийский князь умел внушать людям животный ужас.
Воевода поднял на него тяжелый взгляд.
– Ты уже и так сделал, что хотел. Земли наши разорил. Людей убил. Бабьими слезами умылся. Чего еще хочешь? Над пленными поглумиться?
Велигор криво усмехнулся углом рта и пригладил кончик роскошного уса.
– Поверь, воевода Ройн, мне нет нужды глумиться над пленными. Нет нужды разорять ваши земли. Зачем, если они отныне стали моими?
– Слышал я, что ты хочешь прослыть милостивым завоевателем, – раздраженно дернул плечом воевода. – Будто бы даруешь жизнь тем, кто встанет на твою сторону и пойдет с тобой разорять земли дальше. Только со мной даже и речей таких не веди: не склонюсь я перед безумцем.
– Отчего же перед безумцем? – добродушно улыбнулся Велигор. – Что такого безумного я сотворил?
– А разве не безумец тот, кто собрался завоевать весь Срединный Чертог? Разве не безумец тот, кто нарек себя избранником богов и похваляется, что получил от Великого Пожинателя Камень всевластия? Разве не безумец тот, кто собирается вести людей на Тахкынай, в проклятые богами земли?
Ренн, затаив дыхание, переводил взгляд с князя Велигора на воеводу Ройна. Он ожидал, что князь вспылит, достанет из ножен меч да разрубит воеводу надвое прямо здесь, в светлой гриднице терема. Но Велигор с полуулыбкой на полных, чуть выпяченных губах просто кивал в ответ на каждое слово воеводы и щурился, словно сытый кот.
– Будь я безумцем, не шли бы за мною люди. Мертвые земли Тахкыная мне не страшны: я лишь исполняю волю Великого Пожинателя, который пожелал сделать меня властителем всего мира. А вот ты и есть истинный безумец, воевода. Ведь твои люди остались бы живы, согласись ты сдать Людов-град без боя. Почто людей загубил, а?
Воевода молчал, вновь опустив взгляд на связанные руки. Ренн теперь от всей души сочувствовал воеводе. Что бы он сделал сам на месте защитников города? Положил бы костьми людей в неравном бою или все же прослыл бы трусом, не выпустив по врагу ни единой стрелы?
Велигор меж тем продолжал:
– А сам-то ты жив. Знаешь, почему?
Воевода вновь раздраженно дернул плечами, но глаз не поднял.
– Нужен ты мне. Недосуг мне сейчас земли Маравы своими людьми заселять. Недосуг порядки новые устанавливать. А вот ты… Ты это можешь. Склони маравийцев на мою сторону. Пусть покорятся сильнейшему и живут себе сыто.
– Сыто? – Ройн презрительно вскинул бровь. – С чего бы это? На чужой крови хлеб растить будешь?
– На что мне сдался ваш хлеб. Там, на западе, у граннов, я выстрою порт, не хуже, чем в Великом граде. А может, и лучше. Не все же одной Анкрете торговать с Мор-Дарханом. А с торговых путей и Мараве монетка-другая перепадать будет.
Воевода вдруг расправил плечи, вскинул голову и зло бросил сквозь зубы:
– Лучше сразу убей. Никогда не стану я служить такому поганому и жадному псу, как ты.
И даже теперь не вспылил князь, заставив Ренна подивиться этой выдержке.
– Будешь, будешь, – мягко сказал он. Поднялся с лавки, подошел к плененному маравскому княжичу Явору – совсем еще зеленому мальчишке. Только-только, поди, меч в руках научился держать. Потрепал того по плечу, поймал волчий взгляд из-под копны густых, темных с рыжиной волос. – Ты, говорят, покойному князю Маравы клятву дал: его сына беречь да на престол усадить. Неужто от клятвы отступишься?
Как бы воевода ни старался – не смог сохранить лицо бесстрастным, в седой синеве глаз полыхнула боль.
– А уж я-то от своего слова не отступлюсь, – продолжал мягко стелить Велигор. – Если служить мне согласишься, тебя здесь оставлю при молодом княжиче наместником и людей твоих не обижу. А еще я слышал, что дочь у тебя красавица. Или врут люди?
На скулах воеводы заходили желваки, скрипнули от злости зубы.
– Да чего гадать-то? – развел руками князь. – Пусть приведут к нам девицу, сами и поглядим.
Плечи Ренна внезапно закаменели. Что угодно он мог бы сделать в бою, за какие угодно бесчинства оправдал бы победителей, но так и не смог привыкнуть к тому, когда девок на его глазах обижали. А то, что с девкой этой князь и его сотники не в гляделки играть станут, да еще на глазах у отца, было ясно как день. Ренн с тревогой посмотрел на Жура, тот вернул ему ледяной, полный спокойствия взгляд. «Сиди смирно, не испорти все», – читалось на бесстрастном лице вожака.
Девку привели незамедлительно: княжеский терем у маравийцев был хоть и добротный, но не такой уж огромный; видать, девичья светелка приютилась неподалеку. Ренн ожидал, что девица станет испуганно биться, кричать и захлебываться слезами, но она вошла молчаливая, величественная, с гордо вскинутой головой. Руки ей связали, словно пленному воину, и Ренн ощутил прилив глухой злобы к тому трусливому псу, который это сделал.
Пленницу грубо толкнули в спину, заставляя встать посреди гридницы. Оступившись, девица удержалась на ногах, лишь одарила неучтивца презрительным взглядом из-под черных ресниц. Конец длинной косы змеей захлестнул бедра, зацепился за серебряные монетки в расшитом узорами поясе.
У Ренна вдруг все чешуйки на теле встали дыбом. Звериное, дикое, запретное – все, что он так тщательно загонял глубоко внутрь силой человеческого разума, все его первородное нутро потянулось к дочери воеводы. В ней текла толика крови оборотня! Пусть очень малая толика, пусть странным образом подавленная, приглушенная, и все же «иная» кровь. Жнец бы, возможно, и не учуял, но внутренний зверь Ренна, встрепенувшийся и хищно раздувший ноздри, ошибиться не мог.
Ренн с удивлением перевел взгляд на воеводу – тот был чистокровным человеком. Неужто нарушил заповедь Великого Пожинателя и взял в жены «нечистую»?..
