Тихо-тихо, лишь за окном изредка шарахнет ракета. И запахи, эти чудесные, так любимые мной с самого детства новогодние запахи - мандарины, горячий стеарин от свечей, живая ёлка с корнями в горшке, которую мы вместе с таким удовольствием наряжали. И тёмное, усыпанное звёздами небо снаружи за окном.
К окну, к закрытой на зиму балконной двери я и подвёл Полину, мягко обняв за плечи.
- Смотри!
А за окном - белый, заснеженный город. Балконы в снегу, деревья далеко внизу тоже в снегу, и даже фонари вдоль тротуара в белых, подсвеченных снизу шапочках. Три часа ночи - но во многих окнах горит свет, а на дорожке перед соседним домом стоит какая-то компания.
И тут какой-то добрый человек постарался - запалил фейерверк во дворе за тем самым домом. Была у него там целая коробка, и как начнёт эта коробка стрелять, один заряд за другим - паф-паф-паф... Огненные сполохи над крышами так и взлетают.
- Смотри! - повторил я. - Видишь, как красиво?
Полина тихо кивнула. Обняв за талию, я мягко привлёк её к себе, утопив подбородок в мягких чёрных волосах. Так мы и стояли, пока за домом не выстрелил последний патрон.
- Видела, как красиво? - снова спросил я.
Высвободившись, Полина повернулась ко мне.
- Да, только я не понимаю...
- Не хочу всего этого терять, всей этой красоты. Не хочу, пусть даже слегка, на короткое время стать одурманенным, одуревшим. Не хочу быть пьяным. Понимаешь, принцесса - не хочу!..
- А знаешь, Толик! - Полина снова прижалась ко мне. - Папа бы тебя не понял. Он считает, что праздник - не праздник, если все вместе не поднять по бокалу. Он за городом гонит самогон, которым очень гордится, и такое замечательное вино делает...
В тот момент я даже не понял, что Полина впервые обращается ко мне на "ты".
И снова, после недолгих новогодних каникул, начались будни, которые никто, кроме явного недоброжелателя не назвал бы скучными. Прежде всего, это работа в авиакомпании, приносящая не самый плохой доход. В тридцать один год зам.начальника отдела внутренних коммуникаций, с перспективой самому стать начальником - совсем неплохо. Впрочем, Наполеон в свои тридцать пять был уже императором.
И две новые статьи в "Палеонтологическом журнале", принёсшие мне, скажем так, широкую славу в узких кругах. Приятно, когда сам Президент Академии Наук вручает тебе диплом. Что до присутствовавшей Полины, то она очень удивлялась - как это инженер, специалист по авиаперевозкам может не просто заниматься летающими ящерами, но и пользоваться среди подвязавшихся в этой области учёных уважением и авторитетом.
И Наташа с Юлей, с которыми я, в конце концов, познакомился - но пускать в дом запретил, засчитав в качестве штрафа за предыдущее незаконное вторжение. Наши с Полиной, рука об руку, прогулки по зимнему городу - в парк, в кафе, в кино, в палеонтологический музей. А когда весной возобновилась работа авиаклуба, и я снова прокатил её на самолёте над городом, сколько радости было в глазах девушки.
А как хорошо начинался тот день, когда мы вместе поднялись на борт самолёта, следовавшего по маршруту: "Москва" - "Екатеринбург". Служебный вход при полном отсутствии очередей, вежливо здоровающиеся охранники, шумный и людный зал ожидания, ведущий на борт закрытый коридор. Мягкие кресла с широкими подлокотниками, иллюминаторы, обязательное объявление на двух языках... А в это время самолёт, мягко покачиваясь, выруливает на взлётную полосу, а потом лёгкий, едва ощутимый толчок говорит тебе, что ты уже не на земле, ты летишь...
И вот за бортом - чистое голубое небо с ярким солнцем и мягкой пеленой облаков внизу, сквозь разрывы в которой изредка проглядывает земля. Уж насколько я привычен, столько раз смотрел на землю с высоты, всё равно не устаю восхищаться. А что до Полины, то она и вовсе чуть нос об иллюминатор не расплющила.
Всё же приятно путешествовать. Вещи собраны, билеты куплены, дела или решены или отложены до возвращения, и можно ни о чём не думая, закрыть глаза, откинувшись на спинку кресла. А если при этом на плече у тебя устроилась прелестная черноволосая девушка, и всю дорогу ты сжимаешь узенькую тёплую ладошку, путешествие, приятное само по себе, превращается в сплошное удовольствие.
Где-то на полпути я посмотрел - Полина и в самом деле спала, но стоило пошевелиться, подняла голову. Теперь, не боясь разбудить, можно было тихонько шепнуть на ушко:
Мчим стрелой над облаками,
Нас трясёт на вираже.
Ну, прощай, Столица! С нами
Не увидишься уже...
Тучи-ветры вниз уплыли,
И темнеет небосвод.
В океане звёздной пыли
Совершаем мы полёт.
- Толик, что это? - тихим шёпотом спросила Полина.
- Стихи, - так же шёпотом ответил ей я. - Просто придумались.
С противоположной стороны от прохода задыхающийся под слоем жира толстяк с бритым затылком рассматривал глянцевый журнал с фотографиями полуголых красоток. Почувствовав мой взгляд, он тяжело завозился, а потом повернулся и посмотрел на нас эдак неодобрительно. Честно признаюсь, от этого взгляда сделалось нехорошо - сразу вспомнился Лаврентий Палыч, который Берия, забиравший студенток и физкультурниц прямо с московских улиц. Всё же здорово, что подобный тип ничего нам с Полиной сделать не может.
Слева яркая обложка,
Глянь: сосед на нас глядит...
Со мной рядом у окошка
Диво-девушка сидит.
Её волосы темнее,
Чем ночные небеса.
И, любых других нежнее
Смотрят карие глаза.
- Толик, да ты - сумасшедший!.. - зашептала Полина.
- Просто влюблён. Все влюблённые - поэты, а я безумно люблю одну маленькую черноволосую девушку, которая никак не хочет поверить в то, что любима...
- Нет, ты точно сумасшедший. Только маме не читай, не поймёт...
Во время посадки нас так здорово тряхануло, что Полина буквально вцепилась в мои пальцы - и не выпускала, пока мы не подрулили к зданию аэровокзала. Снаружи проплывали бетонные полосы, стоящие "ёлочкой" самолёты, крошечные фигурки в чёрном и оранжевом далеко внизу. Мы вышли последними - терпеть не могу этой толкотни, когда все торопятся, будто опаздывают на пожар или на свадьбу. Полина крепко, словно боясь потерять, держала меня за руку - но стоило оказаться в заполненном народом зале ожидания, как она заволновалась, запрыгала. А потом и вовсе, высвободив руку, бросилась на шею пожилой симпатичной даме в очках:
- Мама, мамуля, мамочка!..
А они на самом деле похожи - мама такая же невысокая, черноволосая, с маленьким прямым носом и приятной улыбкой.
- Так вы и есть Анатолий? - спросила она, высвобождаясь из дочкиных объятий. - Очень приятно.
На площади перед зданием аэровокзала было шумно. Фырчали моторами автобусы, зазывали пассажиров таксисты. Мама нас торопила - пассажиров много, и надо было успеть занять места. Знать бы ей, что эту проблему я решил ещё дома, в Москве. Посмотрев по сторонам, довольно скоро я увидел симпатичного парня в куртке и шофёрской фуражке, державшего в руках плакат с моей фамилией.
- Напрасно вы так, Анатолий! - пеняла мне Полинина мама, пока новенький таксомотор мчал нас в город по Кольцовскому тракту. - Мы, конечно, вам благодарны, но вы и так много для нас сделали. И так много тратите...
Я улыбнулся. Деньги, которых прежде было много, с появлением Полины начали стремительно таять. Тем не менее, мне, наверное, не следовало выдавать "на гора" ту глупость, которую выдал тогда:
- Поверьте, она того стоит.
Словом, с самого начала эта поездка не заладилась.
Город начался неожиданно. Казалось, мы долго будем мчаться среди зелёных густых лесов. Но довольно скоро в стороне показалось длинное озеро, а ещё минут через пятнадцать за деревьями замелькал разрисованный бетонный забор. И вот, обгоняя неспешно ползущие автобусы и трамваи, таксомотор мчится по широкой улице с высокими, вполне современного вида домами - а чуть дальше видны самые настоящие небоскрёбы из голубоватого стекла и бетона.
А как меня позабавил толстенький полосатый, дымчато-серый котёнок, гревшийся на солнышке в траве около бордюрного камня. Проехав заросший вишней проулок, таксомотор остановился во дворе семиэтажного дома старой постройки с маленькими балкончиками. И, пока я принимал вещи и расплачивался с водителем, Полина увидела этого котёнка. Подошла, присела на корточки, погладила мягкую серую шёрстку кончиками пальцев.
- Привет.
Как оказалось, она с родителями жила на четвёртом этаже этого самого дома. За металлической дверью обнаружилась просторная светлая трёхкомнатная квартира с балконом и выходящими во двор окнами. Много мягкой мебели, ковёр на стене и пыльная разлапистая пальма в углу. Открытое окно с колышущимися на летнем ветерке занавесками. На удивление много книг в высоком шкафу за стеклянными дверцами: Жюль Верн, Луи Буссенар, Майн Рид, Обручев, Штильмарк и Каверин с его "Двумя капитанами"... И неизменный телевизор напротив обеденного стола.
- Здравствуйте, молодой человек!
Оказалось, это папа. Невысокий - мама повыше будет, лысоватый, и круглый, как колобок - брюшко полы пиджака раздвигает. А рядом - два новых родственника мужского пола - невысокий парень призывного возраста и мальчишка лет десяти.
- Знакомьтесь, молодой человек! Это - Саша, а это - наш Игорёк, "иголочка"!..
- Александр! - сразу же поправил отца взрослый парень.
На самом деле ему семнадцать с половиной - до армии ещё добрых полгода. А старшая из них, из всех троих Полина. Об этом мне сообщали высунувшаяся из кухни мама. И сразу же выставили меня и Полину на улицу. Сидя во дворе, на лавочке перед детской площадкой, Полина долго рассказывала о местных достопримечательностях, и о том, что именно изменилось за время её отсутствия.
- И как тебе?
- Даже не знаю, - ответил я. - Странно как-то. Я от родителей ушёл, едва начал зарабатывать и смог сам снять комнату... Совершенно не представляю, каково это - иметь большую семью...
- Толик, ты мне это уже говорил...
- И сейчас ты снова скажешь, что со мной чувствуешь себя маленькой девочкой, а с ними - старой, много повидавшей женщиной.
- Толик!..
Как же я люблю, когда она улыбается!.. Сколько мы тогда просидели? Едва ли не до вечера, когда солнце повисло над самыми крышами, а на траву и на стену дома напротив легли длинные тени.
- Молодые люди! - на весь двор крикнула мама с балкона. - Только вас ждут...
Ну, и стол же они накрыли! В большой комнате, под той самой разлапистой пальмой, на белой скатерти с вышитыми сундуками с сокровищами. И салат такой, и салат сякой, и разного рода колбаска, и рыба под шубой, и хлебушек-печенюшка, и мелко нарезанные огурчики... У меня чуть в глазах не потемнело, когда я это увидел - сам-то я ем понемногу, без объедения. И потом, сколько раз бывало - сидишь за похожим столом, наливая вместо водки минералку, тихо звереешь со скуки, ждёшь и дождаться не можешь, когда же, наконец, всё это закончится и можно будет уйти, никого не обидев.
И, разумеется, здесь были бокальчики. По два около каждого прибора - маленькая стеклянная стопочка с выдавленными узорами на гранёных боках и круглая пузатенькая поганка на длинной ножке. Вот это уж точно лишнее - должна же была Полина предупредить. Ну, да взрослые же люди, разберёмся.
Нас с Полиной усадили во главе стола на высоких стульях с резными спинками, под пальмой, напротив телевизора, который к этому времени уже успели включить. По левую руку - папа и два Полининых братца. По правую - мама и маленькая, кругленькая, словно колобок, тётушка. К этому времени я уже знал, что семья у Полины большая - помимо этой тётушки есть ещё одна и целых два дяди со своими жёнами и детьми, живущие в других концах города. Предполагалось, что со всеми я со временем познакомлюсь. Тогда как полненькая тётушка жила здесь же, в однокомнатной квартире на первом этаже, за палисадником из "золотых шаров", и не пригласить её было просто невежливо.
Рассаживались долго - шум, гам, разговоры... Сначала выяснилось, что стульев не хватает, потом долго выясняли, кому из братьев - старшему или младшему, идти за ними в другую комнату. Затем никак не могли решить - выключить ли телевизор? Пока длилась эта суматоха, я нашёл и слегка сжал тоненькие пальчики.
- Да? - спросила Полина.
- Так, просто, - ответил я.
Хотя больше всего на свете мне хотелось сказать: "Просто люблю!".
Но вот, наконец, все расселись. Встал папа и, вытащив из-под стола огромную бутыль с самодельной - кажется, даже рисованной этикеткой и чем-то тёмно-зелёным внутри, долго возился с пробкой, счищая сургуч и разматывая намотанную около горлышка верёвку. Налил полную чарку себе и половинку - старшему из братьев, капнул младшему на донышко... Попытался, но не сумел налить мне, наткнувшись на заблаговременно выставленную руку.
"Значит, сейчас!", - решил я.
- Уважаемый Сергей Юрьевич! - говоря, я смотрел в слегка округлившиеся папины глаза. - Чтобы сейчас и в дальнейшем между нами не возникло недоразумений, хочу сразу предупредить: я не пью спиртного.
В комнате сразу же установилась мёртвая тишина. Шесть пар глаз - и все шесть смотрят на меня. Первым нарушил молчание папа:
- Молодой человек! - начал он. - Анатолий... не знаю, как вас по батюшке. Мы, уж не обижайтесь, люди простые и ваших вкусов не знаем. Но сегодня вы - наш гость. А слово "гость" от чего происходит? Правильно, от слова "угостить". Вот и мы хотим вас угостить лучшим, что у нас есть. Заметьте - это никакая не покупная водка, а настоящий самогон. Чистый, как слеза, настоянный на берёзовых бруньках. Попробуйте, и уверяю вас, вы не пожалеете. Специально берёг для такого случая, лучшего у меня сроду не выходило...
- Толик, не обижай! - тихо шепнула Полина.
- Сергей Юрьевич! - ответил я. - Благодарю вас за предложение, но говорю ещё раз: я не употребляю спиртного...
Папа так и сел со своей бутылью. Снова последовала пауза, во время которой на меня смотрели, не отрываясь. Водрузив бутыль посреди стола, где на выложенном салфетками блюде для неё было приготовлено место, папа налил дамам - в том числе и Полине, красного вина из стоявшей тут же меньшей бутыли. А затем произнёс... Нет, не тост - настоящую речь о том, какая чудесная у него выросла дочка, как он рад её видеть взрослой, студенткой столичного университета, и какой замечательный парень - её жених, приехал вместе с ней.
Чувствовалось, что к речи он готовился заранее - говорил слишком уж гладко, да и из-за обшлага пиджака выглядывал сложенный в несколько раз лист бумаги. Но, несмотря на подготовку, получилась эта речь у него изрядно скомканной - папа то и дело запинался, а потом с укоризной смотрел, как я пью воду.
К окну, к закрытой на зиму балконной двери я и подвёл Полину, мягко обняв за плечи.
- Смотри!
А за окном - белый, заснеженный город. Балконы в снегу, деревья далеко внизу тоже в снегу, и даже фонари вдоль тротуара в белых, подсвеченных снизу шапочках. Три часа ночи - но во многих окнах горит свет, а на дорожке перед соседним домом стоит какая-то компания.
И тут какой-то добрый человек постарался - запалил фейерверк во дворе за тем самым домом. Была у него там целая коробка, и как начнёт эта коробка стрелять, один заряд за другим - паф-паф-паф... Огненные сполохи над крышами так и взлетают.
- Смотри! - повторил я. - Видишь, как красиво?
Полина тихо кивнула. Обняв за талию, я мягко привлёк её к себе, утопив подбородок в мягких чёрных волосах. Так мы и стояли, пока за домом не выстрелил последний патрон.
- Видела, как красиво? - снова спросил я.
Высвободившись, Полина повернулась ко мне.
- Да, только я не понимаю...
- Не хочу всего этого терять, всей этой красоты. Не хочу, пусть даже слегка, на короткое время стать одурманенным, одуревшим. Не хочу быть пьяным. Понимаешь, принцесса - не хочу!..
- А знаешь, Толик! - Полина снова прижалась ко мне. - Папа бы тебя не понял. Он считает, что праздник - не праздник, если все вместе не поднять по бокалу. Он за городом гонит самогон, которым очень гордится, и такое замечательное вино делает...
В тот момент я даже не понял, что Полина впервые обращается ко мне на "ты".
И снова, после недолгих новогодних каникул, начались будни, которые никто, кроме явного недоброжелателя не назвал бы скучными. Прежде всего, это работа в авиакомпании, приносящая не самый плохой доход. В тридцать один год зам.начальника отдела внутренних коммуникаций, с перспективой самому стать начальником - совсем неплохо. Впрочем, Наполеон в свои тридцать пять был уже императором.
И две новые статьи в "Палеонтологическом журнале", принёсшие мне, скажем так, широкую славу в узких кругах. Приятно, когда сам Президент Академии Наук вручает тебе диплом. Что до присутствовавшей Полины, то она очень удивлялась - как это инженер, специалист по авиаперевозкам может не просто заниматься летающими ящерами, но и пользоваться среди подвязавшихся в этой области учёных уважением и авторитетом.
И Наташа с Юлей, с которыми я, в конце концов, познакомился - но пускать в дом запретил, засчитав в качестве штрафа за предыдущее незаконное вторжение. Наши с Полиной, рука об руку, прогулки по зимнему городу - в парк, в кафе, в кино, в палеонтологический музей. А когда весной возобновилась работа авиаклуба, и я снова прокатил её на самолёте над городом, сколько радости было в глазах девушки.
А как хорошо начинался тот день, когда мы вместе поднялись на борт самолёта, следовавшего по маршруту: "Москва" - "Екатеринбург". Служебный вход при полном отсутствии очередей, вежливо здоровающиеся охранники, шумный и людный зал ожидания, ведущий на борт закрытый коридор. Мягкие кресла с широкими подлокотниками, иллюминаторы, обязательное объявление на двух языках... А в это время самолёт, мягко покачиваясь, выруливает на взлётную полосу, а потом лёгкий, едва ощутимый толчок говорит тебе, что ты уже не на земле, ты летишь...
И вот за бортом - чистое голубое небо с ярким солнцем и мягкой пеленой облаков внизу, сквозь разрывы в которой изредка проглядывает земля. Уж насколько я привычен, столько раз смотрел на землю с высоты, всё равно не устаю восхищаться. А что до Полины, то она и вовсе чуть нос об иллюминатор не расплющила.
Всё же приятно путешествовать. Вещи собраны, билеты куплены, дела или решены или отложены до возвращения, и можно ни о чём не думая, закрыть глаза, откинувшись на спинку кресла. А если при этом на плече у тебя устроилась прелестная черноволосая девушка, и всю дорогу ты сжимаешь узенькую тёплую ладошку, путешествие, приятное само по себе, превращается в сплошное удовольствие.
Где-то на полпути я посмотрел - Полина и в самом деле спала, но стоило пошевелиться, подняла голову. Теперь, не боясь разбудить, можно было тихонько шепнуть на ушко:
Мчим стрелой над облаками,
Нас трясёт на вираже.
Ну, прощай, Столица! С нами
Не увидишься уже...
Тучи-ветры вниз уплыли,
И темнеет небосвод.
В океане звёздной пыли
Совершаем мы полёт.
- Толик, что это? - тихим шёпотом спросила Полина.
- Стихи, - так же шёпотом ответил ей я. - Просто придумались.
С противоположной стороны от прохода задыхающийся под слоем жира толстяк с бритым затылком рассматривал глянцевый журнал с фотографиями полуголых красоток. Почувствовав мой взгляд, он тяжело завозился, а потом повернулся и посмотрел на нас эдак неодобрительно. Честно признаюсь, от этого взгляда сделалось нехорошо - сразу вспомнился Лаврентий Палыч, который Берия, забиравший студенток и физкультурниц прямо с московских улиц. Всё же здорово, что подобный тип ничего нам с Полиной сделать не может.
Слева яркая обложка,
Глянь: сосед на нас глядит...
Со мной рядом у окошка
Диво-девушка сидит.
Её волосы темнее,
Чем ночные небеса.
И, любых других нежнее
Смотрят карие глаза.
- Толик, да ты - сумасшедший!.. - зашептала Полина.
- Просто влюблён. Все влюблённые - поэты, а я безумно люблю одну маленькую черноволосую девушку, которая никак не хочет поверить в то, что любима...
- Нет, ты точно сумасшедший. Только маме не читай, не поймёт...
Во время посадки нас так здорово тряхануло, что Полина буквально вцепилась в мои пальцы - и не выпускала, пока мы не подрулили к зданию аэровокзала. Снаружи проплывали бетонные полосы, стоящие "ёлочкой" самолёты, крошечные фигурки в чёрном и оранжевом далеко внизу. Мы вышли последними - терпеть не могу этой толкотни, когда все торопятся, будто опаздывают на пожар или на свадьбу. Полина крепко, словно боясь потерять, держала меня за руку - но стоило оказаться в заполненном народом зале ожидания, как она заволновалась, запрыгала. А потом и вовсе, высвободив руку, бросилась на шею пожилой симпатичной даме в очках:
- Мама, мамуля, мамочка!..
А они на самом деле похожи - мама такая же невысокая, черноволосая, с маленьким прямым носом и приятной улыбкой.
- Так вы и есть Анатолий? - спросила она, высвобождаясь из дочкиных объятий. - Очень приятно.
На площади перед зданием аэровокзала было шумно. Фырчали моторами автобусы, зазывали пассажиров таксисты. Мама нас торопила - пассажиров много, и надо было успеть занять места. Знать бы ей, что эту проблему я решил ещё дома, в Москве. Посмотрев по сторонам, довольно скоро я увидел симпатичного парня в куртке и шофёрской фуражке, державшего в руках плакат с моей фамилией.
- Напрасно вы так, Анатолий! - пеняла мне Полинина мама, пока новенький таксомотор мчал нас в город по Кольцовскому тракту. - Мы, конечно, вам благодарны, но вы и так много для нас сделали. И так много тратите...
Я улыбнулся. Деньги, которых прежде было много, с появлением Полины начали стремительно таять. Тем не менее, мне, наверное, не следовало выдавать "на гора" ту глупость, которую выдал тогда:
- Поверьте, она того стоит.
Словом, с самого начала эта поездка не заладилась.
Город начался неожиданно. Казалось, мы долго будем мчаться среди зелёных густых лесов. Но довольно скоро в стороне показалось длинное озеро, а ещё минут через пятнадцать за деревьями замелькал разрисованный бетонный забор. И вот, обгоняя неспешно ползущие автобусы и трамваи, таксомотор мчится по широкой улице с высокими, вполне современного вида домами - а чуть дальше видны самые настоящие небоскрёбы из голубоватого стекла и бетона.
А как меня позабавил толстенький полосатый, дымчато-серый котёнок, гревшийся на солнышке в траве около бордюрного камня. Проехав заросший вишней проулок, таксомотор остановился во дворе семиэтажного дома старой постройки с маленькими балкончиками. И, пока я принимал вещи и расплачивался с водителем, Полина увидела этого котёнка. Подошла, присела на корточки, погладила мягкую серую шёрстку кончиками пальцев.
- Привет.
Как оказалось, она с родителями жила на четвёртом этаже этого самого дома. За металлической дверью обнаружилась просторная светлая трёхкомнатная квартира с балконом и выходящими во двор окнами. Много мягкой мебели, ковёр на стене и пыльная разлапистая пальма в углу. Открытое окно с колышущимися на летнем ветерке занавесками. На удивление много книг в высоком шкафу за стеклянными дверцами: Жюль Верн, Луи Буссенар, Майн Рид, Обручев, Штильмарк и Каверин с его "Двумя капитанами"... И неизменный телевизор напротив обеденного стола.
- Здравствуйте, молодой человек!
Оказалось, это папа. Невысокий - мама повыше будет, лысоватый, и круглый, как колобок - брюшко полы пиджака раздвигает. А рядом - два новых родственника мужского пола - невысокий парень призывного возраста и мальчишка лет десяти.
- Знакомьтесь, молодой человек! Это - Саша, а это - наш Игорёк, "иголочка"!..
- Александр! - сразу же поправил отца взрослый парень.
На самом деле ему семнадцать с половиной - до армии ещё добрых полгода. А старшая из них, из всех троих Полина. Об этом мне сообщали высунувшаяся из кухни мама. И сразу же выставили меня и Полину на улицу. Сидя во дворе, на лавочке перед детской площадкой, Полина долго рассказывала о местных достопримечательностях, и о том, что именно изменилось за время её отсутствия.
- И как тебе?
- Даже не знаю, - ответил я. - Странно как-то. Я от родителей ушёл, едва начал зарабатывать и смог сам снять комнату... Совершенно не представляю, каково это - иметь большую семью...
- Толик, ты мне это уже говорил...
- И сейчас ты снова скажешь, что со мной чувствуешь себя маленькой девочкой, а с ними - старой, много повидавшей женщиной.
- Толик!..
Как же я люблю, когда она улыбается!.. Сколько мы тогда просидели? Едва ли не до вечера, когда солнце повисло над самыми крышами, а на траву и на стену дома напротив легли длинные тени.
- Молодые люди! - на весь двор крикнула мама с балкона. - Только вас ждут...
Ну, и стол же они накрыли! В большой комнате, под той самой разлапистой пальмой, на белой скатерти с вышитыми сундуками с сокровищами. И салат такой, и салат сякой, и разного рода колбаска, и рыба под шубой, и хлебушек-печенюшка, и мелко нарезанные огурчики... У меня чуть в глазах не потемнело, когда я это увидел - сам-то я ем понемногу, без объедения. И потом, сколько раз бывало - сидишь за похожим столом, наливая вместо водки минералку, тихо звереешь со скуки, ждёшь и дождаться не можешь, когда же, наконец, всё это закончится и можно будет уйти, никого не обидев.
И, разумеется, здесь были бокальчики. По два около каждого прибора - маленькая стеклянная стопочка с выдавленными узорами на гранёных боках и круглая пузатенькая поганка на длинной ножке. Вот это уж точно лишнее - должна же была Полина предупредить. Ну, да взрослые же люди, разберёмся.
Нас с Полиной усадили во главе стола на высоких стульях с резными спинками, под пальмой, напротив телевизора, который к этому времени уже успели включить. По левую руку - папа и два Полининых братца. По правую - мама и маленькая, кругленькая, словно колобок, тётушка. К этому времени я уже знал, что семья у Полины большая - помимо этой тётушки есть ещё одна и целых два дяди со своими жёнами и детьми, живущие в других концах города. Предполагалось, что со всеми я со временем познакомлюсь. Тогда как полненькая тётушка жила здесь же, в однокомнатной квартире на первом этаже, за палисадником из "золотых шаров", и не пригласить её было просто невежливо.
Рассаживались долго - шум, гам, разговоры... Сначала выяснилось, что стульев не хватает, потом долго выясняли, кому из братьев - старшему или младшему, идти за ними в другую комнату. Затем никак не могли решить - выключить ли телевизор? Пока длилась эта суматоха, я нашёл и слегка сжал тоненькие пальчики.
- Да? - спросила Полина.
- Так, просто, - ответил я.
Хотя больше всего на свете мне хотелось сказать: "Просто люблю!".
Но вот, наконец, все расселись. Встал папа и, вытащив из-под стола огромную бутыль с самодельной - кажется, даже рисованной этикеткой и чем-то тёмно-зелёным внутри, долго возился с пробкой, счищая сургуч и разматывая намотанную около горлышка верёвку. Налил полную чарку себе и половинку - старшему из братьев, капнул младшему на донышко... Попытался, но не сумел налить мне, наткнувшись на заблаговременно выставленную руку.
"Значит, сейчас!", - решил я.
- Уважаемый Сергей Юрьевич! - говоря, я смотрел в слегка округлившиеся папины глаза. - Чтобы сейчас и в дальнейшем между нами не возникло недоразумений, хочу сразу предупредить: я не пью спиртного.
В комнате сразу же установилась мёртвая тишина. Шесть пар глаз - и все шесть смотрят на меня. Первым нарушил молчание папа:
- Молодой человек! - начал он. - Анатолий... не знаю, как вас по батюшке. Мы, уж не обижайтесь, люди простые и ваших вкусов не знаем. Но сегодня вы - наш гость. А слово "гость" от чего происходит? Правильно, от слова "угостить". Вот и мы хотим вас угостить лучшим, что у нас есть. Заметьте - это никакая не покупная водка, а настоящий самогон. Чистый, как слеза, настоянный на берёзовых бруньках. Попробуйте, и уверяю вас, вы не пожалеете. Специально берёг для такого случая, лучшего у меня сроду не выходило...
- Толик, не обижай! - тихо шепнула Полина.
- Сергей Юрьевич! - ответил я. - Благодарю вас за предложение, но говорю ещё раз: я не употребляю спиртного...
Папа так и сел со своей бутылью. Снова последовала пауза, во время которой на меня смотрели, не отрываясь. Водрузив бутыль посреди стола, где на выложенном салфетками блюде для неё было приготовлено место, папа налил дамам - в том числе и Полине, красного вина из стоявшей тут же меньшей бутыли. А затем произнёс... Нет, не тост - настоящую речь о том, какая чудесная у него выросла дочка, как он рад её видеть взрослой, студенткой столичного университета, и какой замечательный парень - её жених, приехал вместе с ней.
Чувствовалось, что к речи он готовился заранее - говорил слишком уж гладко, да и из-за обшлага пиджака выглядывал сложенный в несколько раз лист бумаги. Но, несмотря на подготовку, получилась эта речь у него изрядно скомканной - папа то и дело запинался, а потом с укоризной смотрел, как я пью воду.
