<center>***</center>
— Ну вот… теперь можешь немного отдохнуть! Но не слишком долго — твоя работа еще не закончена. Теперь тебе нужно следить за девушкой, чтобы она не сделала ничего с собой, или ребенком, и чтобы он благополучно родился. Но на сегодня все.
В голосе отца, разумеется, не было и не могло быть нежности, такое не послышится даже в предсмертном бреду, но и жестоких издевательских нот тоже. Он по-прежнему был доволен ею и готов беседовать почти на равных.
— Зачем ты пила мой растворитель для растительных экстрактов? Налей лучше вина, вот…
От насыщенного сладковато-терпкого вкуса темно-красного напитка из наполненного до краев кубка по спине пробежала легкая дрожь, а глаза сами собой зажмурились от удовольствия.
— Папа… — пробормотала Силмэриэль, не пытаясь сбросить обнимающую за плечи руку.
Отцовские ладони по-прежнему неестественно холодили, заставляя чуть ежиться от физического неприятия, но сейчас близость неважно как именно и по каким причинам расположенного к ней живого существа была необходима. Она привыкнет обязательно, просто некоторые вещи… гораздо тяжелее других.
И ей не терпелось спросить у него… Силмэ не поняла, чем именно была появившаяся в совсем неподходящий момент перед глазами картинка — воспоминанием или игрой воспаленного рассудка, — и почему она настолько затронула и заинтересовала. Неожиданное и неуместное любопытство даже отчасти помогло отстраниться от отвратительного и вызывающего томительно-неловкое ощущение зрелища.
Ядовитая смесь из трусливого нежелания видеть творящееся по ее же приказу, злости на себя за эту слабость, недобитого зародыша жалости и тайного злорадства ворочалась в груди, как мерзкое насекомое. Что все же помогло не закрыть глаза и не попытаться отвернуться, убежать… или прекратить происходящее, а, прислонившись к совершенно спокойному и невозмутимому отцу, широко раскрытыми глазами наблюдать за соитием похожего на животное орка и пребывающей в полубессознательном состоянии девушки — страх перед родителем, желание не упасть в его глазах и заслужить одобрение или темное любопытство? Возможно, все сразу.
Ей самой до сих пор не довелось познать плотскую любовь, картинки из мыслей некоторых людей и орков, зачастую крайне неприятные, не оставили почти никаких тайн, но…
О, Эру… мне уже совсем не хочется это познавать!
Силмэ редко упоминала Илуватара… позволительно ли это вообще создательнице темных тварей и дочери совсем уже не Белого Сарумана? Как бы, наоборот, хуже не стало. А кого ей тогда вспоминать в тяжелые моменты, Моргота?
Помоги мне тогда ты, пожалуйста, Темный Властелин, папа же обзывает меня твоей дочерью, когда сильно злится.
О нет, так еще хуже, надо просто запомнить наконец, что никому нет до нее дела, даже папе, не говоря уж об Эру и Морготе, и самой себе помогать, как уж получится.
Вмешиваться в сознание по-животному мерзко (настоящие животные совсем не так омерзительны) вошедшего в раж орка, чтобы он не разорвал несчастную девушку пополам, все же пришлось. Стены вновь тошнотворно повело в разные стороны, и Силмэриэль успела испугаться, что ей станет плохо, дотерпеть до конца не получится. Проклятая слабость сведет на нет все старания и опозорит перед отцом.
Запах гари, удушливых сернистых вулканических газов резко ударил в нос, возвращая на твердую почву реальности. В горле запершило. Наверное, в мастерских делают… что-то новое, чего раньше не было. Силмэ удивленно покосилась на невозмутимо наблюдающего за противной природе и Эру картиной отца — он даже не поморщился, словно странный запах почудился лишь ей.
Но задать вопрос не успела — мрачная крепость, смутно похожая на знакомый по отцовским мыслям Барад-дур, увенчанная трехрогой вершиной с клубящимися по склонам темными от вулканического пепла испарениями, четко встала перед глазами, через миг развеявшись вместе с непонятно откуда взявшимся только для нее дымом.
— Папа… ты знаешь, что это?
Глаза помимо воли начали слипаться… она потеряла слишком много сил и с удовольствием поспала бы, лучше всего на вершине башни. Пусть там небольшой пятачок твердого и холодного каменного пола, ничем не огороженный по бокам, свежее дыхание ночного ветра и живой свободный мир вокруг того стоят.
— Ты не могла его видеть… — удивился Саруман, забирая готовый вот-вот выпасть из разжавшихся пальцев пустой кубок.
— Ну так что же это?
— Ничего… тебе показалось. Слабость от растраты сил… ты слишком много израсходовала их сегодня. Тебе нужно отдохнуть… искупаться. Это тебя успокоит. Ты раньше любила, помнишь?
Силмэ, испытав смутный укол томительно неприятного чувства, благодарно кивнула, склоняясь к нему на плечо. Ей действительно нравилось плескаться в теплой воде и просто сидеть под струями пара, в раннем детстве, уже и забылось совсем, за множеством лет и неприятных моментов. Потом, правда, перестало, когда она подросла, а отец, наоборот, полюбил составлять ей компанию.
Ладно, пусть он опять будет смотреть на нее и касаться гораздо чаще, чем нужно… она так устала, что ей все равно, и не хочется оставаться одной.
Глава 4
Колеблющиеся огоньки трех свечей в небольшом подсвечнике лишь слегка разогнали полумрак, отражаясь красноватыми бликами в свободно рассыпавшихся по спине густых черных волосах. Необходимость их расчесывать и заботиться о девчонке, отвлекаясь от дел, еще не так давно безмерно раздражала, заставляя желать ее родителям вечных страданий в чертогах Мандоса, или где-то еще.
Но теперь она уже пару сотен лет причесывается сама, не рисует в магических книгах и радует взгляд, несмотря на нечистую кровь. В минуты, когда можно немного отвлечься и отдохнуть.
Это присущее лишь лицам смертных дев несовершенство по-своему завораживает — идеальность слишком холодна и скучна во множество раз повторенной безупречности. Эльфийские красавицы, радующие взгляд правильностью черт древних статуй, слишком похожи друг на друга, и на эти самые статуи.
Неприятное и нелегкое для девушки испытание сделало Силмэ необычно тихой и послушной — хорошо, если надолго — и кое-чему научило. Не пытаться спорить с ним, делать по-своему и показывать свои мнимые способности. Но все же она оказалась гораздо крепче, чем он думал: не позвала на помощь, не сорвалась и не начала лить слезы или резать орков.
На последнее стоило посмотреть, картинка в ее мыслях была очень выразительной, одного орка ради такого не жалко, и вообще не жалко, но девчонка сумела взять себя в руки. Возможно, у нее что-то получилось бы и без его вмешательства.
Только отняло слишком много сил… и хорошо. Силмэриэль прислонилась к стене, полузакрыв глаза, как уставшая после долгого трудового дня крестьянская девушка, вяло пытаясь развязать затянувшийся узел завязки корсажа, словно совсем не желая этого.
— Давай же, Силмэ, я помогу…
Распутать слишком плотную шнуровку можно было и без помощи рук, Силмэ всегда пыталась отстраниться от неприятно холодящих ладоней, но сейчас молча кивнула, лишь еле заметно по-детски сморщив нос. Восхитительно упругая округлая грудь согревала и от мимолетного прикосновения сквозь платье.
Свободные от суетных человеческих страстей эльфы и воплощенные духи еще и слишком холодные… прожитые тысячелетия все больше истончают их, неумолимо превращая в тени. Оттого прекрасных эльфиек порой тянет на смертных, и не только эльфиек, некоторых майар тоже.
Прикосновения к Силмэриэль позволяли сполна утолить жажду упоительно живого тепла, а то, что девчонке это совсем не нравится, — не страшно, так даже лучше, помогает знать свое место. Невысокая плата за спасение жизни… совсем не высокая. Явно недостаточная.
Силмэриэль еще мало лет… до смешного мало по меркам айнур, хотя должно было быть намного больше, потому и внутренний жар не угас. Или кровь темного майа, разбавленная человеческой, и должна быть такой горячей?
— Присядь… — поглубже вдохнув насыщенный теплым водяным паром воздух, Саруман притянул ее к себе на колени. — Я расскажу тебе, что это была за крепость, если так хочешь. Ничего интересного, все давным-давно закончилось…
Почему она вдруг увидела Ангбанд, неужели из-за памяти предков? Не одно тысячелетие наводивший ужас на Средиземье оплот Зла подарил ей жизнь… как иронично. Даже жаль, что нельзя ни с кем обсудить забавный казус.
Именно там, незадолго до разрушившей цитадель Моргота последней битвы Войны Гнева, её мать приглянулась кому-то из тёмных майа. У смертной рабыни наверняка был вздернутый нос и веснушки, с первого взгляда выдающие в Силмэриэль полукровку.
Утолив мимолетную прихоть, помощник Моргота вскоре отдал бы жалкую смертную девку оркам или волколакам, чтобы не напоминала о постыдной слабости. Или просто забыл бы о ней, а пленники в Ангбанде долго не жили, особенно люди, гораздо менее выносливые, чем эльфы.
Поражение Темного Властелина в войне позволило ей избежать столь горькой участи, правда, совсем ненадолго. Бедняжке не повезло дважды — остальные выжившие пленники Ангбанда получили после освобождения возможность забыть его, как страшный сон, а матери Силмэриэль осталось на память дитя от прислужника Зла.
Испытывала ли глупая смертная к будущему ребенку теплые чувства или же ужас и отвращение — неизвестно и совершенно неважно. Бывшая рабыня умерла сразу после родов — из-за подорвавших здоровье трудностей выживания в разоренном войной Белерианде, или смертная в принципе не могла пережить рождение полуайнур — какая разница? Новорожденную полукровку неизбежно постигла бы участь родителей в готовом вот-вот уйти под воду краю, если бы не досадный случай, приведший его туда.
Ошибка в расчетах, давший неожиданный и казавшийся невозможным побочный эффект эксперимент. Саруман чудом избежал глупой и бесславной гибели, и единственной сомнительной наградой за многолетние труды стала лишь постоянно досаждавшая ему мелкая девчонка.
Он мог и не забирать ее — хлопот, проблем и беспокойства нежданное удочерение обещало гораздо больше, чем выгод, — но скрепя сердце все же решил попробовать воспитать помощницу. В основном из-за того, что не видел маленьких полуайнур еще никогда и любопытство возобладало над многочисленными доводами против.
Воспоминания о потраченных впустую времени и силах и обидной неудаче каждый раз портили настроение… еще один повод недолюбливать Силмэриэль, хотя она и стала их последствием, а не причиной. Получить возможность заглядывать в будущее, как Галадриэль, Саруман пытался не одну сотню лет: изучал ее зеркало, разыскивал древние книги, много дней подряд проводил за расчетами и экспериментами.
Задолго до того, как поселился в Изенгарде, там осталось лишь довершить начатое. И результат бесконечно разочаровал. Создать нечто похожее на Зеркало Галадриэль было ему не под силу, полученный артефакт оказался абсолютно бесполезным.
Главное огорчение ждало впереди, но увидеть хоть один момент из будущего не удалось ни разу. Наверное, только Эру дано видеть и определять его… и светлому Зеркалу Галадриэль с его позволения. На несколько быстротечных мгновений, пока не испарится эликсир с поверхности, удавалось получить лишь смутные видения когда-то произошедшего.
А если суметь особым образом смешать эликсир с ртутью, изображение становилось четче и устойчивее, даже создавалось впечатление, что сквозь зыбкий слой можно протянуть руку и коснуться иной реальности. Но от попыток проверить, так ли это, что-то удерживало.
Саруман уже решил признать поражение и не тратить более время зря — исследования без практической пользы его не интересовали, — как в один непрекрасный день далекий предшественник Гримы, жалкий болван, помогавший ему, подскользнувшись на мокром полу, толкнул излишне низко склонившегося над зеркалом господина.
Не успев подумать, что сделает с неуклюжим дураком (на забаву оркам отдаст, и на пропитание, у них это одно за другим), Саруман потерял равновесие и погрузил обе руки в чашу, ощутив вместо маслянистой жидкости пугающе бездонную пустоту, и… полутемная лаборатория, чаша с не оправдавшим ожидания зеркалом и глупая виноватая физиономия слуги исчезли без следа.
Пережив неприятное ощущение падения в бездну, на миг помрачившее сознание, он пришел в себя на незнакомом бесплодном каменном предгорье, частично выжженном сильнейшим лесным пожаром или некой злой силой.
Осознание масштаба произошедшей катастрофы пришло мгновенно — попасть в неизвестное место и время… от чуть запоздалой догадки, что это Белерианд, легче не стало, и никакого окна в прежнюю реальность видно не было.
Оставалось только надеяться, что, когда зеркальная поверхность испарится, он вновь окажется в Ортханке. По логике, все должно получиться именно так, требовалось лишь чуть подождать, но полной уверенности, увы, не было.
Во всех подробностях представив, как сдирают кожу с проклятого помощника, Саруман огляделся повнимательнее — драконов, волколаков, местных орков и иных способных помешать дожить до возвращения домой чудовищ поблизости не наблюдалось, лишь пара полуразрушенных хижин, оставшихся от некогда разоренной ангбандскими орками деревни. И несколько… никчемных смертных, бывших пленников. Что за… отвратительное место.
Ничего интересного и достойного внимания в мыслях этих жалких червяков не было. Саруман, брезгливо скривив губы, решил прогуляться в противоположную сторону от развалюх, к склону, надеясь увидеть что-то более занимательное, хотя… Ее присутствие он почувствовал не сразу, но, тут же заинтересовавшись, подошел к держащему слабо пищащий сверток оборванцу.
— Откуда она у вас? — не пытаясь скрыть отвращения к истощенному и чумазому бывшему рабу, сквозь зубы поинтересовался Белый маг, разглядывая невероятно похожую на родное дитя этих голодранцев — столь же замызганную и голодную — новорожденную айнур… или полуайнур. Он до сих пор ни разу не видел подобного и не предполагал, что это возможно.
Откуда она у вас?
На самом деле ответ его не интересовал, Саруман давно уже пролистал все их убогие мыслишки. Да и что тут можно ответить приличного? Откуда человеческие и не только дети берутся — все и так знают.
Была с ними… такая же недобитая рабыня. Вот с ней очень хотелось бы побеседовать, или в голове покопаться, но увы. Ничего она уже никому не расскажет, как ни жаль. И ничего не подумает.
— Померла… ее мать вчера. Как только родила девчонку, а откуда она у неё взялась… откуда ж нам знать.
Мужчина задумчиво потёр затылок, небрежно прижав завёрнутую в грязную тряпку девочку одной рукой.
— Вижу!
Саруман со все возрастающим раздражением отвернулся, пытаясь дать взгляду отдохнуть на чем-нибудь более приятном.
— Вы бы ее хоть похоронили, что ли.
Хотя чего уж там, не просто так они девку не хоронят, судя по оголодавшим рожам.
— И девчонка у вас быстро помрет… Дай ее мне, — после недолгой (времени на раздумья было мало), но кровопролитной внутренней борьбы принял наконец нелегкое решение Саруман.
Приносить в тишину и покой Ортханка крикунью не хотелось до слез, но не оставлять же здесь столь удивительное создание. Может, и вырастет из неё… что-то полезное.
И досадливо нахмурился, испачкав рукав белой мантии о грязную пеленку.
