Поговорил с девчатами из Воронежа, приехавшими специально в эту пору писать пейзажи города. Поднялся на скалу Петушок. Посидел в беседке, наслаждаясь видами, открывающимися со скалы: на федеральную трассу, по которой поток машин больше двигался на Север, напоминая о том, что курортный сезон закончен; на железную дорогу, по которой также можно было определить, что сезон отпусков прошёл ввиду того, что сезонные поезда отменили. Проводил взглядом набирающий высоту пассажирский самолёт. Солнце в эту пору было уже приятным. И в 11 часов утра ветерок был прохладным. Вокруг никого, ни души. Он сидел в беседке, и ему хотелось, чтобы ход его мыслей никем не нарушался.
А думал он о Камилле. Почему она не звонит вот уже 10 дней? Не оставила записки в почтовом ящике? Он звонил Дильнаре, но и она ничего не знала о Камилле. Говорила, что в последний раз, когда разговаривала с ней, у неё был странный голос. И что она, Дильнара, подумала, что Эдгар снова уделяет ей мало времени. Дильнара говорила ещё о том, что вроде слышала голос отца Камиллы в комнате и это было после отъезда Эдгара. Эдгар перебирал в памяти все события, которые произошли в этом месяце. И не находил особых причин тому, чтобы Камилла могла с ним так поступить. Да, он не звонил ей неделю. Он был у поэта Геннадия Дементьева в Волгограде и предупреждал её, что уезжает дописывать с Дементьевым книгу о композиторе Бабкине. Работа так увлекла его, Дементьев знакомил Эдгара с поэтами Волгограда, и Эдгар забывал о том, что Камилла просила (очень просила!) его, звонить ей каждый вечер. Особенно на ночь, потому что её в последнее время ночи сильно пугали, и она, в основном в это время, писала картины или эскизы новых картин. И боялась оставаться одна. Но как назло, Эдгар оставил телефон на даче у Дементьева…
- Странно всё это – её исчезновение. На Камиллу это не похоже, - думал Эдгар.
Тут он решил позвонить Дильнаре. Набрал номер её сотового по записной книжке, которую он оставил дома, уезжая в Волгоград.
- Алло! – послышался голос в трубке.
- Дильнара, это Эдгар. Надеюсь, у тебя всё хорошо?
- Да, вроде так. Пишу кандидатскую.
- Молодец! Ты творческий человек. Дильнара, от Камиллы не было звонков?
- Нет, – ответила удивлённо Дильнара, - я думала, вы уже нашли друг друга. Вчера ночью я приехала из Татарстана. Ездили с семьёй в гости. Ты всё равно не дозвонился бы до меня. Десять дней мы были в гостях у родственников. Так вы?..
- Если бы. Она не звонит. Дома не бывает, и мне всякая дребедень в голову лезет. Понимаешь? Машина стоит во дворе. Что могло произойти? Меня это уже пугает. Я звонил знакомым врачам в морг, в полицию позвонил. Мне ответили, что нужно заявление от родственников. Тогда они подключатся. Что делать?
- Меня это тоже начинает пугать. Но знаешь… – Дильнара хотела что-то сказать важное, но Эдгар перебил её.
- Тебе не кажется, Дильнара, что отец мог забрать её в Москву без её воли? Просто мог неожиданно приехать, поставить вопрос ребром и увезти…
- Не думаю. Они ладили между собой и никогда не ругались. Мой отец работал с её отцом и говорил мне, хоть он и жёстких нравов человек, и порой суровый, мог уволить человека без объяснений, но по отношению к Камилле...
- Что?
- Все знали, что ради дочери он пойдёт на всё. Его любовь к ней была настоящей, отцовской. Он печётся о её судьбе. У него большие планы на дочь. Хоть и говорили про него всякое рабочие и подчинённые: что, мол, не человек – деспот, да ещё замешан в каких-то делах. Добывают всё-таки, Эдгар, не соль, а золото. Но все знали и про то, что дома Пётр Серафимович был другим человеком.
- Замешан, говоришь? - удивился Эдгар.
- Что-то в этом роде, Эдгар, но я не интересовалась, да и не надо мне это. Ведь мы с Камиллой – подруги, - как-то странно ответила Дильнара.
- А не могло это сказаться как-то на неожиданном исчезновении Камиллы? Вдруг он что-то там натворил? Или передел собственности, или ещё какие разборки. Вот он и спрятал Камиллу из-за возможного похищения.
- Ну, Эдгар! Ты прямо целый детектив придумал! Да всё будет в порядке. То, что ты говоришь, предполагаешь, может вряд ли произойти. Да и сейчас на улице и в наших головах не 90-е годы! Найдётся, появится. Может, к матери улетела или к отцу. Позвонит. А тебе не звонит, мне кажется, потому, что ты часто забывал про неё именно в тот момент, когда ей больше всего нужна была поддержка, мужское плечо. Ты уж не обижайся! Но вы, сам знаешь, иногда ссорились именно из-за того, что ты неожиданно пропадал. Вот она решила, возможно, проучить тебя. Чтобы ты испытал, какого это – ждать телефонного звонка от любимого.
- Если так, то ты меня успокоила. А то сижу здесь, на скале Петушок, в беседке, и чёрные мысли лезут в голову.
- Так ты на скале? Здорово! Я тоже люблю осенью побродить в Дантовом ущелье. Там хорошо думается. Эдгар, можно я задам тебе вопрос? Может, это и не моё дело, - тихо спросила подруга Камиллы.
- Да, Дильнара, конечно! – настороженно ответил Эдгар.
- Ты любишь Камиллу? Ты по-настоящему любишь её? Ты жить без неё не можешь?
- Люблю! И с каждым днём, особенно сейчас, когда она исчезла таинственным образом, я понимаю это и сильно чувствую. И чувства мои становятся всё глубже и глубже. Простить себе не могу… Она ведь просила звонить ей! Просила. В последнее время, примерно месяц, два назад, она, как мне показалось, изменилась. На душе у неё было неспокойно. И блеск в её глазах пропал. Часто, когда мы находились вдвоём в её спальне, она не радовалась, как обычно, ты понимаешь, Дильнара, о чём я? А уходила в себя. Этих перемен я не мог не заметить. Ах, как я виню себя за то, что целую неделю не звонил ей! Как ненавижу себя за это! Как я мог так поступить, Дильнара?
- Когда счастье рядом, под боком, нам, Эдгар, кажется, что так будет всегда. И мы порой не замечаем, что начинается что-то не так… Пропускаем это мимо души. Не чувствуем этой приближающейся беды, так как нам сейчас хорошо. И пропускаем мимо ушей то, что говорит любимый человек, как бы намекая, что он что-то предчувствует, что должно что-то произойти. Но мы глухи! И только потом вспоминается всё, когда это предчувствие в силу каких-то роковых причин случится, о чём они нам намекали и хотели, чтобы мы не сводили это к известной строке Цветаевой: «Всё перемелется, станет мукою…», а приняли участие, насторожились, поговорили вместе об этих предчувствиях, страхе. Но мы... Наши любимые взывают к нам, как цветы, которые засыхают, и им нужна вода, а мы глухи. Может, и Камилла что-то не могла тебе сказать по каким-то причинам, открыться до конца, поведать о своих внутренних переменах, предчувствиях...
- Ты права, Дильнара. Тысячу раз права! Виноват по всем статьям. Мой бездушный эгоизм, порой, нет-нет, да проявит себя. Даже мать частенько мне говорит, и раньше говорила, что я – типичный эгоист. Но мне не кажется, что по отношению к Камилле я проявлял это грубое чувство. И она решила... Скорее у неё были какие-то тайны, на которые мне намекал её отец.
- Да, Эдгар! Нам часто не кажется плохим то, что мы совершаем по отношению к любимым. Многое они нам прощают, но я знаю одно: Камилла любит тебя, Эдгар. И любит, какой-то необыкновенной любовью, не земной. Я даже, прости меня, Эдгар, раз у нас разговор по душам, говорила ей: «Камилла, такой любви не бывает. Что ты себе насочиняла?» Всё время о тебе, о тебе… Хотя начинали разговор с другого – о нашем детстве в Магадане. О чём бы мы ни начинали говорить, она «съезжает» в твою сторону.
- Дильнара! Спасибо. Ты настоящая подруга и друг.
Отключив телефон, Эдгар сидел в беседке и думал о том, что ему сообщила или поведала, или рассказала, или добавила, или намекнула об исчезновении Камиллы Дильнара. Но он не мог найти ответа, кроме одного: он заставил Камиллу страдать целую неделю. Это божественное существо, эту глубокую и зрелую не по годам натуру, художницу, интеллектуального человека - доброго и отзывчивого, человека будущего. «Виноват по всем статьям» – такой диагноз поставил своим чувствам Эдгар.
- Какой дурак! Редчайший экземпляр! Бесчувственный чурбан! – разговаривал он сам с собой. – Какой ком к горлу подкатил. Никогда не чувствовал раньше такого. Вот почему говорят «камень на душе», а я ещё смеялся: как можно ощутить камень на душе или в душе? Да, это так. Правильно говорят. Чем бы это ни было, но чувство вины такое состояние души обостряет. И чем же его разбить? Этот камень. Сколько раз я подвергал этому чувству Камиллу! Сколько раз она переживала это чувство! Разве она заслуживает этого?
Эдгар почувствовал на своих глазах слёзы. Слёзы, очищающие душу. Слёзы вины перед другим, более чистым человеком, чистым душой, сердцем, своей любовью. Таких слёз нельзя стесняться, нельзя останавливать их. «Пусть видит весь мир», - произнёс Эдгар.
- Дяденька! Вы почему плачете? Вы что-то потеряли? – спросила невесть откуда взявшаяся девочка лет семи.
- Света, ты где? Вот я тебе покажу! – кричала взволнованная мамаша.
- Нет, Света! Это во мне что-то рождается или что-то возрождается скорее. Когда вырастешь – поймёшь.
Эдгар взял девочку за руку, чтобы она не юркнула между перегородок и не упала со скалы.
- Света! Вот ты где! Почему ты не слушаешь маму?
- Вот она! Держите крепче. Здесь высоко.
- Спасибо Вам! – поблагодарила Эдгара мать девочки. – Вы плачете? Что-то случилось? Вам чем-то помочь?
- Нет. Не беспокойтесь, - ответил Эдгар, - спасибо за внимание. Это слёзы... Это плачет моя душа. Она виновата перед другой душой - более чистой и светлой.
- Вы странный какой-то. Ну, всё равно спасибо, что Свету поймали.
- До свидания! – кивнул головой Эдгар.
* * *
ЭДГАР СПУСКАЛСЯ СО СКАЛЫ ПЕТУШОК по тропинке, ведущей к часовне.
«Пойду, - думал он, - поставлю свечу. И хоть я деист,а мы церквей не признаём, обращаемся к Богу без посредников, зайду и поставлю свечку. Зажгу… Многие люди на земле так делают. Может, легче станет. И Камилла позвонит. Даст о себе знать. Ведь и наша любовь, как яркое пламя свечи, зародилось, словно наши фитиля судьбы подожгла какая-то неведомая сила, которая соединила нас. Интересно, как долго будет гореть наша любовь? Надо выбрать свечу подлиннее. Вот так и приходят к Богу! – подумал Эдгар, - через пламя. Попросят – и вдруг просьба выполнится. И люди уже без капельки сомнения начинают приходить и разговаривать с Создателем в церкви, которую раньше обходили стороной. Покрестятся. Наденут на шею крестик и становятся христианами. Да каких только совпадений не бывает в жизни! А может, это не совпадение?» – шёл и рассуждал он.
* * *
ОН ПОДОШЁЛ К ЧАСОВНЕ. Постоял. Помялся, словно герой своего стихотворения «Поэт и Божий храм», который стоял и раздумывал – зайти ему в церковь или нет, но, в конечном счёте, так и не вошёл. Эдгар посмотрел внутрь часовни, которая находилась у подножья Дантова ущелья, увидел, что там немного людно, и всё же вошёл, заметив одобрительную улыбку служительницы часовни, которая, видимо, заметила его нерешительность. Купил длинную свечу. Подошёл к тому месту, куда их ставят, запалил свечу от другой свечи и, найдя свободное для свечи место, поставил в лунку со словами: «Камилла, дай о себе знать. Где ты? И прости меня, эгоиста и слепца».
После этих слов он вышел из часовни и направился в сторону набережной, где обычно по вечерам прогуливаются среди многочисленных деревьев отдыхающие, приезжающие в город-курорт со всех уголков России поправить своё здоровье.
Он выбрал свободную скамейку поближе к воде и сел на неё. Рядом никого не было. Он сидел и думал о Камилле. Вспоминал, как всё начиналось. Как ему было легко с ней. Её картины – картины профессионала без сомнения. В живописи, за три года их знакомства, она преуспела. Картины раскупались. Хорошие рецензии в газетах после каждой выставки говорили о новом направлении в её живописи. Писали о её индивидуальности и сюжетах, темах. Большинство её картин написано с моих стихов. Особенно мне нравились «Два ангела» и «Поэт и Призрак»… Другие тоже. И как она догадалась, кто ей подсказал, что надо писать картины со стихов? Стихов, где есть сюжеты, образы, характеры. «Ведь за много веков, - как говорила Камилла, - художники сильных эпох посвятили свои полотна библейским героям и притчам, греческой мифологии и римской, а вот современных поэтов, вернее образы, которые они создают в своих стихах, современные художники то ли не видят, что из них может получиться хорошая картина, то ли кроме пейзажей и натюрмортов писать ничего не могут», - вспомнил Эдгар слова любимой.
Эдгар улыбнулся и подумал: "Возможно, Камилла прочитала в биографической повести об Эдгаре Алане По, что на его классическое произведение «Ворон» французский художник Клод Моне написал картину. И некоторые художники в других странах тоже писали «Ворона». Возможно, мимо Камиллы это не прошло. Мы говорили с ней об этом. И она почувствовала свою тему. Как это правильно и редко в наши дни – почувствовать свою тему, которая позволит проявиться твоей индивидуальности. Что может быть главнее в искусстве, чем индивидуальность? Браво, Камилла! Это новое искусство. Всегда писали на стихи только музыку, и получались песни. Теперь вот пишут на стихи и картины. И это только начало".
Так он и просидел у речки ещё два часа. Он посмотрел на часы, было 12 часов дня. Полдень.
* * *
ОН УЖЕ ХОТЕЛ УХОДИТЬ, но раздался звонок.
- Кто это может быть? – рассуждал он вслух. – Ах, наверно, брат Юра, я же должен в 12 часов быть дома. Он будет меня ждать. Мы собрались ехать в Краснодар по моим делам. Сейчас станет кричать и возмущаться, - произнёс в слух Эдгар.
(Звонок вернул его в реальную жизнь).
- Странный звонок, - подумал Эдгар, - словно звонят по международной линии.
Он посмотрел на высвеченный на табло телефона номер и понял, что это так.
- Наверное, Нина из Страсбурга, - подумал Эдгар. Ему сейчас не хотелось говорить ни с кем, но надо ответить.
- Да! Кто это? – ответил Эдгар.
После небольшой паузы раздался щелчок и голос.
- Эдгар! Любимый! Это я, Камилла! Как ты там?.. Какая погода над Кубанью?
- Камилла! – вставая со скамейки и прижимая трубку телефона к уху, при этом отходя ближе к кустам, чтобы никто не мешал их разговору, которого он так ждал, ответил Эдгар.
- Любовь моя! Где ты? Судя по номеру, ты за пределами страны?
- Да, мой милый. Я в Швейцарии.
- В Швейцарии? Почему ты не предупредила меня, что поедешь на отдых в Швейцарию? Ну и пытку ты придумала для меня, Камилла. Я уже звонил в полицию, в ГИБДД, в больницы, в морг…
- Эдгар, Эдгар! – останавливала его Камилла.
Но Эдгар ничего не слышал и хотел всё сразу сказать Камилле: и о том, как он её любит; и о том, что они поженятся, если она того пожелает; и о том, что он эгоист и себялюбец. Он всё говорил, говорил и оправдывался, хотел выпустить наружу всё то, что накопилось в его душе за эти последние недели, дни, которые он запомнит на всю жизнь,- навсегда! Дни, принесшие ему столько страданий и боли.
- Прости меня, Камилла, - продолжал он, - я всё исправлю. Я перееду к тебе. Мы будем жить вместе, и никто никогда не разлучит нас, любовь моя. Никто, никогда! Я обещаю тебе это.
А думал он о Камилле. Почему она не звонит вот уже 10 дней? Не оставила записки в почтовом ящике? Он звонил Дильнаре, но и она ничего не знала о Камилле. Говорила, что в последний раз, когда разговаривала с ней, у неё был странный голос. И что она, Дильнара, подумала, что Эдгар снова уделяет ей мало времени. Дильнара говорила ещё о том, что вроде слышала голос отца Камиллы в комнате и это было после отъезда Эдгара. Эдгар перебирал в памяти все события, которые произошли в этом месяце. И не находил особых причин тому, чтобы Камилла могла с ним так поступить. Да, он не звонил ей неделю. Он был у поэта Геннадия Дементьева в Волгограде и предупреждал её, что уезжает дописывать с Дементьевым книгу о композиторе Бабкине. Работа так увлекла его, Дементьев знакомил Эдгара с поэтами Волгограда, и Эдгар забывал о том, что Камилла просила (очень просила!) его, звонить ей каждый вечер. Особенно на ночь, потому что её в последнее время ночи сильно пугали, и она, в основном в это время, писала картины или эскизы новых картин. И боялась оставаться одна. Но как назло, Эдгар оставил телефон на даче у Дементьева…
- Странно всё это – её исчезновение. На Камиллу это не похоже, - думал Эдгар.
Тут он решил позвонить Дильнаре. Набрал номер её сотового по записной книжке, которую он оставил дома, уезжая в Волгоград.
- Алло! – послышался голос в трубке.
- Дильнара, это Эдгар. Надеюсь, у тебя всё хорошо?
- Да, вроде так. Пишу кандидатскую.
- Молодец! Ты творческий человек. Дильнара, от Камиллы не было звонков?
- Нет, – ответила удивлённо Дильнара, - я думала, вы уже нашли друг друга. Вчера ночью я приехала из Татарстана. Ездили с семьёй в гости. Ты всё равно не дозвонился бы до меня. Десять дней мы были в гостях у родственников. Так вы?..
- Если бы. Она не звонит. Дома не бывает, и мне всякая дребедень в голову лезет. Понимаешь? Машина стоит во дворе. Что могло произойти? Меня это уже пугает. Я звонил знакомым врачам в морг, в полицию позвонил. Мне ответили, что нужно заявление от родственников. Тогда они подключатся. Что делать?
- Меня это тоже начинает пугать. Но знаешь… – Дильнара хотела что-то сказать важное, но Эдгар перебил её.
- Тебе не кажется, Дильнара, что отец мог забрать её в Москву без её воли? Просто мог неожиданно приехать, поставить вопрос ребром и увезти…
- Не думаю. Они ладили между собой и никогда не ругались. Мой отец работал с её отцом и говорил мне, хоть он и жёстких нравов человек, и порой суровый, мог уволить человека без объяснений, но по отношению к Камилле...
- Что?
- Все знали, что ради дочери он пойдёт на всё. Его любовь к ней была настоящей, отцовской. Он печётся о её судьбе. У него большие планы на дочь. Хоть и говорили про него всякое рабочие и подчинённые: что, мол, не человек – деспот, да ещё замешан в каких-то делах. Добывают всё-таки, Эдгар, не соль, а золото. Но все знали и про то, что дома Пётр Серафимович был другим человеком.
- Замешан, говоришь? - удивился Эдгар.
- Что-то в этом роде, Эдгар, но я не интересовалась, да и не надо мне это. Ведь мы с Камиллой – подруги, - как-то странно ответила Дильнара.
- А не могло это сказаться как-то на неожиданном исчезновении Камиллы? Вдруг он что-то там натворил? Или передел собственности, или ещё какие разборки. Вот он и спрятал Камиллу из-за возможного похищения.
- Ну, Эдгар! Ты прямо целый детектив придумал! Да всё будет в порядке. То, что ты говоришь, предполагаешь, может вряд ли произойти. Да и сейчас на улице и в наших головах не 90-е годы! Найдётся, появится. Может, к матери улетела или к отцу. Позвонит. А тебе не звонит, мне кажется, потому, что ты часто забывал про неё именно в тот момент, когда ей больше всего нужна была поддержка, мужское плечо. Ты уж не обижайся! Но вы, сам знаешь, иногда ссорились именно из-за того, что ты неожиданно пропадал. Вот она решила, возможно, проучить тебя. Чтобы ты испытал, какого это – ждать телефонного звонка от любимого.
- Если так, то ты меня успокоила. А то сижу здесь, на скале Петушок, в беседке, и чёрные мысли лезут в голову.
- Так ты на скале? Здорово! Я тоже люблю осенью побродить в Дантовом ущелье. Там хорошо думается. Эдгар, можно я задам тебе вопрос? Может, это и не моё дело, - тихо спросила подруга Камиллы.
- Да, Дильнара, конечно! – настороженно ответил Эдгар.
- Ты любишь Камиллу? Ты по-настоящему любишь её? Ты жить без неё не можешь?
- Люблю! И с каждым днём, особенно сейчас, когда она исчезла таинственным образом, я понимаю это и сильно чувствую. И чувства мои становятся всё глубже и глубже. Простить себе не могу… Она ведь просила звонить ей! Просила. В последнее время, примерно месяц, два назад, она, как мне показалось, изменилась. На душе у неё было неспокойно. И блеск в её глазах пропал. Часто, когда мы находились вдвоём в её спальне, она не радовалась, как обычно, ты понимаешь, Дильнара, о чём я? А уходила в себя. Этих перемен я не мог не заметить. Ах, как я виню себя за то, что целую неделю не звонил ей! Как ненавижу себя за это! Как я мог так поступить, Дильнара?
- Когда счастье рядом, под боком, нам, Эдгар, кажется, что так будет всегда. И мы порой не замечаем, что начинается что-то не так… Пропускаем это мимо души. Не чувствуем этой приближающейся беды, так как нам сейчас хорошо. И пропускаем мимо ушей то, что говорит любимый человек, как бы намекая, что он что-то предчувствует, что должно что-то произойти. Но мы глухи! И только потом вспоминается всё, когда это предчувствие в силу каких-то роковых причин случится, о чём они нам намекали и хотели, чтобы мы не сводили это к известной строке Цветаевой: «Всё перемелется, станет мукою…», а приняли участие, насторожились, поговорили вместе об этих предчувствиях, страхе. Но мы... Наши любимые взывают к нам, как цветы, которые засыхают, и им нужна вода, а мы глухи. Может, и Камилла что-то не могла тебе сказать по каким-то причинам, открыться до конца, поведать о своих внутренних переменах, предчувствиях...
- Ты права, Дильнара. Тысячу раз права! Виноват по всем статьям. Мой бездушный эгоизм, порой, нет-нет, да проявит себя. Даже мать частенько мне говорит, и раньше говорила, что я – типичный эгоист. Но мне не кажется, что по отношению к Камилле я проявлял это грубое чувство. И она решила... Скорее у неё были какие-то тайны, на которые мне намекал её отец.
- Да, Эдгар! Нам часто не кажется плохим то, что мы совершаем по отношению к любимым. Многое они нам прощают, но я знаю одно: Камилла любит тебя, Эдгар. И любит, какой-то необыкновенной любовью, не земной. Я даже, прости меня, Эдгар, раз у нас разговор по душам, говорила ей: «Камилла, такой любви не бывает. Что ты себе насочиняла?» Всё время о тебе, о тебе… Хотя начинали разговор с другого – о нашем детстве в Магадане. О чём бы мы ни начинали говорить, она «съезжает» в твою сторону.
- Дильнара! Спасибо. Ты настоящая подруга и друг.
Отключив телефон, Эдгар сидел в беседке и думал о том, что ему сообщила или поведала, или рассказала, или добавила, или намекнула об исчезновении Камиллы Дильнара. Но он не мог найти ответа, кроме одного: он заставил Камиллу страдать целую неделю. Это божественное существо, эту глубокую и зрелую не по годам натуру, художницу, интеллектуального человека - доброго и отзывчивого, человека будущего. «Виноват по всем статьям» – такой диагноз поставил своим чувствам Эдгар.
- Какой дурак! Редчайший экземпляр! Бесчувственный чурбан! – разговаривал он сам с собой. – Какой ком к горлу подкатил. Никогда не чувствовал раньше такого. Вот почему говорят «камень на душе», а я ещё смеялся: как можно ощутить камень на душе или в душе? Да, это так. Правильно говорят. Чем бы это ни было, но чувство вины такое состояние души обостряет. И чем же его разбить? Этот камень. Сколько раз я подвергал этому чувству Камиллу! Сколько раз она переживала это чувство! Разве она заслуживает этого?
Эдгар почувствовал на своих глазах слёзы. Слёзы, очищающие душу. Слёзы вины перед другим, более чистым человеком, чистым душой, сердцем, своей любовью. Таких слёз нельзя стесняться, нельзя останавливать их. «Пусть видит весь мир», - произнёс Эдгар.
- Дяденька! Вы почему плачете? Вы что-то потеряли? – спросила невесть откуда взявшаяся девочка лет семи.
- Света, ты где? Вот я тебе покажу! – кричала взволнованная мамаша.
- Нет, Света! Это во мне что-то рождается или что-то возрождается скорее. Когда вырастешь – поймёшь.
Эдгар взял девочку за руку, чтобы она не юркнула между перегородок и не упала со скалы.
- Света! Вот ты где! Почему ты не слушаешь маму?
- Вот она! Держите крепче. Здесь высоко.
- Спасибо Вам! – поблагодарила Эдгара мать девочки. – Вы плачете? Что-то случилось? Вам чем-то помочь?
- Нет. Не беспокойтесь, - ответил Эдгар, - спасибо за внимание. Это слёзы... Это плачет моя душа. Она виновата перед другой душой - более чистой и светлой.
- Вы странный какой-то. Ну, всё равно спасибо, что Свету поймали.
- До свидания! – кивнул головой Эдгар.
* * *
ЭДГАР СПУСКАЛСЯ СО СКАЛЫ ПЕТУШОК по тропинке, ведущей к часовне.
«Пойду, - думал он, - поставлю свечу. И хоть я деист,а мы церквей не признаём, обращаемся к Богу без посредников, зайду и поставлю свечку. Зажгу… Многие люди на земле так делают. Может, легче станет. И Камилла позвонит. Даст о себе знать. Ведь и наша любовь, как яркое пламя свечи, зародилось, словно наши фитиля судьбы подожгла какая-то неведомая сила, которая соединила нас. Интересно, как долго будет гореть наша любовь? Надо выбрать свечу подлиннее. Вот так и приходят к Богу! – подумал Эдгар, - через пламя. Попросят – и вдруг просьба выполнится. И люди уже без капельки сомнения начинают приходить и разговаривать с Создателем в церкви, которую раньше обходили стороной. Покрестятся. Наденут на шею крестик и становятся христианами. Да каких только совпадений не бывает в жизни! А может, это не совпадение?» – шёл и рассуждал он.
* * *
ОН ПОДОШЁЛ К ЧАСОВНЕ. Постоял. Помялся, словно герой своего стихотворения «Поэт и Божий храм», который стоял и раздумывал – зайти ему в церковь или нет, но, в конечном счёте, так и не вошёл. Эдгар посмотрел внутрь часовни, которая находилась у подножья Дантова ущелья, увидел, что там немного людно, и всё же вошёл, заметив одобрительную улыбку служительницы часовни, которая, видимо, заметила его нерешительность. Купил длинную свечу. Подошёл к тому месту, куда их ставят, запалил свечу от другой свечи и, найдя свободное для свечи место, поставил в лунку со словами: «Камилла, дай о себе знать. Где ты? И прости меня, эгоиста и слепца».
После этих слов он вышел из часовни и направился в сторону набережной, где обычно по вечерам прогуливаются среди многочисленных деревьев отдыхающие, приезжающие в город-курорт со всех уголков России поправить своё здоровье.
Он выбрал свободную скамейку поближе к воде и сел на неё. Рядом никого не было. Он сидел и думал о Камилле. Вспоминал, как всё начиналось. Как ему было легко с ней. Её картины – картины профессионала без сомнения. В живописи, за три года их знакомства, она преуспела. Картины раскупались. Хорошие рецензии в газетах после каждой выставки говорили о новом направлении в её живописи. Писали о её индивидуальности и сюжетах, темах. Большинство её картин написано с моих стихов. Особенно мне нравились «Два ангела» и «Поэт и Призрак»… Другие тоже. И как она догадалась, кто ей подсказал, что надо писать картины со стихов? Стихов, где есть сюжеты, образы, характеры. «Ведь за много веков, - как говорила Камилла, - художники сильных эпох посвятили свои полотна библейским героям и притчам, греческой мифологии и римской, а вот современных поэтов, вернее образы, которые они создают в своих стихах, современные художники то ли не видят, что из них может получиться хорошая картина, то ли кроме пейзажей и натюрмортов писать ничего не могут», - вспомнил Эдгар слова любимой.
Эдгар улыбнулся и подумал: "Возможно, Камилла прочитала в биографической повести об Эдгаре Алане По, что на его классическое произведение «Ворон» французский художник Клод Моне написал картину. И некоторые художники в других странах тоже писали «Ворона». Возможно, мимо Камиллы это не прошло. Мы говорили с ней об этом. И она почувствовала свою тему. Как это правильно и редко в наши дни – почувствовать свою тему, которая позволит проявиться твоей индивидуальности. Что может быть главнее в искусстве, чем индивидуальность? Браво, Камилла! Это новое искусство. Всегда писали на стихи только музыку, и получались песни. Теперь вот пишут на стихи и картины. И это только начало".
Так он и просидел у речки ещё два часа. Он посмотрел на часы, было 12 часов дня. Полдень.
* * *
ОН УЖЕ ХОТЕЛ УХОДИТЬ, но раздался звонок.
- Кто это может быть? – рассуждал он вслух. – Ах, наверно, брат Юра, я же должен в 12 часов быть дома. Он будет меня ждать. Мы собрались ехать в Краснодар по моим делам. Сейчас станет кричать и возмущаться, - произнёс в слух Эдгар.
(Звонок вернул его в реальную жизнь).
- Странный звонок, - подумал Эдгар, - словно звонят по международной линии.
Он посмотрел на высвеченный на табло телефона номер и понял, что это так.
- Наверное, Нина из Страсбурга, - подумал Эдгар. Ему сейчас не хотелось говорить ни с кем, но надо ответить.
- Да! Кто это? – ответил Эдгар.
После небольшой паузы раздался щелчок и голос.
- Эдгар! Любимый! Это я, Камилла! Как ты там?.. Какая погода над Кубанью?
- Камилла! – вставая со скамейки и прижимая трубку телефона к уху, при этом отходя ближе к кустам, чтобы никто не мешал их разговору, которого он так ждал, ответил Эдгар.
- Любовь моя! Где ты? Судя по номеру, ты за пределами страны?
- Да, мой милый. Я в Швейцарии.
- В Швейцарии? Почему ты не предупредила меня, что поедешь на отдых в Швейцарию? Ну и пытку ты придумала для меня, Камилла. Я уже звонил в полицию, в ГИБДД, в больницы, в морг…
- Эдгар, Эдгар! – останавливала его Камилла.
Но Эдгар ничего не слышал и хотел всё сразу сказать Камилле: и о том, как он её любит; и о том, что они поженятся, если она того пожелает; и о том, что он эгоист и себялюбец. Он всё говорил, говорил и оправдывался, хотел выпустить наружу всё то, что накопилось в его душе за эти последние недели, дни, которые он запомнит на всю жизнь,- навсегда! Дни, принесшие ему столько страданий и боли.
- Прости меня, Камилла, - продолжал он, - я всё исправлю. Я перееду к тебе. Мы будем жить вместе, и никто никогда не разлучит нас, любовь моя. Никто, никогда! Я обещаю тебе это.
