- Ну, всё равно, как-то... Как-то не по-людски получается, - переживал он, тогда как остальные тянулись к блюдам с закусками. - Словно бедный родственник, ей богу...
- В самом деле, Анатолий! - вмешалась мама. - Давайте хотя бы по одной, за знакомство.
- Толик, прошу тебя!.. - шепнула Полина.
- Выпить немного яду...
- Это не яд. А папу обидишь...
Ну да, знаем мы ваши штучки. "Толик, ну ты же хороший парень!..". "Ну, хотя бы по одной, для общения...". "Толик, не разбивай компанию!..". А ведь интересный у них, должно быть, город. Урал, легендарная Чусовая, с детства знакомые герои Бажовских сказов...
- Может, вам нашей слабенькой налить? - предложила мама, показывая на стоящую тут же бутылку с домашним красным вином.
- Толик, пожалуйста! - продолжала шептать Полина. - Ты не знаешь, как папа своим самогоном гордится. Почему, ну почему ты такой?
- Марина Сергеевна! - ответил я. - Ещё раз вам говорю: я не употребляю спиртного...
- Да вы гляньте на него! - впервые подала голос кругленькая тётушка. - Футы-нуты, барин гладкий, штучка-дрючка столичная. Где ему простого-то, рабочего человека уважить!..
Снова поднялся папа. Я уже приготовился к новой серии уговоров. Но вместо этого, небрежно махнув рукой, папа выбрался из-за стола. Вид у него при этом был... Словно воздушный шар, из которого воздух выпустили.
- Обидел! - заверещала на всю комнату кругленькая тётушка. - Такого хорошего человека взял и обидел.
Следом из-за стола выбралась мама. Не успела закрыться дверь, как сидевшая рядом Полина вскочила, будто ужаленная. Понятно, что одному мне тоже не захотелось оставаться с тётушкой и обоими братьями. Старший явно раздумывал, не ввязаться ли в драку - хочется постоять за честь семьи, да боязно связываться со мной, взрослым человеком. Выхожу в коридор - и тут откуда-то выскакивает Полина, раскрасневшаяся, с заплаканными глазами.
- Убирайся!
- Полина!..
- Я же сказала: убирайся! - снова мне в грудь упёрлись маленькие кулачки. - И никогда, слышишь, никогда больше не подходи ко мне...
- Послушай-ка, принцесса! Я ни коим образом не собирался обижать или оскорблять твоего отца. Я просто не пью эту пакость, сто раз тебе говорил.
- Это не пакость! - буквально выкрикнула в ответ Полина. - Знаешь, с какой любовью папа всё это делает?..
- Анатолий! - вмешалась незаметно подошедшая мама. - Думаю, вам и в самом деле лучше уйти...
Вот и вышло, что поздним вечером я оказался один на погружённой в полумрак улице. Спешили по делам редкие прохожие, мимо неторопливо проехал трамвай, пустой, ярко освещённый. Где-то во дворе верещал приёмник, слышались девичьи голоса и громкий смех. А я, ничего не видя, брёл и брёл вперёд, и только в голове крутилось, словно заевшая пластинка: "вот и всё, конец событьям, вот и всё...".
Не помню, сколько я тогда прошагал. На широкой улице, рядом с трамвайными путями стояла высокая белая башня на трёх опорах, похожая на стилизованную водонапорную. Именно здесь я каким-то чудом едва не угодил под грузовик. Визг покрышек вернул к действительности. Но как же удивился, должно быть, водитель, услышав в ответ на яростные матюги:
- Отец! А где у вас тут хорошая гостиница?
Утро следующего дня застало меня на лавочке, на берегу Городского пруда, неподалёку от Плотинки - я уже немного разбирался в местных топонимах. На невысокой волне плавали и ныряли утки - самые обыкновенные кряквы, ничем не отличающиеся от московских. На другом берегу торчала огромная тёмно-синяя башня. Глядя на неё, я размышлял, какое громадьё планов было у нас с Полиной на эту поездку. И познакомиться с родителями - да уж, познакомились. И погулять по городу. И съездить на легендарную Чусовую - ту самую, из Бажовских сказов, увидеть если не сам Урал, то хотя бы его предгорья. А вышло, что я сижу один, размышляя, как быть дальше.
Чёрт высунул рогатую голову из-под пучка плававших на тёмной воде водорослей. Небольшой такой чёрт, классический - примерно в половину человеческого роста, со свиным рыльцем-пятачком, длинными ушками и маленькими, аккуратными рожками, выглядывающими из спутанных, похожих на пук мокрой соломы волос. Устроившись против меня на парапете, чёрт удобно закинул ногу на ногу, покачивая лакированным копытом. И, оправив узкие чёрные брючки, стряхнув мелкие капельки воды со светло-жёлтого с искрой жилета, отбросил в сторону длинный - длиннее его самого, тонкий хвост с пушистой шерстяной кисточкой.
"Ну что, приятель? - насмешливо спросил чёрт. - Добился, всё-таки, своего? И чего, спрашивается, ты всем этим добился? Как будто мало тебе неприятностей было прежде, мало тебя предупреждали?".
"Я защищал себя, - отвечал я угрюмо. - Себя и свою ясную голову. Неужели и тебе нужно объяснять, что трезвым быть лучше, чем пьяным?".
"Ах, себя он защищал!.. - рассмеялся чёрт, показывая длинные кошачьи клычки. - Скажи на милость, цаца какая? И в результате?".
"Что в результате?" - переспросил я.
"Объяснить? - спросил чёрт. - Изволь. С родителями поссорился. Восемь лет скитался по съёмным квартирам. С первой работы ушёл. Вторую по счёту квартиру сменил со скандалом - отверг предложение хозяев поучаствовать в семейном торжестве. На работе в корпоративах не участвуешь, к друзьям не ходишь, сам ничего не празднуешь, к себе не приглашаешь. Тысячу раз права твоя Полина: ты - один. Сам себя отгородил от людей - а теперь сидишь и страдаешь...".
"А что делать? - ответил я вопросом на вопрос. - Я не хочу одурманивать себя...".
"Ха-ха-ха! - рассмеялся чёрт, едва не свалившись с парапета. - В этой стране живёт сто миллионов взрослых людей. Каждый из которых раз в месяц, а то и чаще, как ты говоришь, "одурманивает себя". И это им вовсе не мешает делать карьеру и зарабатывать деньги, летать и путешествовать, писать картины и книги, любить женщин и видеть красоту Земли, быть заботливыми и любящими сыновьями, мужьями, отцами, знающими специалистами, пользоваться заслуженным уважением в обществе... Как тебе не раз говорили: нужно просто соблюдать меру...".
"Вот ты попался, – подвёл итог я. – Сам подумай: будет ли разумный человек, если он не идиот и не сумасшедший, одурманивать себя? Пусть даже на короткое время и в небольшой степени? И, если да, то можно ли такого человека считать действительно разумным?".
"Тогда ты останешься один...", - подвёл итог чёрт.
"Ты слышал, как при Горбачёве устраивали "трезвые" вечеринки? - перехватил инициативу я. - Сам-то не присутствовал, но мне о них не раз говорили. В том числе и о том, что люди с этих вечеринок уходили очень быстро. Им было скучно - так же, как скучно на пьяных праздниках мне. Многого ли стоит такое общение?".
"А если остальные возьмут пример с тебя и откажутся от спиртного, - осклабился чёрт. - Представь себе жизнь в таком мире: ни праздников, ни вечеринок, ни дружеских компаний... Жизнь и в самом деле стала бы невыносимо скучна...".
"Ты в этом уверен? - не согласился я. - Да ведь вокруг целый мир! Попробуй и ты представить, что на моём месте делал бы обычный, в меру пьющий парень?".
"Не попал бы в такую ситуацию, выпив с отцом девушки", - охотно объяснил чёрт.
"Нет, - оборвал я. - Чтобы он делал после ссоры? Я тебе объясню, что бы он делал - побежал бы в кабак, запивать горе...".
"А ты? - заинтересовался чёрт. - Пить не станешь, к Полине, к её семье извиняться не побежишь - не тот характер. И виноватым себя не считаешь, и "твой человек от тебя не уйдёт" - это ты, после той истории, хорошо запомнил...".
"Гулять пойду, - продолжил я. - Деньги есть, время тоже. Я в отпуске, на работе в ближайшие две недели никто не ждёт, а Уральские горы с легендарной Чусовой в пределах досягаемости. В кои-то веки выпадет такая возможность?..".
Набежавшая волна приподняла выброшенную на парапет кипу жёлто-зелёных водорослей, в самом деле напоминающих длинные спутанные волосы. При известной доле воображения можно представить, будто беседуешь с настоящим, живым чёртом. Я поднялся со скамейки - жизнь продолжалась, со всеми, чёрт бы их побрал, проблемами.
Словом, погулял я по городу, полюбовался новостройками - в Екатеринбурге почти нет бараков и лачуг, побывал у Храма-На-Крови - светлого, солнечного, похожего на игрушку. Посмотрел на город с пятьдесят второго этажа башни "Высоцкий" - той самой, которую видел с берега пруда, не миновав и самого бронзового Владимира Семёновича в компании с гитарой и длинноволосой Ингой - Мариной Влади. Даже прокатился на метро - оказывается, оно есть и в Екатеринбурге, одна-единственная линия с модерновыми станциями и вполне московского вида тёмно-синими вагонами.
Лишь на третий день, пресытившись городскими впечатлениями, я решил добраться до Чусовой - и, возле автобусной станции разговорился с девушкой, которая никак не могла застегнуть замок-карабин у рюкзака. Простая, хотя и коварная штука - у нас в аэроклубе на рюкзаках с парашютами такие же. И как-то само собой получилось, что вместе с девушкой, её молодым человеком, с весёлой компанией студентов и их тренером, усатым дядькой, которому дал слово слушаться и не изображать чайник, отправился на автобусе в посёлок с чудным для московского уха названием "Ревда".
Оттуда я проплыл по Чусовой - мелкой, узкой и удивительно спокойной реке, с двух сторон стиснутой высокими, поросшими лесом скалами. Ко мне относились снисходительно - я хоть и бывалый путешественник, но прежде не участвовал в таких, пеших походах. Никакого спирта у них не было, за исключением медицинского у тренера во фляжке. Зато здесь можно было посидеть у костра, попеть под гитару и даже записать несколько новых, неизвестных прежде песен.
Сколько мы тогда отмахали, обходя перекаты, поднимаясь на скалы, огибая завалы из рухнувших деревьев, смахивая со лба паутину. Забирались в неглубокие, но таинственные пещеры, увы - со следами былых ночёвок на земляном полу. Сколько раз, стоя на вершине очередной скалы, глядя вниз на реку, похожую на серебристую, сверкающую под солнцем дорогу, я снова и снова думал, что вот оно - настоящее. Не богато накрытый стол, не раскрасневшиеся от выпитого лица друзей или коллег, а именно такой пеший поход с веслом в руках или рюкзаком за плечами. Даже устаёшь как-то по-хорошему, по-человечески.
Единственное "но" - все ребята и девушки ехали парами. Только я один, сидя вечерами у затухающего костра, представлял, как здорово было бы, если бы и здесь в моей руке лежала маленькая тёплая ладошка. Я снова и снова гнал от себя эти мысли - "приказываю не думать и запрещаю думать", благо впечатлений выпало с избытком, но всё же. Особенно паршиво было в конце, когда в посёлке с не менее странным названием "Кын" часть ребят решила сойти с маршрута и, прощаясь, записывала адреса.
На следующий день, проехав часть пути на автомобиле, и полночи на поезде, я снова был в аэропорту, после Чусовой показавшимся непривычно людным и шумным. В потрёпанной, прожжённой у костра куртке - случилось и такое приключение, с пропылившимся рюкзаком я чувствовал себя чуть ли не дикарём, впервые спустившимся с гор. Да и стюардесса, встречавшая пассажиров у трапа, взяла мой билет с таким видом... И снова был тесный салон самолёта, рассаживающиеся в креслах пассажиры, вечно недовольные женщины в летах. Увидев перед иллюминатором знакомую фигурку в чёрной блузке и джинсиках, пышные чёрные волосы, в первый момент я даже не удивился.
- Полина! - крикнул я чуть ли не на весь салон.
Она повернула голову, улыбнулась. И тут же демонстративно уткнулась носом в окно.
- Полина! - повторил я, усаживаясь в соседнее кресло.
- Да? - спросила она, не оборачиваясь.
- Ты? Здесь зачем? - ничего умнее в тот момент мне в голову не пришло.
- Так, просто...
- Но ты же... Ты же домой, ты же со мной летишь...
- Да, - согласилась она. - И что?
"Не спеши, - сказал я себе. - Она всё ещё обижена, во всяком случае, она ясно даёт тебе понять, что обижена. Но она летит с тобой в Москву, где ей нечего делать - Университет закрыт на каникулы, а подружки разъехались по домам. И негде жить - общежитие тоже закрыто. К тому же, не без твоего участия, из общежития её давно выселили. Интересно - она сама решила лететь или родители уговорили?..".
По радио отзвучали положенные слова, нас качнуло - самолёт выруливал на взлётную полосу. Лёгкий толчок дал понять, что мы оторвались от земли.
Я повернулся. Полина чуть ли не демонстративно уткнулась носом в иллюминатор. Густые чёрные волосы распушились, тонкий завиток прилип к загорелой щёчке. Сделалось тошно - я уже знал, что придётся сказать ей дома. За иллюминатором привычно полоскалось голубое небо.
Вот тогда-то мне с какой-то поразительной, кристальной ясностью вспомнилось то дышащее свежестью после ночного дождя светлое, прозрачное осеннее утро. Давно уже закрытое, обанкротившееся несколько лет назад кафе, и человек двадцать студентов, собравшихся вокруг составленных столов. Я, в ту пору молодой и глупый, не решившийся уйти. И огромный, могучий Миша Мажурков:
"Дочка у меня родилась, Толян! Понимаешь ты, дочка!".
И он же, нависший, словно скала:
"Ты меня уважаешь? Если не хочешь выпить - значит, ты меня не уважаешь, мою семью и дочку тоже..."
И снова Полина - какой я увидел её первый раз в метро. Маленькая, несчастная, плачущая, уткнувшаяся лицом в колонну. "Дочка!". "Дурак ты, парень! Выпил бы с ними - ничего бы с тобой не случилось...". "Река начинается с голубого ручейка, а дружба с чего?". Снова Полина, её большие карие глаза, глядящие на меня с такой надеждой. "Вы ведь не передумаете, правда?". И та наша, не столь уж и давняя новогодняя ночь, чёрное зимнее небо и ракеты над крышей соседнего дома, рассыпающиеся ворохом разноцветных искр - маленькая добрая новогодняя сказка. Алкашня за гаражом в моём старом дворе, откупоривающая бутылки о кирпичный выступ...
А всё же, странные вы, люди, существа.
(с) Atta, Москва, 02.01.2020
- В самом деле, Анатолий! - вмешалась мама. - Давайте хотя бы по одной, за знакомство.
- Толик, прошу тебя!.. - шепнула Полина.
- Выпить немного яду...
- Это не яд. А папу обидишь...
Ну да, знаем мы ваши штучки. "Толик, ну ты же хороший парень!..". "Ну, хотя бы по одной, для общения...". "Толик, не разбивай компанию!..". А ведь интересный у них, должно быть, город. Урал, легендарная Чусовая, с детства знакомые герои Бажовских сказов...
- Может, вам нашей слабенькой налить? - предложила мама, показывая на стоящую тут же бутылку с домашним красным вином.
- Толик, пожалуйста! - продолжала шептать Полина. - Ты не знаешь, как папа своим самогоном гордится. Почему, ну почему ты такой?
- Марина Сергеевна! - ответил я. - Ещё раз вам говорю: я не употребляю спиртного...
- Да вы гляньте на него! - впервые подала голос кругленькая тётушка. - Футы-нуты, барин гладкий, штучка-дрючка столичная. Где ему простого-то, рабочего человека уважить!..
Снова поднялся папа. Я уже приготовился к новой серии уговоров. Но вместо этого, небрежно махнув рукой, папа выбрался из-за стола. Вид у него при этом был... Словно воздушный шар, из которого воздух выпустили.
- Обидел! - заверещала на всю комнату кругленькая тётушка. - Такого хорошего человека взял и обидел.
Следом из-за стола выбралась мама. Не успела закрыться дверь, как сидевшая рядом Полина вскочила, будто ужаленная. Понятно, что одному мне тоже не захотелось оставаться с тётушкой и обоими братьями. Старший явно раздумывал, не ввязаться ли в драку - хочется постоять за честь семьи, да боязно связываться со мной, взрослым человеком. Выхожу в коридор - и тут откуда-то выскакивает Полина, раскрасневшаяся, с заплаканными глазами.
- Убирайся!
- Полина!..
- Я же сказала: убирайся! - снова мне в грудь упёрлись маленькие кулачки. - И никогда, слышишь, никогда больше не подходи ко мне...
- Послушай-ка, принцесса! Я ни коим образом не собирался обижать или оскорблять твоего отца. Я просто не пью эту пакость, сто раз тебе говорил.
- Это не пакость! - буквально выкрикнула в ответ Полина. - Знаешь, с какой любовью папа всё это делает?..
- Анатолий! - вмешалась незаметно подошедшая мама. - Думаю, вам и в самом деле лучше уйти...
Вот и вышло, что поздним вечером я оказался один на погружённой в полумрак улице. Спешили по делам редкие прохожие, мимо неторопливо проехал трамвай, пустой, ярко освещённый. Где-то во дворе верещал приёмник, слышались девичьи голоса и громкий смех. А я, ничего не видя, брёл и брёл вперёд, и только в голове крутилось, словно заевшая пластинка: "вот и всё, конец событьям, вот и всё...".
Не помню, сколько я тогда прошагал. На широкой улице, рядом с трамвайными путями стояла высокая белая башня на трёх опорах, похожая на стилизованную водонапорную. Именно здесь я каким-то чудом едва не угодил под грузовик. Визг покрышек вернул к действительности. Но как же удивился, должно быть, водитель, услышав в ответ на яростные матюги:
- Отец! А где у вас тут хорошая гостиница?
Утро следующего дня застало меня на лавочке, на берегу Городского пруда, неподалёку от Плотинки - я уже немного разбирался в местных топонимах. На невысокой волне плавали и ныряли утки - самые обыкновенные кряквы, ничем не отличающиеся от московских. На другом берегу торчала огромная тёмно-синяя башня. Глядя на неё, я размышлял, какое громадьё планов было у нас с Полиной на эту поездку. И познакомиться с родителями - да уж, познакомились. И погулять по городу. И съездить на легендарную Чусовую - ту самую, из Бажовских сказов, увидеть если не сам Урал, то хотя бы его предгорья. А вышло, что я сижу один, размышляя, как быть дальше.
Чёрт высунул рогатую голову из-под пучка плававших на тёмной воде водорослей. Небольшой такой чёрт, классический - примерно в половину человеческого роста, со свиным рыльцем-пятачком, длинными ушками и маленькими, аккуратными рожками, выглядывающими из спутанных, похожих на пук мокрой соломы волос. Устроившись против меня на парапете, чёрт удобно закинул ногу на ногу, покачивая лакированным копытом. И, оправив узкие чёрные брючки, стряхнув мелкие капельки воды со светло-жёлтого с искрой жилета, отбросил в сторону длинный - длиннее его самого, тонкий хвост с пушистой шерстяной кисточкой.
"Ну что, приятель? - насмешливо спросил чёрт. - Добился, всё-таки, своего? И чего, спрашивается, ты всем этим добился? Как будто мало тебе неприятностей было прежде, мало тебя предупреждали?".
"Я защищал себя, - отвечал я угрюмо. - Себя и свою ясную голову. Неужели и тебе нужно объяснять, что трезвым быть лучше, чем пьяным?".
"Ах, себя он защищал!.. - рассмеялся чёрт, показывая длинные кошачьи клычки. - Скажи на милость, цаца какая? И в результате?".
"Что в результате?" - переспросил я.
"Объяснить? - спросил чёрт. - Изволь. С родителями поссорился. Восемь лет скитался по съёмным квартирам. С первой работы ушёл. Вторую по счёту квартиру сменил со скандалом - отверг предложение хозяев поучаствовать в семейном торжестве. На работе в корпоративах не участвуешь, к друзьям не ходишь, сам ничего не празднуешь, к себе не приглашаешь. Тысячу раз права твоя Полина: ты - один. Сам себя отгородил от людей - а теперь сидишь и страдаешь...".
"А что делать? - ответил я вопросом на вопрос. - Я не хочу одурманивать себя...".
"Ха-ха-ха! - рассмеялся чёрт, едва не свалившись с парапета. - В этой стране живёт сто миллионов взрослых людей. Каждый из которых раз в месяц, а то и чаще, как ты говоришь, "одурманивает себя". И это им вовсе не мешает делать карьеру и зарабатывать деньги, летать и путешествовать, писать картины и книги, любить женщин и видеть красоту Земли, быть заботливыми и любящими сыновьями, мужьями, отцами, знающими специалистами, пользоваться заслуженным уважением в обществе... Как тебе не раз говорили: нужно просто соблюдать меру...".
"Вот ты попался, – подвёл итог я. – Сам подумай: будет ли разумный человек, если он не идиот и не сумасшедший, одурманивать себя? Пусть даже на короткое время и в небольшой степени? И, если да, то можно ли такого человека считать действительно разумным?".
"Тогда ты останешься один...", - подвёл итог чёрт.
"Ты слышал, как при Горбачёве устраивали "трезвые" вечеринки? - перехватил инициативу я. - Сам-то не присутствовал, но мне о них не раз говорили. В том числе и о том, что люди с этих вечеринок уходили очень быстро. Им было скучно - так же, как скучно на пьяных праздниках мне. Многого ли стоит такое общение?".
"А если остальные возьмут пример с тебя и откажутся от спиртного, - осклабился чёрт. - Представь себе жизнь в таком мире: ни праздников, ни вечеринок, ни дружеских компаний... Жизнь и в самом деле стала бы невыносимо скучна...".
"Ты в этом уверен? - не согласился я. - Да ведь вокруг целый мир! Попробуй и ты представить, что на моём месте делал бы обычный, в меру пьющий парень?".
"Не попал бы в такую ситуацию, выпив с отцом девушки", - охотно объяснил чёрт.
"Нет, - оборвал я. - Чтобы он делал после ссоры? Я тебе объясню, что бы он делал - побежал бы в кабак, запивать горе...".
"А ты? - заинтересовался чёрт. - Пить не станешь, к Полине, к её семье извиняться не побежишь - не тот характер. И виноватым себя не считаешь, и "твой человек от тебя не уйдёт" - это ты, после той истории, хорошо запомнил...".
"Гулять пойду, - продолжил я. - Деньги есть, время тоже. Я в отпуске, на работе в ближайшие две недели никто не ждёт, а Уральские горы с легендарной Чусовой в пределах досягаемости. В кои-то веки выпадет такая возможность?..".
Набежавшая волна приподняла выброшенную на парапет кипу жёлто-зелёных водорослей, в самом деле напоминающих длинные спутанные волосы. При известной доле воображения можно представить, будто беседуешь с настоящим, живым чёртом. Я поднялся со скамейки - жизнь продолжалась, со всеми, чёрт бы их побрал, проблемами.
Словом, погулял я по городу, полюбовался новостройками - в Екатеринбурге почти нет бараков и лачуг, побывал у Храма-На-Крови - светлого, солнечного, похожего на игрушку. Посмотрел на город с пятьдесят второго этажа башни "Высоцкий" - той самой, которую видел с берега пруда, не миновав и самого бронзового Владимира Семёновича в компании с гитарой и длинноволосой Ингой - Мариной Влади. Даже прокатился на метро - оказывается, оно есть и в Екатеринбурге, одна-единственная линия с модерновыми станциями и вполне московского вида тёмно-синими вагонами.
Лишь на третий день, пресытившись городскими впечатлениями, я решил добраться до Чусовой - и, возле автобусной станции разговорился с девушкой, которая никак не могла застегнуть замок-карабин у рюкзака. Простая, хотя и коварная штука - у нас в аэроклубе на рюкзаках с парашютами такие же. И как-то само собой получилось, что вместе с девушкой, её молодым человеком, с весёлой компанией студентов и их тренером, усатым дядькой, которому дал слово слушаться и не изображать чайник, отправился на автобусе в посёлок с чудным для московского уха названием "Ревда".
Оттуда я проплыл по Чусовой - мелкой, узкой и удивительно спокойной реке, с двух сторон стиснутой высокими, поросшими лесом скалами. Ко мне относились снисходительно - я хоть и бывалый путешественник, но прежде не участвовал в таких, пеших походах. Никакого спирта у них не было, за исключением медицинского у тренера во фляжке. Зато здесь можно было посидеть у костра, попеть под гитару и даже записать несколько новых, неизвестных прежде песен.
Сколько мы тогда отмахали, обходя перекаты, поднимаясь на скалы, огибая завалы из рухнувших деревьев, смахивая со лба паутину. Забирались в неглубокие, но таинственные пещеры, увы - со следами былых ночёвок на земляном полу. Сколько раз, стоя на вершине очередной скалы, глядя вниз на реку, похожую на серебристую, сверкающую под солнцем дорогу, я снова и снова думал, что вот оно - настоящее. Не богато накрытый стол, не раскрасневшиеся от выпитого лица друзей или коллег, а именно такой пеший поход с веслом в руках или рюкзаком за плечами. Даже устаёшь как-то по-хорошему, по-человечески.
Единственное "но" - все ребята и девушки ехали парами. Только я один, сидя вечерами у затухающего костра, представлял, как здорово было бы, если бы и здесь в моей руке лежала маленькая тёплая ладошка. Я снова и снова гнал от себя эти мысли - "приказываю не думать и запрещаю думать", благо впечатлений выпало с избытком, но всё же. Особенно паршиво было в конце, когда в посёлке с не менее странным названием "Кын" часть ребят решила сойти с маршрута и, прощаясь, записывала адреса.
На следующий день, проехав часть пути на автомобиле, и полночи на поезде, я снова был в аэропорту, после Чусовой показавшимся непривычно людным и шумным. В потрёпанной, прожжённой у костра куртке - случилось и такое приключение, с пропылившимся рюкзаком я чувствовал себя чуть ли не дикарём, впервые спустившимся с гор. Да и стюардесса, встречавшая пассажиров у трапа, взяла мой билет с таким видом... И снова был тесный салон самолёта, рассаживающиеся в креслах пассажиры, вечно недовольные женщины в летах. Увидев перед иллюминатором знакомую фигурку в чёрной блузке и джинсиках, пышные чёрные волосы, в первый момент я даже не удивился.
- Полина! - крикнул я чуть ли не на весь салон.
Она повернула голову, улыбнулась. И тут же демонстративно уткнулась носом в окно.
- Полина! - повторил я, усаживаясь в соседнее кресло.
- Да? - спросила она, не оборачиваясь.
- Ты? Здесь зачем? - ничего умнее в тот момент мне в голову не пришло.
- Так, просто...
- Но ты же... Ты же домой, ты же со мной летишь...
- Да, - согласилась она. - И что?
"Не спеши, - сказал я себе. - Она всё ещё обижена, во всяком случае, она ясно даёт тебе понять, что обижена. Но она летит с тобой в Москву, где ей нечего делать - Университет закрыт на каникулы, а подружки разъехались по домам. И негде жить - общежитие тоже закрыто. К тому же, не без твоего участия, из общежития её давно выселили. Интересно - она сама решила лететь или родители уговорили?..".
По радио отзвучали положенные слова, нас качнуло - самолёт выруливал на взлётную полосу. Лёгкий толчок дал понять, что мы оторвались от земли.
Я повернулся. Полина чуть ли не демонстративно уткнулась носом в иллюминатор. Густые чёрные волосы распушились, тонкий завиток прилип к загорелой щёчке. Сделалось тошно - я уже знал, что придётся сказать ей дома. За иллюминатором привычно полоскалось голубое небо.
Вот тогда-то мне с какой-то поразительной, кристальной ясностью вспомнилось то дышащее свежестью после ночного дождя светлое, прозрачное осеннее утро. Давно уже закрытое, обанкротившееся несколько лет назад кафе, и человек двадцать студентов, собравшихся вокруг составленных столов. Я, в ту пору молодой и глупый, не решившийся уйти. И огромный, могучий Миша Мажурков:
"Дочка у меня родилась, Толян! Понимаешь ты, дочка!".
И он же, нависший, словно скала:
"Ты меня уважаешь? Если не хочешь выпить - значит, ты меня не уважаешь, мою семью и дочку тоже..."
И снова Полина - какой я увидел её первый раз в метро. Маленькая, несчастная, плачущая, уткнувшаяся лицом в колонну. "Дочка!". "Дурак ты, парень! Выпил бы с ними - ничего бы с тобой не случилось...". "Река начинается с голубого ручейка, а дружба с чего?". Снова Полина, её большие карие глаза, глядящие на меня с такой надеждой. "Вы ведь не передумаете, правда?". И та наша, не столь уж и давняя новогодняя ночь, чёрное зимнее небо и ракеты над крышей соседнего дома, рассыпающиеся ворохом разноцветных искр - маленькая добрая новогодняя сказка. Алкашня за гаражом в моём старом дворе, откупоривающая бутылки о кирпичный выступ...
А всё же, странные вы, люди, существа.
(с) Atta, Москва, 02.01.2020
