Парень вздохнул, словно показывая, что он думает о моих словах. Да, не спорю: говорить колко я никогда не умела и не особо к этому стремилась. Да и сейчас бы вела себя вежливо, если бы этот посетитель, в данный момент зачем-то смотрящий на меня темно-карими глазами, хоть немного уважал чужой труд.
— Как вас зовут?
Как зовут, на то и откликаюсь, хотелось сказать мне. Но вместо этого я ответила:
— Валентина.
— Филипп, — представился парень. — Так вот, Валентина… Какая вы все-таки молодая, я думал, такие ещё не работают… Понимаете, в чем дело: мне нужен красивый букет, но я совершенно не разбираюсь в цветах. Я хотел бы подарить его девушке. Так как вы тоже девушка, то должны знать, что вам может понравиться, — он умоляюще посмотрел на меня.
Нет, с молодой он, конечно, промахнулся. Я уже совершеннолетняя, целый месяц как, поэтому работать могу вполне. Я бросила мимолетный взгляд на витрину, в которой отражался мой силуэт. Вроде бы, на свой возраст выгляжу, иногда даже больше дают… на пару месяцев, ага.
С тем, что девушкам нравятся совершенно одинаковые вещи, он, конечно, промахнулся тоже. Это я отношусь ко всем терпимо и приму любой букет — только подари. А есть девушки, которые из-за сильно красных роз или бледный лилий и по голове им настучать могут. И это не шутки, лично таких знаю!
— Какой сегодня праздник? — не выдержав, спросила я.
— Праздник? — удивился Филипп. — Не слышал ни о каком празднике.
Хм, праздника, похоже, сегодня действительно нет. Надо будет спросить у Печкиной: может, она действительно свой любимый цветочный разрекламировала, ни о чем меня не предупредив? И теперь нескончаемый поток посетителей и полупустые вазы будут каждый день…
О нет, я не выдержу!
— Я отвлеклась, — призналась честно. — Не разбираетесь вы не только в цветах, но и в девушках, да? — Филипп недоуменно поднял брови. — Или все-таки сможете назвать пару черт ее характера, чтобы я смогла подобрать более точный букет? Может, вы что-то хотите сказать ей? Я знаю язык цветов, — не постеснялась похвастаться, — поэтому мы сможем подобрать что-то в соответствии с ним.
— На вас, Валентина, похожа. Делайте то, что было бы приятно получить вам.
Я кивнула, соглашаясь. Мне так мне. Хотя, на самом деле, одной мелочной Валентине хотелось бы получить квартиру в центре или хотя бы велосипед. Но в цветочном магазине их, конечно же, не имелось.
Я принялась ходить между вазами, чувствуя, что снова начинаю замерзать.
Почти все цветы пахли легкостью и воздушностью — почему-то именно с этими словами у меня ассоциировался их запах. Захотелось стать такой же, легкой и воздушной, словно те самые облака, но походка у меня была тяжелой.
Остановиться пришлось у гербер: насыщенно-оранжевых, чем-то напоминающих маленькие подсолнухи. А воду я им, глупая, так и не поменяла! А ведь эти герберы такие красивые, солнечные, жалко будет, если завянут.
— Отличный выбор, — подбодрил Филипп, внимательно за мной наблюдающий. Я бросила на него недовольный взгляд, и тогда он заметил: — Честное слово.
— Это герберы. Символ радости и добра. В некоторых источниках — признательности и восхищения, — заметила я. А ещё они служат признаниям в любви, но разве такому парню, как Филипп, нужны цветочки, чтобы рассказать о своих чувствах?
Отреагировать на мои слова Филипп не успел: в магазине зазвучала «Numb», песня группы, логотип которой был напечатан у Филиппа на футболке. Я сразу узнала ее: а разве я не могла узнать одну из своих любимых песен? Парень, сказав, что скоро вернется и вновь откинув волосы, оказался на улице, а я принялась ловкими движениями вытаскивать яркие герберы из вазы. Затем добавила к ним пару стебельков рускуса, растения с удлиненными зелеными листьями, которые, по моему мнению, отлично контрастировали с герберами.
Упаковочная бумага, которую у меня хотели выкупить, здесь была бы лишней. Я собрала герберы с рускусом в букет с помощью алой ленты. Потом, не выдержав, ради шутки вставила в букет декоративный штекер — деревянную палочку, на конце которой устроилась улыбчивая оранжевая стрекоза, при движении букета взмахивающая крыльями.
Детский сад, ну а что поделать? Мне такой букет нравится, даже очень. В итоге он получился пышным, ярким и вообще отличным — так считала я. А как считал Филипп, я узнать только должна была: он до сих пор вел беседы.
Смешно будет, если он вообще ушел, передумав покупать какие-либо букеты. Но, может, мои герберы приглянутся кому-нибудь другому?
Филипп вернулся минут через пять после того, как работа над букетом завершилась. Я уже успела сесть на стульчик, но теперь, похоже, вновь придется с него вставать.
Вид у парня, когда он только оказался внутри, был хмурым. Но, посмотрев на букет, который лежал на столе, рядом со мной, Филипп чуть улыбнулся. Это было приятно видеть, если честно. Я же говорила, что герберы приносят радость! Или в этом моя оранжевая стрекоза-переросток виновата?
Я кивнула на букет и спросила:
— Будете забирать?
— Сколько?
Сумма оказалась немаленькой: гербер я натыкала достаточно много, да и стрекозка стоила денег, но Филипп расстался с деньгами без жалости. А потом, взяв букет в руки, он вдруг посмотрел на меня и предложил:
— Можно, я подарю его вам, Валентина? Вы же подбирали его по своему вкусу, значит, он вам нравится.
Я нахмурилась. Тогда Филипп заметил:
— Вы сами сказали, что он приносит радость. А вы такая грустная, что радость вам просто необходима, — вновь поддел меня он, даже, кажется, этого не заметив. На его лице все так же сияла улыбка. — Поставите у себя в комнате, а они будут оранжевый цвет излучать. Соглашайтесь. Вы же не зря работали.
Та комната, о которой говорил Филипп, тут же появилась в моей голове. Она у меня бело-голубая, светлая и просторная, а ещё — довольно холодная. А тут — лепестки оранжевые, листья ярко-зеленые… Да ещё и стрекоза. Нет, в моей комнате этот букет смотреться не будет.
Так, ладно, отвлекаюсь. Филипп продолжал стоять передо мной, ожидая ответной реакции, и я уточнила, секундой позже осознав, что спросила глупость:
— А с девушкой, которой он предназначался, что случилось?
— А, — выдал несколько отстраненно Филипп. Улыбка несколько померкла, но он тут же вернул ее на место. — Вы были правы: я совсем не разбираюсь в девушках.
— Можно подарить его кому-нибудь другому, — не успокаивалась я.
Мой собеседник вновь откинул челку — видимо, для того чтобы мне лучше виделись его глаза, а потом произнес:
— Никого, кроме вас, здесь нет. Почему вы так себя не любите, Валентина?
Я сложила руки на груди и недовольно закатила глаза. Очень я себя люблю, очень! Просто устала. И спать хочу. Это я Филиппу и сказала:
— Потому что.
Букет все же пришлось принять, прижать его к себе, прямо стрекозой к груди. Филипп, который стал куда-то спешить, попрощался, пожелал радости — ведь у меня теперь есть герберы, и ушел, оставив после себя потухший огонек-разочарование. А я ведь говорила, давным-давно говорила, что жизнь — разочарования сплошные.
Зато теперь понятно, почему Филиппа не было так долго: он разговаривал с той девушкой, ради которой я пробудила свой креатив. Или с тем, кто был с ней связан…
Бросила она его, что ли? Или изменила? Что вообще может произойти такого грустного в отношениях двух людей?
Я вздохнула. Любовь. Та, от которой счастья примерно ноль, а страданий больше бесконечности. Но разве Филипп — тот человек, который будет страдать из-за любви? Я, например, таким человеком не была: ко всему относилась с некоторой долей равнодушия, считала, что так проще жить. Есть у меня один знакомый, который говорит, что без любви невозможно испытать множество настоящих эмоций, и тогда я задаю ему ответный вопрос: «Почему же я испытываю их каждый день?».
Я не привыкла влюбляться.
Колокольчик звякнул: пришла та, кого я ждала так долго. Моя начальница Печкина, одетая в светло-зеленое платье: эдакий косплей лягушки, которая перестала быть царевной. Она еще долго спрашивала меня о том, как прошел сегодняшний день. И тоже удивлялась народу, утверждая, что никакого пиара она не организовывала. Но, может, его организовал кто-то другой…
Я с сомнением замечала, что такой пиар может быть только черным.
В итоге, спустя минут двадцать после ее возвращения, я со спокойной душой пошла домой. Путь длился минут десять, и все это время прохожие бросали на меня заинтересованные взгляды. Герберы выделяли меня из толпы: ещё бы, ведь они были такими яркими! Я пыталась скрыть смущение и одновременно корила себя за глупость: надо было украсить герберы табличкой, на которой указывалось бы название магазина, адрес, телефон. А что? Вдруг клиентов привлекла бы…
Хотя с таким потоком мне никакое привлечение не нужно.
Мой букет, похоже, понравился абсолютно всем. Даже маме — она поставила цветы в стеклянную вазу, которая стала украшать обеденный стол… К столовой герберы подходили вполне: стены у нее были персиковыми, а мебель деревянной, покрытой коричневым лаком.
Я немного поболтала с мамой и легла на кровать. Спать было слишком рано, а потому я лежала и продолжала думать о том, с какой целью мне подарили эти цветы. Просто так? Разве такое случается? Но не все же такие жадные, как, например, я. Есть и щедрые люди, которые могут одаривать добром лишь за улыбку или поддержку.
Филипп, он…
Интересно, зачем мне знать его имя, если есть большой шанс, что я больше его не увижу?..
Чем пахнут цветочные магазины? Филипп задался этим вопросом, наверное, впервые в жизни. Случайно заметил, что они обладают особенным запахом, но так и не смог его расшифровать.
Он шел по улице в направлении дома. Да и что тут идти: лишь несколько минут, и угол дома стал виден. Это изначальный путь Филиппа планировался гораздо объемнее. Он планировал идти к Лесе, девчонке, что заставляла его волноваться уже года три. Вернее, Филипп и пошел к ней: вышел из дома, отправился к кафешке, которую они вдвоем назначили местом очередного свидания, и по пути решил зайти в цветочный магазин, спрятанный за одной из многоэтажек и потому незамеченный прежде.
Леся любила цветы. Особенно красные розы, яркие, дорогие, как и она сама. Леся любила, когда к цветам прилагался небольшой сюрприз: шоколад, мягкая игрушка, колечко… Леся любила… Кажется, она любила все, что не было живым, не могло оказать сопротивление и не имело привычку говорить «нет».
А Филипп совсем немного любил Лесю. Его любовь, скорее, была похожа на привычку: на такую, от которой за сутки не избавишься и за трое — тоже. Такой, которая, хоть и уходит из жизни, но оставляет в ней след…
Филипп, кажется, ещё не до конца понял, что она ушла.
Но, с другой стороны, когда-то же это должно было случиться? Когда-то они разошлись бы: пусть оба и были яркими, амбициозными, свет их души различался, смешиваясь, становился тусклым и смиренным. Когда-то случилось сейчас.
Сегодняшним вечером Леся окончила сомнения раз и навсегда. Сделала первый шаг, который оказался последним, эдаким шагом с обрыва. Была — и нет.
Ушла.
Дом — многоэтажный, скучный, серый, предстал перед Филиппом во всей красе. Он вспомнил невысокую девчонку с длинной косой, держащую в руках букет оранжевых гербер, украшенный стрекозой, и с некоторым сожалением отметил, что шлейф цветочного магазина, который сопровождал его всю дорогу, выветрился. Надо было оставить себе этот букет, что ли… Воспоминаний о Лесе он не вызывал: та никогда не любила подобные вещицы, и обычно Филипп покупал ей розы, но та радость, которую, как сказала Валентина, он должен приносить, сейчас пришлась бы кстати.
Валентина.
Придумала же. Ещё отчество назвала бы. Сколько ей? Восемнадцать хоть есть? Лицо у девчонки такое, будто она уже познала всю тщетность бытия: грустное-грустное и уставшее.
Нет, ей радость нужнее.
Филипп, не удержавшись, хмыкнул. Это же надо было придумать такое оранжево-зеленое букетище! Да ещё и стрекозу сверху прилепить, словно вишенку на пирожное. Так наивно. И даже несколько по-детски.
Но радость букет вызывал, да, иначе бы Филипп сейчас не улыбался.
Маман дома не оказалось, но в этом не было ничего удивительного. Последние два года она забегала сюда не чаще, чем раз в неделю, а летом перестала приходить вообще. Она была актрисой, более того, актрисой востребованной. А ещё она пользовалась популярностью среди мужчин. С одним из них, Эдуардом, носящим модную бороду в форме клина, эспаньолку, маман сейчас и жила. Эдуард снимал квартиру в городе-миллионнике, расположенном почти за триста километров отсюда.
Поэтому Филипп сейчас был предоставлен сам себе.
Он скинул кроссовки, стянул футболку, что вызвала такое возмущение у Валентины, и лег на диван, в одной руке держа смартфон. «WhatsApp» то и дело оповещал о новых сообщениях, и, сняв блокировку, Филипп решил узнать, что же там происходит.
Количеством сообщений поражал общий с его друзьями чат. Парни что-то жарко обсуждали, но Филипп решил остаться от этих обсуждений в стороне. Имелось также сообщение от Леси. Его Филипп и открыл.
«На свидании меня не будет. Не пиши мне больше».
Оно датировалось половиной шестого. Филипп чуть улыбнулся: сообщение стало неактуальным. Прождав чуть меньше часа, Леся решила позвонить. И уж тогда высказала все возмущение вслух.
«Ок», — напечатал он.
Леся была в сети (как, впрочем, и сам Филипп в то время, когда она отправила ему то сообщение), поэтому ответ не заставил себя ждать.
«Подлец!» — написала девушка. Уже бывшая.
«Правда? — теперь возмутиться хотелось Филиппу. — Ты поняла, что наши отношения безнадежны, встретила парня, что по всем параметрам лучше меня, и мутила с ним в тайне от меня почти два месяца. А потом он обо всем узнал, и пришлось меня устранять. А если бы не узнал? Что тогда?»
Леся сообщение прочитала, но сама решила промолчать.
А когда Филипп попытался написать что-то ещё, узнал, что Леся вовсе его заблокировала. Зато она по-прежнему улыбалась с аватарки: яркая, дорогая девушка с алыми губами и модной короткой стрижкой.
Стало тоскливо. След от Леси в сердце Филиппа остался, определенно.
Он потратил на нее почти три года жизни. Если бы все то время, что он проводил с Лесей, Филипп просидел за гитарой, он бы выучил сотню новых песен. Если бы все то время, что он думал о ней, Филипп проводил с друзьями, им бы уже настолько опостылело общаться, что они поубивали бы друг друга.
Впрочем, если бы не Леся, стал бы Филипп таким, какой он есть сейчас?
Навряд ли.
Филипп свернул мессенджер, выключил сеть и уперся головой в спинку дивана.
Он пролежал так, может, минут десять, а потом комнату оглушил уже привычный «Numb», и пришлось вновь брать в руки смартфон: как оказалось, Филипп очень потребовался Лехе, участнику того самого чата и лучшему другу Филиппа.
А ещё Леха прекрасно знал, что сегодня к полседьмому Филипп пошел на свидание.
Правда, другу ещё было неизвестно, что свидание сорвалось.
— Ну что там? — отозвался Леха. — Лямур, о-ля-ля? Сильно отвлекаю, короче?
— Средне, — отозвался Филипп.
— А что хмурый такой? Баба твоя достала? — на заднем плане раздался хохот, и Леха поспешил поправиться: — То есть, конечно, девушка. Как там Леся? Ещё не разошлись со свиданки? Не хватило десяти минут пообщаться? А мы хотели тебя с собой позвать. У Андро тут сегодня весело…
— Как вас зовут?
Как зовут, на то и откликаюсь, хотелось сказать мне. Но вместо этого я ответила:
— Валентина.
— Филипп, — представился парень. — Так вот, Валентина… Какая вы все-таки молодая, я думал, такие ещё не работают… Понимаете, в чем дело: мне нужен красивый букет, но я совершенно не разбираюсь в цветах. Я хотел бы подарить его девушке. Так как вы тоже девушка, то должны знать, что вам может понравиться, — он умоляюще посмотрел на меня.
Нет, с молодой он, конечно, промахнулся. Я уже совершеннолетняя, целый месяц как, поэтому работать могу вполне. Я бросила мимолетный взгляд на витрину, в которой отражался мой силуэт. Вроде бы, на свой возраст выгляжу, иногда даже больше дают… на пару месяцев, ага.
С тем, что девушкам нравятся совершенно одинаковые вещи, он, конечно, промахнулся тоже. Это я отношусь ко всем терпимо и приму любой букет — только подари. А есть девушки, которые из-за сильно красных роз или бледный лилий и по голове им настучать могут. И это не шутки, лично таких знаю!
— Какой сегодня праздник? — не выдержав, спросила я.
— Праздник? — удивился Филипп. — Не слышал ни о каком празднике.
Хм, праздника, похоже, сегодня действительно нет. Надо будет спросить у Печкиной: может, она действительно свой любимый цветочный разрекламировала, ни о чем меня не предупредив? И теперь нескончаемый поток посетителей и полупустые вазы будут каждый день…
О нет, я не выдержу!
— Я отвлеклась, — призналась честно. — Не разбираетесь вы не только в цветах, но и в девушках, да? — Филипп недоуменно поднял брови. — Или все-таки сможете назвать пару черт ее характера, чтобы я смогла подобрать более точный букет? Может, вы что-то хотите сказать ей? Я знаю язык цветов, — не постеснялась похвастаться, — поэтому мы сможем подобрать что-то в соответствии с ним.
— На вас, Валентина, похожа. Делайте то, что было бы приятно получить вам.
Я кивнула, соглашаясь. Мне так мне. Хотя, на самом деле, одной мелочной Валентине хотелось бы получить квартиру в центре или хотя бы велосипед. Но в цветочном магазине их, конечно же, не имелось.
Я принялась ходить между вазами, чувствуя, что снова начинаю замерзать.
Почти все цветы пахли легкостью и воздушностью — почему-то именно с этими словами у меня ассоциировался их запах. Захотелось стать такой же, легкой и воздушной, словно те самые облака, но походка у меня была тяжелой.
Остановиться пришлось у гербер: насыщенно-оранжевых, чем-то напоминающих маленькие подсолнухи. А воду я им, глупая, так и не поменяла! А ведь эти герберы такие красивые, солнечные, жалко будет, если завянут.
— Отличный выбор, — подбодрил Филипп, внимательно за мной наблюдающий. Я бросила на него недовольный взгляд, и тогда он заметил: — Честное слово.
— Это герберы. Символ радости и добра. В некоторых источниках — признательности и восхищения, — заметила я. А ещё они служат признаниям в любви, но разве такому парню, как Филипп, нужны цветочки, чтобы рассказать о своих чувствах?
Отреагировать на мои слова Филипп не успел: в магазине зазвучала «Numb», песня группы, логотип которой был напечатан у Филиппа на футболке. Я сразу узнала ее: а разве я не могла узнать одну из своих любимых песен? Парень, сказав, что скоро вернется и вновь откинув волосы, оказался на улице, а я принялась ловкими движениями вытаскивать яркие герберы из вазы. Затем добавила к ним пару стебельков рускуса, растения с удлиненными зелеными листьями, которые, по моему мнению, отлично контрастировали с герберами.
Упаковочная бумага, которую у меня хотели выкупить, здесь была бы лишней. Я собрала герберы с рускусом в букет с помощью алой ленты. Потом, не выдержав, ради шутки вставила в букет декоративный штекер — деревянную палочку, на конце которой устроилась улыбчивая оранжевая стрекоза, при движении букета взмахивающая крыльями.
Детский сад, ну а что поделать? Мне такой букет нравится, даже очень. В итоге он получился пышным, ярким и вообще отличным — так считала я. А как считал Филипп, я узнать только должна была: он до сих пор вел беседы.
Смешно будет, если он вообще ушел, передумав покупать какие-либо букеты. Но, может, мои герберы приглянутся кому-нибудь другому?
Филипп вернулся минут через пять после того, как работа над букетом завершилась. Я уже успела сесть на стульчик, но теперь, похоже, вновь придется с него вставать.
Вид у парня, когда он только оказался внутри, был хмурым. Но, посмотрев на букет, который лежал на столе, рядом со мной, Филипп чуть улыбнулся. Это было приятно видеть, если честно. Я же говорила, что герберы приносят радость! Или в этом моя оранжевая стрекоза-переросток виновата?
Я кивнула на букет и спросила:
— Будете забирать?
— Сколько?
Сумма оказалась немаленькой: гербер я натыкала достаточно много, да и стрекозка стоила денег, но Филипп расстался с деньгами без жалости. А потом, взяв букет в руки, он вдруг посмотрел на меня и предложил:
— Можно, я подарю его вам, Валентина? Вы же подбирали его по своему вкусу, значит, он вам нравится.
Я нахмурилась. Тогда Филипп заметил:
— Вы сами сказали, что он приносит радость. А вы такая грустная, что радость вам просто необходима, — вновь поддел меня он, даже, кажется, этого не заметив. На его лице все так же сияла улыбка. — Поставите у себя в комнате, а они будут оранжевый цвет излучать. Соглашайтесь. Вы же не зря работали.
Та комната, о которой говорил Филипп, тут же появилась в моей голове. Она у меня бело-голубая, светлая и просторная, а ещё — довольно холодная. А тут — лепестки оранжевые, листья ярко-зеленые… Да ещё и стрекоза. Нет, в моей комнате этот букет смотреться не будет.
Так, ладно, отвлекаюсь. Филипп продолжал стоять передо мной, ожидая ответной реакции, и я уточнила, секундой позже осознав, что спросила глупость:
— А с девушкой, которой он предназначался, что случилось?
— А, — выдал несколько отстраненно Филипп. Улыбка несколько померкла, но он тут же вернул ее на место. — Вы были правы: я совсем не разбираюсь в девушках.
— Можно подарить его кому-нибудь другому, — не успокаивалась я.
Мой собеседник вновь откинул челку — видимо, для того чтобы мне лучше виделись его глаза, а потом произнес:
— Никого, кроме вас, здесь нет. Почему вы так себя не любите, Валентина?
Я сложила руки на груди и недовольно закатила глаза. Очень я себя люблю, очень! Просто устала. И спать хочу. Это я Филиппу и сказала:
— Потому что.
Букет все же пришлось принять, прижать его к себе, прямо стрекозой к груди. Филипп, который стал куда-то спешить, попрощался, пожелал радости — ведь у меня теперь есть герберы, и ушел, оставив после себя потухший огонек-разочарование. А я ведь говорила, давным-давно говорила, что жизнь — разочарования сплошные.
Зато теперь понятно, почему Филиппа не было так долго: он разговаривал с той девушкой, ради которой я пробудила свой креатив. Или с тем, кто был с ней связан…
Бросила она его, что ли? Или изменила? Что вообще может произойти такого грустного в отношениях двух людей?
Я вздохнула. Любовь. Та, от которой счастья примерно ноль, а страданий больше бесконечности. Но разве Филипп — тот человек, который будет страдать из-за любви? Я, например, таким человеком не была: ко всему относилась с некоторой долей равнодушия, считала, что так проще жить. Есть у меня один знакомый, который говорит, что без любви невозможно испытать множество настоящих эмоций, и тогда я задаю ему ответный вопрос: «Почему же я испытываю их каждый день?».
Я не привыкла влюбляться.
Колокольчик звякнул: пришла та, кого я ждала так долго. Моя начальница Печкина, одетая в светло-зеленое платье: эдакий косплей лягушки, которая перестала быть царевной. Она еще долго спрашивала меня о том, как прошел сегодняшний день. И тоже удивлялась народу, утверждая, что никакого пиара она не организовывала. Но, может, его организовал кто-то другой…
Я с сомнением замечала, что такой пиар может быть только черным.
В итоге, спустя минут двадцать после ее возвращения, я со спокойной душой пошла домой. Путь длился минут десять, и все это время прохожие бросали на меня заинтересованные взгляды. Герберы выделяли меня из толпы: ещё бы, ведь они были такими яркими! Я пыталась скрыть смущение и одновременно корила себя за глупость: надо было украсить герберы табличкой, на которой указывалось бы название магазина, адрес, телефон. А что? Вдруг клиентов привлекла бы…
Хотя с таким потоком мне никакое привлечение не нужно.
Мой букет, похоже, понравился абсолютно всем. Даже маме — она поставила цветы в стеклянную вазу, которая стала украшать обеденный стол… К столовой герберы подходили вполне: стены у нее были персиковыми, а мебель деревянной, покрытой коричневым лаком.
Я немного поболтала с мамой и легла на кровать. Спать было слишком рано, а потому я лежала и продолжала думать о том, с какой целью мне подарили эти цветы. Просто так? Разве такое случается? Но не все же такие жадные, как, например, я. Есть и щедрые люди, которые могут одаривать добром лишь за улыбку или поддержку.
Филипп, он…
Интересно, зачем мне знать его имя, если есть большой шанс, что я больше его не увижу?..
Глава 2. Нечто новое
Чем пахнут цветочные магазины? Филипп задался этим вопросом, наверное, впервые в жизни. Случайно заметил, что они обладают особенным запахом, но так и не смог его расшифровать.
Он шел по улице в направлении дома. Да и что тут идти: лишь несколько минут, и угол дома стал виден. Это изначальный путь Филиппа планировался гораздо объемнее. Он планировал идти к Лесе, девчонке, что заставляла его волноваться уже года три. Вернее, Филипп и пошел к ней: вышел из дома, отправился к кафешке, которую они вдвоем назначили местом очередного свидания, и по пути решил зайти в цветочный магазин, спрятанный за одной из многоэтажек и потому незамеченный прежде.
Леся любила цветы. Особенно красные розы, яркие, дорогие, как и она сама. Леся любила, когда к цветам прилагался небольшой сюрприз: шоколад, мягкая игрушка, колечко… Леся любила… Кажется, она любила все, что не было живым, не могло оказать сопротивление и не имело привычку говорить «нет».
А Филипп совсем немного любил Лесю. Его любовь, скорее, была похожа на привычку: на такую, от которой за сутки не избавишься и за трое — тоже. Такой, которая, хоть и уходит из жизни, но оставляет в ней след…
Филипп, кажется, ещё не до конца понял, что она ушла.
Но, с другой стороны, когда-то же это должно было случиться? Когда-то они разошлись бы: пусть оба и были яркими, амбициозными, свет их души различался, смешиваясь, становился тусклым и смиренным. Когда-то случилось сейчас.
Сегодняшним вечером Леся окончила сомнения раз и навсегда. Сделала первый шаг, который оказался последним, эдаким шагом с обрыва. Была — и нет.
Ушла.
Дом — многоэтажный, скучный, серый, предстал перед Филиппом во всей красе. Он вспомнил невысокую девчонку с длинной косой, держащую в руках букет оранжевых гербер, украшенный стрекозой, и с некоторым сожалением отметил, что шлейф цветочного магазина, который сопровождал его всю дорогу, выветрился. Надо было оставить себе этот букет, что ли… Воспоминаний о Лесе он не вызывал: та никогда не любила подобные вещицы, и обычно Филипп покупал ей розы, но та радость, которую, как сказала Валентина, он должен приносить, сейчас пришлась бы кстати.
Валентина.
Придумала же. Ещё отчество назвала бы. Сколько ей? Восемнадцать хоть есть? Лицо у девчонки такое, будто она уже познала всю тщетность бытия: грустное-грустное и уставшее.
Нет, ей радость нужнее.
Филипп, не удержавшись, хмыкнул. Это же надо было придумать такое оранжево-зеленое букетище! Да ещё и стрекозу сверху прилепить, словно вишенку на пирожное. Так наивно. И даже несколько по-детски.
Но радость букет вызывал, да, иначе бы Филипп сейчас не улыбался.
Маман дома не оказалось, но в этом не было ничего удивительного. Последние два года она забегала сюда не чаще, чем раз в неделю, а летом перестала приходить вообще. Она была актрисой, более того, актрисой востребованной. А ещё она пользовалась популярностью среди мужчин. С одним из них, Эдуардом, носящим модную бороду в форме клина, эспаньолку, маман сейчас и жила. Эдуард снимал квартиру в городе-миллионнике, расположенном почти за триста километров отсюда.
Поэтому Филипп сейчас был предоставлен сам себе.
Он скинул кроссовки, стянул футболку, что вызвала такое возмущение у Валентины, и лег на диван, в одной руке держа смартфон. «WhatsApp» то и дело оповещал о новых сообщениях, и, сняв блокировку, Филипп решил узнать, что же там происходит.
Количеством сообщений поражал общий с его друзьями чат. Парни что-то жарко обсуждали, но Филипп решил остаться от этих обсуждений в стороне. Имелось также сообщение от Леси. Его Филипп и открыл.
«На свидании меня не будет. Не пиши мне больше».
Оно датировалось половиной шестого. Филипп чуть улыбнулся: сообщение стало неактуальным. Прождав чуть меньше часа, Леся решила позвонить. И уж тогда высказала все возмущение вслух.
«Ок», — напечатал он.
Леся была в сети (как, впрочем, и сам Филипп в то время, когда она отправила ему то сообщение), поэтому ответ не заставил себя ждать.
«Подлец!» — написала девушка. Уже бывшая.
«Правда? — теперь возмутиться хотелось Филиппу. — Ты поняла, что наши отношения безнадежны, встретила парня, что по всем параметрам лучше меня, и мутила с ним в тайне от меня почти два месяца. А потом он обо всем узнал, и пришлось меня устранять. А если бы не узнал? Что тогда?»
Леся сообщение прочитала, но сама решила промолчать.
А когда Филипп попытался написать что-то ещё, узнал, что Леся вовсе его заблокировала. Зато она по-прежнему улыбалась с аватарки: яркая, дорогая девушка с алыми губами и модной короткой стрижкой.
Стало тоскливо. След от Леси в сердце Филиппа остался, определенно.
Он потратил на нее почти три года жизни. Если бы все то время, что он проводил с Лесей, Филипп просидел за гитарой, он бы выучил сотню новых песен. Если бы все то время, что он думал о ней, Филипп проводил с друзьями, им бы уже настолько опостылело общаться, что они поубивали бы друг друга.
Впрочем, если бы не Леся, стал бы Филипп таким, какой он есть сейчас?
Навряд ли.
Филипп свернул мессенджер, выключил сеть и уперся головой в спинку дивана.
Он пролежал так, может, минут десять, а потом комнату оглушил уже привычный «Numb», и пришлось вновь брать в руки смартфон: как оказалось, Филипп очень потребовался Лехе, участнику того самого чата и лучшему другу Филиппа.
А ещё Леха прекрасно знал, что сегодня к полседьмому Филипп пошел на свидание.
Правда, другу ещё было неизвестно, что свидание сорвалось.
— Ну что там? — отозвался Леха. — Лямур, о-ля-ля? Сильно отвлекаю, короче?
— Средне, — отозвался Филипп.
— А что хмурый такой? Баба твоя достала? — на заднем плане раздался хохот, и Леха поспешил поправиться: — То есть, конечно, девушка. Как там Леся? Ещё не разошлись со свиданки? Не хватило десяти минут пообщаться? А мы хотели тебя с собой позвать. У Андро тут сегодня весело…
