Как если бы эти двое не отлипали друг от друга сутки напролёт. Да и понимание того, что этот столичный хлыщ всё про нас с ней знает, любви к нему не добавило. Скорее наоборот.
На протянутую руку я посмотрел, лениво прикидывая, сколько секунд бы у меня ушло, чтобы её сломать. Две, три? Так уж и быть, дам пять, исключительно из уважения к Джинни — к совсем уж слабакам она слабости не питала.
— Я сказал, исчезни, — рыкнул, уже едва сдерживаясь. Но под суровым взглядом дядюшки, так уж и быть, добавил ничуть не дружелюбно: — Пож-жалуйста.
Пацан холодно улыбнулся, глядя при этом так, точно ему не терпится узреть, какого цвета мои кишки. Вдоль спины будто кто-то от души проехался наждаком, а сердце вдруг заметалось в груди, как птичка в клетке. Серьёзно, он настолько меня ненавидит?..
Не ненавидит. Демонстрирует силу. Бросает мне — мне! — вызов. Потому что может, потому что прямо сейчас от милого мальчика в нём нет ничего. Сильный маг с жутким даром, от которого хочется бежать подальше. А ещё лучше вцепиться в бледное горло и навсегда уничтожить угрозу.
— Грубить не обязательно, — повторил Оливер. — Драться я не умею, но кто сказал, что до драки вообще дойдёт? Неприятно было познакомиться.
Только когда его шаги почти стихли, меня попустило. Будто со всего тела подняли тяжеленный камень. Тут же захотелось это самое знакомство продолжить и скоротечно завершить… но я скорее сожру свой диплом юриста, чем побегу за никчёмным человечком, посмевшим бросить мне вызов.
— Дар, ты серьёзно? — поинтересовался я холодно. — Когда ты усыновил этого ёбаного Олли и почему меня не пригласили на свадебку моей любимой кузины?
Дар выразительно вздохнул и, мимоходом покосившись в окно, хмуро уставился на меня.
— Сынок, давай без этого твоего дерьма, а? Олли — однокурсник Джинни, давний друг и славный парень. И похититель жизни, а это самый паршивый подвид некромантов. Не цепляйся к нему.
О, я бы обсказал в красках, под каким соусом собираюсь сожрать этого славного парня с его дружбой. Да так и замер, вдруг осознав, что жаждущий кровавой расправы зверь во мне уступает следаку и окружному прокурору. С дипломом, да.
— Что ты сказал? — переспросил осторожно. — Вот это — похититель жизни?
— Уже жалеешь, что нахамил Олли? — Дар усмехнулся, глянул эдак укоризненно, уселся на стул напротив. — У меня дома, попрошу заметить.
Он издевается? Или моего старика начинает одолевать маразм из-за чрезмерной любви к дочурке?
— Потом территорию пометишь, — припечатал я. Достал комм из кармана, выложил его на стол и открыл папку с фотографиями инквизиторских писулек. — Там Лэнса сожрали.
— Что?.. Я его не ел, только собирался! Честное слово, сынок, не моя работа!
Я подозрительно прищурился. В каком смысле «собирался»? Собирался влезть в разборки с оборотнем из другого клана? Или что?.. Впрочем, наплевать. Что бы там ни воображал о себе мой дядюшка, а сделать с Лэнсом то, что сделал убийца, никак не сумел бы.
— Да это и так всем понятно, — ворчливо заметил я, кивнув на комм. — Ты точно всё ещё лучший ищейка в Грейморе или нам с Арти стоит подыскивать новую кандидатуру? Хотя и искать не надо — у Эммы ушло пять минут, чтобы достать это.
— Мне кажется или я мало порол тебя в детстве?
— Вообще не порол.
Да и руку-то поднял один-единственный раз в жизни… Но об этом точно лучше не вспоминать; настроение и так уже на уровне «нажраться и забыть».
Не забудешь, Хота. Никогда не забудешь. Нет в мире столько гномьей сивухи, чтоб выполоскать из памяти всю ту херню, которую ты творил.
— Какая прелесть, — пробормотал Дар, брезгливо изучая фото. Трудновато, конечно, опознать в ссохшейся мумии самого противного из моих кузенов — разве только по длинным рыжим патлам, каким и иная девчонка позавидует. — Ну да, такое мало кто способен сотворить. Поганая смерть, даже для такого обмудка… Мой драгоценный кузен Боргур будет в восторге и непременно придумает, как обвинить нас в кончине своего любимого племянничка. И знаешь, что самое паршивое? Похоже, Реджина и Оливер были последними, с кем он говорил.
— Реджина? — переспросил я недоверчиво. — Он виделся с ней?
— Он не виделся, а пытался завалить её прямо посреди кабака; и я бы даже не узнал об этом, если бы не Олли, — Дар яростно сверкнул глазами, явно жалея, что первым не добрался до полудурка. — Имеем охерительную историю: Лэнс при свидетелях домогается девушки, ссорится с ней и её дружком; поутру они шустренько укатили прочь, а от Лэнса осталась одна кожура. Вопрос: на кого подумают первым делом?
— На меня, — едко сообщил я. — Потому как в данный момент мне очень, очень жаль, что Лэнс уже мертв. И нет, не читай мне нотаций про «оставь мою дорогую доченьку нецелованной», мы это уже проходили! К счастью, я не стрёмный мажонок с даром, идеально подходящим под преступление. А вот твой новый сынок — да. Уверен, что хочешь пускать его в кроватку Джинни?
— Джинни двадцать два, она сама разберётся, кого пускать к себе в кроватку.
Разумеется. Кто угодно достоин твоей дочери, Дар, только не я, не тот, кто был с ней рядом столько лет! Не тот, кому она предназначена. Не тот, кто любил её больше всего на свете. Не тот, кто творил всякую хрень и тащил в свою постель кого попало, лишь бы не позволить себе ничего лишнего… Потому что ты убил бы меня. И был бы прав.
Она хотела пустить в свою кровать меня. Но ты, дорогой дядюшка, сделал всё возможное, чтобы этого не случилось.
— Раньше ты так не думал.
— Я учусь на своих ошибках, но ты, похоже, и не пытаешься! — Дар недовольно помотал головой, с силой растёр переносицу. — Хота, я люблю вас обоих. Плевать, что ты мне не веришь, это правда! Поэтому не вынуждай меня выбирать сторону и оставь уже мою дочь в покое.
— А я что, по-твоему, сделал?!
— Боги, Хота, да взгляни ты на себя! Пять лет прошло, а ты приходишь как ни в чём не бывало и ведёшь себя точно ревнивый женишок. Хватит этого дерьма, ладно? Хватит. Нет у тебя на это никаких прав.
— Что ж, — холодно отчеканил я, хотя внутри всё просто кипит. От злости, от невесть откуда взявшейся обиды, от желания вгрызться в глотку сопернику, осмелившемуся отбирать то, что всегда принадлежало мне. По праву, да. — На что у меня есть право, так это задержать предполагаемого убийцу, подходяшего под описание, вызвать сюда Инквизицию, а потом в суде обвинить всех присутствующих в укрывании преступника. К счастью для тебя, ревнивый женишок помнит, что он ещё и глава клана. И должен заботиться обо всех его членах, начиная с твоей дочери и заканчивая бывшим вожаком, потерявшим нюх.
Дар, до сих пор пытавшийся сдерживаться, резко поднялся с места, оттолкнул стул. Оскалился, и я почти услышал поднимающийся из его груди рык. Признаюсь, на короткое мгновение стало страшно и даже стыдно. Но чувство это быстро ушло, стоило только коротко глянуть в окно.
Во дворе Джинни снова весело возится с близнецами, точно позабыв о моём приходе.
Не имею права. Не должен смотреть на неё, любить её; Хаос побери, даже дышать в её сторону! Какой-то час назад я и вовсе не собирался ехать сюда. И правильно делал: ведь стоило только увидеть Реджину, как во мне тут же проснулось всё то собственническое дерьмо, от которого я так старался избавиться.
Не избавился.
Она принадлежит мне. Она моя! А он снова пытается отнять её у меня.
— Бывший вожак сам отдал тебе клан! — рыкнул Дар. Не как любящий дядюшка, но как другой альфа. — Но может и забрать назад.
— Он может попробовать, — в тон ему отозвался я.
Никто не смеет оспаривать мою власть. Даже родной дядя. Тем более родной дядя.
— Серьёзно, Хота?
— Я всегда серьёзен, Шандар. В своих намерениях, планах и чувствах. Жаль, что ты этого так и не понял.
Он открыл было рот, но я схватил комм и направился к двери, показывая, что наш разговор окончен. Пока и впрямь не подрались — Изара не одобрит.
— Я всё сказал. Присмотри за своей непутёвой дочуркой; клубочек там дай, пусть поиграет. И не приведи Хаос тебе выпустить её из дома, пока я во всём не разберусь! Быть может, мне удастся сделать так, что вы все тут не сядете.
Молодец, Хота гро Маграт. Показал, кто тут настоящий альфа, а кому пора не пенсию. Разве что взрыва за спиной не хватает, а дверьми я перестал бить ещё пару лет назад.
Осталось только разобраться, откуда взялась эта противная боль в груди.
«К врачу сходи», — едко посоветовал внутренний голос с интонациями бабушки.
Впрочем, лекарство у меня уже имеется. Зовётся работой и уже который год начинается со звонка моей секретарше.
— Эмма, свяжись с Лоренцом. Через два часа он должен быть в моём кабинете.
Моя догадливая рыжая стервозина, разумеется, тут же поняла, куда я клоню.
— Решил наконец прижать банду Саргина? Если что, мой ужин будет за счёт отдела, и я оставляю за собой право взять выходной в любой день.
— Я даже куплю тебе те туфли, — со смешком пообещал я.
— И оплатишь внеурочные. В двойном размере.
— Ну разумеется.
А ведь я скучала по Моэргрину. Действительно скучала, сколько бы ни возмущалась дикости здешних мест и порядков; сколько бы ни расхваливала Нью-Аркадиан за его блеск и роскошь… Надо же, каждый раз я так рвалась в столицу, обратно к своим друзьям, к сомнительной работе и столь же сомнительным развлечениям — и каждый же раз, когда приближался день отъезда, украдкой смаргивала слёзы да принималась тискать близнецов. Те, само собой, вечно бухтели и вырывались — они, видите ли, взрослые, таких больших мужиков лапуленьками не зовут и в лобик не целуют! — но вечером непременно прокрадывались ко мне в комнату, чтобы отстроить на кровати нашу традиционную берложку из подушек и одеял, обнимали меня в четыре руки и без конца упрашивали остаться.
Остаться я никак не могла. Едва не всю мою сознательную жизнь я мечтала о Магистерии; именно там я наконец обрела цель в жизни и какой-никакой порядок в голове.
Но теперь с учёбой покончено. И вот я здесь.
— Джинни! Джинни приехала! — загорланили близнецы, не успела я даже выйти из кара. А когда вышла — меня тут же едва не сшибли с ног.
— Потише, засранцы, щас уроните! — со смехом одёрнула и крепко прижала к себе наперебой галдящих мальчишек. И невольно подивилась — обе вихрастые светлые макушки уже почти достают мне до плеча. В десять-то лет! Ну да, тоже вырастут дылдами, это давно уж ясно. — Что, пока меня не было, решили вымахать с папу ростом?
— Пф! — Бернар тут же отстранился и гордо приосанился. — Да мы его ещё обгоним, вот увидишь!
— Вот увидишь! — звонким эхом подхватил Инсар. — Будем в сто тыщ раз круче нашего старика!..
— Огромные и злобные!..
— И вся округа будет нас бояться!..
— Ибо нефиг!
Боги, они всё такие же несносные.
Я снова рассмеялась и укоризненно покачала головой. А заодно велела себе не тянуть с поиском жилья: пять хищников-альф в одном доме — форменное безумие. Особенно если один из них — твой обожаемый папа с болезненной склонностью к контролю всего и вся. Меня в частности.
Нет, папу я люблю безумно. Как и маму. Сказать, что я рада видеть их после целого года разлуки, — всё равно что не сказать ничего. Рада. Очень. И их донельзя счастливым лицам, и объятьям, от которых трещат кости. И даже отцовским причитаниям, какая я худенькая и что мне нужно лучше кушать.
Серьёзно, почему этот мужчина, внешности и силе которого любой молодняк обзавидуется, ведёт себя словно курица-наседка? Хотя дурацкий вопрос. Я же драгоценная папина принцесса, похожая сразу и на его безвременно ушедшую матушку, и на любимую женщину, с которой они вместе вот уже почти четверть века. Наверное, будь у меня сын от того, кого я люблю больше жизни, я бы тоже превратилась в оголтелую мамашу.
— Не превратилась бы, — проговорила мама со смешком, когда я озвучила свои мысли. — Мы же не эти клятые медведи с их тягой к берлогам и медвежаткам. Хаос, почему я не родила троих сыновей? Мишек, чтобы у одного кошатника крыша не ехала!
— Нет уж, девочки лучше, — возразил папа, наконец перестав хрустеть моими несчастными костями. — Смотри какая у нас красавица получилась. Я бы ещё от одной не отказался!
— Ни за что, ты не подобьёшь меня на это снова. Нет, Маграт, никаких больше котяток, медвежаток и прочей живности! Я слишком старая для этого дерьма!
Я глянула на маму с неприкрытым изумлением. Это она-то старая? Да сколько я себя помню, она всегда в одной поре: свежая, подтянутая, с чётким рельефом мышц по всему телу и роскошной фигурой, о которой мне можно только мечтать. Страдай, Джинни, не бывает у северянок пышной груди и аппетитной задницы. Все сплошь высоченные и поджарые, хоть обычно и не такие тонкокостные, как я.
Словом, никто и никогда в жизни не поверит, что вот этой жгучей южной красотке пятьдесят восемь лет! Как многие отказываются верить и в то, что моя мать — лицензированная охотница на нечисть, федеральный маршал Антеарра и официальный ликвидатор округа Греймор. Да и вообще она у нас офигеть какая. Кремень. Мне такой никогда не стать…
Ну да я и не претендую. У каждого своя судьба, и моя меня больше чем устраивает.
Почти.
И вот это самое «почти» явилось к нам домой, нагло отняв у меня внимание братишек и заставив столбом замереть посреди сада, так буйно разросшегося в моё отсутствие.
Я смотрела на Хоту — в идиотской клетчатой рубахе, всклокоченного и небритого, на полдвора воняющего маслом, точно его силком вытащили из-под кара и поволокли сюда за шиворот, как нашкодившего кота, — и понимала, что… нет. Просто нет. Не отболело, не прошло, не стало ничуточки меньше ни любви, ни ненависти.
Только ненавидеть Хоту — всё равно что пытаться влезть в мокрый купальник. Трудно, противно, неудобно и вообще не пойми зачем. А вот любить его всегда было так же просто и естественно, как дышать.
Было. Было, Реджина. Вот ключевое слово. Не позорься и не вороши прошлое. Ты не будешь ни раздирать когтями эту наглую рожу, ни радостно кидаться подонку на шею. Просто поприветствуешь так, как положено приветствовать кузена; вы изобразите, что вовсе не желаете поубивать друг друга, и пойдёте каждый своей дорогой.
И плевать, что дорога у вас должна быть одна на двоих.
Плевать, что не могу смотреть на него, не пытаясь прикоснуться; плевать, что от одного его запаха по-прежнему коленки подгибаются, как у глупой школьницы; плевать, что сам он до сих пор глядит и трогает так, как совсем не подобает двоюродному брату…
Плевать. Потому что едва Хота открывает свою трепливую пасть — и все мои сомнения разбиваются вдребезги.
Он — моя судьба? Вот эта надутая альфа-сволочь?! Какие глупости! Просто у Прядильщика странное чувство юмора. Не мог же он всерьёз связать меня с эгоистичным мудаком, неспособным удержать член в штанах? Уж я надеюсь на это. И какая вообще разница, что надежда — аспект совсем другого божества? Никакой. Никакой!
Не ко мне он пришёл, видите ли. Да не очень-то и хотелось! Кому ты нужен вообще, несносный, наглый, самовлюблённый комок меха!
Пусть и насквозь нарочитое, пренебрежение Хоты задело как ничто другое. Никогда прежде он не обращался со мной так, и это больно ударило по самолюбию. А ещё, что уж там, обозлило изрядно. Да как он смеет вообще являться в мой дом и вести себя так, словно это я испоганила наши отношения, которыми он якобы так дорожил?
На протянутую руку я посмотрел, лениво прикидывая, сколько секунд бы у меня ушло, чтобы её сломать. Две, три? Так уж и быть, дам пять, исключительно из уважения к Джинни — к совсем уж слабакам она слабости не питала.
— Я сказал, исчезни, — рыкнул, уже едва сдерживаясь. Но под суровым взглядом дядюшки, так уж и быть, добавил ничуть не дружелюбно: — Пож-жалуйста.
Пацан холодно улыбнулся, глядя при этом так, точно ему не терпится узреть, какого цвета мои кишки. Вдоль спины будто кто-то от души проехался наждаком, а сердце вдруг заметалось в груди, как птичка в клетке. Серьёзно, он настолько меня ненавидит?..
Не ненавидит. Демонстрирует силу. Бросает мне — мне! — вызов. Потому что может, потому что прямо сейчас от милого мальчика в нём нет ничего. Сильный маг с жутким даром, от которого хочется бежать подальше. А ещё лучше вцепиться в бледное горло и навсегда уничтожить угрозу.
— Грубить не обязательно, — повторил Оливер. — Драться я не умею, но кто сказал, что до драки вообще дойдёт? Неприятно было познакомиться.
Только когда его шаги почти стихли, меня попустило. Будто со всего тела подняли тяжеленный камень. Тут же захотелось это самое знакомство продолжить и скоротечно завершить… но я скорее сожру свой диплом юриста, чем побегу за никчёмным человечком, посмевшим бросить мне вызов.
— Дар, ты серьёзно? — поинтересовался я холодно. — Когда ты усыновил этого ёбаного Олли и почему меня не пригласили на свадебку моей любимой кузины?
Дар выразительно вздохнул и, мимоходом покосившись в окно, хмуро уставился на меня.
— Сынок, давай без этого твоего дерьма, а? Олли — однокурсник Джинни, давний друг и славный парень. И похититель жизни, а это самый паршивый подвид некромантов. Не цепляйся к нему.
О, я бы обсказал в красках, под каким соусом собираюсь сожрать этого славного парня с его дружбой. Да так и замер, вдруг осознав, что жаждущий кровавой расправы зверь во мне уступает следаку и окружному прокурору. С дипломом, да.
— Что ты сказал? — переспросил осторожно. — Вот это — похититель жизни?
— Уже жалеешь, что нахамил Олли? — Дар усмехнулся, глянул эдак укоризненно, уселся на стул напротив. — У меня дома, попрошу заметить.
Он издевается? Или моего старика начинает одолевать маразм из-за чрезмерной любви к дочурке?
— Потом территорию пометишь, — припечатал я. Достал комм из кармана, выложил его на стол и открыл папку с фотографиями инквизиторских писулек. — Там Лэнса сожрали.
— Что?.. Я его не ел, только собирался! Честное слово, сынок, не моя работа!
Я подозрительно прищурился. В каком смысле «собирался»? Собирался влезть в разборки с оборотнем из другого клана? Или что?.. Впрочем, наплевать. Что бы там ни воображал о себе мой дядюшка, а сделать с Лэнсом то, что сделал убийца, никак не сумел бы.
— Да это и так всем понятно, — ворчливо заметил я, кивнув на комм. — Ты точно всё ещё лучший ищейка в Грейморе или нам с Арти стоит подыскивать новую кандидатуру? Хотя и искать не надо — у Эммы ушло пять минут, чтобы достать это.
— Мне кажется или я мало порол тебя в детстве?
— Вообще не порол.
Да и руку-то поднял один-единственный раз в жизни… Но об этом точно лучше не вспоминать; настроение и так уже на уровне «нажраться и забыть».
Не забудешь, Хота. Никогда не забудешь. Нет в мире столько гномьей сивухи, чтоб выполоскать из памяти всю ту херню, которую ты творил.
— Какая прелесть, — пробормотал Дар, брезгливо изучая фото. Трудновато, конечно, опознать в ссохшейся мумии самого противного из моих кузенов — разве только по длинным рыжим патлам, каким и иная девчонка позавидует. — Ну да, такое мало кто способен сотворить. Поганая смерть, даже для такого обмудка… Мой драгоценный кузен Боргур будет в восторге и непременно придумает, как обвинить нас в кончине своего любимого племянничка. И знаешь, что самое паршивое? Похоже, Реджина и Оливер были последними, с кем он говорил.
— Реджина? — переспросил я недоверчиво. — Он виделся с ней?
— Он не виделся, а пытался завалить её прямо посреди кабака; и я бы даже не узнал об этом, если бы не Олли, — Дар яростно сверкнул глазами, явно жалея, что первым не добрался до полудурка. — Имеем охерительную историю: Лэнс при свидетелях домогается девушки, ссорится с ней и её дружком; поутру они шустренько укатили прочь, а от Лэнса осталась одна кожура. Вопрос: на кого подумают первым делом?
— На меня, — едко сообщил я. — Потому как в данный момент мне очень, очень жаль, что Лэнс уже мертв. И нет, не читай мне нотаций про «оставь мою дорогую доченьку нецелованной», мы это уже проходили! К счастью, я не стрёмный мажонок с даром, идеально подходящим под преступление. А вот твой новый сынок — да. Уверен, что хочешь пускать его в кроватку Джинни?
— Джинни двадцать два, она сама разберётся, кого пускать к себе в кроватку.
Разумеется. Кто угодно достоин твоей дочери, Дар, только не я, не тот, кто был с ней рядом столько лет! Не тот, кому она предназначена. Не тот, кто любил её больше всего на свете. Не тот, кто творил всякую хрень и тащил в свою постель кого попало, лишь бы не позволить себе ничего лишнего… Потому что ты убил бы меня. И был бы прав.
Она хотела пустить в свою кровать меня. Но ты, дорогой дядюшка, сделал всё возможное, чтобы этого не случилось.
— Раньше ты так не думал.
— Я учусь на своих ошибках, но ты, похоже, и не пытаешься! — Дар недовольно помотал головой, с силой растёр переносицу. — Хота, я люблю вас обоих. Плевать, что ты мне не веришь, это правда! Поэтому не вынуждай меня выбирать сторону и оставь уже мою дочь в покое.
— А я что, по-твоему, сделал?!
— Боги, Хота, да взгляни ты на себя! Пять лет прошло, а ты приходишь как ни в чём не бывало и ведёшь себя точно ревнивый женишок. Хватит этого дерьма, ладно? Хватит. Нет у тебя на это никаких прав.
— Что ж, — холодно отчеканил я, хотя внутри всё просто кипит. От злости, от невесть откуда взявшейся обиды, от желания вгрызться в глотку сопернику, осмелившемуся отбирать то, что всегда принадлежало мне. По праву, да. — На что у меня есть право, так это задержать предполагаемого убийцу, подходяшего под описание, вызвать сюда Инквизицию, а потом в суде обвинить всех присутствующих в укрывании преступника. К счастью для тебя, ревнивый женишок помнит, что он ещё и глава клана. И должен заботиться обо всех его членах, начиная с твоей дочери и заканчивая бывшим вожаком, потерявшим нюх.
Дар, до сих пор пытавшийся сдерживаться, резко поднялся с места, оттолкнул стул. Оскалился, и я почти услышал поднимающийся из его груди рык. Признаюсь, на короткое мгновение стало страшно и даже стыдно. Но чувство это быстро ушло, стоило только коротко глянуть в окно.
Во дворе Джинни снова весело возится с близнецами, точно позабыв о моём приходе.
Не имею права. Не должен смотреть на неё, любить её; Хаос побери, даже дышать в её сторону! Какой-то час назад я и вовсе не собирался ехать сюда. И правильно делал: ведь стоило только увидеть Реджину, как во мне тут же проснулось всё то собственническое дерьмо, от которого я так старался избавиться.
Не избавился.
Она принадлежит мне. Она моя! А он снова пытается отнять её у меня.
— Бывший вожак сам отдал тебе клан! — рыкнул Дар. Не как любящий дядюшка, но как другой альфа. — Но может и забрать назад.
— Он может попробовать, — в тон ему отозвался я.
Никто не смеет оспаривать мою власть. Даже родной дядя. Тем более родной дядя.
— Серьёзно, Хота?
— Я всегда серьёзен, Шандар. В своих намерениях, планах и чувствах. Жаль, что ты этого так и не понял.
Он открыл было рот, но я схватил комм и направился к двери, показывая, что наш разговор окончен. Пока и впрямь не подрались — Изара не одобрит.
— Я всё сказал. Присмотри за своей непутёвой дочуркой; клубочек там дай, пусть поиграет. И не приведи Хаос тебе выпустить её из дома, пока я во всём не разберусь! Быть может, мне удастся сделать так, что вы все тут не сядете.
Молодец, Хота гро Маграт. Показал, кто тут настоящий альфа, а кому пора не пенсию. Разве что взрыва за спиной не хватает, а дверьми я перестал бить ещё пару лет назад.
Осталось только разобраться, откуда взялась эта противная боль в груди.
«К врачу сходи», — едко посоветовал внутренний голос с интонациями бабушки.
Впрочем, лекарство у меня уже имеется. Зовётся работой и уже который год начинается со звонка моей секретарше.
— Эмма, свяжись с Лоренцом. Через два часа он должен быть в моём кабинете.
Моя догадливая рыжая стервозина, разумеется, тут же поняла, куда я клоню.
— Решил наконец прижать банду Саргина? Если что, мой ужин будет за счёт отдела, и я оставляю за собой право взять выходной в любой день.
— Я даже куплю тебе те туфли, — со смешком пообещал я.
— И оплатишь внеурочные. В двойном размере.
— Ну разумеется.
ГЛАВА 4
А ведь я скучала по Моэргрину. Действительно скучала, сколько бы ни возмущалась дикости здешних мест и порядков; сколько бы ни расхваливала Нью-Аркадиан за его блеск и роскошь… Надо же, каждый раз я так рвалась в столицу, обратно к своим друзьям, к сомнительной работе и столь же сомнительным развлечениям — и каждый же раз, когда приближался день отъезда, украдкой смаргивала слёзы да принималась тискать близнецов. Те, само собой, вечно бухтели и вырывались — они, видите ли, взрослые, таких больших мужиков лапуленьками не зовут и в лобик не целуют! — но вечером непременно прокрадывались ко мне в комнату, чтобы отстроить на кровати нашу традиционную берложку из подушек и одеял, обнимали меня в четыре руки и без конца упрашивали остаться.
Остаться я никак не могла. Едва не всю мою сознательную жизнь я мечтала о Магистерии; именно там я наконец обрела цель в жизни и какой-никакой порядок в голове.
Но теперь с учёбой покончено. И вот я здесь.
— Джинни! Джинни приехала! — загорланили близнецы, не успела я даже выйти из кара. А когда вышла — меня тут же едва не сшибли с ног.
— Потише, засранцы, щас уроните! — со смехом одёрнула и крепко прижала к себе наперебой галдящих мальчишек. И невольно подивилась — обе вихрастые светлые макушки уже почти достают мне до плеча. В десять-то лет! Ну да, тоже вырастут дылдами, это давно уж ясно. — Что, пока меня не было, решили вымахать с папу ростом?
— Пф! — Бернар тут же отстранился и гордо приосанился. — Да мы его ещё обгоним, вот увидишь!
— Вот увидишь! — звонким эхом подхватил Инсар. — Будем в сто тыщ раз круче нашего старика!..
— Огромные и злобные!..
— И вся округа будет нас бояться!..
— Ибо нефиг!
Боги, они всё такие же несносные.
Я снова рассмеялась и укоризненно покачала головой. А заодно велела себе не тянуть с поиском жилья: пять хищников-альф в одном доме — форменное безумие. Особенно если один из них — твой обожаемый папа с болезненной склонностью к контролю всего и вся. Меня в частности.
Нет, папу я люблю безумно. Как и маму. Сказать, что я рада видеть их после целого года разлуки, — всё равно что не сказать ничего. Рада. Очень. И их донельзя счастливым лицам, и объятьям, от которых трещат кости. И даже отцовским причитаниям, какая я худенькая и что мне нужно лучше кушать.
Серьёзно, почему этот мужчина, внешности и силе которого любой молодняк обзавидуется, ведёт себя словно курица-наседка? Хотя дурацкий вопрос. Я же драгоценная папина принцесса, похожая сразу и на его безвременно ушедшую матушку, и на любимую женщину, с которой они вместе вот уже почти четверть века. Наверное, будь у меня сын от того, кого я люблю больше жизни, я бы тоже превратилась в оголтелую мамашу.
— Не превратилась бы, — проговорила мама со смешком, когда я озвучила свои мысли. — Мы же не эти клятые медведи с их тягой к берлогам и медвежаткам. Хаос, почему я не родила троих сыновей? Мишек, чтобы у одного кошатника крыша не ехала!
— Нет уж, девочки лучше, — возразил папа, наконец перестав хрустеть моими несчастными костями. — Смотри какая у нас красавица получилась. Я бы ещё от одной не отказался!
— Ни за что, ты не подобьёшь меня на это снова. Нет, Маграт, никаких больше котяток, медвежаток и прочей живности! Я слишком старая для этого дерьма!
Я глянула на маму с неприкрытым изумлением. Это она-то старая? Да сколько я себя помню, она всегда в одной поре: свежая, подтянутая, с чётким рельефом мышц по всему телу и роскошной фигурой, о которой мне можно только мечтать. Страдай, Джинни, не бывает у северянок пышной груди и аппетитной задницы. Все сплошь высоченные и поджарые, хоть обычно и не такие тонкокостные, как я.
Словом, никто и никогда в жизни не поверит, что вот этой жгучей южной красотке пятьдесят восемь лет! Как многие отказываются верить и в то, что моя мать — лицензированная охотница на нечисть, федеральный маршал Антеарра и официальный ликвидатор округа Греймор. Да и вообще она у нас офигеть какая. Кремень. Мне такой никогда не стать…
Ну да я и не претендую. У каждого своя судьба, и моя меня больше чем устраивает.
Почти.
И вот это самое «почти» явилось к нам домой, нагло отняв у меня внимание братишек и заставив столбом замереть посреди сада, так буйно разросшегося в моё отсутствие.
Я смотрела на Хоту — в идиотской клетчатой рубахе, всклокоченного и небритого, на полдвора воняющего маслом, точно его силком вытащили из-под кара и поволокли сюда за шиворот, как нашкодившего кота, — и понимала, что… нет. Просто нет. Не отболело, не прошло, не стало ничуточки меньше ни любви, ни ненависти.
Только ненавидеть Хоту — всё равно что пытаться влезть в мокрый купальник. Трудно, противно, неудобно и вообще не пойми зачем. А вот любить его всегда было так же просто и естественно, как дышать.
Было. Было, Реджина. Вот ключевое слово. Не позорься и не вороши прошлое. Ты не будешь ни раздирать когтями эту наглую рожу, ни радостно кидаться подонку на шею. Просто поприветствуешь так, как положено приветствовать кузена; вы изобразите, что вовсе не желаете поубивать друг друга, и пойдёте каждый своей дорогой.
И плевать, что дорога у вас должна быть одна на двоих.
Плевать, что не могу смотреть на него, не пытаясь прикоснуться; плевать, что от одного его запаха по-прежнему коленки подгибаются, как у глупой школьницы; плевать, что сам он до сих пор глядит и трогает так, как совсем не подобает двоюродному брату…
Плевать. Потому что едва Хота открывает свою трепливую пасть — и все мои сомнения разбиваются вдребезги.
Он — моя судьба? Вот эта надутая альфа-сволочь?! Какие глупости! Просто у Прядильщика странное чувство юмора. Не мог же он всерьёз связать меня с эгоистичным мудаком, неспособным удержать член в штанах? Уж я надеюсь на это. И какая вообще разница, что надежда — аспект совсем другого божества? Никакой. Никакой!
Не ко мне он пришёл, видите ли. Да не очень-то и хотелось! Кому ты нужен вообще, несносный, наглый, самовлюблённый комок меха!
Пусть и насквозь нарочитое, пренебрежение Хоты задело как ничто другое. Никогда прежде он не обращался со мной так, и это больно ударило по самолюбию. А ещё, что уж там, обозлило изрядно. Да как он смеет вообще являться в мой дом и вести себя так, словно это я испоганила наши отношения, которыми он якобы так дорожил?
