Я стояла перед большой тяжелой деревянной дверью и, набираясь смелости войти, внимательно изучала таблички. Их было не очень много: небольшая, когда-то золотистая, а ныне сильно облупленная, с буковками "Кооператив Мрия", выпуклая и, видимо, каменная с засечками по романскому обычаю "Кесария" - и та самая, что привела меня сюда. Время немного подтёрло края букв и сгладило рамку из листьев и веточек, но крупные буквы по-прежнему выглядели увесисто и просто:
"Г И К"
Я оглядевшись потрогала кончиком указательного пальца нижний левый уголок буквы "И" - на счастье! - и изо всех сил потянула на себя дверь. Дверь не поддалась ни на миллиметр. Я отступила в растерянности и стала искать какой-нибудь неприметный молоточек, звонок или колокольчик. Может быть, нужно сказать "друг"?
В ответ на эту мысль позади меня раздался лёгкий хлопок и прохладный воздух подул мне в шею. Обернувшись, я оказалась нос к носу с невысоким юношей - или девушкой? Тонкие черты лица, светлые волосы до плеч, зелёные глаза, полуулыбка - а больше мне ничего не удалось разглядеть, потому как эта ускользающая красота неуловимым танцующим движением обогнула меня и исчезла за той самой неподатливой дверью. Оставив, однако, в ней небольшую щёлочку.
Изнутри пахнуло пылью и черносливом - запах, знакомый с детства, а ныне почти исчезнувший из Москвы - вместе со старыми дверями метрополитена и советскими институтами. Под ложечкой у меня защекотало ещё больше. Но дверь могла захлопнуться в любой момент, а кто тогда бы явился её открывать, не хотелось даже думать - поэтому я всё-таки сделала шаг из солнечного московского утра в прохладную тёмную глубину подъезда.
Подшлифованные подошвами каменные ступени вели наверх, к первому этажу - такие же пол-пролёта были в главном подъезде всего моего детства, и тогда для меня было делом чести перемахнуть эти пять ступенек одним прыжком. Но сейчас я очень старалась выглядеть серьёзней и взрослее. Поэтому лишь с нежностью погладила прохладные деревянные перила - тоже знакомого до боли темно-темно красно-коричневого цвета. Кажется, этой краски, как и темно-зелёной, канувшее в Лету царство моего детства заготовило с запасом - вплоть до третьей мировой войны… Эти цвета, как красный флаг, должны были покрывать всё и служить вечно. А ведь по меркам царства, погибшего раньше них, так оно и получилось?
Дверь на первом этаже выглядела слишком внушительно. Не удержавшись, я заглянула в полуоткрытую дверь на втором этаже и увидела большой, залитый солнцем зал с деревянным полом. Там в углу за столом, очевидно, бывшим когда-то партой, сидели два чёрта, большой и поменьше, и вполголоса что-то обсуждали, низко склонившись друг к другу.
"Позвольте…", - и я невольно подавшись назад, увидела, как мимо меня стремительно мелькнула еще одна чёрная фигурка и подскочила к первым двум. На бегу чёртик помогал себе и передними лапами, глуховато цокая копытцами по половицам. Это было так забавно, что я отпрянула от двери, чтобы обитатели комнаты не услышали моего прысканья - и начала подниматься по полутёмной лестнице дальше.
Дверь на третьем этаже была похожа на подъездную, но уже стояла чуть приоткрытой (может, мой возможно-эльф шёл как раз сюда, о Матушка-Заступница?). Коридор был почти так же тёмен, как и подъезд, но только утопал не в тяжелых царственных красках, а - в зелени… Казалось, я попала в оранжерею ночью - высокие и низкие, смутно знакомые и совершенно неведомые, растения теснились по стенам, оставляя узкую дорожку! А кое-где меж ними еще более темными высились двери, на которых даже не было номеров.
Я аккуратно пошла по коридору, прислушиваясь, но изнутри доносился лишь мерный гул да невнятный отзвук разговора. К концу коридора моё нервное напряжение немного переросло меня. Я уже примеривалась постучать в первую попавшуюся дверь, когда услышала на лестнице медленные шаги. Облегчение затрепетало у меня в груди, но тут же упало камнем вниз, когда я увидела, чьи же шаги это были.
Высоченный и широченный, на голову выше меня и шириной в три обхвата, в мешковатой помятой серо-зеленоватой одежде (к которой воображение так и силилось пририсовать то листики, то вьюнки, то соломинки…), ОН (тут сомнений не могло быть!) повёл в мою сторону кустистыми бровями - и под ними неожиданно оказались цепкие яркие глаза того же серо-зеленого цвета.
Я уже ждала вопроса "Вы к кому?", и приоткрыла рот для ответа, но он опередил меня. Сделал приглашающий жест рукой (свиток был в ней или скрученная в рулон газета?) - и не успела я моргнуть глазом, уже скрылся в самой ближней ко входу двери, на другом конце коридора. "Ох, мама-мама-мамочка, может, еще не поздно спрятаться в уголку?", - стрекотало у меня под ложечкой, но ноги (предательски) понесли меня навстречу судьбе.
За дверью оказалась небольшая приёмная с двумя столами, за одним из которых сидела симпатичная ведьмочка (по крайней мере, в данный момент выглядела она совершенно как человек, с круглыми глазами и вьющимися волосами, такая простая русская краса) и улыбалась в монитор. Увидев меня, она приветливо защебетала "А, Вы, наверное, на собеседование? Проходите, Берендей Перунович как раз только что пришёл, ждёт Вас, велел препроводить к нему сразу же, может, травок или корешков Вам заварить?". Я нервно улыбнулась в ответ, да-да, лучше травок, всё какое-то успокоение, показала вопросительно глазами на приоткрытую дверь - справа? Ведьмочка кивнула, и я, стукнув три робких раза, вошла.
Комната была невелика, но там поместились столы размашистой буквой Т, с диваном у другой стены - и бессчётно книжных шкафов, которые занимали целую стену, лишь в углу уступая место магнитофону и кипам дисков. Впрочем, разливанное море книг всё равно не вмещалось в полки - и выплёскивалось на подоконник, на стол и даже на некоторые стулья, где открытые на середине тома перемежались дисками и их буклетами, исписанными полностью и до половины листами, брошюрами, талмудами и свитками, пергаментами и томами…
Среди этих гор бесценного человеческого опыта, упакованного в скупые буквы и ноты, бумагу и пластмассу, Берендей Перунович как раз включил какой-то неизвестный мне диск, задумчиво покрутил громкость - и сказал негромко будто себе под нос "Ну, что же, проходите, присаживайтесь, небезынтересно будет послушать, кто Вы и зачем здесь?".
Я так и застыла на месте, судорожно размышляя, с чего же мне начать…
Родилась я в месте, где Иртыш вырывается из узких скал с такой силой, что когда бабушка рассказывала об этом, у меня на глазах выступали слёзы. Но я-какой-я-себя-помню никогда не была там - в городе моего детства была только речка-вонючка Пукпа да два городских пруда с водорослями. Впрочем, там было небо, а небо - это почти что море. И воздух степной, такой чистый и прохладный, что его можно было пить горстями, и запахи в нём были чёткими и вескими как галька - сладкий липкий запах тополиных почек, сухой честный запах пыли, колючий смолистый запах мороза, сырой весенний запах оконной извести.
И всегда рядом со мной был волшебный лес, призывно шуршащий своими листами, куда можно было зайти и пропасть там навсегда. Там жили говорящие лисы и волки-оборотни, волшебные дятлы и вороны - предвестники удачи, там пропадали без вести царевны, стояли то тут, то там избушки на курьих ножках и такие росли вкусные ягоды, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
С годами я стала понимать, что и бабушка моя была ведуньей. Она ведала настоями, напарами, притирками, приправами и силою любви и ворожбы спасла меня от верной смерти. Но только вот беда, всё это она считала Медициной. Смех да и только. А дед мой вообще с камнями говорил куда лучше, чем с людьми… и понимал их прекрасно… но ведь и он считал это Геологией!
Теперь-то уже я знаю, что почти все люди, как бы это сказать получше, приобретают за жизнь такие особые волшебные очки, через которые видно только то, что они могут себе объяснить, а всё остальное просто исчезает в волшебной мгле… но тогда это поражало меня до глубины души!
Рядом с этими двумя исполинами, пусть и не очень помнящими своих корней, мы с матушкой вечно казались падчерицами. То приходилось горлицами взмывать в небо, чтобы избежать суровой стрелы, то камнями и лишайниками притворяться, а иногда и растекаться слёзной реченькой. Матушка моя однажды упорхнула из родного дома, "учиться уму-разуму", да потом вернулась, уже со мною. А батюшку моего и вовсе никто в глаза никогда не видал...
Так и жила я, между волшебным лесом и жаркой степью, пока не грянуло мне семнадцать лет. Бабушка с дедушкой да матушкой попечалились-покручинились, да решили отправить меня в город белокаменный, набираться уму-разуму. Конечно, они-то спали-видели меня в Науке или Медицине… но сердечко-то моё чуяло, что град белокаменный на волшебных холмах стоит, что не только человечьей силою сотворён он, и что ждут меня там чудеса невиданные и дива дивные!
МоГучий Университет, куда я с грехом пополам всё-таки поступила, уже через несколько месяцев стал являть мне своё обветшавшее нутро. Были там ведуньи и вещуны серьёзные и знающие (всего пара-тройка, о них ещё сказ впереди). Были и безвредные, ближе к кукушкам да пересмешникам. А были и просто откровенные перебаечники - но все как один гордо называли себя Учёными! А кое-кто - даже и ПрофессорАми!!
Так что к концу первого года я стала крепко задумываться, что же делать дальше. Топить диссертациями да монографиями печку в тёмном (хотя и тёплом!) углу Университета мне совершенно не улыбалось. А тех полушек, что слали из дому, едва хватало на щи, черемшу и кефир…
И пока я думала-гадала, с очередной посылкой пришло мне письмецо из дома: "Дорогая внученька, мы надеемся, что ты хорошо учишься (вздохнула я) и тебе положены пропитание и ночлег (эх-эх-эх), ибо более мы уже не можем слать тебе ничего, сами едва сводим концы с концами…" и в конце письма приписка от матушки "Прокатился недавно по нашим краям слух, что батюшка твой в столице, может, удастся тебе наконец его отыскать и заручиться у него помощью да покровительством? Может, тебе поможет в этом тот волшебный свиток, что он просил передать тебе, когда тебе исполнится семнадцать, да мы запамятовали, вот только нашли его недавно!".
О как - не было ни гроша, да опять ни шиша! Как же я в такой первопрестольной, оставшись без еды и воды найду своего батюшку, ежли не знаю даже, кто он есть и чем дни коротает? Пойти на Красную площадь только если да там стоять выкрикивать - да и то, знать бы хоть имя его… Свиток отцовский то-о-о-оненький я развернула, да узоры в нём были мне незнакомы совершенно, только почудилось в вязи то ли "ПИК", то ли "ГИН" - и тут же исчезло. Концы, как говорится, в воду… я обвела взглядом свою конурку, на которую и так едва хватало грошей: ни мебели, ни даже посуды, матрас на полу, газовая плитка да городской телефон. Но и это ведь роскошь! - по сравнению с перспективой вернуться домой, под без-отчий кров…
В таких вот невеселых раздумьях открыла я газету и в объявлениях наткнулась на короткое в цветистой рамочке объявление фирмы ГИК (!):
"Требуются сотрудники для работы на работе. Оплата зарплатой. Питание, а иногда и ночлег включены. Работа нас любит. Добро пожаловать в субботу!".
Была как раз суббота. Так я и оказалась перед той самой дверью, с которой всё началось…
Итак, я застыла на месте, не зная, отвечать ли мне во всех подробностях или все-таки ещё рано? Через пару мелких вдохов и выдохов я все-таки стряхнула с себя томительное оцепенение и сказала, чуть запинаясь: "Меня зовут Василиса и обстоятельства мои бедственные таковы, Берендей Перунович, что мне очень нужно поработать у Вас".
Он чуть повернулся и глянул на меня искоса, сделал полузаметный жест в сторону стульев, да и сам, взяв ручку и первый попавшийся листок бумаги (на обороте его в крупно напечатанном тексте виднелись яти и еры), сел напротив меня - но не во главе стола, а по третью его сторону, где было хоть чуть посвободнее. Сверху листа размашистым наклонным почерком написал "Василиса", подчеркнул два раза, написал ниже цифру "1" и застыл. Я опять замерла, так и не сев на предложенный стул. Еще через несколько моих вдохов (он-то, кажется, и вовсе не дышал) Берендей Перунович прямо посмотрел на меня и неожиданно мягко сказал "Василиса, раз уж Вы до сих пор стоите, принесите, пожалуйста, с кухни чаю и еще что-нибудь".
Я сделала короткий решительный кивок и немного слишком поспешно выскочила из кабинета. Ведьмочка Катюша понимающе покивала, показала мне тумбочку (чайник, чашки, заварка) и дверь на кухню (печенья, колбаса, сыр да хлеб). Разложив всё это как сумела аккуратно на блюде, балансируя им и чайными чашками, я с Катиной помощью внесла всё это великолепие и кое-как умостила на столе между бумагами и другими бумагами. Берендей Петрович тем временем исписал лист на две трети и только усмехнулся, увидев наши разносолы. Взяв чашку чая одной рукой, другой он, казалось, сгрёб разом половину блюда и отправил себе в рот, задумчиво жуя, еще раз пробежался глазами по листу и начал:
- Итак, что нужно сделать сегодня:
- подмести лестницу и коридор (я непроизвольно шмыгнула носом)
- помочь Кате найти для нас уборщицу (он даже не заметил)
- навести порядок в моём кабинете (оглядевшись, уточнил - бумаги и книги отдельно, свитки и диски отдельно, в общем, всё по местам)
- взять вчерашние и сегодняшние тексты для набора, набрать их, поправить запятые и орфографию…
- Берендей Перунович…
Я заглотила остальную фразу и потупилась, он немного помедлил, вычеркнул последний пункт и то ли спросил, то ли не спросил:
- Так Вы готовы начать сегодня…
Ко мне ещё не вернулся дар речи, поэтому я просто лихорадочно и мелко покивала несколько раз подряд.
- Хорошо. Меня не будет до вечера, если что-то к тому времени не будет готово… - он, казалось, задумался, - то всё, - и протянул мне лист бумаги.
Я не стала уточнять, что именно "всё", и даже "это всё" или "то всё" имел в виду Берендей - только схватила лист, прижала его к груди и вылетела прочь.
Уже в приёмной я пригляделась к листу - там было написано ровно то же, что назвал мой руководитель (а он, похоже, уже стал им?). А в зачеркнутом пункте мне почудилось что-то вроде "Полбин, Пелевин" и дальше то ли "набрать", то ли "перебрать", но я решила не испытывать судьбу лишним любопытством. Если мне доверили всё это, значит, первый этап я прошла! Главное теперь - успеть до вечера!!!
Ведьмочка Катя оглядела листок и мои горящие глаза, понимающе кивнула:
- С утра у него обычно ещё не так много поручений в голове, вот погоди, сейчас он поспит да по заказчикам слетает…
Так и начался мой первый рабочий день в ГИКе.
Царство Берендея было невелико, но обширно, обозримо, но вместительно.
По правую руку теснились двери тайных мест, куда не всем был вход позволен: кабинеты заместителя директора, редакторов, картографов и бухгалтеров…
По левую руку из приёмной был лаз на кухню, где подавали священные яства в обеденное время и остатки сладки в остальное. По правую был кабинет Берендея, где было для меня ещё много неведомого и скрытого.
А за кабинетом самого Берендея начинались владения компьютерщиков - там мигали огоньками сервера и врастал в стул Матвей Большой, всея сети администратор.
