ГЛАВА 1
На грудь что-то болезненно и ритмично давило. В голове шумело, кровь пульсировала в ушах, отчаянно не хватало воздуха.
Я приоткрыла рот, пытаясь вдохнуть. Но не смогла.
— Ну же, давай… давай…
Пальцы стиснули нос, ко рту прильнули губы, вталкивая в меня воздух насильно. В ответ в легких нехорошо булькнуло.
— Ты что творишь, охальник?! — визгливо возмутился какой-то мужчина. — Она же твоя сестра!
— Но папа… Это — искусственное дыхание. Меня гномы учили…
Гномы? Как в “Белоснежке”?
— Сосаться с родной сестрой тебя гномы учили?! — звучный шлепок. — А ну отпусти ее немедленно, паразит! Мало эта дурища принесла позора нашей семье?!
Я приоткрыла рот, тщетно пытаясь вдохнуть. В легких снова забулькало.
— Давай, переворачивай ее, — скомандовал поборник нравственности. — Будем дедовскими методами приводить в чувство, нечего тут блуд разводить. И так люди тыкают пальцами и ржут.
Остатками ускользающего сознания я чувствовала, как меня переворачивают и поднимают. Острое колено неприятно надавило на живот, кровь застучала в висках с утроенной силой. На мгновение показалось, что я снова умираю, а потом из раскрытого рта хлынула вода. Желудок скрутило в рвотном позыве, но он был пуст.
Я всхлипнула и с облегчением осознала, что снова могу дышать.
— Вот! — хвастливо заявил все тот же мужчина. — Так надо утопленников откачивать, дурень. А не этот твой гномский разврат. Лучше бы они тебя правильно камни гранить научили. А ты нарвалась, маленькая дрянь!
Пальцы больно вцепились в плечо. Тряхнули.
— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!
Я с трудом разлепила слипшиеся от воды и слез ресницы.
На вид хаму было под пятьдесят. Слегка заплывший, но все еще привлекательный мужик. Квадратная челюсть, густые брови и роскошные рыжеватые усы.
Он поправил шляпу с щегольским пером и посмотрел на меня с откровенным отвращением,. Как будто видел перед собой не человека, а покрытую язвами крысу.
“Кто вы?” — хотела я спросить. Губы шевельнулись беззвучно, травмированное водой горло не смогло выдать членораздельных слов.
“Герр Шнайдер”, — сам собой всплыл в затуманенном разуме ответ. — Отец…”
Что?! Какой еще “отец”?! Своего родного отца я прекрасно знаю. Он тот еще козел, но выглядит совсем иначе.
— Ты что удумала — в реку кидаться?! Совсем с резьбы слетела, истеричка полоумная?! Или надеялась помереть, чтобы выставить меня перед всем почтенным обществом помелом, который не держит слова? Хрен тебе. Я сказал: выйдешь замуж за герра Лессера и точка!
Какое “замуж”? Какой “герр Лессер” и гномы? Что вообще происходит?!
В голове вспышкой промелькнули воспоминания о последних сутках. Ах да! Мне обещали дивный новый мир.
…и был еще ряд условий в контракте…
— Ну, чего вылупилась жалостливыми глазками?! — рявкнул мужчина. Схватил меня за шиворот и потянул вверх, заставляя встать. Воротник жалобно затрещал.
— Я сказал “пойдешь замуж”, значит пойдешь.
Что, прямо сейчас?
С насквозь мокрого платья полилась вода. Я стояла, покачиваясь. Кружилась голова, тело била крупная дрожь. Если бы не жесткие пальцы, до сих под стискивающие мои плечи, я бы снова упала и легла полежать, пока не полегчает.
— Быстро в карету! Герр Лессер ждет!
— Дорогой, так нельзя, — вмешалась стоявшая за его спиной женщина. Я моргнула и уставилась на… чепчик? Серьезно! У нее на голове был чепчик. Или как еще называется эта тряпочка в оборках?
Остальной наряд соответствовал головному убору, вызывая настойчивые ассоциации то ли с историческими фильмами, то ли с фестивалем баварского пива в Мюнхене, на котором я побывала в прошлом году.
Я перевела взгляд на округлое, ничем не примечательное лицо, и в затылке снова заломило от боли.
“Матушка, — вспыхнуло в создании. — Фрау Матильда Шнайдер”
Вместе с именем пришло понимание, что язык, на котором мы изъясняемся, не имеет ничего общего ни с русским, ни с немецким. Просто ошеломленный происходящим разум сам втискивал окружающее безумие в привычные понятия.
Так, еще раз! Что происходит?! Где я, кто все эти люди?
В ответ на эти мысли затылок заломило от боли. Я ощутила себя компьютером, в который загружают огромную базу данных. Почти увидела перед глазами мелькающие цифры процентов и синюю полоску прогресса…
— Что значит “нельзя”?! — окончательно взбеленился мужчина. — Это твое отродье…
— Посмотри на ее вид, — мягко перебила женщина.
Мужчина замер, изучая меня тяжелым взглядом. Только крылья его носа подрагивали, выдавая владевшее им раздражение.
Я тоже последовала совету и посмотрела на себя. Мда… водные процедуры платью на пользу не пошли. Когда-то белоснежное, оно было покрыто черными и зелеными пятнами. С намокших оборок лилась вода, а надорванный подол волочился по траве, как шлейф.
Короче, на утопленницу я походила куда больше, чем на невесту. Надо полагать, прическа и макияж в схожем состоянии.
— Эльза не может появиться в храме в подобном виде.
— Не могу, — прохрипела я. На этот раз горло все же смогло выдать какие-то звуки. — Мне надо в горячий душ, переодеться и к доктору.
Дрожь, которую я сперва посчитала нервной, усилилась под порывами холодного ветра. Теперь меня буквально трясло. С волос и носа капало. Я такими темпами околею, даже не успев увидеть женишка.
Герр Шнайдер открыл было рот, явно собираясь сообщить насколько его не волнует мое самочувствие, но тут вмешался стоявший за его спиной паренек.
— Отец, сюда едут газетчики!
Мужчина резко сбледнул с лица и воровато оглянулся.
— Проклятые писаки! И откуда прознали?! Немедленно тащи эту дуру в карету! — рявкнул он, пихнув меня юноше. — Гони домой и приведи ее в приличный вид… А я пока пугну щелкоперов и предупрежу герра Лессера, что свадьба откладывается на три часа.
Юноша приобнял меня за талию.
— Давай, Эльза, не упрямься, — пробормотал он, почти волоча меня к конной повозке поразительно похожей на ландо, в которых катают туристов по Вене. — Сама знаешь: все будет так, как хочет папа.
Да я не упрямлюсь, я просто на ногах не стою. А как все будет мы еще посмотрим.
При каждом шаге по ногам неприятно бил привязанный под юбкой увесистый мешочек. Чем он набит? Песком?
Нет, не песком. Больше похоже на монеты.
Опираясь на юношу я доковыляла до ландо, но уже у самой повозки фрау Шнайдер нас остановила.
— Погоди. Нельзя ее сажать в таком виде. Надо хоть постелить что-нибудь. Она же нам все изгваздает!
И указала на бежевый бархат, которым были обиты сиденья ландо.
Даже в нынешнем сумрачном состоянии сознания, я изумилась цинизму своей так называемой “матушки”. Или уместнее будет слово “практичность”?
— Что постелить?!
Юноша выпустил мой локоть и заозирался. Отошел в сторону. Я решила не ждать, пока он отыщет какую-нибудь тряпку, схватилась за край повозки и буквально втянула себя внутрь.
На светлой ткани остались грязные разводы. Вода текла с платья, пропитывала обивку.
— Ты что творишь? — охнула фрау Шнайдер. — Немедленно вылезай!
С губ так и рвались резкие слова, но я затолкала их поглубже.
— Простите. Мне трудно стоять. Я только что чуть не утонула.
— По собственной дурости. Кто тебя заставлял в воду кидаться?
Она брезгливо подобрала юбки, чтобы случайно не коснуться меня, залезла в экипаж и уселась напротив.
В этот момент к карете вернулся юноша с пледом в руках.
— Ты поздно, — фыркнула женщина.
— Ничего не поздно, — я забрала у юноши плед. Он выглядел таким растерянным, что отдал без звука. — Спасибо… — после короткой заминки в памяти всплыло имя. — Ганс?
Когда женщина увидела, как я заворачиваюсь в клетчатую ткань, ее глаза изумленно расширились.
— А ну брось немедленно!
— И не подумаю.
— Ганс, сделай что-нибудь! Твоя сестра сошла с ума.
Я вздохнула. И попыталась обратить ее внимание на очевидный факт.
— Матушка, тут холодно. Я вот-вот заболею…
Возможно, качать права не лучшая идея. Но стоило перемещаться в другой мир, чтобы тут же помереть в нем от воспаления легких?
— Ты никогда не болеешь, не придуривайся!
“Тело будет не просто здоровым, но абсолютно здоровым, — всплыл в памяти вкрадчивый мужской голос. — Устойчивым к любым вирусам, инфекциям, онкологии. Понятно, что все это не дает защиты от травм, но с хорошей регенерацией даже сломанная нога срастется недели за две”
Я вздрогнула. Трудно поверить, да? А в другие миры поверить легко?
— Все равно не хочу мерзнуть.
— Ты не можешь ехать домой, завернувшись в покрывало для пикника! Что скажут соседи?!
— А что они скажут, когда увидят мое платье?
— Но…
— Матушка, хватит, — оборвал ее Ганс, залезая в карету. — Поехали!
Кучер встряхнул поводьями и пара белоснежных лошадей тронулась с места, набирая ход. Сразу стало в десять раз холоднее. Я плотнее закуталась в покрывало, вспоминая, как здесь оказалась…
ГЛАВА 2
С утра было хмуро, но к полудню распогодилось. Ледок на лужах подтаял, весело поблескивая в лучах солнца.
Я спустилась по ступеням клиники и зашагала в сторону Патриарших. С упоением втянула сырой воздух. Запах выхлопных газов смешивался с острым ароматом влажного дерева, почвы и еще чего-то неуловимого. Так пахнет московский апрель.
Мир казался таким настоящим, объемным. Таким живым… В груди заныло — щемяще и сладко. Я сердито заморгала. Нет, никаких стенаний по поводу своей несчастной судьбинушки! А слезы… это от восторга.
Желудок сжался, к горлу подкатила кислая горечь. Торопливо плюхнувшись на скамейку, я выудила из сумки противорвотное и бутылку минералки. Сглотнула и зажала рот, не позволяя бунтующему организму избавиться от лекарств.
Но даже в этих не самых приятных мгновениях было что-то по-своему чарующее. Потому что сидеть в московском скверике и бороться с тошнотой — тоже означало быть живым.
Дурнота медленно унималась. Я откинулась на скамейку, вслушиваясь в далекий шум автомобилей. В лужице чирикали два воробья, весело поблескивая глазами-бусинками. Я достала протеиновую печеньку и раскрошила. Ближайший воробушек покосился на крошки, потом на меня.
— Ешь, — хмыкнула я. — Это полезно для роста мышечной массы. Вырастешь здоровый, как Халк, набьешь другим воробьям клюв.
Он зачирикал, бочком подобрался к подношению и клюнул.
Тоже надо бы поесть. За последние месяцы я так отощала, что вываливалась из всех джинсов. Лечащий врач в ультимативной форме требовал питаться три раза в день, с соблюдением нормы КБЖУ — мол, организму нужны силы для борьбы.
Но уже привычная тошнота намекала, что процесс удовольствия не доставит.
К воробушку присоединилось еще два. Они скакали по влажному асфальту, высматривая крошки.
— Видит Локи, неужели я так много хочу? Всего лишь, чтобы меня не полоскало по десять раз в день, — вздохнула я, стряхивая птицам остаток заначки.
Может, попросить у врача другие противорвотные?
— Это и есть ваше заветное желание? Что вы готовы отдать за него? — прозвучал над ухом мужской голос.
Ничего себе, я ушла в мысли! Даже не заметила, как на другом краю скамейки нарисовался непонятный тип.
Мужчина выглядел, как актер, играющий Остапа Бендера. Главным образом на эффект сходства работал белый пиджак в крупную черную полоску и общее неуловимо-жуликоватое выражение лица. Весьма смазливого лица — с резкими чертами, гордым носом и тонкой щеточкой усиков.
Я перевела взгляд на его ноги и хмыкнула. Штиблеты. Но с носками — не по классике.
В памяти всплыла мельком замеченная по дороге вывеска экспериментального театра.
— У Великого Комбинатора была фуражка, а не рожки, — зачем-то сообщила я случайному собеседнику.
Черные и блестящие — они выглядывали из зализанной шевелюры. И, скорее всего, составляли с париком актера единое целое.
Раздражения от бесцеремонного подката не было. В последние месяцы я полюбила короткие, ни к чему не обязывающие разговоры с незнакомцами.
Вести их тоже означало быть живой.
— Увы, я не он, — мужчина развел руками. — Мне по-дресс коду положены рога и хвост.
— А, ну да… Патриаршие же.
Я покосилась на задницу незнакомца, но под фалдами пиджака ничего не свисало. Похоже, хвост он снял перед тем, как выйти из театра, чтобы не фраппировать прохожих.
— Так что насчет заветной мечты? Она у вас есть?
— А как же.
— Любовь? — предположил незнакомец.
Я пренебрежительно хмыкнула.
— Деньги?
Деньги я любила. Но воспринимала, как средство. Умела их зарабатывать, с удовольствием тратила на себя и близких людей, наслаждаясь ощущением финансовой независимости и власти над собственной жизнью.
— Тоже нет? Тогда… м-м-м… признание? Уважение, власть, самореализация?
Я пожала плечами.
— Это все не мечты, это цели. Причем не слишком сложные в достижении.
— А что может быть мечтой? Представьте, что я — джинн, способный исполнить любую прихоть. Что бы вы загадали?
— Долгую жизнь в здоровом теле.
Пожалуй, всего полгода назад мой ответ был бы иным. Некоторые вещи невозможно оценить, пока не потеряешь.
— Не получится. У вас осталось четырнадцать месяцев. Из них десять вы проведете в больнице. Сами знаете, метастазы уже в лимфоузлах.
Я вздрогнула. Солнечный день словно поблек и выцвел в один миг, холодный ветер лизнул щеку и бесцеремонно запустил пальцы за шиворот.
— Откуда вы…
— Будем считать, что вижу, — щелевидные зрачки вытянулись в тоненькую ниточку, темная радужка сверкнула алым. Фалды пиджака шевельнулись, показался хвост — лысый и гибкий, похожий на крысиный. С кисточкой на конце.
Я шарахнулась в сторону, сдерживая истошный визг.
— Ай-ай-ай, Екатерина Владимировна, — он укоризненно покачал головой. — Только не говорите, что собираетесь устроить истерику! Вы же взрослая, трезвомыслящая женщина…
Я сглотнула, не в силах оторвать взгляда от нервно постукивающего по деревянной скамейке хвоста. Первая жуть схлынула так же стремительно, как появилась. На смену ей пришел скепсис. И отчаянное любопытство.
Все это — или довольно жестокий розыгрыш, разработанный специально по мою душу. Или…
— Никогда не верила в чертей, ад и невидимого мужика на облаке.
— И правильно делали.
— Да ну? Разве вы не часть тех сил, что вечно жаждут зла, но вечно совершают благо?
— Всего лишь скромный коммивояжер с ограниченной лицензией. Исполняю желания за вполне посильный для любого человека гонорар.
Может не розыгрыш? Какая-то мошенническая схема?
— Хотите в уплату мою душу?
В существование души я не верила и это неверие сделало месяцы после постановки диагноза особенно мучительными, горько-сладкими. Я знала: когда все закончится, оно закончится. Не будет ни котлов, ни лир, ни перерождения в лягушку.
Гейм Овер. Навсегда.
— Душа… — рогатый пренебрежительно фыркнул. — Что мне с ней делать? Такие как я принимают в оплату только время.
— В смысле — деньгами? — уточнила я, вспоминая известную пословицу.
Все-таки мошенник.
Разочарование было неожиданно горьким.
Хвост раздраженно стукнул по скамье.
— Деньги — бумажки, которые ничего не значат. Вы же и сами это поняли, Екатерина Владимировна. Истинную ценность представляет только время. Годы жизни, отмеренные судьбой. Универсальная и самая главная валюта, которую можно конвертировать во что угодно. Время не подвержено инфляции, оно всегда в цене и нужно всем. К счастью, не все это понимают. Но вы-то понимаете его цену.
