Пролог
— Малыша удалось спасти. Раны были тяжелыми, но его жизни больше ничего не угрожает.
Слова советника клана, Ирмара, повисли в душном вечернем воздухе. Он замер, вглядываясь в широкую спину главы клана, и ждал любой реакции — ответа или движения. Глава клана не отводил взгляда от весело трещавшего костра. Его стального цвета глаза казались обжигающе горячими от плясавших там рыжеватых отблесков.
— Что Кама? — наконец, спросил он, разлепив сухие губы.
— Она рвет и мечет, мой вождь. Чтобы отомстить за своего щенка, она готова перебить всю деревню…
— Много хочет, — неожиданно рыкнул глава клана.
— Она уже собирает недовольных…
— Кто дал ей право? — Он наконец расправил плечи и повернулся к своему советнику. Яркие блики костра в его глазах сменились холодом сумерек.
— Права ей, быть может, никто и не давал, — осторожно заметил Ирмар, — но у нее слишком много сторонников. Клан устал от того, что нами помыкают люди, мой вождь.
— Никто никого не тронет, пока я возглавляю эту стаю, — оборвал глава. Советник невольно отступил назад, повинуясь силе его голоса — низкого, рокочущего. — Будь Кама трижды первой охотницей клана, права решать его судьбу это не дает.
Ирмар склонил голову в знак согласия.
— Что сказать ей, мой вождь?
— Передай мои последние слова. Если ее что-то не устроит, приведи ко мне.
Советник еще раз склонил голову и бесшумно скользнул в темноту. Глава клана, оставшись наедине, выдохнул и прикрыл глаза.
О временах, когда люди и зверолюды жили в мире, нынешний глава клана, Рууман Острый Клык слышал лишь по рассказам своего предшественника. Леса Лииш, где проживала их многочисленная семья, не одно столетие принадлежали зверолюдам. Люди жили в самодельных домах вдоль реки, ловили речную рыбу и собирали грибы, ягоды и различные травы на окраине леса. Вглубь не заходили — из страха и уважения перед хозяевами здешних мест.
Время шло, и людей становилось все больше. Их небольшие дома вдоль реки превратились в деревянные избы, и на окраине леса выросла небольшая деревенька. Даже тогда зверолюды делили с ними богатства здешних мест и защищали от нападения хищников.
А потом один охотник случайно застрелил молодого волка из клана, тем самым посеяв на землях раздор.
Стычки между людьми и зверолюдами продолжались несколько столетий. От войны их удерживали лишь главы кланов и старосты деревни — повторения резни трехсотлетней давности не хотел никто. Постепенно им удалось выстроить мир, но хрупкий и шаткий, как старая переправа в ливень.
Рууман отвлекся от своих мыслей, когда услышал тихие шаги. Первая охотница, Кама Зрячая, вынырнула из темноты и крадущейся походкой приблизилась к главе.
— Ты звал меня, мой вождь?
— Значит, моим решением ты недовольна, Кама.
Кама склонила голову, пряча взгляд, но Рууман успел заметить, как блеснули гневом ее глаза.
— Я едва не потеряла сына, мой вождь. Я хочу, чтобы люди заплатили за содеянное…
— Ты и пальцем не тронешь никого в деревне, пока я не разрешу, — оборвал ее глава клана. Кама вздрогнула, но все же подняла взгляд. — Я понимаю твою злость. Но оставлять детей на равнине было твоим решением.
— Это не их равнина! — прошипела Кама. — Это наши земли!
— Люди могут пасти скот на равнине, но не трогают лес. Так было принято задолго до твоего рождения. Не тебе ставить это под сомнение.
Голос Руумана стал тише, и первую охотницу пробрала дрожь. Она услышала в нем прикрытую угрозу и отступила назад.
— Я поняла тебя, мой вождь. Впредь я буду внимательнее смотреть за своими детьми.
В глазах Руумана мелькнуло одобрение.
— Ты свободна.
Когда Кама растворилась в сумерках, Рууман сделал знак рукой. От дерева неподалеку отделилась тень; она приобретала неровные очертания в свете костра, пока приближалась к главе, и наконец сложилось в рослую подтянутую фигуру юноши.
— Ты слышал.
— Да, отец.
— Хорошо… — Он потер переносицу. — Завтра утром пойдешь со мной в деревню.
Сын главы клана прищурил глаза.
— Ты собираешься уйти? Надолго?
— Мне нужно встретиться с волчьим кланом в западных землях. Маар прислал весть, что какой-то чужеземец пытается принести к нам мир. Он ищет встречи со всеми, кто ведет разные народы за собой.
— Как думаешь, — усмехнулся юноша, — кошки придут?
— Не знаю. Но их царица слишком гордая, чтобы удостаивать какого-то человечка своим вниманием.
Рууман перевел взгляд на сына.
— Не знаю, когда вернусь. Но ответственность за клан ляжет на твои плечи. Я оставлю Ирмара, он поможет…
— Разве Ирмар не нужен тебе на переговорах? — поморщился тот.
— Если за время моего отсутствия здесь вспыхнет война, это будет гораздо хуже, чем проваленные переговоры с чужеземцем. Или ты готов это оспорить?
Губы юноши дрогнули и сжались в тонкую полоску, но он не отвел глаза.
— Нет. Пока ты глава клана, твое решение — закон.
Рууман помедлил и затем одобрительно кивнул.
— Обход земель завтра оставь Тайре. В деревню пойдем рано утром. Не опаздывай. Можешь идти.
Прода от 2 октября
Глава 1. Митьяна
Х514 год, 6 день месяца Зреяния
Впервые Митьяна увидела волколюдов спустя несколько дней после летнего солнцестояния.
Рассвет выгнал ее из дома, когда отец и вся деревня еще спали. Травница умылась холодной водой, вышла во двор, вздохнула полной грудью свежий утренний воздух и направилась в курятник.
Тогда-то она их и увидела.
Незнакомцы выглядели как обычные люди. У одного были густые волнистые волосы, черные с проседью; на лице уже залегли морщины, но взгляд был пронзительным, цепким. В осанке и в походке мужчины чувствовалась властность и сила, древняя, как мир, первобытная, перед которой хотелось опустить голову, упасть на колени, чего Мита едва не сделала. Усилием воли она заставила себя заскочить в курятник и прижаться к деревянной стене, мелко дыша и цепляясь пальцами за неровные доски.
Через мелкую щель Мита наблюдала, как мужчина прошел мимо их забора. Следом шагал юноша, похожий на него чертами лица, но он не вызывал в ней такого же трепета. Его взгляд был мягче, волосы — светлее, цвета влажной сосновой коры у корней. Девушка даже невольно залюбовалась им: он был выше и шире в плечах, чем любой из деревенских парней; на нем была простая льняная рубашка, но Мита была уверена, что под ней пряталось смуглое мускулистое тело.
Впрочем, травница быстро потеряла его из виду, а выйти и разглядеть получше так и не решилась. Интуиция подсказывала ей, что гости были волколюдами.
С самого детства Митьяна слышала о соседях, живущих в лесу Лииш, только страшные байки и разномастные слухи. Они не были ни людьми, ни зверьми; их считали порождением злых древних богов и поминали нехорошим именем. Рассказами о волколюдах пугали непослушных детей, которые убегали слишком далеко на равнину или не хотели ложиться спать. Из-за опасных соседей никто не ходил в лес — кроме, разве что, охотника Гидера, отца Митьяны, который зарабатывал этим на жизнь.
Сама Мита тоже нередко ходила в лес — за травами. Здоровье отца и жителей были для Миты важнее голых слухов, а Лииш был настоящей сокровищницей лекарственных растений. В деревне она была кем-то вроде знахарки: лечила от недугов, делала укрепляющие и успокаивающие отвары, обрабатывала раны и ссадины, могла даже скот осмотреть. К каждому Мита относилась с должной заботой и теплотой. Многие приходили к ней за помощью или советами. Жена старосты, Радия, любила ее как родную дочь, и от этого Мита смущалась: материнская ласка была ей чужда, так как своей матери она совсем не помнила.
Впрочем, любое внимание деревенских вызывало у нее смущенную улыбку. Митьяна была невестой хоть куда: многое умела по хозяйству, вкусно готовила и вдобавок была красавицей, хотя внешний вид — последнее, на что обращали внимание. Много кто хотел жениться или женить на ней своих сыновей, но Мита в ответ на неловкие ухаживания деревенских лишь улыбалась и качала головой. Замуж за кого-то из них совершенно не хотелось, а знакомиться с парнями из других деревень — тем более. Отец почему-то не возражал. Мите иногда казалось, что он просто боялся отпустить ее в другую семью.
Пожалуй, тот незнакомый юноша-волколюд был первым за последние несколько лет, кто привлек ее внимание. Правда, мысль об этом Мита постаралась отогнать от себя как можно скорее и вернутся к курам, которых все еще не покормили.
Прода от 3 октября
***
— Да ладно? Волколюда? С ума, что ли, сошла — совать наружу нос, когда они в деревне?
Когда солнце поднялось достаточно высоко над лесом, к Мите пришла Зера, подруга и соседка из дома напротив, и предложила вместе заняться стиркой. За делом Мита рассказала ей о том, кого видела на рассвете — и реакция Зеры заставила ее нахмуриться.
— Подумаешь — увидела, — отозвалась травница, пока складывала стираное белье в таз с мыльным раствором. — Ничего страшного не случилось.
— Как же! Нам что, просто так староста велит сидеть дома, когда они приходят к нам в деревню?
— Староста ничего не велит. Все боятся просто.
— И зря боятся, что ли?
— Зера, не начинай. Ты же знаешь, я не люблю подобные разговоры.
Зера тряхнула косой, сдула с носа темные кудри и взяла свой таз с бельем в руки. Глаза ее блестели от негодования.
— А как же, — спустя некоторое время поинтересовалась она, — недавний случай на равнине?
Мита тяжело вздохнула и вышла за калитку. Ей совершенно не хотелось превращать полоскание на реке в очередной поиск правых и виноватых.
— Пилару стоит лучше приглядывать за своим братом, — бросила она через плечо, пресекая попытки Зеры начать спор. — А не спать в траве на пастбище.
Девушка, исчерпав запас доводов, засопела и молча направилась за подругой.
Зера и Мита дружили с ранних лет. Такое в деревне часто случается, особенно когда дома стоят совсем рядом. Зера росла без родителей, ее воспитывал дед Казир, которого в деревне все знали и уважали — в молодости он, как и отец Миты, был охотником и помогал пастухам защищать скот от набегов хищников. Нельзя было обвинить его в недостатке внимания к внучке, но Зера все равно частенько скучала. В Мите она нашла не только лучшую подругу, но и товарища по несчастью и сообщницу. Вместе они провели все детство, гоняя кур и коз, убегая от старостиных гусей, которые постоянно щипали их за лапти; купались в речке, катались на пугливых жеребятах и от души хохотали над собственными проделками. Взрослые частенько ругали их за проделки, но сквозь улыбку.
Их детство было озорным, веселым и светлым. Никаких тревог о будущем, ни одной мысли о страшных волколюдах, живущих в лесу. Вот только стоило им повзрослеть, как реальность открыла суровую правду: даже здесь, в деревне, никто никогда не мог гарантировать им полную безопасность.
Впрочем, Мита с этим смирилась быстро. А вот Зере оказалось тяжелее. Она так и осталась бунтаркой с наивной девичьей душой, которая верила каждому слову и любила поворчать о несправедливости жизни.
— Слушай, а точно ничего не будет? — осторожно спросила она у Миты, когда они спустились наконец к реке и поставили тазы на деревянный пирс. — Пилар ведь напал на того волчонка. Даже ранил его, слышала?
— Слышала. Мне кажется, он перестарался, хотя его тут винить не в чем — любой деревенский бы запаниковал на его месте.
— А если волколюды мстить придут? Ну, как триста лет назад.
— Как триста лет назад — не придут, — отрезала Митьяна. — Никому из нас резня не нужна. Думаю, как раз поэтому сегодня утром те двое и приходили. Не знаю, кто они, но наверняка со старостой говорили.
— Я боюсь, Мит… — Зера поежилась и опустила рубашку из таза в воду.
Травница потрепала ее по плечу.
— Напрасно. Если они все еще не пришли нас порешить, значит, волчонок тот жив. Не забивай себе голову. Пилар сделал глупость, оставив младшего брата на равнине одного. Вожак волколюдов и староста не допустят, чтобы мы из-за этого перебили друг друга.
— Глупость?.. — переспросила она растерянно.
— Он говорил, что волчата напали на Кела, — пояснила Мита, — но кто его знает, как оно было на самом деле.
— А почему ты сомневаешься?
— Сама подумай, зачем им нападать на него? Они еще маленькие. Не охотники. Их мысли заняты не убийством людей, а игрой. Вспомни нас с тобой — какими мы были в их возрасте? Нам хотелось веселиться, познавать мир, проказничать.
— Но мы люди. А они нелюди. А ну как у них желания другие? Они же хищники, звери…
— Ты хоть одного волколюда видела, Зера? Хоть зверем, хоть человеком? Конечно, нет, — продолжила Мита, не дожидаясь ответа, — в нашей деревне их видели единицы. Я и сама их впервые сегодня увидела, до этого даже в лесу с ними не сталкивалась. Так почему судишь, если не знаешь?
Зера поморщилась.
— А слова деда или молочницы Риваны для тебя, получается, не значат ничего?
— Ты и сама знаешь, дед Казир любит приукрасить. А Ривана сгущает краски, потому что вечно чем-то недовольна.
— А Пилар? — не унималась та.
— А Пилару я бы в жизни не поверила. Тот еще любитель приврать, чтобы не отвечать за собственные глупости. Ой, — Мита махнула рукой. — Тебя не переубедишь.
Зера пожала плечами и вытащила на пирс мокрую рубашку.
— Надо будет в следующий раз взять у тебя мыльный корень, — перевела она тему, наблюдая, как полощет свои полотенца Мита. — Чище выходит.
— Мало у меня осталось, — вздохнула травница. — В лес идти надо, там у реки берега песчаные и мыльнянки много. Но пока нельзя, староста запретил. Кто знает, когда можно будет.
— А у нас тут не растет?
— Почти нет.
— Жа-аль, — протянула Зера.
Мита опустила в воду очередное полотенце и подумала, что жалеет вовсе не о запасах мыльнянки, а о том, что у нее кончались некоторые лечебные травы. А еще она чуточку расстроилась, что не сможет в скором времени прогуляться по любимым местам и собрать вкусных ягод. Впрочем, ей оставалось только ждать, а с терпением у нее никогда не было проблем.
Прода от 4 октября
***
В нынешние неспокойные времена охотники всегда были на хорошем счету. Пастухи нередко просили их отогнать или отстрелить хищников, таскающих скот. Среди дворян и зажиточных купцов всегда был спрос на меха и кожу, которую охотники добывали в северных лесах. Мясо диких зверей тоже высоко ценилось — как диковинное блюдо, которое непросто было достать. А из костей любили делать ножи, приборы — кто-то даже носил украшения.
В общем, деньги у охотников водились всегда — правда, обратной стороной монеты были риски.
Митьяна каждый раз нервничала, когда отец уходил в лес. Он мог не ночевать дома несколько дней — бывало два, а бывало неделю. Травница не переставала думать о холодных ночах, о зверях, которые всегда не прочь полакомиться неосторожным человеком. Ей было страшно представить, что когда-нибудь он, охотник, сам станет кому-то добычей, что он переступит порог дома, зажимая страшные рваные раны.
Сама Мита леса не боялась — она почти всегда ходила днем и нередко — в сопровождении отца. К тому же она прекрасно понимала, что Лииш и его обитатели по разному воспринимают травницу и охотника. Мита приходила наполниться силой леса и принять его дары. Отец был там скорее чужим, тем, кто истребляет в лесу жизнь. Она не верила в то, что лес обладал душой и мог быть мстительным, но в нем хватало тех, у кого был повод точить на охотника зуб.
