Далеко, далеко, за большими горами, в заповедных кедровых лесах жила – была большая деревня. Богатая деревня – земли кругом черноземные, плодородные, и зверь есть в лесах, и рыба в реке.
А главное, было у них такое черное болото с густой горючей водой. Начерпаешь той воды чудесной – и дров не надо, целый день гореть будет.
И за такую черную воду соседи что угодно отдавали – хоть вина тонкие, заморские, хоть украшения изумрудные, хоть рыбью кость белоснежную.
И жить бы тем крестьянам припеваючи, да завелись у них какие – то человечки зеленые, мутные. Откуда завелись – никто не знает, наверное, изнутри, как паразиты всякие.
Мутные то они мутные, но очень уж прожорливые – всей деревней никак их не прокормить. Дак, если бы только их! Бабы то у них дородные, сисястые - все в шелках, да в брильянтах.
За бугром хором необъятных понастроили, детишки ихние в заморских странах грамоте обучаются. А народу то что остается – да крохи одни, только что с голоду не помереть.
Ну, народ, конечное дело, кряхтел, да ворчал – только что толку то с того ворчания. А кто слишком громко кряхтел, того батогами потчевали нещадно.
Да не просто батогами – сначала мучили клопами разными кусачими, потом судили – позорили. Батоги то и ладно – к батогам люди уж и попривыкли как - то, а вот клопы уж больно злые были – видно специально их выводили.
Зато главный у этих человечков был мужик видный – и в омут глубокий нырял, и с птицами летал, а по молодости и на кулачках дрался.
Теперь уж не дерётся, да и плешь у его проявилась немалая. Но девки, все едино, заглядываются и руку предлагают, и сердце и все остальное бабье естество.
Дурная болезнь
Вот так они все и жили потихоньку, помаленьку, да пришла из – за гор напасть какая – то зловредная, мышиная. Из страны, значит, косоглазых, да из города ихнего похабного.
И стала эта болесть неистребимая косить народец всех подряд. Они и раньше мерли помногу от голода и холода, но человечки те зеленые не очень то и беспокоились. Одни помрут, другие понарожаются – чего беспокоиться понапрасну.
А тут забеспокоились – а ну как все помрут людишки подлые, а кормит нас и баб наших сисястых кто будет?
И порешил вожак ихний, плешивый, значит, запереть людишек подлых в большой сарай и затвором прикрыть крепко – накрепко. Сначала хотели им хлеба немного дать, да пожалели потом – времена то смутные настали, а ну как самим не хватит.
Ну согнали крестьян в сарай, заперли наглухо - без солнца, без света, без ветра свежего, да без еды какой – никакой. Народ вопит – жрать хотим, хлеба давайте, а человечки в ответ – «нету у нас хлеба, сами там, в сарае поищите».
Народ терпел это все, терпел, да не вытерпел. Поломал ворота, вместе с засовами, похватал дубьё, да давай лупить тех человечков до самой смерти лютой.
Кого побили, кто убежал – всё, нету больше зелёных человечков. Народ возрадовался, да загулял, как положено – пол деревни спалили, а кто и вовсе помер с перепоя.
А что там дальше было – мне неведомо, может и хуже стало, может и человечков зеленых обратно позвали.
А главное, было у них такое черное болото с густой горючей водой. Начерпаешь той воды чудесной – и дров не надо, целый день гореть будет.
И за такую черную воду соседи что угодно отдавали – хоть вина тонкие, заморские, хоть украшения изумрудные, хоть рыбью кость белоснежную.
И жить бы тем крестьянам припеваючи, да завелись у них какие – то человечки зеленые, мутные. Откуда завелись – никто не знает, наверное, изнутри, как паразиты всякие.
Мутные то они мутные, но очень уж прожорливые – всей деревней никак их не прокормить. Дак, если бы только их! Бабы то у них дородные, сисястые - все в шелках, да в брильянтах.
За бугром хором необъятных понастроили, детишки ихние в заморских странах грамоте обучаются. А народу то что остается – да крохи одни, только что с голоду не помереть.
Ну, народ, конечное дело, кряхтел, да ворчал – только что толку то с того ворчания. А кто слишком громко кряхтел, того батогами потчевали нещадно.
Да не просто батогами – сначала мучили клопами разными кусачими, потом судили – позорили. Батоги то и ладно – к батогам люди уж и попривыкли как - то, а вот клопы уж больно злые были – видно специально их выводили.
Зато главный у этих человечков был мужик видный – и в омут глубокий нырял, и с птицами летал, а по молодости и на кулачках дрался.
Теперь уж не дерётся, да и плешь у его проявилась немалая. Но девки, все едино, заглядываются и руку предлагают, и сердце и все остальное бабье естество.
Дурная болезнь
Вот так они все и жили потихоньку, помаленьку, да пришла из – за гор напасть какая – то зловредная, мышиная. Из страны, значит, косоглазых, да из города ихнего похабного.
И стала эта болесть неистребимая косить народец всех подряд. Они и раньше мерли помногу от голода и холода, но человечки те зеленые не очень то и беспокоились. Одни помрут, другие понарожаются – чего беспокоиться понапрасну.
А тут забеспокоились – а ну как все помрут людишки подлые, а кормит нас и баб наших сисястых кто будет?
И порешил вожак ихний, плешивый, значит, запереть людишек подлых в большой сарай и затвором прикрыть крепко – накрепко. Сначала хотели им хлеба немного дать, да пожалели потом – времена то смутные настали, а ну как самим не хватит.
Ну согнали крестьян в сарай, заперли наглухо - без солнца, без света, без ветра свежего, да без еды какой – никакой. Народ вопит – жрать хотим, хлеба давайте, а человечки в ответ – «нету у нас хлеба, сами там, в сарае поищите».
Народ терпел это все, терпел, да не вытерпел. Поломал ворота, вместе с засовами, похватал дубьё, да давай лупить тех человечков до самой смерти лютой.
Кого побили, кто убежал – всё, нету больше зелёных человечков. Народ возрадовался, да загулял, как положено – пол деревни спалили, а кто и вовсе помер с перепоя.
А что там дальше было – мне неведомо, может и хуже стало, может и человечков зеленых обратно позвали.
