Вадим увидел ее у стойки бара «Зеленая фея». Декоративно разодранные джинсы еле держались ветхими шлевками за полосатые подтяжки поверх натянутой на груди майки с надписью Love. Увешанные фенечками руки ловко жонглировали бутылками и шейкерами и по всякому мельтешили. То прятались под таинственное место за барной стойкой – чтобы тут же взлететь проворной ласточкой, щелкнуть щепоткой того, плеснуть капелькой этого. То ныряли в недра ящика позади на высоком табурете – достать фрукт, порезать на красивые ломтики, брызнуть лимонный сок в бокал. То лезли в холодильный ящик – выгрести из формочек щедрую груду ледяных кубиков, всыпать в металлический стакан совком, накрыть другим стаканом так, чтобы плотно прилегали друг к другу, и энергично тряхануть.
Она передавала заказ симпатичным официанткам в крохотных юбчонках, горланила-подпевала группе на сцене и, в конце концов, вскарабкалась на барную стойку, приложилась к золотистой бутылке светлого рома и, отбивая такт ногой, завизжала, бурно поддерживая молодых музыкантов. Спички-щиколотки, крохотные ступни – в тяжеленных камелотах. Она отбивала ритм чеканистой дробью явно подбитых металлическими набойками каблуков – по-иному такой звук тарабанить невозможно.
Вадим, словно примагниченный, подошел ближе и вздрогнул, поймав полный ехидной усмешки взгляд барменши. Глаза ее под рваной челкой были зелеными, из-за освещения порой создавалось впечатление, будто они светились. Это он разглядел, когда она, подставляя ему заказанный бокал Джека Дениэлса, вдруг резко подалась вперед и схватила его за подбородок. На ладони мелькнула татуировка в виде ярко-красных губ.
– А ты хорошенький, – сказала она и шумно, взасос поцеловала.
Вадим оторопел от неожиданности. Облизнулся, собирая отпечатавшийся химозно-вишневый вкус липкого блеска, запил вискарем.
– За счет заведения, – щедро разливая два шота текилы, приговаривала девчонка. Текила перелилась за краешек, смыла соленую каемку. Глянцево блестела долька лайма. – Давай со мной… На счет два. Раз… два!
Они одновременно опрокинули в себя шоты. Девчонка довольно расхохоталась, пока Вадим, переводил дух. С виду тоненькая девчонка, но даже не моргнула, и уже отвлеклась на чей-то вопрос:
– “Текилу санрайз”? Да без проблем! Что?! Два “Секса на пляже"?! Сейчас! Да щас секунду, че орешь, все слышу!
Она проносилась ураганным вихрем, сверкая улыбкой, не забывая как следует поддавать воздуху над головой вздернутым кулачком. Улыбка ее была славная, с милой щербинкой между передних будто сахарных зубиков. Она жмурилась от удовольствия, подвывая новой дерзкой песне. Челка, падающая ей на лицо, стала совсем мокрой. Она украдкой втянула косячок, поймала взгляд Вадима, улыбнулась широко, блуждающе, как озорной мальчишка, впервые поймавший рыбу на удочку.
Вадим неуверенно оглянулся, поискал глазами одногруппников, нашел друга-соседа Олежку в компании куража и девчонок и, успокоенный, повернулся обратно.
Музыка грохотала, била по ушам, но уже не так заметно, как это было при входе. Вадима развезло – от выпитого и внимания барменши. Такой удивительной, непохожей на других. Мелькали ее растопыренные уши: одно – в завитке мудреной серьги, второе – усеянное гвоздиками и колечками. Она говорила что-то бессвязное жарким шепотом, едва не утыкаясь носом-кнопкой ему в щеку. Вадим разглядывал маленький стаканчик с зеленоватой жидкостью на свету.
– Наша зеленая фея*, – хихикнула она. – Нравится? Ну!
Вадим послушно выпил и долго дышал, приходя в себя, нюхал все, что она ему, хохоча, подсовывала, и со всем соглашался. Да, нравится, да, хочет – ну как можно ее, такую славную, не хотеть? – да, будет он все, лишь бы она не уходила сейчас никуда. Она кричала кому-то, клянчила ее подменить, держала его за колено, выше, за бедро своей пылающей рукой. Вадим сел ровно-ровно, прямо. От нее пахло полынной горечью медовой настойки, хмельной жар кружил голову. Она потиралась, ластилась о него так, что становилось дурно от разлитого внутри приятного чувства. А оно все разгоралось, словно подожженное спичкой вино в разбитой на полу деревянной бочке. Вадим целовал жадно, грубовато и неуклюже, должно быть, смешно, она постоянно смеялась, если ее губы не были чем-то заняты – сигаретой, выпивкой, криками, горячим шепотом о какой-то зеленой фее, и как она ему понравится. Вадим пытался ласкать в ответ, но куда там! Девчонка постоянно струилась из ладоней, будто мягкий хорек – вот сейчас она прямо под пальцами, а в следующую секунду на другом конце барной стойки, и через миг снова тут, встряхивает короткими влажными волосами, блестит ведьмовскими глазами в подводке переливающихся серых теней.
Вадим плохо помнил, как они очутились в кладовке бара, миновав невысокую лестницу, ведущую вниз. В таком месте он еще ни разу не был. Хаотичными рядами стояли ящики с продуктами, упаковки с соками, высились хлипкие с виду стеллажи с запасами спиртного, шумел в углу генератор, глухими басами и вибрацией доносился шум с основного зала, а тут они – запыхавшиеся, ненасытные. Вадима несло на волнах удовольствия, от которого кайфово поджимались пальцы на ногах да вставали дыбом волосы на затылке. На завтрашний день было плевать, главное – сейчас.
Он не переставая водил ладонями, пальцами по ее волосам. Она смеялась, чувствительно кусала его за шею. Он глядел мимо нее, в полуоткрытую дверь на другом конце кладовки, и не помнил, была она открыта в тот момент, как они зашли сюда, или нет. Да какая разница?! Кто о таком вообще думает, когда соблазнительная девчонка, игриво улыбаясь, приспускает чужие штаны, вмиг ставшие нестерпимо тесными?!
– Если ты хотя бы пикнешь или дернешься, твоему дружочку конец, – влажно прошептала эта неземная нимфа. Рука ее замерла на стратегическом месте. Рука – с раскрытым в центре ладони зубастым ртом.
Разом вспотев и протрезвев, Вадим попытался высвободиться, но сжавшиеся зубы мгновенно охладили его пыл.
– Ты… ну, ты… – попытался он договориться. – Это… давай, того…
– Ну что же ты, – игриво улыбнулась мелкая сучка и провела второй точно такой же зубастой ладонью по его щеке. Зубы клацнули, смыкаясь на кончике его носа, и разжались. Напоследок облизнул язык. – Что? Ну скажи! А то ишь, какой борзый был!
Вадим промолчал, едва дыша, потому что зубы сжимались на малейшее движение. Наверху продолжали шуметь басы, орали что-то музыканты, а здесь, в затхлом душном подвале он был один – в компании этой больной на голову мутантки.
Девчонка заливисто рассмеялась.
– Да шучу, шучу я! Это всего лишь подстраховка, чтобы ты не убежал! Ты ведь не такой, как все? Ты ведь не убежишь? Нет? Но я все равно подстрахую, для твоей же пользы.
Полуоткрытая дверь на противоположной стене скрипнула. Обведенными мелом тенями появились три фигуры, такие тощие, что походили на скелеты, обтянутые кожей и облаченные в одежду, свисающую как с вешалок. В эфемерных переливах тусклой лампы их кожа казалась нечеловечески зеленой. Зубы сверкали острыми кромками, скулы будто вырезали бритвой.
– Ты нам подходишь, – нежным шипящим звуком выдохнул светловолосый парень, с глубоко запавшими зелеными огнями на месте глаз.
А потом открыл рот, оставив нижнюю челюсть неподвижной и резко запрокинув голову. Уголки его губ разорвались, и изнутри, в кровавое месиво пространства, выползла крупная зеленая моль.
– Ты нам подходишь! – истошным писком повторила она, будто вкручивая шурупы ультразвука в голову Вадима.
Сучка, заманившая его в западню, отодвинулась, продолжая скалиться – зубы ее были кривые, щербатые, почему вообще он думал, что у нее божественная улыбка?! – и две вторые фигуры, оказавшиеся девушками, крепко схватили его с двух сторон. Их зубастые ладони впились в его плечи. Вадим задергался с удивившей его самого силой, лягнул парня с разверзнутой головой в живот, отчего тот упал, а моль суматошно залетала по комнатушке, рассыпая вокруг себя зеленую пыльцу и вереща без остановки.
Вадим рванул что было мочи. Пнул, не глядя, по фигуре справа, вмазал подскочившей к нему обманщице кулаком по лицу, чувствуя, как что-то хрустит под костяшками пальцев, как летят на него брызги неожиданно ледяной крови, как она, они все ослепительно тонко визжат, визжат, визжат – и этот невыносимый звук был подобен скрипу ножа по стеклу где-то в мозжечке.
Вадим побежал к выходу, спотыкаясь и судорожно застегивая еле натянутые штаны и громко крича. По большей части, чтобы перебить этот звук, чем дозваться до помощи – утробные басы «The One to Survive» долбились в мозг даже здесь, что уж там говорить о тех, кто находился наверху. Но он хорошо знал эту песню, и она уже перевалила за кульминацию и вот-вот должна была закончиться, и тогда…
Десять ступенек вверх. На шестой его схватили за лодыжку и стащили вниз. Не удержавшись, он больно стукнулся коленями и лбом о ступеньку, прикусил язык, во рту хлынула кровь. Вадим брыкался, кусался, не прекращая орать, а над ним, вокруг него шорохом тысячи страниц нарастало трепыхание тонких крылышек. Снова схватившие его зубы, по ощущениям, впились аж в кости. Лживая дрянь щерилась сквозь черные провалы на месте передних зубов. Черная в полутьме кровь, стекавшая по подбородку, создавала впечатление, будто Вадим ударом снес ей нижнюю челюсть.
Его заставили открыть рот, зафиксировали голову. Он мычал, пытаясь сопротивляться.
Зажглись зеленые огни. Рой мотыльков надвигался на него. В центре их, подобно матке улья, находилась крупная антропоморфная зеленая моль. С ее ветхих полуистлевших крылышек и облезлых волос гнилостной трухой сыпалась пыль, рот на маленьком круглом личике что-то застрекотал. Она села ему на губы, крохотные лапки защекотали его язык, пушистые крылышки задевали небо, когда она пролезала в его рот. Вадима тошнило, но он не мог сжать челюсть, чтобы прикончить эту тварь, и вырваться тоже не мог. Моль царапала верхнее небо и куда-то карабкалась и продолжала повизгивать и стрекотать, и мерзкие звуки эти вонзались прямо ему в мозг.
Вадим судорожно вскочил, обнаруживая себя на колючем от крошек сухариков диване. Храпящий Олежка в кожанке и трусах лежал сбоку и обнимал пустую бутылку. Вадим едва не расплакался от облегчения. Даже приступ похмелья и ломоту во всем теле воспринял с огромной радостью и энтузиазмом. Неровным шагом побрел на кухню в поисках воды, то и дело напарываясь бедром и мизинцем о предметы быта – и даже боль была приятна и… Он медленно оглядел себя – те места, куда впились зубы кровожадных тварей из сна. Страшные багровые синяки, царапины, ссадины… Холодея, он добрел до кухни и жадно выхлебал воды прямо из-под крана. Снова оглядел неприглядное зрелище, которое представляла его кожа.
Надо обработать, мало ли чем больны эти бешеные… Учитывая, что шрамы были вполне реальны, значит, реальной была и та зеленая моль, которая пролезла ему в рот… Вадим выблевал воду, которую выпил, себе под ноги.
Что, блин, теперь делать?! Вдруг эта тварь по-прежнему сидит у него в глотке?! Как понять вообще?
Едва не натыкаясь о стены, он вывалился в прихожую, где у вешалки висело большое в рост зеркало. Обалдел еще раз от своего внешнего вида, разинул рот и попытался высмотреть там зеленую тварь, да вот только было недостаточно светло, а треклятая лампочка снова перегорела. Он поплелся в ванную – помимо яркого освещения там было небольшое зеркало. Обляпанное засохшими брызгами пенки для бритья и зубной пасты, оно во всей красе показало Вадиму помятую физиономию с темными кругами под воспаленными глазами и шишкой на лбу. Он разинул рот и попытался что-нибудь разглядеть, но, помимо зеленоватого налета на языке, все было как обычно.
Надо… надо последовательно все. Если эта штука сидит в его глотке, самому ее не достать, надо сходить к врачу, а там… там… Вадим шмыгнул носом, приказал себе не ныть. Сейчас, только обработает свои боевые шрамы и пойдет в поликлинику… Резкая боль омерзительным звоном прошила его голову. Он рухнул на колени, а в следующий миг – обнаружил себя на кухне у открытого морозильника, обгладывающим замороженные куриные ножки. Зубы ныли со страшной силой, онемевший от холода язык еле ворочался во рту. По коже будто теркой провели. Он вскочил, роняя лоток с ножками. Те разлетелись по полу, подкатились к ногам вылезшего понурого Олежки. Его опухшее лицо с щелочками вместо глаз медленно вытянулось, даже глаза стало видно. Он хохотнул и почти с восхищением сказал:
– Ну и тигрицу ты отхватил!
Вадим непонимающе посмотрел на него.
– Вот это страстная натура, я понимаю, – продолжал веселиться Олежка, припадая к живительному крану с водой.
Довольный жизнью Олежка, здоровый, ничем таким не зараженный, с босыми ногами, в трусах и кожанке на голое тело. От зависти и несправедливости у Вадима вновь закипели слезы.
А все из-за этой «тигрицы», будь она неладна!
– Номерочек хоть взял? – утолив жажду, поинтересовался Олежка, с интересом разглядывая его боевые отметины. – Обалдеть коготочки, давай хлоргексидином, мало ли, какая зараза…
Вадим вдруг расхохотался, аж согнувшись – ничего не знающий Олежка выбил одиннадцать из десяти. Тело против таких резких движений запротестовало. Внутри, в костях, поселился непрекращающийся зуд.
В следующий миг Вадим обнаружил, что душит своего друга на полу, взгромоздившись ему на живот.
– Пусти, придурок, – хрипел Олежка, слабо пиная его коленями и цепляясь за предплечья.
Вадим с трудом разжал крепко скрюченные, неожиданно сильные пальцы.
– Ты совсем, что ли?! – Олежка закашлялся. – Ну ты чего из-за бабы-то?!
Вадим сполз с него на пол, с трудом сдерживая рвущуюся панику.
Эта тварь внутри управляла им. Сколько раз еще он будет вот так отключаться и творить всякую дичь? Сначала замороженная курица, теперь Олежка…
От голода резало в желудке.
Олежка, поморщившись, потер садненную шею, размазывая кровь, выступившую из царапин. Выругался.
“Это я, что ли, его ногтями так?..” – Вадим посмотрел на свои руки и увидел на ладонях – выступающие крохотные белые камешки со следами крови. Сморщенная складчатая кожа, если приглядеться, походила на очертания губ… Вадим сжал кулаки. Разжал. Видение не исчезло, ладонь зудела, как и все тело. Он посмотрел на Олежку и, не узнавая свой голос, спросил:
– Отвезешь меня во вчерашний бар?
Олежка с непередаваемым отвращением уставился на него в ответ.
– Ты меня только что чуть не придушил – и хочешь, чтобы я отвез тебя? Ну ты и наглец! Эта баба, видимо, и впрямь заразила тебя бешенством.
“Ты даже не представляешь, насколько прав”, – подумал Вадим.
– Ну так что?
Олежек прищурился.
– Такси возьми, а? Езжай на автобусе, сходи пешком, блин.
Вадим задумался, моргнул – и обнаружил себя ползающим по полу, подбирающим мокрые твердые куриные ножки. Олежка с опаской смотрел на него с дверного проема. Вадим выронил изо рта мерзкое сырое мясо, содрогнулся. Его чуть не стошнило.
Ошарашенный Олежка грязно выругался.
– Нет, давай без меня! Сам приберись, я с таким дел не имею! Совсем чокнулся! – воскликнул он и громко хлопнул дверью ванной.
Вадим налил воды в кастрюлю, плюхнул туда куриные ножки, здраво рассудив, что раз уж так хочется съесть мяса, то пусть оно будет куриным и вареным.
Она передавала заказ симпатичным официанткам в крохотных юбчонках, горланила-подпевала группе на сцене и, в конце концов, вскарабкалась на барную стойку, приложилась к золотистой бутылке светлого рома и, отбивая такт ногой, завизжала, бурно поддерживая молодых музыкантов. Спички-щиколотки, крохотные ступни – в тяжеленных камелотах. Она отбивала ритм чеканистой дробью явно подбитых металлическими набойками каблуков – по-иному такой звук тарабанить невозможно.
Вадим, словно примагниченный, подошел ближе и вздрогнул, поймав полный ехидной усмешки взгляд барменши. Глаза ее под рваной челкой были зелеными, из-за освещения порой создавалось впечатление, будто они светились. Это он разглядел, когда она, подставляя ему заказанный бокал Джека Дениэлса, вдруг резко подалась вперед и схватила его за подбородок. На ладони мелькнула татуировка в виде ярко-красных губ.
– А ты хорошенький, – сказала она и шумно, взасос поцеловала.
Вадим оторопел от неожиданности. Облизнулся, собирая отпечатавшийся химозно-вишневый вкус липкого блеска, запил вискарем.
– За счет заведения, – щедро разливая два шота текилы, приговаривала девчонка. Текила перелилась за краешек, смыла соленую каемку. Глянцево блестела долька лайма. – Давай со мной… На счет два. Раз… два!
Они одновременно опрокинули в себя шоты. Девчонка довольно расхохоталась, пока Вадим, переводил дух. С виду тоненькая девчонка, но даже не моргнула, и уже отвлеклась на чей-то вопрос:
– “Текилу санрайз”? Да без проблем! Что?! Два “Секса на пляже"?! Сейчас! Да щас секунду, че орешь, все слышу!
Она проносилась ураганным вихрем, сверкая улыбкой, не забывая как следует поддавать воздуху над головой вздернутым кулачком. Улыбка ее была славная, с милой щербинкой между передних будто сахарных зубиков. Она жмурилась от удовольствия, подвывая новой дерзкой песне. Челка, падающая ей на лицо, стала совсем мокрой. Она украдкой втянула косячок, поймала взгляд Вадима, улыбнулась широко, блуждающе, как озорной мальчишка, впервые поймавший рыбу на удочку.
Вадим неуверенно оглянулся, поискал глазами одногруппников, нашел друга-соседа Олежку в компании куража и девчонок и, успокоенный, повернулся обратно.
Музыка грохотала, била по ушам, но уже не так заметно, как это было при входе. Вадима развезло – от выпитого и внимания барменши. Такой удивительной, непохожей на других. Мелькали ее растопыренные уши: одно – в завитке мудреной серьги, второе – усеянное гвоздиками и колечками. Она говорила что-то бессвязное жарким шепотом, едва не утыкаясь носом-кнопкой ему в щеку. Вадим разглядывал маленький стаканчик с зеленоватой жидкостью на свету.
– Наша зеленая фея*, – хихикнула она. – Нравится? Ну!
Вадим послушно выпил и долго дышал, приходя в себя, нюхал все, что она ему, хохоча, подсовывала, и со всем соглашался. Да, нравится, да, хочет – ну как можно ее, такую славную, не хотеть? – да, будет он все, лишь бы она не уходила сейчас никуда. Она кричала кому-то, клянчила ее подменить, держала его за колено, выше, за бедро своей пылающей рукой. Вадим сел ровно-ровно, прямо. От нее пахло полынной горечью медовой настойки, хмельной жар кружил голову. Она потиралась, ластилась о него так, что становилось дурно от разлитого внутри приятного чувства. А оно все разгоралось, словно подожженное спичкой вино в разбитой на полу деревянной бочке. Вадим целовал жадно, грубовато и неуклюже, должно быть, смешно, она постоянно смеялась, если ее губы не были чем-то заняты – сигаретой, выпивкой, криками, горячим шепотом о какой-то зеленой фее, и как она ему понравится. Вадим пытался ласкать в ответ, но куда там! Девчонка постоянно струилась из ладоней, будто мягкий хорек – вот сейчас она прямо под пальцами, а в следующую секунду на другом конце барной стойки, и через миг снова тут, встряхивает короткими влажными волосами, блестит ведьмовскими глазами в подводке переливающихся серых теней.
Вадим плохо помнил, как они очутились в кладовке бара, миновав невысокую лестницу, ведущую вниз. В таком месте он еще ни разу не был. Хаотичными рядами стояли ящики с продуктами, упаковки с соками, высились хлипкие с виду стеллажи с запасами спиртного, шумел в углу генератор, глухими басами и вибрацией доносился шум с основного зала, а тут они – запыхавшиеся, ненасытные. Вадима несло на волнах удовольствия, от которого кайфово поджимались пальцы на ногах да вставали дыбом волосы на затылке. На завтрашний день было плевать, главное – сейчас.
Он не переставая водил ладонями, пальцами по ее волосам. Она смеялась, чувствительно кусала его за шею. Он глядел мимо нее, в полуоткрытую дверь на другом конце кладовки, и не помнил, была она открыта в тот момент, как они зашли сюда, или нет. Да какая разница?! Кто о таком вообще думает, когда соблазнительная девчонка, игриво улыбаясь, приспускает чужие штаны, вмиг ставшие нестерпимо тесными?!
– Если ты хотя бы пикнешь или дернешься, твоему дружочку конец, – влажно прошептала эта неземная нимфа. Рука ее замерла на стратегическом месте. Рука – с раскрытым в центре ладони зубастым ртом.
Разом вспотев и протрезвев, Вадим попытался высвободиться, но сжавшиеся зубы мгновенно охладили его пыл.
– Ты… ну, ты… – попытался он договориться. – Это… давай, того…
– Ну что же ты, – игриво улыбнулась мелкая сучка и провела второй точно такой же зубастой ладонью по его щеке. Зубы клацнули, смыкаясь на кончике его носа, и разжались. Напоследок облизнул язык. – Что? Ну скажи! А то ишь, какой борзый был!
Вадим промолчал, едва дыша, потому что зубы сжимались на малейшее движение. Наверху продолжали шуметь басы, орали что-то музыканты, а здесь, в затхлом душном подвале он был один – в компании этой больной на голову мутантки.
Девчонка заливисто рассмеялась.
– Да шучу, шучу я! Это всего лишь подстраховка, чтобы ты не убежал! Ты ведь не такой, как все? Ты ведь не убежишь? Нет? Но я все равно подстрахую, для твоей же пользы.
Полуоткрытая дверь на противоположной стене скрипнула. Обведенными мелом тенями появились три фигуры, такие тощие, что походили на скелеты, обтянутые кожей и облаченные в одежду, свисающую как с вешалок. В эфемерных переливах тусклой лампы их кожа казалась нечеловечески зеленой. Зубы сверкали острыми кромками, скулы будто вырезали бритвой.
– Ты нам подходишь, – нежным шипящим звуком выдохнул светловолосый парень, с глубоко запавшими зелеными огнями на месте глаз.
А потом открыл рот, оставив нижнюю челюсть неподвижной и резко запрокинув голову. Уголки его губ разорвались, и изнутри, в кровавое месиво пространства, выползла крупная зеленая моль.
– Ты нам подходишь! – истошным писком повторила она, будто вкручивая шурупы ультразвука в голову Вадима.
Сучка, заманившая его в западню, отодвинулась, продолжая скалиться – зубы ее были кривые, щербатые, почему вообще он думал, что у нее божественная улыбка?! – и две вторые фигуры, оказавшиеся девушками, крепко схватили его с двух сторон. Их зубастые ладони впились в его плечи. Вадим задергался с удивившей его самого силой, лягнул парня с разверзнутой головой в живот, отчего тот упал, а моль суматошно залетала по комнатушке, рассыпая вокруг себя зеленую пыльцу и вереща без остановки.
Вадим рванул что было мочи. Пнул, не глядя, по фигуре справа, вмазал подскочившей к нему обманщице кулаком по лицу, чувствуя, как что-то хрустит под костяшками пальцев, как летят на него брызги неожиданно ледяной крови, как она, они все ослепительно тонко визжат, визжат, визжат – и этот невыносимый звук был подобен скрипу ножа по стеклу где-то в мозжечке.
Вадим побежал к выходу, спотыкаясь и судорожно застегивая еле натянутые штаны и громко крича. По большей части, чтобы перебить этот звук, чем дозваться до помощи – утробные басы «The One to Survive» долбились в мозг даже здесь, что уж там говорить о тех, кто находился наверху. Но он хорошо знал эту песню, и она уже перевалила за кульминацию и вот-вот должна была закончиться, и тогда…
Десять ступенек вверх. На шестой его схватили за лодыжку и стащили вниз. Не удержавшись, он больно стукнулся коленями и лбом о ступеньку, прикусил язык, во рту хлынула кровь. Вадим брыкался, кусался, не прекращая орать, а над ним, вокруг него шорохом тысячи страниц нарастало трепыхание тонких крылышек. Снова схватившие его зубы, по ощущениям, впились аж в кости. Лживая дрянь щерилась сквозь черные провалы на месте передних зубов. Черная в полутьме кровь, стекавшая по подбородку, создавала впечатление, будто Вадим ударом снес ей нижнюю челюсть.
Его заставили открыть рот, зафиксировали голову. Он мычал, пытаясь сопротивляться.
Зажглись зеленые огни. Рой мотыльков надвигался на него. В центре их, подобно матке улья, находилась крупная антропоморфная зеленая моль. С ее ветхих полуистлевших крылышек и облезлых волос гнилостной трухой сыпалась пыль, рот на маленьком круглом личике что-то застрекотал. Она села ему на губы, крохотные лапки защекотали его язык, пушистые крылышки задевали небо, когда она пролезала в его рот. Вадима тошнило, но он не мог сжать челюсть, чтобы прикончить эту тварь, и вырваться тоже не мог. Моль царапала верхнее небо и куда-то карабкалась и продолжала повизгивать и стрекотать, и мерзкие звуки эти вонзались прямо ему в мозг.
***
Вадим судорожно вскочил, обнаруживая себя на колючем от крошек сухариков диване. Храпящий Олежка в кожанке и трусах лежал сбоку и обнимал пустую бутылку. Вадим едва не расплакался от облегчения. Даже приступ похмелья и ломоту во всем теле воспринял с огромной радостью и энтузиазмом. Неровным шагом побрел на кухню в поисках воды, то и дело напарываясь бедром и мизинцем о предметы быта – и даже боль была приятна и… Он медленно оглядел себя – те места, куда впились зубы кровожадных тварей из сна. Страшные багровые синяки, царапины, ссадины… Холодея, он добрел до кухни и жадно выхлебал воды прямо из-под крана. Снова оглядел неприглядное зрелище, которое представляла его кожа.
Надо обработать, мало ли чем больны эти бешеные… Учитывая, что шрамы были вполне реальны, значит, реальной была и та зеленая моль, которая пролезла ему в рот… Вадим выблевал воду, которую выпил, себе под ноги.
Что, блин, теперь делать?! Вдруг эта тварь по-прежнему сидит у него в глотке?! Как понять вообще?
Едва не натыкаясь о стены, он вывалился в прихожую, где у вешалки висело большое в рост зеркало. Обалдел еще раз от своего внешнего вида, разинул рот и попытался высмотреть там зеленую тварь, да вот только было недостаточно светло, а треклятая лампочка снова перегорела. Он поплелся в ванную – помимо яркого освещения там было небольшое зеркало. Обляпанное засохшими брызгами пенки для бритья и зубной пасты, оно во всей красе показало Вадиму помятую физиономию с темными кругами под воспаленными глазами и шишкой на лбу. Он разинул рот и попытался что-нибудь разглядеть, но, помимо зеленоватого налета на языке, все было как обычно.
Надо… надо последовательно все. Если эта штука сидит в его глотке, самому ее не достать, надо сходить к врачу, а там… там… Вадим шмыгнул носом, приказал себе не ныть. Сейчас, только обработает свои боевые шрамы и пойдет в поликлинику… Резкая боль омерзительным звоном прошила его голову. Он рухнул на колени, а в следующий миг – обнаружил себя на кухне у открытого морозильника, обгладывающим замороженные куриные ножки. Зубы ныли со страшной силой, онемевший от холода язык еле ворочался во рту. По коже будто теркой провели. Он вскочил, роняя лоток с ножками. Те разлетелись по полу, подкатились к ногам вылезшего понурого Олежки. Его опухшее лицо с щелочками вместо глаз медленно вытянулось, даже глаза стало видно. Он хохотнул и почти с восхищением сказал:
– Ну и тигрицу ты отхватил!
Вадим непонимающе посмотрел на него.
– Вот это страстная натура, я понимаю, – продолжал веселиться Олежка, припадая к живительному крану с водой.
Довольный жизнью Олежка, здоровый, ничем таким не зараженный, с босыми ногами, в трусах и кожанке на голое тело. От зависти и несправедливости у Вадима вновь закипели слезы.
А все из-за этой «тигрицы», будь она неладна!
– Номерочек хоть взял? – утолив жажду, поинтересовался Олежка, с интересом разглядывая его боевые отметины. – Обалдеть коготочки, давай хлоргексидином, мало ли, какая зараза…
Вадим вдруг расхохотался, аж согнувшись – ничего не знающий Олежка выбил одиннадцать из десяти. Тело против таких резких движений запротестовало. Внутри, в костях, поселился непрекращающийся зуд.
В следующий миг Вадим обнаружил, что душит своего друга на полу, взгромоздившись ему на живот.
– Пусти, придурок, – хрипел Олежка, слабо пиная его коленями и цепляясь за предплечья.
Вадим с трудом разжал крепко скрюченные, неожиданно сильные пальцы.
– Ты совсем, что ли?! – Олежка закашлялся. – Ну ты чего из-за бабы-то?!
Вадим сполз с него на пол, с трудом сдерживая рвущуюся панику.
Эта тварь внутри управляла им. Сколько раз еще он будет вот так отключаться и творить всякую дичь? Сначала замороженная курица, теперь Олежка…
От голода резало в желудке.
Олежка, поморщившись, потер садненную шею, размазывая кровь, выступившую из царапин. Выругался.
“Это я, что ли, его ногтями так?..” – Вадим посмотрел на свои руки и увидел на ладонях – выступающие крохотные белые камешки со следами крови. Сморщенная складчатая кожа, если приглядеться, походила на очертания губ… Вадим сжал кулаки. Разжал. Видение не исчезло, ладонь зудела, как и все тело. Он посмотрел на Олежку и, не узнавая свой голос, спросил:
– Отвезешь меня во вчерашний бар?
Олежка с непередаваемым отвращением уставился на него в ответ.
– Ты меня только что чуть не придушил – и хочешь, чтобы я отвез тебя? Ну ты и наглец! Эта баба, видимо, и впрямь заразила тебя бешенством.
“Ты даже не представляешь, насколько прав”, – подумал Вадим.
– Ну так что?
Олежек прищурился.
– Такси возьми, а? Езжай на автобусе, сходи пешком, блин.
Вадим задумался, моргнул – и обнаружил себя ползающим по полу, подбирающим мокрые твердые куриные ножки. Олежка с опаской смотрел на него с дверного проема. Вадим выронил изо рта мерзкое сырое мясо, содрогнулся. Его чуть не стошнило.
Ошарашенный Олежка грязно выругался.
– Нет, давай без меня! Сам приберись, я с таким дел не имею! Совсем чокнулся! – воскликнул он и громко хлопнул дверью ванной.
Вадим налил воды в кастрюлю, плюхнул туда куриные ножки, здраво рассудив, что раз уж так хочется съесть мяса, то пусть оно будет куриным и вареным.
