Телефон зазвонил, наверное, уже сотый раз за утро. В этот раз на экране горело: “Паша”. Похоже, он всё-таки не “разрулил”, как обещал…
Арина поднялась с небольшой кушетки в своём кабинете и села на край, массируя виски. Ничего. Это пройдёт. Рано или поздно. Так или иначе. Пусть даже и иначе, пусть поздно… Главное, что все мучения и усилия — ради одного, самого важного. А это значит — все они имеют смысл.
Через приоткрытую дверь кабинета было видно ковёр в гостиной, заваленный игрушками. Рядом на паркете копошились Машенька и Никитка — строили башню. Минут через пять-десять они закончат и прибегут тянуть за руки и кричать наперебой: “Мам, мам, пойдём! Мы ба-а-ашню постро-о-оили!”. Это она знала точно, потому что только за сегодня дети строили уже третью.
Как неудачно, что именно в этот день няня не пришла… Заболела.
Арина устало подошла к двери и прикрыла её. Телефон всё ещё надрывался и мигал.
Самым сложным в работе из дома, даже из загородного и такого большого, было решать кризисы. Особенно острые. Но возвращаться за этим в офис, как многие другие генеральные, Арина не могла. Потому что карантин — это не игрушки. Уж кому как не ей это знать…
— Неверова, — глухо сказала она, приняв вызов.
— Арина Михайловна! — выдохнул Паша сдавленным шёпотом. — Они всё раскопали.
Нет-нет-нет, Пал Валентиныч!
Тошнота подкатила Арине к горлу.
Пожалуйста, запнись сейчас, поправься, что имел в виду что-то другое…
— Насколько всё плохо?
— Очень плохо, Арина Михайловна… Они, конечно, только в начале пути, и пресса ещё никаких новых фактов не знает, только служба безопасности в штаб-квартире… Но это лишь значит, что есть ещё немного времени. Все нити, все правильные нити они нашли.
Арина часто заморгала.
— На чём, Паш? На чём мы прокололись?..
— Не знаю, Арина Михайловна, пока не знаю… Курьеры-китайцы? В самой лабе кто-то не выдержал? Всё может быть. Но сейчас это не важно… — Черкасов запнулся, пожевал губами на том конце и вдруг торопливо зашептал: — Вам нужно понять, что говорить прессе и как отвести фокус от семьи. Может быть, пока пожить отдельно. Оставьте детей с мужем, езжайте куда-нибудь на московскую квартиру, где их не будут осаждать заодно с вами. Мы приготовим Вам все формулировки, что и как лучше излагать, о чём просто молчать, а о чём, наоборот, говорить открыто. Свяжемся с лучшими адвокатами, добьёмся мягкого срока…
Он всё говорил и говорил, а Арине казалось, что шёпот Паши становится неразборчивее с каждой секундой, а сама она будто погружается в воду, заботливо укрывающую от любых звуков снаружи.
Не помогут лучшие адвокаты. Не будет мягкого срока. Никто в мире не простит ей того, что она сделала. Никто и никогда.
Хотя понимания она и не искала.
— …и потом, когда выйдете, уедете всей семьёй куда-нибудь на далёкие острова, где Вас никто не найдёт, да и забудете обо всём этом, как о страшном сне… — наговаривал Черкасов в трубку, от нервов всё больше переходя с шёпота на глухое бормотание. — Всё будет хорошо, Арина Михайловна. Всё будет хорошо…
Но даже Паша знал, что хорошо не будет. И потому его попытки ободрить звучали так натужно и беспомощно, что Арина даже улыбнулась. Горько.
— Ладно, Черкасов, я всё поняла, — не слушая дальше, тихо ответила она. — Спасибо тебе большое. За верность, за помощь, за слова поддержки… Мне тут надо кое-что ещё сделать, пока могу. Я перезвоню.
И положила трубку.
Невеликий она преступник всё-таки. Совершить преступление оказалось несложным. Сложнее — уйти незамеченной. И она не справилась.
Надо было самой ехать в этот чёртов Ухань и не думать, что такое дело можно доверить кому-то из местных…
“Но ведь ты сама хотела быть подальше от риска?” — с сарказмом спросила Арина себя и лишь покачала в ответ головой.
Ну что же, осталось сделать одну, только одну действительно важную вещь.
Она снова подняла телефон и по памяти набрала номер.
— Добрый день, — ответили ей по-китайски.
— Начинаем раньше. Сегодня, сейчас, — без приветствия распорядилась Арина. — Запускайте сразу второй и третий штаммы во всех четырнадцати столицах. Когда получу фото-подтверждения, ответом пришлю код и номер ячейки на вокзале.
— Да, госпожа, будет сделано.
Вызов прервался.
В общем-то, это было всё. В обед у входа в охраняемый посёлок уже будут журналисты. К вечеру они станут задавать с экранов совсем неудобные вопросы. Максимум завтра за ней придёт полиция.
А через две-три недели начнётся вторая волна заражений и карантинов по всему миру. И она будет сильнее, много сильнее первой. Но как показала на пробном прогоне и эта, будет опасна лишь взрослым.
Арина подошла к окну, сразу за которым начинался сосновый бор.
“Ничего, родная, — подумала она, ласково глядя на высокие рыжие стволы. — Мы уже дали твоим лесам и морям отдохнуть пару месяцев. А теперь дадим и побольше. Годков десять-пятнадцать. Восстанавливайся уж пожалуйста. Для всех, кто придёт за нами. Для Машки и Никитки.”
И Арина пошла собирать вещи, уже зная, что скажет детям.
Мама уедет ненадолго. Но обязательно, обязательно вернётся, дорогие вы мои. Она вас не бросит. Она ради вас на всё готова.
Арина поднялась с небольшой кушетки в своём кабинете и села на край, массируя виски. Ничего. Это пройдёт. Рано или поздно. Так или иначе. Пусть даже и иначе, пусть поздно… Главное, что все мучения и усилия — ради одного, самого важного. А это значит — все они имеют смысл.
Через приоткрытую дверь кабинета было видно ковёр в гостиной, заваленный игрушками. Рядом на паркете копошились Машенька и Никитка — строили башню. Минут через пять-десять они закончат и прибегут тянуть за руки и кричать наперебой: “Мам, мам, пойдём! Мы ба-а-ашню постро-о-оили!”. Это она знала точно, потому что только за сегодня дети строили уже третью.
Как неудачно, что именно в этот день няня не пришла… Заболела.
Арина устало подошла к двери и прикрыла её. Телефон всё ещё надрывался и мигал.
Самым сложным в работе из дома, даже из загородного и такого большого, было решать кризисы. Особенно острые. Но возвращаться за этим в офис, как многие другие генеральные, Арина не могла. Потому что карантин — это не игрушки. Уж кому как не ей это знать…
— Неверова, — глухо сказала она, приняв вызов.
— Арина Михайловна! — выдохнул Паша сдавленным шёпотом. — Они всё раскопали.
Нет-нет-нет, Пал Валентиныч!
Тошнота подкатила Арине к горлу.
Пожалуйста, запнись сейчас, поправься, что имел в виду что-то другое…
— Насколько всё плохо?
— Очень плохо, Арина Михайловна… Они, конечно, только в начале пути, и пресса ещё никаких новых фактов не знает, только служба безопасности в штаб-квартире… Но это лишь значит, что есть ещё немного времени. Все нити, все правильные нити они нашли.
Арина часто заморгала.
— На чём, Паш? На чём мы прокололись?..
— Не знаю, Арина Михайловна, пока не знаю… Курьеры-китайцы? В самой лабе кто-то не выдержал? Всё может быть. Но сейчас это не важно… — Черкасов запнулся, пожевал губами на том конце и вдруг торопливо зашептал: — Вам нужно понять, что говорить прессе и как отвести фокус от семьи. Может быть, пока пожить отдельно. Оставьте детей с мужем, езжайте куда-нибудь на московскую квартиру, где их не будут осаждать заодно с вами. Мы приготовим Вам все формулировки, что и как лучше излагать, о чём просто молчать, а о чём, наоборот, говорить открыто. Свяжемся с лучшими адвокатами, добьёмся мягкого срока…
Он всё говорил и говорил, а Арине казалось, что шёпот Паши становится неразборчивее с каждой секундой, а сама она будто погружается в воду, заботливо укрывающую от любых звуков снаружи.
Не помогут лучшие адвокаты. Не будет мягкого срока. Никто в мире не простит ей того, что она сделала. Никто и никогда.
Хотя понимания она и не искала.
— …и потом, когда выйдете, уедете всей семьёй куда-нибудь на далёкие острова, где Вас никто не найдёт, да и забудете обо всём этом, как о страшном сне… — наговаривал Черкасов в трубку, от нервов всё больше переходя с шёпота на глухое бормотание. — Всё будет хорошо, Арина Михайловна. Всё будет хорошо…
Но даже Паша знал, что хорошо не будет. И потому его попытки ободрить звучали так натужно и беспомощно, что Арина даже улыбнулась. Горько.
— Ладно, Черкасов, я всё поняла, — не слушая дальше, тихо ответила она. — Спасибо тебе большое. За верность, за помощь, за слова поддержки… Мне тут надо кое-что ещё сделать, пока могу. Я перезвоню.
И положила трубку.
Невеликий она преступник всё-таки. Совершить преступление оказалось несложным. Сложнее — уйти незамеченной. И она не справилась.
Надо было самой ехать в этот чёртов Ухань и не думать, что такое дело можно доверить кому-то из местных…
“Но ведь ты сама хотела быть подальше от риска?” — с сарказмом спросила Арина себя и лишь покачала в ответ головой.
Ну что же, осталось сделать одну, только одну действительно важную вещь.
Она снова подняла телефон и по памяти набрала номер.
— Добрый день, — ответили ей по-китайски.
— Начинаем раньше. Сегодня, сейчас, — без приветствия распорядилась Арина. — Запускайте сразу второй и третий штаммы во всех четырнадцати столицах. Когда получу фото-подтверждения, ответом пришлю код и номер ячейки на вокзале.
— Да, госпожа, будет сделано.
Вызов прервался.
В общем-то, это было всё. В обед у входа в охраняемый посёлок уже будут журналисты. К вечеру они станут задавать с экранов совсем неудобные вопросы. Максимум завтра за ней придёт полиция.
А через две-три недели начнётся вторая волна заражений и карантинов по всему миру. И она будет сильнее, много сильнее первой. Но как показала на пробном прогоне и эта, будет опасна лишь взрослым.
Арина подошла к окну, сразу за которым начинался сосновый бор.
“Ничего, родная, — подумала она, ласково глядя на высокие рыжие стволы. — Мы уже дали твоим лесам и морям отдохнуть пару месяцев. А теперь дадим и побольше. Годков десять-пятнадцать. Восстанавливайся уж пожалуйста. Для всех, кто придёт за нами. Для Машки и Никитки.”
И Арина пошла собирать вещи, уже зная, что скажет детям.
Мама уедет ненадолго. Но обязательно, обязательно вернётся, дорогие вы мои. Она вас не бросит. Она ради вас на всё готова.
