Глава 1
— Стефания, подойди, пожалуйста! — Чтобы не мешать читателям Маргарита Владимировна говорила совсем тихо. Библиотека у нас маленькая. А потолки высокие. И акустика.
Я аккуратно положила подшивку “Военного обозрения” на стол и улыбнулась Евгению Александровичу.
— Может насовсем заберёте? Мы этот журнал уже списали.
— Что ты… У меня в жизни осталось лишь два удовольствия: рыбалка и чтение тут, у вас.
Я сделала вид, что верю, и притащила ещё одну тяжёлую пачку. На самом-то деле, как я думаю, отставной майор просто на нашу заведующую глаз положил.
Если сойдутся, красивая пара получится: он высокий, правда, чуть сутулится, так ведь и не восемнадцать уже, зато волосы густые, русые с красивой проседью, глаза как небо перед грозой. При взгляде на темноволосую и темноглазую Маргариту Владимировну лицо мужчины светлеет. Оба уже давно вдовые, вот бы...
— Стефания! — Усталость в голосе заведующей выдернула меня в реальность. Есть за мной такое – задумаюсь и забуду куда шла. Окружающих это здорово раздражает. Бабушка говорит, что неорганизованность у меня в мозгах, отсюда и беды мои. А бед-то у меня и нет. Так, огорчения мелкие. Бегу.
— Стефания! — Маргарита Владимировна оглядела меня, и мои руки сами собой поднялись заправить прядку за ухо, застегнуть пуговку у горла. — До окончания рабочего дня ещё два часа, но я тебя отпущу. У тебя отпуск с понедельника. Бабушка твоя сказала, что ты путешествие запланировала. Будет время и вещи собрать, и… — Женщина многозначительно посмотрела на меня. Ой, да ладно, подумаешь, один раз забыла окно закрыть, теперь мне всей деревней до конца дней поминать будут. Я ж не виноватая, что дурной кот в чужой дом полез. Ну, проорался. Вытащили ведь. — Отвезёшь одну вещь. Вот адрес, — заведующая подвинула небольшой листик бумаги, подождала пока я прочту, и спрячу его в карман комбинезона. — И вот, — она сняла с шеи цепочку с медальоном и отдала украшение мне. Я подняла его на уровень глаз и принялась рассматривать. — Стефания! — Я выпрямились – всё внимание на начальство – оно сердиться изволит. — На себя надень. Сейчас! — Цепочку на шею, расправить, медальончик под рубашку. Готово. И со всем уважением опять на начальство. А ведь красивая женщина, и не старая. Сколько ей? Пятидесяти явно нет. Сорок? Сорок два? Был же день рождения, и чего я не спросила. Может ещё и сложится у неё с майором, вон и ступеньку у крыльца поменять бы, и перила покосились. — Стефа-ни-я! — Заведующая посмотрела на меня с укором. — Вернись на землю. Лучше бы ты в небесах не летала, не ровён час, упадёшь. — женщина покачала головой. — Иди уже.
Я прихватила кофту со стула.
— До свидания!
— Хорошего отдыха! — прилетело уже у двери.
— Спасибо!
В коридоре я остановилась и по своему обыкновению погладила деревянную панель. Тёплая.
Наш меценат неплохо так в ремонт вложился. Ме-це-нат – слово-то какое. Красивое.
Гладкое дерево слово ластилось к пальцам.
Я подняла голову. По потолку – лепнина. Изящно гнутся веточки, сверкают “позолотой” листики и бутоны нарциссов – любимых цветов жены владельца заводов. Мне они тоже нравятся, только мелкие – крупные пахнут сильно. Надо бы луковицы прикупить.
Три розетки, три люстры. А раньше лампы дневного света висели. С работы уйдёшь, а их гул всё в ушах стоит.
Я прихватила бок брючины и пошла, и пошла… Как барыня. Важно. Степенно.
Раньше здесь дамы в кринолинах ходили, балы давали. Глазком бы одним глянуть.
Остановившись у дверей присела в реверансе, вроде как с аристократом здороваюсь.
Мама дорогая! Куртку забыла! Возвращаться не буду – примета плохая, а у меня дорога дальняя впереди. Кофтой обойдусь, да и тепло на улице.
Я достала бумажку с адресом. И какое-то нехорошее предчувствие внутри шевельнулось: улица в моей стороне, но через парк. Старый. Проржавевшие остовы аттракционов среди деревьев с кудлатыми кронами, сквозь которые и летнее-то солнце с трудом пробивается.
Какой леший дёрнул меня тогда доказывать пацанам, что я не слабачка?! До верха-то колеса я добралась, а уж оттуда… С вышкой снимали.
Прикинула сколько идти. Вообще-то, мы не деревня, мы посёлком городского типа считаемся. Но от этого ближе нужный дом не станет, топать придётся немало. А потом ещё и по полю, и вглубь леса.
Что-то там строят. Давно. Я как-то бегала – не то, чтобы любопытно, просто интересно.
Я немного помялась у двери, хотелось вернуться и отказаться от поручения. Да вроде неудобно как-то. Что я скажу? Предчувствие? Смешно.
И я толкнула тяжёлую створку.
Солнышко тёплое, листья яркие, небо голубое.
Клён засыпал крыльцо жёлто – красно – зелёной листвой. Всегда листья разом сбрасывает – утром шла все ветки “ладошками” покрыты были, а сейчас голенькие. И всегда перед заморозками. Плёнку в сарай убрать, компост прикрыть, и… Вадик. Твою ж…
— Привет! — В светло–карих глазах смущение. — Торопишься?
— Привет! — Я опустила голову. Стыд волной окатил с макушки до пяток. — Маргарита послала.
— Проводить?
— Да нет, я быстро, мне ещё вещи собирать, в отпуск уезжаю, да и плёнку занести в сарай надо… — Ой, дура! Да кому интересна твоя плёнка?
— Ну, тогда, пока.
— Пока. — И бегом.
Через десяток метров оглянулась, но парень уже зашёл в здание.
Мой первый и последний секс. Всё-то у меня ни как у людей. У всех интим, а у меня… клин... Эх! Хорошо ещё, как врачиха сказала, повезло – мужик опытный попался – разласкал, а то б скорую звать пришлось. Огребла б позору. А всего-то, наш пёс, сто лет не лаял, а тут вдруг неожиданно разбрехался. Ну и спугнул меня.
А в итоге, кому сказать, ржать до слёз будут, вроде и переспала, и девкой осталась.
Год прошёл, а как вчера.
Грудь словно обручем стянуло. Только бы не разреветься. Я с трудом втянула воздух.
И ведь не то чтобы мне очень хотелось. Только лет-то уже девятнадцать стукнуло. Все подружки уже, а я…
Обидно. Я ведь каждое утро вдоль канавы бегаю; и в баню воду честно из колодца таскаю – по сорок вёдер; и ноги поднимаю – пресс качаю, а всё зазря. Прёт, и прёт меня по всем обхватам.
И ямочки на щеках у меня милые, и коса толстая и длинная. И рост... метр восемьдесят четыре.
И парни как-то всё к другим больше. И охотника до такого сокровища, как я, всё не находится.
Вот не хочу ж плакать, а дорожка перед глазами расплывается.
Взвизгнули колёса, и перед носом замер жёлто – полосатый бок автобуса.
— Стешка, мать… — дядя Паша высунулся из окна и непечатным слогом объяснил мне кто я, где мои глаза, и что я неправильно дорогу перехожу. Пообещал: — Прибью заразу! — Успокоил сам себя: — Сяду, так хоть за дело. — Подождал пока я обойду автобус. Спереди. А то до остановки метров пятнадцать, отпущу его, придётся следующий ждать. Матюкнулся, и открыл переднюю дверь.
В салоне вкусно пахло яблоками. Сейчас сезон, так что ими повсюду пахнет.
Жена дяди Паши делает классный уксус. Я нашу падалку – антоновку уже отдала. Месяца через два заберу бутылки с янтарной жидкостью. Янтарная. Тёте Гале нравится, когда я так говорю.
Моё любимое место у окна было свободно, я прошла к нему, на ходу кивая знакомым, села и принялась рассматривать дома.
Сколько смотрю, а каждый раз что-то новое замечаю. В прошлый раз на наличнике сторковского дома обнаружила мордашку младенца. Улыбающегося. Потом ещё и пешком сходила – разглядеть получше.
Барский край с его каменными двухэтажками, каким-то умником в розовый цвет покрашенными. В этих домах раньше управляющий заводской и инженеры жили, а после революции под общежития отдали.
Сейчас говорят, что это вроде наследие, под охрану хотят. Кто-то нарыл в документах, что сам Демидов в одном из этих домов останавливался. Когда наш завод металлургический осматривал.
Активисты просили бумагу подписать. Да мне что, не жалко, подписала, а бабуля их послала.
Потянулись рубленые дома – двухэтажки, Зажиточный угол. Дома старые, ещё с тех пор, когда землю по мужикам нарезали. Родичи старались друг возле дружки селиться. Огород под застройку жалко, вот и надстраивали второй, а кто и третий этаж.
Бабуля рассказывала, что один из этих домов наш. Был. До того, как нас кулаками признали. Мы так и не сходили посмотреть, бабушка говорит – нечего сердце рвать.
Срубы тёмные, наличники белые, подворье крепкое, полисадники цветами засажены.
Не забыть бы у тёти Нади семена махрового водосбора взять. И у черёмухи ветки подрезать, не дело, что они по окну стучат. У калитки петлю подтянуть, а штакетник подкрасить уже после отпуска.
В бок ткнулся остренький кулачок. Я повернулась и встретила насмешливый взгляд ярко-голубых глаз под снежно-белым платком, краем видевшимся из-под чёрного. Баба Зоя. Мельникова.
Наткнулся на улице на кого с ярко-голубыми глазами – перед тобой из Мельниковых. Такие глаза, как у меня, серые с тёмным ободком, у Скоробогатовых, а...
— Стеша, — сбила меня с мыслей старушка. — Ты бауле казала, что в город, да на ночь глядя?
— Так, я не в город. Только до конечной.
— Паша, останови. — баба Зоя и голоса не подняла, а автобус тут же затормозил. Не зря её за глаза ведьмой кличут, спорить с ней себе дороже. Она повернулась на сидении, пропуская меня.
— Доброго вечера! — Протискиваясь к проходу улыбнулась я. И двинулась к передней, кивая на ходу. — Доброго вечера! Доброго вечера!
— Ох, Стешка, гляди, всю жизнь промечтаешь. — Донеслись до меня слова бабы Зои перед тем, как хлопнув дверью, автобус увёз соседей. В деревне мы все соседи, хоть бы и на разных краях живём.
Доски тротуара радостно пружинили под ногами. На этот год мы их снова отвоевали: управа так и норовит всё под плитку, а наш угол хочет, как в старину, доски. В наказание – дорогу не асфальтируют, а нам всё равно: галькой засыпали, машин тех на нашей стороне три штуки, доедут.
В ветерок, пропитанный запахом перекопанной земли и яблок, вписался дёготь – ров близко.
Уже и мостик видать, и дома Новодела справа от него в дымке желто-красных осин – Управа всё норовит их под топор, да только мы с новодельцами против: деревья старые, не одно десятилетие лучше аптечных лекарств спасавшие от кашля. И, вообще, не садил – не трожь!
Черёмуха в палисаднике у моего дома приветливо покачала ветвями, я помахала ей рукой и свернула в переулок.
— Стешенька! — Звучный, громкий голос, раздавшийся сбоку, а тихо тётя Надя разговаривать не умеет, заставил вздрогнуть от неожиданности. Крупная, крепкая женщина показалась из-за подстрижённого шаром густого куста туи. — Зайди-ка, милая, семена забери, да я тут тебе ещё кой-чего немножко собрала. — Отказываться, ссылаясь, что тороплюсь, я и пытаться не стала – такова уж моя соседка, если ей приспичило именно сейчас, лучше согласиться, а то и обид не оберешься, и на шанежки больше не пригласят. А лучше тёть Нади шанежки никто не печёт.
— Добрый день! — я прикрыла за собой белую калитку палисадника. — Красота-то какая.
— А то! — Хозяйка цветочного великолепия польщённо улыбнулась. Тётя Надя семена, отростки и кусты из каждого отпуска тащит. А уж каталог цветов у неё – настольная книга. Чего тут только нет, я многих названий даже и не слыхала. — До тебя, конечно, далековато, — в голосе женщины прозвучала лёгкая обида и чуть-чуть зависти. Ну, я-то не виноватая. Я вон весной пашу, как папа Карло. И на огороде, и на картофельной делянке. Сею, сажу, отводки прикапываю. А всё потому, что от моих рук всё растёт, как подорванное. Братец предлагал меня в аренду сдавать, для увеличения семейного дохода, за что и получил полотенцем по башке. — Стараемся. — Полные, загорелые пальцы пробежались по кармашкам широкого пояса, словно проверяя, всё ли на месте.
Теперь уж и я завистливо вздохнула: фискаровские лопатки и секаторы мне не по карману. Об ножах, особенно прививочном, я и не мечтаю.
Тётя Надя протянула мне чёрно-оранжевую очаровашку.
— Три положения. Ветки до двух сэмэ берёт. Не обдирает.
— И сколько? — не удержалась я.
— Две с хвостиком, но он того стоит.
— Хорош, — вспомнив ободранные зелёные ручки своего дешёвого секатора я неохотно вернула удобный в ладони инструмент.
— Ничего, — в каре-зелёных глаз мелькнула насмешка, — когда-нибудь и у тебя такой будет.
Тётя Надя помыла руки в ведре. Оттёрла подошву сапог о плетёный коврик, и вступила на отмостку. Заправила тёмно-каштановые пряди под платок. Одернула подол, закрывая наколенники. Я терпеливо ждала. Это ритуал у неё такой – в порядок себя привести, а потом приступить к делу.
Перекрестившись, женщина села на низенькую табуретку и подтянула к себе коробку с пакетиками, стаканчиками из газет с рассадой и крохотными мешочками из ткани.
— Значит, так… Стеша… Стеша… Вот…Смотри. — Она протянула мне пакет, аккуратно склеенный из тетрадного листа в клетку. — Водосбор. Как ты и просила, синий и тёмно-розовый с белым кантом. Махровый.
— Спасибо! — Правый, наколенный карман комбеза пополнился.
— Это… — Пакетик из листа в линейку с синим крестиком. — Василёк. Только бабке не говори где взяла, она меня под вашей черёмухой прикопает. На кой тебе сорняк в саду? Я-то его с трудом весь выполола. Знать не знаю, как попал ко мне.
— Цвет у вас больно яркий. — Вот и левый карман не пуст.
— Ну смотри. Если что, я и рядом не стояла. С бабкой сама разбирайся. Это… — Ещё пакетик, только с красным кружочком. — Космея. Простая. По мне, так тоже дурь. Зелени много, а цветы никакие. Только и хотелось-то как у моего дома, в детстве. Я её больше сеять не стану. Но, раз, хочешь… —
Задний правый карман. Неорганизованность ума порой на пользу. Два забытых кошелька, и вся моя одежда обшита объёмными карманами: всё своё, и ближе телу.
— Спасибо! Большое!
— Николаевна мне точно плешь проест… Да ладно, как-нибудь. Это... Я тут… В общем, посеяла. Взошло много. Так что вот. — Тётя Надя подала мне стаканчик с крепкими ростками, украшенными тёмно-зелёными с яркими прожилками листиками. — Дурман это. Балерина сорт. Красивый зараза. Но, осторожнее с ним. Ядовит, как змея. Ты что?— Соседка изумлённо смотрела, как я пытаюсь угнездить стаканчик в карман. Потом наклонилась и, достав из коробки лист гофрированного картона и ножницы, сунула их мне. — Заверни. Угробишь ведь. — Я свернула цилиндрик вокруг стаканчика и, закрепив его скрепками с обоих концов, разместила в кармане. — Шпорник, горечавка, наперстянка… Все подписаны. Разберёшься. Гугл почитаешь. Раз уж синие цветы тебе так глянутся.
— Спасибо! Так много. Я и…
— Да будет тебе! — Перебила меня соседка, наблюдая, как я заворачиваю подарки в картон. — Я добро помню. А такого урожая помидоров, как от твоей рассады, у нас ещё никогда не было. Да не смущайся уж. Раз уж даден тебе такой дар, то, что твоё, то твоё. Тут вот ещё… — Мне в руки сунули ещё два стаканчика, магазинные, прессованные. — Сирень. Та, что тебе нравится. Мелкая. И пион. Древовидный. — Карманы потихоньку наполнялись свёртками. — И вот… — Тётя Надя достала из кармана фартука нарядную коробочку, перевязанную шерстяной ниткой. — На день рождения. Правда, заранее, говорят, нельзя. Но, это корневища башмачков. Потом… — Женщина развела руками. — Никак.
Рот у меня так и распахнулся от удивления. Чтоб башмачки! Орхидеи садовые! Да вот так просто!
